Bullshit

      Байерс лежал под одеялом и отрешенно глядел в потолок; ему не было дела до теней колышущихся за окном деревьев, он будто не мог воспринимать зрительную информацию из-за урагана фотографических мыслей в голове. Пальцы неспокойно комкали простынь, желая, по-видимому, отыскать рычаг, выключивший бы беспорядочные думы и погрузивший бы подростка опять в сон.       Можно ли было назвать сон кошмаром? Уилл чувствовал себя ужасно, потому что раньше ему не приходилось в холодном поту вскакивать с кровати из-за скримера в образе погибшего в душесовращающих обстоятельствах брата Макс, которая и сама сейчас находилась далеко не в радужно-единорожном положении; потому что раньше не снились ему настолько откровенные сцены с ним; потому что он так тщетно пытался отрицать свои затертые до дыр чувства к Майку.       Однако это все кажется чересчур реальным, когда до боли стягивает грудную клетку, становится тяжело дышать и изнутри вырываются сдавленные судорожные рыдания, которые парень безрезультатно силится зарыть в мокрую подушку. И ведь никому нет дела до втихомолку плачущего Уилла.       Уилер только и думает о том, как помириться с Эл, как оставаться безоговорочно нужным и значимым для неё. Байерс любит Эл. За то время, что они провели в Калифорнии, он проникся к Одиннадцать ещё большей симпатией, братской привязанностью, обязывающей не только прикрывать девочку, мирно заснувшую на диване под бурчание телевизора, но и поддерживать ее и в час светлой радости и в час грызущей скорби. Но Майка он любит тоже. И пускай ему придётся унести этот нелепый секрет в могилу: боязно думать о том, что скажут люди.       А что скажет он?       «Ничего. Потому что не узнаёт», — так Уилл оборвал череду размышлений, погрузившись наконец в дремоту.       Пробуждение наступает резко, как треск ветки, которую спиливают на параллельной стороне улицы с утра пораньше, чтобы чуть позже она ни на кого не свалилась. В форточку без стеснения заходит удушливый запах разрушенных построек и жженого асфальта — руки машинально ее захлопывают, а парень в замешательстве понимает, что комната уже насквозь пропахла «благоуханием» разоренного разломом города.       Было удивительно, что прошло каких-то два дня с тех событий, перевернувших с ног на голову не один город и не одну тысячу жизней, однако Уилл будто бы только раскрыл заспанные глаза и потирал их ручонками, чтобы развидеть реальную картину произошедшего.       Хоукинс разрушен, однако он не пал. По нескончаемому гудению местных моторов нетрудно догадаться, что люди уезжают. Уезжают целыми семьями и насовсем. Сейчас родной город походит на раненого оленя, загнанного в тупик голодным диким хищником. Животное беспомощно озирается по сторонам и путается могучими рогами в коварных ветвях, приближающими неизбежный конец.       Никто сегодня не спешил будить Уилла, и это было непривычно, ведь каждое утро в Калифорнии начиналось с Оди, которая чуть ли не с ноги открывала дверь в его комнату и звала завтракать — если же на завтрак были ее любимые вафли, то об этом говорили горящие удовольствием глаза.       В доме стояла подозрительная тишина; Байерс задумался о том, что давно не оставался в одиночестве. Причём Оди с Хоппером сегодняшней ночью расположились у них из-за временной непригодности их обветшалого жилища. На секунду к нему в голову затесался момент из ночного сна, где Майк сам приходит к нему, так мило интересуется Уиллом и… Но это лишь дурацкое сновидение, не имеющее связи с действительностью. Должен казаться абсурдным тот факт, что лишь в состоянии сна Уилл может довольствоваться общением с лучшим другом детства, приятным и непринужденным. И даже те недавние беседы с Уилером, когда он, как казалось парню, по-заговорщицки ему улыбался и щенячьими глазками пытался загладить свою вину, не были стопроцентным гарантом возвращения на круги своя.       «Ты слишком многого хочешь», — едко заключил он, глядя на себя в зеркало, что висело над раковиной для умывания, с нахмуренным лицом.       Его охватила неконтролируемая злоба, словно скапливавшаяся в стиснутых до предела кулаках. Он давно такого не ощущал, Уилл смотрел сквозь свое враждебное отражение — мгновение ему хотелось занести руку над собой и с размаху вколотить ее в зеркало, ударять раз за разом, пока кровь ручьём не начнёт стекать по светлому кафелю на пол, а сжатая пятерня полностью не потеряет свою чувствительность, не превратится в отбитое мясо.       Он опомнился: на него стальным взором таращится безумно отчаявшаяся пара глаз — они полны страха и чёрной грусти. Уилл не понимает, почему так зол и что это за вспышки внезапной агрессии. Ведь он не такой… — Прости, я не расслышал твоего имени, — откуда-то со спины, вдоль которой внезапно пробирает обжигающим кости холодом, доносится хриплый отдаленно знакомый голос.       Уилл делает резкий разворот и его тело словно впадает в оцепенение, леденящая дрожь тотчас проходит острой молнией от макушки до пят, а ребра словно выворачивает от адского холода. Он начинает захлебываться, невидимые, но ощущаемые потоки воды обволакивают, давят и душат, а легкие словно поджигаются коктейлем Молотова.       Зрачки уже было закатываются кверху, как Байерса сильным толчком выбрасывает на неосязаемую землю, в полной тьме подросток припадочно кашляет, хватаясь за горло, и надрывисто ловит драгоценный воздух.       Над самым ухом звучит приглушённый шёпот, подобный сладкому янтарному мёду, что медленно стекает с ложки на язык. В нем сложно разобрать какие-то чёткие фразы, однако после нескольких секунд нестерпимых мук он действует на Уилла, как чертов дофамин, вызывающий наркотическую эйфорию. Постепенно тепло возвращается, разливаясь приятным нектаром по закоченевшим конечностям. — Уилл, Уилл, — он понемногу приходит в сознание, когда до него доносится плач Джойс, над которой в ступоре стоят Хоппер, Оди и Джонатан, испуганно хлопающие глазами.       Его голова покоится на коленях матери, пока она мягкими заботливыми руками потирает прохладной тряпкой испарину на его страдальческом лице. — Мальчик мой, Уилл. Боже… — Уилл? — Одиннадцать тяжело вздыхает, прежде чем спросить, — оно вернулось к тебе?       Он бросает на неё короткий немигающий взгляд, затем уводит его на целое чистое зеркало. — Где Майк? — наконец выдаёт он.       Все присутствующие непонимающе переглядываются, но лишь в глазах Джонатана мелькает жалобный огонёк: — Я за ним схожу.       Не проходит и получаса, как в дверном проеме появляется высокая фигура Майка. Но он отнюдь не весел и не игрив. Он очень обеспокоен — его мраморно бледное лицо и крепко сжатые губы говорят о его крайней озабоченности. — Ну как ты? — пришедший осторожно присаживается в середине кровати и пускает на Байерса внимательный взгляд. — Я как будто прошёл все девять кругов ада за пару десятков секунд, — он не находит ничего лучше, кроме как бросить измученную глупую улыбку и заполировать это быстрым отведением серо-зелёных глаз в сторону. — Что произошло?       Уилл вкратце рассказал все, а Майку было достаточно просто время от времени кивать, пока на его смоляные как всегда прекрасно уложенные без укладки кудри можно было тайком любоваться. Наверно, именно поэтому иногда невовремя заплетался язык.       Настолько уютно Байерс давно себя не чувствовал, далее Майк начал говорить о том, что происходит в Хоукинсе — большинство со слов знакомых. Он улавливал, когда его друг обходил стороной некоторые неприятные подробности, но не жаловался. Разговоры ни о чем это, конечно, очень мило, особенно, когда в полуметре от тебя сверху вниз глядит пара прекрасных проницательных карих глаз. — Кажется, у тебя жар, — он с пущей аккуратностью прикоснулся к влажному лбу, однако с такими видом, будто это была каждодневная обыденная процедура, лишь ресницы затрепетали на пару раз больше.       Определённо, теперь жар ощущался не только на лбу, но Уилер уже убрал руку. Уилл готов был поспорить, что на его щеках выступил румянец, потому как они начали полыхать, как красная рябина.       Внезапно зашла Эл; до сих пор было трудно свыкнуться с ее «новой» причёской, ведь волосы теперь не ложились пушистой копной на девичьи плечи. Но на ее плечах лежало многое, всегда.       Она бросила на Майка странный взгляд не более, чем на доли секунды, и поставила рядом с лежащим кружку с ароматным горячим чаем. Ободряюще похлопав его по плечу, Одиннадцать приметила необычный цвет лица Байерса, однако списала это на температуру. — Ему нужно время, чтоб окрепнуть, — она, вероятно, имела ввиду Векну, — как и нам.