Bullshit

— Майк? — Уилл открывает дверь и видит на пороге дома Байерсов его. — Привет, — он по-дружелюбному выжидающе смотрит на друга, — так ты меня впустишь? — Да, да, проходи, — жестом Байерс приглашает гостя, ненароком выглядывает на улицу: она будто бы посерела спустя несколько дней, стала походить на споры, падавшие с небес в течение суток. Никто не знал, когда Изнанка выйдет из сна, когда опять предъявит права на Хоукинс. — Все в порядке? Ты бледный, — взор Уилера изучал тёмные круги под глазами, которых вчера не было. — Все нормально.       Ложь. Очередная ложь. — Ты что-то… — грудь словно сжимается от пронзающей ее тревоги, — хотел…?       Из-за спины Майк достаёт свернутый в трубочку рисунок. Тот самый рисунок, нарисованный Уиллом. Сердце усиленно качает кровь по клапанам, чтобы парню хватало кислорода, иначе ему станет еще хуже.       Чудом удаётся скрыть ошарашенный взгляд остекленевших глаз от Майка, порывающегося пройти куда-то вглубь дома. — Где Дина? — Она… просила ее некоторое время не беспокоить… в моей комнате, — он очень хотел бы сесть, — головокружение подобралось к нему внезапно — но так же думал оставаться некоторой преградой между Уилером и дверью в свою комнату, прикрытой на семь сантиметров. — Ладно, — он садится на диван и наконец замечает вопросительно направленный на свёрток взор. — Она ведь еще не видела твой шедевр.              Шедевр, предназначенный только для одной пары глаз цвета коры дуба.       Внутривенозное волнение давило теперь даже не из-за Майка, а из-за той картинки, смысл которой буквально кричал: «Майк — ты мое сердце». — Ну правда, это потрясающий рисунок. Как можно было до такого додуматься? — длинные пальцы с ювелирной аккуратностью разворачивают пестрящую насыщенными красками картину, пока их владелец с зачарованным привздыханием зрачками оттачивает каждый контур, заостряя внимание на горящим алым пламенем сердце. — Уилл, у тебя определённо талант.       Байерсу должно быть приятно, однако ему тошно. Эл сидит в соседней комнате, и лишь просьба Уилла туда не входить мешает Майку показать ей его художество. — Уилл, иди сюда, я закончи… ла. Майк? — парень встаёт, в воздухе повисает ощущаемое напряжение между ними.       Было сложно не заметить, что Оди эти несколько дней пыталась избегать общения с Уилером. Он, как примерный любовник, решил сделать шаг к примирению первым. — Ты хорошо выглядишь, — сказал он, будто ему нечем было заткнуть навящевую тишину. — Что ты хотел? — Эл игнорирует это лестное замечание, мимолетно взглядывает на Байерса.       Он мечтательно кивает в сторону картины, которую держит в руках, но Одиннадцать только странно косится на него, ожидая дальнейших разъяснений. — Это… Уилл сказал, что ты попросила его нарисовать это, — Майк с тлеющей надеждой протягивает девушке разрисованную бумагу он ждёт ее лучезарной улыбки, какой раньше она одаривала его так часто.       Но Оди немного хмурит брови, в непонимании перебирает все, о чем она могла говорить с Уиллом. — Уилл, — она вдруг замечает, как Байерс смотрит на неё с немой мольбой, заставляющей ее не продолжать предложение. — Мы хотели сходить в больницу.       Никто не услышал грохота — валун с души упал, раскалываясь на множество частей. Парень опустил глаза в пол, закусил нижнюю губу до мазохистской боли, ненадолго очищающий разум от хаоса дум.       Майк все ещё ждал. Ждал ее реакции. — Да, это очень красиво, — она говорила это совсем не Уилеру, — очень.       Девичья рука, кажется, без эмоций возвращает Майку изображение, на которое он готов любоваться целую вечность, зная, что это Оди попросила сделать лично для него. Девушка натянуто улыбается: желает закончить этот угловатый разговор — ей сейчас не до Уилера с его нескладными попытками заговорить с ней. — Мы идём навестить Макс.       Одиннадцать чуть ли не выставляет парня за дверь, пытаясь не замечать, как он грустно клюет носом воздух, отдающий серой.

***

— Почему ты ему солгал? — они идут по пустынной улице, где лишь изредка можно встретить людей, суетно ходящих из стороны в сторону, собирающихся покидать город, перетлевающий образовавшимися дьявольскими воронками.       Байерс молчит. Он остался бы счастлив, если б девушка не продолжала настырных расспросов, но это Оди, которой всегда нужно докопаться до сути вопроса. Она толкает его в бок — призывает обратить на неё толику внимания. — Только не говори, что хотел нас помирить. Уилл!       Уилл сам не знал, чего хотел добиться, с замиранием сердца выводя каждый мазок на белеющем листе, старательно обдумывая каждый образ и от трепета покусывая влажную губу, когда взгляд попадал по главной фигуре с победоносным щитом. Не знал, для чего достаёт свёрток в фургоне и передаёт в белые притягательные ладони, излучающие родное тепло.       Он хочет отвлечься на какие-нибудь другие мысли, не трепающие сердце: в голове появляется печальный, болезненный Лукас, сидящий у больничной койки Мэйфилд и устало читающий ей книжку. Далее всплывает широкоплечая фигура, стряхивающая пепел в беспроглядную пустоту; Харгроув, пробуравливающий в нем дырку своими дикими, как бы глупо ни звучало, васильковыми глазами, от одного взгляда которых страх стынет в жилах.       Нет, ни на какие хорошие мысли отвлечься он не может, потому как их просто нет. Кругом одни потери и убытки. Теперь вспоминается Дастин, пропадающий непонятно где и не выходящий на связь — вероятно, это смерть Эдди так повлияла на него.       Последняя битва принесла много боли, все заслужили небольшую, хоть и напряженную передышку перед новой, хочется надеятся, заключительной битвой.       Одиннадцать так и не услышала ничего путного от Уилла, однако, заметив, как его глаза покраснели, она заподозрила что-то неладное и замолкла на все оставшееся время, что они шли до Мемориальной больницы Хоукинса.

***

      Потрепанный жизнью разноцветный фургон с мороженым останавливается у школы, где наблюдается самое большое скопление решивших остаться людей, ходят волонтеры и считают ворон школьники, которым нечем заняться в это трудное время. Из него вылезает пожилой мужчина в непримечательной одежде с заметной издали сединой. Он странно оглядывает каждое идущее навстречу лицо, будто ища кого-то определённого. Мужчина ловит несколько прохожих и спрашивает что-то, после чего растворяется в редкой толпе.

***

      В нос ударил стерильный аромат больницы, когда они шли по белёсому холодному коридору, оборудованному тусклыми световыми панелями, одна из которых выбивалась из скучающего строя, изредка мигая нервным тоном.       Последнее воспоминание, связанное с больницей, было далеко не милым и веселым. К тому же Уилл помнит, как Джойс и Джонатан сидели подле его койки, ждали, пока Байерс младший пробудится от тяжелого сна. Потом Майк, первым забежавший в его палату с счастливыми криками о том, что Уилл наконец проснулся, такой немощный и истощенный. Но живой.       Лукас уже стал главным посетителем этой тихой палаты, где иногда подаёт голос медицинская аппаратура. Кажется, отсюда он и не уходит вовсе. Около больничной койки висит рисунок, где красным карандашом намалеваны парень с девушкой, такие улыбчивые и здоровые, не ведающие скорби и печали.       Безмолвным кивком Уилл с Оди приветствуют замученного усталостью Лукаса. Байерс кладёт руку ему на плечо, пытаясь хоть как-то поддержать его критический настрой. Одиннадцать же осторожно, словно боясь, что она проснётся, подходит к Макс. — Я здесь, Макс, — она с милой сердцу нежностью накрывает ее прохладные руки своими, тёплыми.       Парни наблюдают, как Эл завязывает на глаза тряпку, которую прихватила из дома. Она проводит свой привычный ритуал, посвящая Уилла с Лукасом в некое сокровенное таинство. Но уголки ее губ ничуть не приподнимаются, когда проходит минута, пять, десять. Все опять безрезультатно.       В этот раз Оди более сдержанно реагирует на очередной провал. Девушка поглаживает фарфоровую, как у куклы, руку Максин, затем подносит ее к своим мягким губам — целует, желая передать хоть каплю жизненной силы через этот порыв. — Я скучаю по тебе, возвращайся скорее, — шепчет она все так же в руку, на которой ещё не остыл легкий отпечаток ее губ.

If I only could

Если б я могла

Be running up that hill

Взбежать к вершине этого холма

With no problems…

Безо всяких проблем…

It doesn't hurt me.

Нет, мне не больно,

Do you want to feel how it feels?

Хочешь почувствовать, каково мне?

Do you want to know that it doesn't hurt me?

Хочешь знать, что мне совсем не больно?

Do you want to hear about the deal that I'm making?

Хочешь услышать о том, что я сделала?

***

      На пороге их встречает до чертиков встревоженная Джойс Байерс: — У нас гости.       Стоящий около двери Хоппер одаривает дочь туманно удручённым взглядом, буквально говоря: «Там ничего хорошего тебя не ждёт».       Они поспешно проходят в гостиную, где накрыт скудный чай из того, что было в буфете. В старом кресле сидит человек, которого так непривычно видеть не в белом. Он кажется бредовым миражом, но все так напряжены, что остаётся лишь поверить в его реальность. — Доктор Оуэнс?!