***
— Ма-ам, — громко протянул Картман, заходя в дом, — здесь опять посылка! — Ой, дорогой, спасибо. Картман бросил запечатанный в крафтовую бумагу пакет на столик в гостиной и принялся раздеваться. По телевизору очередная материнская мелодрама, в воздухе яркий цветочный запах освежителя. Лиэн в последнее время вела себя странно. Она получала непонятные посылки, строго-настрого не разрешала Картману в них лезть и запиралась в своей комнате сразу после ее получения. Перестала готовить вкусный завтрак, больше предпочитая валяться на кровати, закрыв шторы; убиралась гораздо реже, чем прежде, из-за чего сам Картман иной раз выносил ненавистный воняющий мусор. Много чего изменилось с тех пор, как ему вдруг сказали, что его бабушка по маминой линии скончалась, и теперь он мог претендовать на наследство; правда, без прав до тех пор, пока он несовершеннолетний. Не мог дать согласия, не мог распоряжаться деньгами, не мог быть признанным дееспособным. Много ограничений, какие были с его четырнадцати лет, все еще стискивали шею и тянули руки в узел. — Мам, — более настороженно начал Картман. — Это наркота, да? — Поросеночек мой, какие наркотики! — всполошилась Лиэн, убирая пакет за спину. — Тогда что это? — Он раскрыл ладонь, на которую просыпался белый порошок. Увидев, как мать замешкалась, Картман поддался вперед и попытался выхватить пакет, но безуспешно. — Что это, блять, такое?! — Хлопок по столу; стоящий со вчерашнего дня стакан дернулся и упал, покатившись под диван. — Я с тобой, свинья, говорю! Ты думала, я не узнаю, а? — Эрик Картман! — строго прикрикнула мать. — Заткнись, пока я говорю! Ты долбишься наркотой! Ладно, я уже смирился с тем, что ты конченная шлюха; я смерился с тем, что твои ублюдки-клиенты приходят в этот дом и приходуют тебя на кровати, пока меня нет, но это уже не в какие рамки! На больших глаза Лиэн навернулись слезы и под гневные крики собственного сына она убежала наверх, хлопнув дверью. Эрик Картман сильно жалел, что тогда вышел из дома. На улице была пасмурная и холодная осень. Он гулял, дабы освежиться, немного успокоиться и найти слова, чтобы вновь поговорить с матерью. Их отношения были очень сложными. Еще в переходном возрасте Картман допускал обидные обзывательства в сторону матери, обвинял в своей никчемной жизни и, в общем-то, та теплота, какая была в детстве, полностью исчезла. Лишь тусклые напоминания в виде маленьких фотоальбомов, которые Лиэн трепетно хранила на нижней полке в своем шкафу и в которые никто из них не лез. Прогулявшись около получаса, Картман, наконец, собрался с мыслями. Южный Парк — тихий городок, раздражающий блеклыми цветами и ненормальными людьми, но и в нем был предел странностей. Картман увидел возле дома черную, вычищенную до блеска машину и выходящих из его дома людей. Его сердце сжалось беспричинно и интуитивно. Он долгое время жил на улице, когда мать, не сумев найти нормальной работы, уходила из дома, и выработал в себе умение выживать. Сейчас все в нем говорило: «Не вмешивайся». Картман, полностью вслушиваясь в интуицию, дождался момента, пока машина не тронулась, скрывшись за первым поворотом, и забежал в дом. Увиденное его не впечатлило. Ничего не изменилось: все осталось таким же, как до его ухода. Стакан все еще валялся по диваном, на столе разбросаны маленькие крупинки после того, как он ударил по нему. Чистый пол, только… Запах был каким-то спертым и горьким. Знакомый запах сигарет. Медленно поднявшись на второй этаж, Картман увидел чуть приоткрытую дверь и заглянул в нее. Его мать сидела, полностью избитая, а вокруг нее рассыпался наркотик из порванного пакета. Густая кровь текла из правой ноздри, она потянула дрожащую руку к Картману, попытавшись подозвать к себе сына. — Мама? — В горле Картмана запершило. — Мамочка? — более жалобно повторил он, падая на колени. Кроме внешних побоев с черными синяками и сильно опухшим лицом, Картман не заметил изменений. Его сердце громко стучало так, что показалось, будто в Южном Парке началось землетрясение. Лиэн нежно провела ладонями по щекам Картмана и сказала: — Послушай меня внимательно, Эрик, — Картману показалось, что Лиэн впервые была серьезна, — то наследство… — Что с ним? — он ждал, пока женщина прокашляется, подставив ко рту руку, тут же испачкавшуюся в крови. — Твоя бабушка записала его на меня… — И? Что это значит, мам? Мы богаты? — Они об этом не знают. Они ищут тебя, думая, что смогут забрать его силой, понимаешь? — несмотря на привычную нежность, голос Лиэн был сильно обеспокоен. Картман отпрянул. Его интеллектуальные способности, покореженные минутной слабостью матери, вернулись в былое русло. Наследство, которое записано на его мать, а не на него? Картман, нахмурившись, оперся спиною о стену. Поташнивало от металлического запаха в душной комнате. Так значит, они ищут его? Он усмехнулся. — Предлагаешь мне бежать? — Ты знаешь, почему я никогда не говорила о твоих родственниках? — Лиэн с трудом встала, опираясь на кровать. — Да потому что я их ненавижу! — Картман впервые увидел ненависть в любящих материнских глазах. — Они жестокие твари! Они испортили всю мою жизнь, а теперь хотят испортить еще и твою! — ее надрывный голос постепенно переходил в плачь. — Пока они не знают, что наследство записано на меня, они будут гнобить тебя, твоих друзей, абсолютно все, что тебе дорого! — горькие всхлипы отражались о стены комнаты. — А если узнают правду, то… — Сначала ты, а потом я, — договорил Картман, держась за голову. — Ты ненавидишь меня, я знаю. — Она повернулась спиной, держась за живот. — Да, я шлюха! — обернулась, слезы стекали к острому подбородку и летели вниз. — Да, наркоманка! — затянула рукав, обнажая гнилые дыры, от чего Картман поморщился. — Но не ты ли ненавидишь то, что мы бедные? Такую жизнь? Я не могу распоряжаться этим наследством, потому что я глупа, да! — Лиэн развела руками. — Мне страшно, они следят за нами, но… Если тебе так нужны деньги, то уходи сейчас. Ты можешь выиграть время до совершеннолетия, пока я не смогу передать его. Картман осел обратно на пол, подтянул колени и зарылся лицом, чувствуя, как градус в теле повышался. Тот факт, что ему пришлось бы расстаться с матерью на длинный срок, пугал не меньше, чем больные родственники, мешавшие им жить. Он помнил взгляд дяди Стинки — надменный, холодный. Как будто он смотрел не на восьмилетнего ребенка, а на букашку; грязь на подошве, которую срочно необходимо отмыть. Картман, внимая словам Лиэн, поднялся и ушел, собирая вещи. Первым делом он попрощался с Крейгом, обменявшись новыми контактами, а затем пошел к дому Маккормиков. Но когда увидел ту же самую машину, что у своего дома, дух испустил его тело, а земля под ногами исчезла. Легкие сократились, и Картман задохнулся в своей уверенности и амбициях. Зайдя в полуразрушенный дом, Картман не впервые увидел трупы, но впервые — такого несчастного человека, как Кенни. Кенни Маккормик, который всегда пытался улыбаться, несмотря на все невзгоды, противовес избалованному Картману старался ощутить полную и счастливую жизнь, теперь сидел в луже мочи, с нечитаемым выражением лица и окровавленными руками. Он плакал сильнее, чем любой человек, которого Картман когда-либо видел на улицах отвратительно-безнадежного Южного Парка. Картман, почувствовав вину, почувствовал и ненависть к себе. Такому самовлюбленному, полностью эгоистичному подростку, впервые пришло озарение, каков мир на самом деле. Картман понял, что сделанное с семьей Маккормиков — месть его родственников не только из-за наследства, но и жестокая, страшная, безумная игра. Это было началом. Теперь, когда семью Кенни нельзя было вернуть, а его голубые глаза полыхали ненавистью и желанием отомстить, Картман окончательно принял решение собрать пирамиду скелетов, на вершине которой был бы череп его дяди. Но тогда он еще и понятия не имел, что жизнь обернется по-другому: его мать, совсем слетев с катушек, так и не сможет переписать наследство, потеряет завещание, а после… станет в глазах Эрика Картмана ничем иным, как бременем.***
— Отвратительный кофе. Средней длины золотистые волосы торчали в разные стороны, но Кайл, не обращая внимания на общую неопрятность парня, справедливо замечал красоту его идеально высоченного лица. Худые руки с красными костяшками сжимали стаканчик с черным кофе. Наполненный почти доверху — Твик выпил из него всего пару глотков, но уже выбросил в урну. Более не обронив и слова, он вышел из кофейни. Оглушительный звоночек над дверью. Желтый яркий свет в пустом помещении. Кайл устало выдохнул, закрывая кассу. День отвратительнее, чем кофе — в этом он был уверен. Сколько сегодня было недовольных клиентов, сорвавшихся на нем? По сравнению с ними Твик словно сошедший с небес добродетель, однако ни его имени, ни цвета глаз Кайл не знал. Случайная встреча. Разве что его не отпускало странное давление в груди, подобное дежавю: «Выглядел знакомо» Под ритмичные стуки сердца Кайл закончил смену и вышел на улицу. Непроглядная тьма; дождя не было ровно неделю, несмотря на наступившую осень. Учебный год шел медленно и без прошествий, а Кайл очень неуклюже учился жить без Стэна. Удавалось ли это ему? Скорее да, чем нет. Их пустая переписка говорила сама за себя. Признаваться в том, что Кайл мониторил его страницу в Фейсбуке — голый стыд, но это горькая правда, оставлявшая пустое образование внутри тела. Раны не заживали, а гноились. Возле подъезда новой квартиры тускло горел один фонарь. Под ним стоял молодой человек, глубоко погруженный в мысли, судя по его направленному пустому взгляду в небо. Длинные пальцы подносили ко рту сигарету; дым вылетал и почти сразу растворялся в воздухе. Прохладный ветер щекотал затылок, а Кайл изумленно застыл вдали, чувствуя, как внутри живота все переворачивается вверх дном. Он не знал причины, по которой его посетили такие яркие и радостные эмоции. Низ живота болел не от голода или огромной дозы кофеина. Эта боль была как у мазохиста, приятно ноющей, которая туманила рассудок. Кайл поспешно облизнул сухие губы, неловко вынул руки из карманов пальто и к собственному удивлению побежал. — Картман! «Обознался?» — отчаянно подумал Кайл, когда не увидел никакой реакции. Уверенность не покидала с каждым шагом, чем ближе, тем отчетливее было видно знакомое уставшее лицо его… друга? Докуренная сигарета красным огоньком упала на асфальт, ее затушили, обернулись. Они встретились взглядом. Кайл внутренне дрогнул, но не остановился, потянул руки и схватил Картмана за плечи, почти что обнимая. Тяжелое дыхание после пробежки драло горячее горло. — Мне кажется, или ты стал еще худее? — с недоверчивой усмешкой взглянул Картман, снимая с себя чужие руки. - Тебя нельзя на неделю оставить, как ты в мумию превратишься? Худые запястья, такие холодные, и наполняли его огромные ладони едва ли больше половины. Кудрявые рыжие волосы и покрасневшие глаза. Этот образ Кайла не изменился, был точно таким же, как в последнюю встречу. Картман подавлял нарастающую тревогу. — Привет, — наконец, с улыбкой сказал он. — Ты! — почти что злобно ответил Кайл. — Я думал, ты не вернешься! Где ты был почти две недели! Эй! Не отпихивайся, черт тебя… — Тише-тише. — Картман опустил руки Кайла ниже, крепко обхватывая запястья. «Будто за ручки держимся», — подумал, опустив взгляд. — Я все тебе расскажу, только дай домой зайти. И не смотри на меня так злобно. — Ладно, — смиренно процедил Кайл. За руку его потащили домой. В лифте Кайл косился на смотрящее вперед лицо Картмана, изнутри прикусывая щеки. Огромные мешки под глазами, несколько порезов на щеках, обветренные бледные губы. «Да что с ним было?» — беспокоился Кайл, пока на него не посмотрели в ответ, заставив стушеваться. — Ты вообще что-то ешь? На тебя собаки не бросаются? — язвительное замечание Картмана возродилось гневом в Кайле. — Да что ты?.. «Знаешь? Несешь?» — Кайл не смог подобрать лучшее слово. Что он хотел сказать Картману, да и имело ли это значение? Очевидно, что его выводили на эмоции — это природа Эрика Картмана, вся суть его личности, из-за которой одновременно ненавидели и восхищались. За долгое отсутствие Кайл забыл, как стоило реагировать на оскорбления. Все бы прошло мимо и забылось, если бы в ту же секунду не открылась дверь и его бы грубо не толкнули. — Что ты делаешь? — испуганно вскрикнул Кайл, ударившись спиной о стену. Картман навис над ним, поставив руку рядом с лицом. Зажмурившись, Кайл вытянул вперед руки и уперся в твердое тело. Весь сжатый и перепуганный он был похож на крольчонка, заплутавшего в логово лисы, только вот ни он, ни Картман животными не были. Но так просто Кайл успокоить дрожащее нутро не мог, смотря в глаза Картмана и не находя там ни одного объяснения происходящему. Дешевая драма, без достойного начала, продолжала волновать покрасневшего от досады Кайла. Он отпихнул Картмана, насколько смогло его слабое тело, и посмотрел с явным неодобрением и скорбью. Уголки поджатых губ дрогнули вниз, сердце застучало быстрее. На спине укалывало тупой болью, на глазах наворачивались слезы от поднявшейся температуры. Злость и непонимание пронизывали Кайла, стучали в голову и кричали: «Пошли его куда подальше». И хоть внутри уверенность пылала, ни одного слова не вырвалось. — У тебя… — задумчиво начал Картман, что-то припоминая, — расстройство, да? — Глаза Кайла расширились, сердце пропустило удар; его как будто ударило смачной пощечиной. — Вроде бы пищевого что-то там. Не знаю, не разбираюсь в этих терминах. — С чего ты решил? — спокойно выдохнул Кайл, понимая, что Картман и сам не до конца понимал, о чем хотел поговорить. — Не прикидывайся. — Голос стал ниже. — Я много узнал, пока был на работе. Пообщался с шизанутой семейкой. Представляешь, что мамаша гнобила дочь за то, что она недостаточно худа для балерины? Тебя тоже, типа, гнобил кто-то? — Картман, — более уверенно Кайл надавил на грудь Картмана, отодвигая его от себя, — я не хочу об этом говорить. — Зато я хочу, — он схватил запястье Кайла, придвинувшись обратно. — Да с чего бы? — Кайл посмотрел прямо в глаза Картмана. — Некого было подкалывать, пока работал? Что за напыщенный интерес, Картман? Я конечно знал, что у тебя в голове дерьмо плескается, но чтоб настолько? Отвали! Кайл прошел мимо Картмана, скрипя зубами. В мгновение его посетила мысль, что он обошелся слишком жестоко по отношению к Картману, который дал ему возможность пожить у него. Но когда любой человек на свете пытался покопаться у него в голове, оголяя самые скрытые тайны, то реакция следовала неконтролируемая и агрессивная. Кайл вздохнул, неловко оборачиваясь и смотря на отчего-то непривычное грустное лицо Картмана. — Эм… Извини, ладно? Я погорячился. — Да пошел нахуй, жид порхатый, - заключил Картман и зашел в квартиру, тут же раздевшись. Ноги сами собой вели в комнату к Кенни, где он по-прежнему лежал в гипсе. Оно и понятно, за пару недель вряд ли все заживет, но Картману была приятна мысль, что с его другом все в порядке. Поведение Картмана было объяснимым. За то время, пока он работал, часто пребывал в одиночестве и, как закономерно, в одиночестве нет внешних раздражителей в виде людей. Мысли сами собой приходили в голову, разжевывались, вставали на полочки, как в библиотеке — дотошно по буковке, педантично. А Картману в силу пережитого травмирующего опыта думать много строго противопоказанно, но… Не так-то просто убежать от себя. Вина перед Кенни была сильнее агрессии. Картман заботился о нем, еще и потому что не хотел остаться совсем один. Легче осознавать, когда есть какой-то человек с такой же целью, мечтой или идеей, как у тебя; одиночество, как ремешок, душила за шею людей, не способных уйти от прошлого. — Он спит, сейчас его лучше не трогать, — сказал Кайл. — И не собирался, трону, пока спит — начнет в конвульсиях биться. — Картман невесело усмехнулся, направившись на балкон через кухню. Кайл ощущал холод между ними, но не мог объяснить причин его появления. Подобное могло случиться с любым человеком, когда у него плохое настроение: он сам собой отдалялся, желая побыть один; только вот Кайл, сравнивая с собой, не понимал Картмана. Стоило ли его оставить в покое или сесть напротив, взять сигарету, медленно поднося к губам, наклонив слегка голову и прикрыв теплый огонь зажигалкой тонкими пальцами. Закурить, впустив в свое чистое тело дым, посмотреть на Картмана, произнося: — Жиртрест, из-за твоей унылой морды я сам впадаю в уныние. Что произошло, расскажи уже, не томи. — Кайл выдохнул дым в лицо Картмана, а его рука вальяжно встала локтем на стол, опрокидывая пепел в прозрачную пепельницу. Картман привстал с места, не сводя взгляда, выхватил из рук Кайла сигарету и закурил сам. На балконе он смотрел куда-то в сторону, на небо и вдруг слабо засмеялся. На его чуть загорелой коже переливался теплый свет, тянущийся с кухни. — Да все нормально, Кайл. Не качай головой, я правду говорю! Просто… — он почесал затылок, — не всегда же строить из себя клоуна? — Зачем тебе строить из себя клоуна, если ты и есть такой? Что мордашку вытянул? — Кайл растянул губы, обнажая белоснежную улыбку. — Твои придурковатые шутки — это уже не просто образ, а часть тебя, Картман. И я не говорил, что это плохо, успокойся, просто мне пиздец как непривычно видеть тебя таким. Даже не говоришь, что произошло… Может, ну, — Кайл покраснел и отвернулся полубоком, прикрыв лицо ладонью, — есть люди, которые беспокоятся о тебе. — Да ну? — Ресницы Картмана быстро захлопали, а он сам принял глуповато-непонимающий вид. — Кто же? Кто-кто? Не слышу? — Я, Картман! Я беспокоюсь! — Кайл столкнулся с довольным выражением лица и покраснел еще больше, услышав заразительный смех Картмана. — Ох, хорошо, я понял. Как удивительно: обо мне беспокоится еврейская жопа! Будь мне шестнадцать, я бы умер со смеху и отвращения, но сейчас, — тон снизился на половину, — спасибо, Кайл. Просто я за-е-бал-ся. Не хочу работать! Хочу лежать где-нибудь на островах, пить свой дорогущий мохито и быть счастливым! — В самом деле? — Кайл легко улыбнулся, кончиками пальцев вороша окурком сигаретный пепел. — Я бы улетел в Калифорнию. — Там есть закон о ненависти к черным? — Что? Понятия не имею! Проклятый расист ты, Картман, — беззлобно заметил Кайл, — мне просто там нравится. — А-а, — скучающе потянул. — Ну, может, когда-нибудь. Кстати! — густые брови Картмана заиграли. — Не хочешь сходить со мной в Каса-Бонита? После того как этот обдолбыш очухается, — кивнул в сторону комнаты Кенни. — Что! Правда? — Кайл подорвался, блеск в его глазах ослеплял, и он схватил Картмана за руку с настолько счастливой улыбкой, что второй растерялся, позабыв дар речи. — Давай сходим! А когда! А? Поняв, какую сильную реакцию выдал, Кайл моментально стушевался и отпрянул от Картмана, спиною упираясь о заборчик. Секундой позже Картман улыбнулся; и о Господи, Кайл готов был поклясться, что эта улыбка — пожалуй, самая искренняя, которую он видел от него за все время. Его маленькие клыки мило выглядывали, а уголки, вздернутые вверх, создали впечатление теплоты и мягкости. Кайл покраснел до кончиков ушей, почувствовав, как в груди застучало сердце. Не понимающе коснувшись груди, услышав быстрые стуки, он покачал головой, говоря: — Пора спать, Картман. Доброй ночи. А! — уже на выходе из балкона вспомнил. — Ты же будешь завтра? — Буду, Кайл. Спи сладко, жид, и молись, чтобы тебя не сожгли на костре во сне. Злодейский хохот Картмана посеял мысль, что не такой уж он и милый, а наоборот, более чем отвратительный. Кайл закатил глаза и ушел в комнату, оставив скучающего Картмана наедине с холодящим и свежим воздухом Чикаго.