шелкопряд

Интерме́дия (от лат. intermedius «находящийся посередине») — небольшая пьеса или сцена, обычно комического характера, разыгрываемая между действиями основной пьесы (драмы или оперы).

Неон болеет долго и выздоравливает медленно; болезни всегда приходят невовремя (ветрянка и корь в детстве, сезонная простуда с осложнениями и одно почти что смертельное отравление ртутью (которое научило ее никогда не трогать человеческие останки голыми руками, даже если ей их подарили)), ведут себя, как непрошенные гости в доме (по-настоящему высасывают из нее жизнь, оставляют слабой и безрадостной; меняют ее (всегда в худшую сторону)). Поэтому, когда болеть начинает отец, Неон намеренно глубоко увязает в собственном горе, чтобы не беспокоится ни о чем кроме своего разбитого сердца (у нее есть свои причины — у нее больше нет дара). [ — если ты знаешь, как спасти тонущий корабль — спасай, нужно нарушить для этого правила — вперед и с песней, но если у отца будут проблемы, потому что ты решил, что умнее всех, ты пожалеешь о том дне, когда пришел к нам работать. угрозы — затупившийся нож, который даже следов за собой не оставляет (у него слишком толстая кожа). — думать, что ты “умнее всех”, а потом создавать такие проблемы, что лопатой не разгребешь, это по твоей специальности, неон. потому что это курапика и он, конечно же, всегда найдет, как ответить так, чтобы из них двоих больно было именно ей. что, конечно же, не значит, что неон перестанет пытаться ударить в ответ.] Неон впервые за пять лет пропускает зимнюю ярмарку искусства. Расстроенная (из-за того, что после очередного курса реабилитации ей не стало ни лучше, ни хуже; из-за того, что дар все равно не вернулся; из-за того, что галерист, который обещал придержать для нее нефритовые серьги императрицы Гэммэй, все-таки пустил их с молотка), уговаривает Курапику взять ее с собой, чтобы вместе осмотреть собственность, которую папа решил купить. Привычный шум казино все равно лучше тишины, которая поселилась дома (если бы Неон могла, она бы не покидала эти стены никогда, даже если суммы, которые ей было позволено проиграть в рулетку, теперь были в десятки раз меньше тех, что она тратила за игорными столами раньше). На третий час игры в баккару Неон с избытком возвращает себе потраченное (вопреки всем теориям, с картами ей всегда везло больше, чем с костями). Курапика наконец-то заканчивает со своими делами и, появившись в зале, безапелляционно заявляет, что им пора уходить. — Хочешь сказать, что провалил сделку? Что-то на тебя не похоже. Впрочем, ты и правда был там ужасно долго. Не сошлись в цене? Неон ставит двадцать тысяч на парного банкира. — Все прошло гладко. — Значит теперь это здание принадлежит моей семье? Мне? Неон наперед знает, что Курапику ее слова взбесят, потому что он не любит привлекать к себе внимание. Она чувствует, как люди вокруг напрягаются (кроме крупье, у которого ни единый мускул на лице не вздрагивает; прекрасный пример профессионализма). Их стол переглядывается между собой, пытаясь понять лжет ли она. Вкус беззаботного вечера начинает портится. Неон проигрывает. — Тогда назови хоть одну причину, почему я не должна прямо сейчас остаться за этим столом, выиграть еще сто тысяч сверху, заказать самую дорогую бутылку шампанского из бара в ресторане, а потом подняться в тот шикарный пентхаус на двадцатом этаже и остаться там жить навсегда? Ты видел какой там бассейн?        Курапика опирается на стол, перебирает пальцами ее фишки; они тихо клацают друг об друга, в такт звеньям цепей на его руке. — Я назову тебе две. У тебя есть дом и отец, который тебя там ждет. Неон отказывается от новой ставки поняв, что он явно не собирается уезжать отсюда без нее, осматривает Курапику с ног до головы (привычный набор: строгая монохромность костюма, мягкие черты лица и холодный взгляд), замечает ссадины, которых не было, когда пару часов назад они разошлись каждый своей дорогой. Обычно “все прошло гладко” заканчивается бутылкой виски и слишком сильным рукопожатием, а не сбитыми в кровь костяшками. Какого черта? Но спрашивать его здесь, при посторонних людях, не самая лучшая идея даже по меркам Неон. Ей остается только надеятся, что завтра утро не встретит ее газетными заголовками про жестокое убийство строительного магната. Или еще хуже: судебным иском, потому что Абель Хорст был знаменит тем, что в случае конфликтов спускал своих корпоративных собак с поводка и они нападали снова и снова, до тех пор, пока от людей, имевших неосторожность перейти ему дорогу, не оставалось живого места (многочисленные связи позволяли превратить все легальные методы борьбы в настоящий инструмент убийства, который легко препарировал даже людей из мафиозный семей). Неон видела его всего несколько раз и знала очень немного, но в том, что в безжалостности Абель легко мог обойти любого головореза, была уверена (зачем и как отцу пришло в голову с ним связаться, и, что еще важнее, как у Курапики получилось все это провернуть, оставалось для нее загадкой). — Зануда.        Курапике.        — Хорошего вечера.        Гостям. Она забирает свои сто семьдесят тысяч фишками; они вместе покидают приватную зону для вип-клиентов. Дорога через игорные залы занимает чуть больше десяти минут. За это время Курапика успевает внести троих людей в черный список и уволить крупье за то, что он подтасовывал карты в блэкджеке. И все это одновременно разговаривая по телефону с Линсеном. Работа-работа-работа. Прямо не человек, а медоносная пчела. — А ты времени не теряешь, — Неон за это время успевает только стащить с подноса бокал с шампанским и на ходу его выпить. — Владелец казино, которого не уговоришь даже на одну партию в бридж, но, который сразу же понимает, если кто-то пытается его нагнуть. Помните, господа мошенники, это казино обманывает клиентов, а не наоборот. — Владелец — твой отец. Малахитовый Змей — золотая жила в четыре с половиной миллиарда годового дохода, которая будет держать на плаву семью. Тридцать этажей возвышаются над их головами, каждый квадратный метр здания, от утопающего в золоте фойе до аквариумов, где радужные омары и королевские крабы ждут своей очереди, чтобы отправится на фарфоровые тарелки — надежная инвестиция с минимальными рисками, потому что, в отличии от дара Неон, казино застраховано. Малахитовый Змей, который кормится с абсолютно неубиваемой тяги людей к развлечениям, полностью заменяет ее собой. — Не скажешь мне, что это? — Неон показывает пальцем на кожаную сумку у Курапики в руках, которую никто из охранников даже не пытается проверить на выходе. — Ничего важного. Так и поверила. — Не скажешь мне, что случилось с рукой? — Ничего важного. Его словно заело. — Я передумала. Я остаюсь. Её слова — невидимый поводок — заставляют Курапику резко остановится (Неон от неожиданности едва не врезается ему в спину).        — Нет, ты сядешь в машину и мы поедем домой. О, разглючило. — Неон, — он хватает ее за локоть, словно пытается пресечь попытку сбежать (учитывая прошлые инциденты, может именно это его подозрение не безосновательно), — это был долгий день, ты должна была встретится с отцом еще сегодня утром. Он хочет тебя видеть. Может я не хочу видеть его? — Папа то, папа сё, хорошо, что ты про него помнишь, Курапика. Постарайся еще не забывать, что ты на него работаешь, а не наоборот, и что только его фамилия, моя фамилия, открывает тебе все эти двери. На чашах весов перевес все еще в его сторону и от этого Неон хочется грубить ему сильнее, чем всем остальным (кто был до него) вместе взятым. Двусторонее движение на вход и выход стопорится, люди огибают их двоих, словно чувствуют, что близко лучше не подходить — убьет. — Фамилия значит очень мало, если за ней ничего не стоит. У Курапики легко получается быть феерических масштабов сволочью. У Неон уходит вся сила воли, чтобы не ударить его прямо там. — Отпусти, иначе я закричу. Потому что ей ничего другого и не остается, кроме как кричать (от злости) и шантажировать (блефовать). На выходе она очень сильно хлопает дверью в надежде, что по воле случая та прилетит просто Курапике в лицо. Не везет. Как и с последней ставкой в баккару. [— господин зэнджи, я их нашла! вы правда так сильно хотели эти глаза? третий этаж, где стоит Неон; каррарский мрамор пола в атриуме, где замерли папа и этот; доли секунды от ну, слава богу, одумалась до не смей, неон, потому что он ее отец, и он знает ее лучше всех на свете. — получайте. стеклянные колбы выскользнувшие из рук, как только неон поняла, что они оба смотрят вверх; осколки стекла, разлетевшиеся во все стороны, формалин, оставивший пятна на их одежде; алые глаза, мгновенно потерявшие свой цвет, как только их коснулся открытый воздух — сокровище, потерявшее любую ценность (неон потерявшая свой дар). домработница аккуратно собирала разбитое стекло, неон ждала пока отец поднимется к ней и думала, что когда-то тоже закончит вот так: на чьем-то полу, вместо лужи формалина — лужа ее собственной крови. и абсолютно никого важного рядом. ей было одиноко. — ты хоть понимаешь, что ты наделала, неон?        он не привык на нее злится, она не привыкла его презирать. и все же…        — в следующий раз имей совесть хотя бы спросить, прежде, чем отнимать моё, папа. потому что даже в их доме были границы, которые нельзя было нарушать. ни при каких обстоятельствах.] Неон допивает апельсиновый крюшон сидя на крыльце дома. За стеклами очков мир окрашивается во все двадцать три оттенка зеленого — от мятных леденцов до кедровых иголок — вселенная сквозь толстое дно бутылки коллекционной «Вдовы» или «Периньйона». Она принимается за очередной пасьянс (в руках самая старая (и самая ценная) колода карт в доме — давний мамин подарок), когда отец (куда позже обычного, теперь всегда куда позже обычного) выходит на улицу. Он не один, рядом с ним Курапика (конечно же) и один из старых друзей (тех, которые настоящие, которые остались рядом даже, когда фундамент их дома пошел трещинами) — они трое собираются охотиться на фазанов. Папа останавливается перед ее вытянутыми ногами, задевает босые стопы стволом ружья. Неон кивает, но не поднимает взгляд, слишком сосредоточенная на раскладе. — Мне сказали, что ты просидела здесь всю ночь. — Это из-за смены часовых поясов. Не спится. — Пытаешься узнать будущее, Неон? — Джеймс становится у нее за спиной, с интересом рассматривает карты. Курапика и отец напрягаются, ожидая, что она вспылит, Неон не находит для этого причин, Джеймс не Зенджи — в его словах не злой умысел, а любопытство (и оно, как известно, не порок). Я не гадаю ни на картах, ни на чайных листьях, ни на кофейной гуще. Я пишу будущее, отдаю его вам, а вы его меняете. Или нет. Как будет угодно. Так бы она ответила раньше. — Не та колода. Так она отвечает теперь. Ее дар нельзя было объяснить словами даже тогда, теперь — и подавно. Не осталось ничего, кроме я хотела-я получила-я потеряла. — А есть такая, чтобы мне погадать? День едва начался, Неон слишком лень устраивать сцену. — Может и есть. Останетесь на ужин? Его улыбка такая широкая и белозубая, что может ослепить собой само солнце. — Теперь точно останусь. Они уходят; Неон собирает пасьянс, съедает свой завтрак и идет за ними следом (далекий звук выстрелов — след из хлебных крошек, чтобы она нашла дорогу). На полдороге меняет свое решение, предпочитает переждать подступившую жару на озере: выбрасывает надкушенное яблоко в траву и усаживается на пирсе, опуская ноги в холодную воду; уши заполняет далекое пение соек и фразерий, солнце падает прямо на голые ключицы и ободранные колени (что десять лет, что семнадцать — проблемы остаются те же). Неон по очереди считает беспокойно мечущихся над водой стрекоз. Тишина леса напоминает о временах, когда они с отцом охотились вместе (когда она была куда меньше), пока их хобби и работа не разошлись в разные стороны (ему — долгие и нудные разговоры за игрой в гольф вместо рэкетирства, ей — коллекционирование дорогостоящих сокровищ, который дарили за самые точные предсказания в мире). Время проходит медленно — Неон заново учит себя быть терпеливой — воздух нагревается (день обещает быть по-летнему жарким). Какое-то время ей тихо и мирно, пока ощущение, что случится что-то очень плохое, чего она никак не сможет избежать, не приходит по ее душу. Оно внезапное и всепоглощающе сильное, взявшееся из ниоткуда — удар прямо в спину. Тишина леса сменяется тишиной неестественной, абсолютной, словно Неон разом теряет возможность слышать. По телу проходит дрожь, пальцы и кисть правой руки сводит болезненной судорогой, по всему телу разливается жар. Потом в глазах темнеет и она падает в темноту. Задыхаться ее заставляет не ужас — вода. Неон ею захлебывается, потому что из-за головокружения валится с пирса прямо в озеро. Слабые ноги отталкиваются ото дна — холод приводит ее в себя вовремя (спасает только то, что там глубины всего лишь несколько метров). Неон выныривает, хватает ртом воздух (дышать больно, словно внутри носоглотки кто-то прошелся наждачной бумагой, стер все до крови), выплевывает воду, хватается за сваи, чтобы почувствовать что-то твердое (физическое) под руками, так сильно, что ломает ноготь. Боль помогает прийти в себя окончательно и она давит сильнее, снова и снова, пока вокруг оказывается не бесконечная черная пустота в которой можно только падать-падать-падать, а только холодная вода озера. Как только ноги снова ее держат, Неон выбирается на сушу и идет к охотничьему домику (он ближе всего), прерывает ящики сверху донизу, пока не находит старую тетрадь и карандаш. Ну же, давай. Так было в первый раз — не было никаких имен, дат рождения, групп крови — только ручка и бумага (и желание помочь папе избежать очень плохих событий). — Госпожа Неон, что-то случилось? Скажи, я слушаю. Говори. Ничего. Чувство ужаса уходит окончательно. Знакомая пустота снова занимает его место. Что бы это ни было — момент был безвозвратно упущен. Неон не написала ни строчки. За стеклом большие муравьи прокладывают себе дорогу — куски зеленых листьев поднимаются над их коричневыми спинами, как широкие паруса шхун. Вокруг Неон собирается лужа, волосы липнут к платью, платье липнет к коже. — Вам помочь?.. У вас кровь… — Задела ветку, ничего страшного. — Но… — Скажешь отцу, что я была здесь — уволю. Неон незамеченной проскальзывает в спальню и, хотя никто больше не пытается забрать ее сокровища, запирает за собой дверь на замок (сохранность коллекции — первое, что она проверяет вернувшись домой, папа хорошо усвоил урок — коллекция осталась нетронутой), раздевается догола, залезает под одеяло, укрывается с головой и засыпает до самого вечера. Перед ужином они с отцом разговаривают один на один: Неон принимает его извинения, но за свое поведение прощения не просит (отец и не требует, знает, что был неправ). — На счет Джеймса… — Не переживай, сделаю. Я же пообещала. Ты возьмешь с него стандартную плату или сделаешь скидку старому другу? — Тебе решать. Потому что они оба знают — никакие расклады ленорман не заменят того, что она могла сделать раньше. Никакие кристаллы, хрустальные шары, гримуары, парады планет и полуночные ритуалы не укажут человеку дорогу, если он сам не захочет ее увидеть. После ужина Неон прочитает его прошлое, настоящее и будущее, Неон сделает ему пару предостережений, Джеймс либо прислушается к ее словами, либо нет (следовать ее советам перестало быть обязательным, потому что теперь Неон вполне себе разрешено ошибаться, потому что теперь любые ее предсказания — это плацебо, а не панацея от всех бед). Она думает об этом и внезапно осознает, что стала такой же мошенницей, какой была Галаксия (только, учитывая возможную клиентуру, для Неон все закончится не повесткой в суд, а пулей в лоб). Не сотвори себе кумиров, да? [ — тебе небезопасно здесь оставаться. у вашей семьи слишком много врагов. конечно же, неон оставаться дома небезопасно из-за мифических врагов, а не из-за родного отца, который попытался ее задушить (она уезжает раньше, чем успевает распросить было ли это искренним желанием или же побочным эффектом от приема лекарств). — мне будет легче с этим разобраться, если мне не надо будет каждые пять минут проверять, все ли с тобой в порядке. курапика никак не может определится, кто же он такой: телохранитель или без пяти минут узурпатор. — почему ты остался? мелоди и башо ушли, а ты — нет. даже после этого. почему? предложение неон разобраться в его мотивах (ее способ сказать спасибо за спасенную жизнь) остается без ответа. он только просит не отвлекать от дороги.] Неон говорит одно, чувствует другое, делает третье. Она впервые смотрит на все вокруг трезвым взглядом и эта картина: угасающий из-за болезни отец (красный гигант, вот-вот готовый взорваться и навсегда превратиться в черного карлика) вызывает внутри гнев — видеть его таким оказывается выше ее сил (Неон знает, что рано или поздно Смерть приходит за всеми, что не значит, что нельзя хотя бы попытаться ее задержать). Когда к ней приходит Курапика, Неон получает напоминание о том, что отец все еще не оставляет надежд вернуть ее в прежнее состояние. — Ты у нас еще и вон какой знаток тайных обществ. Никогда бы не подумала. — Это не... Ты хочешь вернуть дар? Вот твой шанс. В отличии от старых оккультных практик, оставшихся только на страницах манифестов ордена Розенкройцеров, в отличии от сто раз переизданных доктрин по алхимии и легенд о философском камне, с которых начинает Неон, для решения ее проблемы Курапика находит тех, кто все еще жив и практикует свое идолопоклонство в закрытом монастыре на краю мира. То, что он обещает, делается долго и муторно. Зато гарантированно эффективно. Впрочем, хуже Неон точно уже не будет. Одно заветное желание, которое нужно просто правильно попросить. Упомянутая им Агнесса не святая, а прямо-таки джин в лампе. Неон водила Смерть за нос много раз в прошлом, может это её шанс сделать это снова. Пускай и не так, как она думала изначально.