Спустя неделю
Бордовые бархатные диваны в полутьме выглядели почти что черными — парень часто задавался вопросом, почему Картман выбрал именно этот цвет. Это не совсем тот красный, который он так сильно ненавидел, что иной раз даже не покупал сигареты, принципиально игнорируя единственное наличие любимой марки с этим цветом. Исключения случались настолько же редко, насколько в голове прояснялся здравый смысл. Крейг сидел на этом диване, положив шею на спинку. Там наверху что-то крутое и интересное? Разумеется нет, ничего, кроме ядовитых огней, вызывающих тошноту при долгом рассмотрении, а зеленый цвет мало того, что еще сильнее глушил бордовый, так вызывал тошноту точно такую же, когда напьешься. Дым выходил изо рта Крейга, его голубая аква от парламента была не такой крепкой, если сравнить с мальборо Картмана, но достаточно вставляющей, чтобы закатить глаза и потеряться в звуковом и зрительном шуме. На шесте, как обычно, грациозно двигался Твик Твик, вызывая у смотрящих бурю эмоций. Сегодня народу как в выходные — до невозможности много, до раздражения, до упада настроения. Крейг сидел далеко, у стены, и смотрел на Твика с темным проблеском в глазах, с влажными губами от выпитого… Что там было? Он взглянул на бутылку текилы Дон Хулио, нервно улыбаясь. Можно было бы придумать шутку к этому названию, если не цена одной такой бутылки. Она будет варьироваться в пределах 170 баксов, а у Крейга слишком много денег. Он спускал все на добротный алкоголь, потому что какая-то белобрысая женщина с миловидным лицом очень убедительно сказала, что текила, знали ли, единственный алкоголь, не вызывающий депрессию. «Наебала», — подумал Крейг, стыдливо признав: «Я просто повелся на ее внешность». С какой точно поры у него появилась слабость к светленьким? Крейг медленно вздохнул. Одиноко. Одиноко не потому, что вокруг десятки людей, а потому что ему и приходить домой не нужно: там, кроме пустой холодной постели, ничего нет. Он ночевал здесь, работал здесь, что еще — жил! тоже здесь. У него пропали интересы из-за отсутствия моральных сил, которые он никогда не берег; все что осталось — наблюдать за Твиком, и это действие его иногда волновало, а сердце заново начинало работать, отбивая в груди быстрые стуки. Он представлял, как Твик танцевал перед ним, как он гладил мягкие тощие бока, царапал бледную светлую кожу. Взъерошенные блондинистые волосы, томный опущенный взгляд, курносый нос на милом лице… Крейгу становилось отвратительно, потому что у Твика карие глаза, а представлял он голубые. Просто по инерции, не специально, ведь как это возможно — проконтролировать потоком льющиеся мысли, картинки, которые возникали перед глазами сами собою. Сцена за сценой добавляла новых деталей, и кто бы мог подумать, что разум Крейга выберет именно эти чертовы прозрачно-голубые пылающие обидой глаза, острые плечи, тонкую шею с дергающимся кадыком. Длинные пальцы, обхватывающие его шею, на которые Крейг забвенно смотрел. Черт возьми. Гребанный бестолковый Кенни Маккормик, не желающий с ним разговаривать. Волнующий Кенни Маккормик. Странный, угловатый, бедный. Да какой угодно Кенни Маккормик — Крейг шипел сквозь зубы, думая о том, что не мог как в старые времена посидеть с ним за банкой дешевого пива, послушать любимую музыку, потрепать по отросшим волосам. Они закидывали чьи-то дома туалетной бумагой, делили одну сигарету по пути в школу на двоих, подрабатывали на одних и тех же местах, тусили за гаражами, топтали грязные шприцы, морщили лица и смеялись одновременно. Через что они только не прошли: и успокаивали друг друга, когда их родители в очередной раз выводили из равновесия тонкое подростковое состояние души, и ночевали на отшибе Южного парка, сооружая палатку и смотря в звездное небо. Крейг до сих пор помнил, как ластилось к нему дрожащее тело в поисках малейшей поддержки и заботы, как неуклюже ему ее давали, проводя по сгорбленной спине. А теперь что? Кенни доверял только Эрику Картману, от чего подрывалась гордость. Почему из всех людей на свете именно Картман? Единственный человек, на которого Крейг не мог бы серьезно рассердиться, ведь они — эй — так-то крепкие друзья со средней школы, пережившие не меньше чем с Кенни. Картман говорил: «Крейг ты так трясешься из-за Кенни, и я в который раз убеждаюсь: ты настоящий педик! Но если ты действительно так о нем волнуешься, то прекрати вести себя как кусок вонючего дерьма и начни шевелить своим подобием куриных мозгов.» Поначалу хотелось послать в грубой форме, а после пришло осознание. Крейг думал и думал; думал долго и муторно, до мелочей выстраивал логические цепочки длинной в несколько месяцев, так и не сумев прийти к какому-то умозаключению. А со временем рефлексия вошла во вредную привычку; мысли в огромном количестве негатива развивали в Крейге апатию, и он не нашел ничего лучше, кроме как забываться в алкоголе и сигаретах, тонуть в мягких диванах, представляя себя упавшим в воду задыхающимся ребенком. Одиноким, на самом дне, в черноте, где страшно лишь то, что у него не было желания всплывать. Крейг бросил взгляд на барную стойку. Сегодня работали Стэн и Венди — между ними что-то происходило. Несмотря на отсутствие ярких розовых цветочных фонов, чувствовалось между ними напряженное молчание и избегание. Он отвернулся: не его дело, что происходило между ними. За время отсутствия Картмана Крейг часто общался с Кайлом, сблизился с ним и узнал некоторые пикантности, о которых в любом другом случае он бы знать не хотел. «Блондины», — прицепилось навязчивое слово. Смаковал. Размышлял. Что-то знакомое, что-то важное было, о чем он забыл. Ах… Точно… Баттерс.***
— В общем, пацаны, слушайте… Схватывают меня эти странные люди, и все как один, в черном, бородатые и страшные. Глаза у них, конечно, просто у-у… Я точно был уверен, что мы едем на какую-то мафиозную вечеринку до тех пор, пока Кенни как перекати поле не проехался по асфальту. Правда, честно сказать, катился он даже хуже перекати поля: звук раздавался хрустящий, ломанных костей. Я было потерял всякую надежду снова встретиться с вами, хотите верьте, хотите — нет, но я вспомнил все молитвы за всю жизнь, особенно те, что мне рассказывал отец Макси. В итоге очутились мы в мрачном и сыром месте. Я был прикован к самому что ни на есть электрическому стулу с жесткими ремнями. Вот! Смотрите, какие следы остались на моей нежной коже! И ничего я не хнычу, Картман, ты просто не понимаешь всей моей боли. Как ты вообще можешь принижать мои чувства, ты же мой друг! О, как я выбрался? Что ж… Не знаю, было ли то чистым везением или, скорее, меня напичкали крэком, но в том помещении я увидел их… Картины. Картины самого талантливого художника по всему Чикаго — Бомжеруля. Никакого отношения к рублю его имя не имеет, Кайл! Он самый что ни на есть гений нашего времени, рисующий исключительно кончиком пениса. Пейзажи, портреты, даже геометрические абстракции. Черт, парни, я действительно верю в то, что у него есть третье яйцо. Да не увиливаю я от ответа! Слушайте дальше! После того как я лицезрел эти охуительные во всех смыслах картины и преисполнился, я кое-что понял. Понял, что эти мракобесы не имеют и малейшего права держать меня, простого смертного, в этом музее произведений искусств! Я днями и ночами говорил об этому смотрику, осуждал и даже — о боже, отец, извини, — откровенно гнобил его! Пока не узнал кое-что невероятное… На его вопрос: «Да что с этим конченным фуфлыгой? Почему он привязался к этим картинам?», я крикнул очень смело и гордо: «Не знаешь, не лезь, дебил! Я не имею право оскорблять картины Бомжеруля своей смертью!». Как оказалось, цитата великого философа Кристофера Хуистофера возымела эффект, и больше я этого смотряка не видел. Зато потом пришел он… Тот, от которого у меня волосы встали дыбом. Я был настолько сильно взбудоражен его появлением, что потерял дар речи… Передо мной предстал сам Бомжеруль! Вы понимаете?! Я смотрел на его статное широкое лицо, мелкие плечи, тонкие руки и выглядывающий в синей краске пенис. Боже, пацаны… Пацаны, об был таким геометричным, таким… Лучше любой кисти на планете и… — Баттерс, ты заебал меня, — брови Картмана по-злому встали домиком, — мне нахер не сдался твой Бомжеруль, как ты выбрался?! — А… Об этом… — он почесал затылок. — Ну короче, он впервые встретил настолько преданного фаната, как я, и отпустил меня. Сказал, что мой бизнес больше трогать не будет, и я могу обратиться к нему за помощью в любое время. Гляди! Мы даже обменялись контактами в Херовиттере и стали партнерами! — Баттерс… — Картман опустил голову, смяв переносицу. Кайл и Крейг переглянулись, переводя взгляд на него, но промолчали. — Ты дебил. Ты. Тупой. Кусок. Дебильного. Говна! — Ты снимал это? — прошептал Кайл Крейгу и получил ехидную улыбку. — Я выложу историю Баттерса в ньютуб. — А Картмана? — Оу… Нет, пожалуй, его замазать будет слишком сложно, поэтому оставим только закадровый голос. — О блядская жизнь! — взмолился Картман. — Какого хера Кенни связался с Баттерсом. Полная задница! Негодующий Картман, злобно топча паркет, вошел в комнату, где отдыхал Кенни. Или им казалось, что его друг отдыхал: секунду спустя за запертой щелчком дверью послышался ор. Крейг истерично хихикал, теребя в пальцах резиновую игрушку, валявшуюся на дальнем конце диване, пока Кайл неловко пялился в комнату. — Это он на Кенни так орет? — Не-не, Кайл, ты че, это он в окно свои эмоции выплескивает. При нас стыдно просто, понимаешь? Наш пупсик Картман очень гордый, знаешь ли. Увидев смятение на светлом лице, Крейг глухо засмеялся в подушку. Баттерс по-глупому улыбался, казалось, не осознавая ни причин поведения Картмана, ни того какая абсурдная ситуация с ним приключилась. — Ты закончил? Я думал, у нас началось землетрясение. Я испугался! — высказал Кайл, когда раскрасневшийся Картман вернулся. — Детка успела наложить в штаны во время моего отсутствия? Прыснутый смех Крейга привлек взгляды. Он облокотился на диван, выдохнул, пытаясь прийти в чувство. Помахал перед собой ладонью, прося оставить его в покое, на что Картман красноречиво изогнул бровью, усмехаясь. По комнате раздалось навязчивое громкое уведомление. — Парни, — Крейг выровнял голос и старался казаться серьезным, — нас тут Токен приглашает на вечеринку. Вы пойдете? То, с какой скоростью Кайл посмотрел на Картмана и то, с какой неловкостью второй сжался и отвернул взгляд, Крейга удивило не меньше, чем история какого-нибудь больного на голову белобрысого парнишки с глупой улыбкой. Они всегда были в таких отношениях? Крейг нахмурился, отбросил телефон на журнальный столик, сомкнув пальцы и прикрыв глаза. Изначально по словам Картмана Кайл был всего лишь парнем, который удачно подвернулся под руку, чтобы скоротать время. Такое у Картмана бывало, хоть и редко, когда ему нужна была груша для биться в отсуствие Баттерса, но… Между ними все было слишком приторно хорошо? Точнее, приторно хорошо, если рассматривать, что это взаимоотношения с Картманом — конченным ублюдком, не способному к эмпатии или, чего хуже, к нормальному разговору с незнакомцами. Удивительно. Кайл, конечно, изобиловал живым умом и ответными колкостями, но Крейг был слишком мнительным. — Картман! Куда ты пошел, эй! — Кайл одернул его за рукав. — Покурить? — он обернулся, сверкнув темным огнем в глазах. — Чего вцепился? — резко одернул руку, непонимающе оглядывая смущенного Кайла. — О, нет-нет-нет, я знаю, о чем ты подумал! — Именно! — Крейга умильнули сильно нахмуренные брови Кайла, который совершенно не умел выдавливать злость. — Ты не так понял! — отнекнивался Картман. — Что не так понял? А? — Кайл встал впереди, преграждая путь, нагнулся, выдерживая прямой сложный взгляд Картмана. — Отвали, жид порхатый. — Нет, пойдем поговорим. «Семейная драма», — с такой мыслью провожал Крейг двоих насупленных парней. На балконе они стояли почти вплотную друг другу, иногда соприкасаясь плечами. Картман играл с огнем Кайла, не давая ему зажечь сигарету, смеялся, подталкивал. Кайл в ответ сказал что-то такое душераздирающее, что Картман вытянул лицо, после, задрожав, обернулся и засмеялся так, что Крейг услышал это через стену. Черт подери. Крейга посетило липкое чувство. Зависть. Зависть за то, что у Картмана всегда легко получалось притягивать к себе людей. Он не просто строил взаимоотношения с любым контингентом людей, он выбирал тех, кому хотел оказать свое внимание. Будь то Кайл или Кенни, оба они тянулись за харизмой самого омерзительного человека в мире. И хоть слово «самый» здесь использовал Крейг явно в отрицательном значении, на деле этих «самых» характеристик у Картмана было настолько много, что можно было бы открыть фанклуб и раздавать постеры с его перекошенной в улыбке рожей. — Картман, все будет в порядке, если мы перенесем поездку в Каса-Бонита, — наконец, резюмировал Кайл. Но голоса в ответ не донеслось. Он проследил за задумчивым взглядом Картмана, зацепился за приоткрытые шторы в его уже старой квартире и поджал губы. Пустота. Стэн переехал? Впрочем, думать об этом — меньшее, о чем хотелось. — Хорошо, тогда давай сходим на вечеринку, — Картман потянул Кайла за плечо, улыбаясь во все зубы, — ведь нашему нежному еврею нужно подготовить свой желудок к настоящей божественной пище. — Эй, иди нафиг, — пискляво сказал Кайл, попытавшись отпрянуть. Что смущало больше: замечание о еде или громкий выдох сигаретного дыма? С тех пор как Картман узнал о грязном секрете Кайла, он встал в красноречивую позицию а-ля «либо ты делаешь, как я скажу, либо убирайся прочь». Ультиматум, разумеется, поджег и без того огненного по натуре Кайла, не терпящего посягательства на его решения, однако быстро сбавил обороты, когда ему предложили… сходить к психологу. Да, так просто. Точнее… Нестерпимые крики, скандалы, брыкания и даже зверская мольба! Ничего из этого не помогало: Кайл умудрился собрать вещи, готовый ночевать в бомжатнике с тем самым мужчиной, который помог найти Кенни и… черт возьми, вновь провалился под холодным взглядом Картмана. «Если ты уйдешь, дороги обратно не будет», — вот, что он сказал, и Кайл действительно сдался. Сдался не потому, что ему страшно, а потому что осознание, что ему хотели помочь, понять, удержать — так пытливо сладко, аж чересчур. Язык сворачивался в трубочку, уши дергались, лицо запылало от воспоминаний. — Я постараюсь, — вдруг сказал Кайл, неловко поглядывая на губы, растянутые в улыбке. Картман отличный друг или искусный манипулятор? Ответ на этот вопрос ему еще предстоит узнать. — Но с условиям, что ты не будешь впихивать в меня все в подряд! Не хочу разнести себя до вселенских масштабов, — Кайл деловито смахнул руку с плеча под заливистый хохот. — Ох, да, — захлебывался, — детка, не волнуйся, такого точно не произойдет, когда я рядом. Неловкое молчание. — Какого черта ты стал называть меня деткой? — М-м, — Картман в действительности задумался на секунду и вдруг отвернул лицо, поднося сигарету, как будто оттягивая момент, когда ему вновь придется говорить. И еще затяжка. Снова. Пока уже не жег фитиль, он не решился продолжить. — Не знаю? Даже если тебе не нравится, меня это не ебет, — Картман выкинул сигарету в пепельницу — она здесь с тех самых пор, как Кайл переехал, более не давая выкидывать окурки на улицу, — и поспешно ретировался на кухню к остальным. — И что это было? — Кайл остался наедине, обдумывая странную картину. — Эй, говнари! — крикнул Картман, привлекая недовольные взгляды. — Мы никуда не пойдем, если Кенни не пойдет с нами, а поскольку он… Не успел Картман договорить, как расширил то ли в ужасе, то ли в наивном шоке глаза, смотря на дверной проем. До них шатко добрался Кенни, придерживая бок. Несмотря на сугубо херовое состояние, взгляд Кенни выражал непоколебимую решимость, он поспешно вертел руками, объясняя для всех одну простую, оттого и важнейшую истину: — «Ты представляешь, сколько пьянок я проебал, пока отлеживался здесь? Не хорони меня раньше времени, урод, я с вами!» Пока остальные, вдохновленные активной жестикуляцией и превосходным переводом Кайла, аплодировали, Крейг тяжело вздохнул. Почему Кенни столь взбалмошный? Он не мог адекватно устоять на ногах: явно слабый организм еще не отошел от переломов, недоедания и лихорадки. Как раздражающе иногда бывало чужое наплевательское отношение к себе, так же и Крейг не мог себе позволить не подорваться к парню. Подхватил, когда тот вот-вот должен был приложиться головой о кресло. И снова мысли возникли в голове. Не до омерзения пошлые, но интересовавшиеся, от чего Кенни казался беззащитным. Или, точнее, откуда в Крейге непреодолимое желание заломить шипевшему другу руки за спину, увести в комнату и запереть, дабы не творил глупых дел, а отлеживался себе спокойно. Венди хоть и настаивала, что все хорошо и активничать ему будет не менее полезно, чем отдыхать, но… Крейг ведь лучше знал? Или нет? — Если вздумаешь меня укусить, Маккормик, легко не отделаешься, — предупредил Крейг. Кенни видно напрягся и зашипел, как уличная кошка, не любящая людских рук. И продолжил послушно стоять. Крейг, все-таки, выше его на голову и шире в полтора раза. Один удар — он сляжет, а если так случится, то Картман долго терпеть не будет: там вот, в тумбочке, где сидел Баттерс, вообще-то травматический пистолет лежал и баночка таблеток, которую Кайл когда-то там забыл. Мило. Аж затошнило. К удивлению всех присутствующих, Крейг осмелел: хватка на чужой талии потяжелела, потянула за собой в отдельную комнату. С некоторой грубостью парень подтолкнул Кенни на белую незаправленную постель, не обращая внимания на зверский голубой огонь. Кошка показывала, что это — ее дом, и что Крейг — неприятный гость, которого терпят из-за излишне общительного Картмана. Кенни готов был и прыгнуть на растерзания, а если бы не получилось, то и в окно сразу. Пятнадцатый этаж? Не страшно, когда у него в запасе еще семь жизней. Первую он потерял вместе с семьей, а вторую вместе с Баттерсом. — Выслушай, — настойчиво сказал Крейг, явно дав понять, что путь к отступлению прегражден, и парень Кенни из-под ада достанет в случае необходимости, — я знаю, что ты не хочешь меня слушать. Знаю, что тебе больно, когда я оттолкнул тебя тогда. Но черт… — Он закрыл лицо ладонью, опустил голову, медленно выдыхая. Этот разговор давался, пожалуй, куда сложнее, чем ему представлялось. — Дай мне возможность извиниться? Слова для тебя ничего не значат, я это понял, однако я по-прежнему дорожу тобой. Возможно, у нас не получится сразу общаться, как раньше… Но для начала я бы хотел, чтобы ты перестал меня избегать.***
Кайл задумчиво спросил: — Картман, а что произошло между Кенни и Крейгом? Никто в компании слепым не был. Все знали, что они не ладят (преуменьшительно-ласкательно). По большей части именно Крейг кидал молнии в сторону Кенни: когда он хмурил брови и уставлялся в покорёженное в отвращении бледное лицо. А Кенни подобного внимания не любитель, да и что уж — с людьми сближался с опаской, жил в собственном мирке, полного вакуума, где шум извне его не доставал. Когда купол мира и спокойствия ломали, трещали поджилки, он начинал кусаться, царапаться, после убегая, поджав хвост: понимал, что войну не выиграет, слишком уж слаб морально для еще одной переменной в и без того непредсказуемой жизни. Картман это знал. Сам был таким же до тех пор, пока не принял решение сталкиваться с трудностями лицом к лицу. И не то чтобы хотел для того же Кенни. Отнюдь, берег его душевное состояние порой слишком трепетно. Никогда не забывалось то, насколько друг был разбит; то, как сильно рыдал ночью в одинокой квартире, когда Картман стоял под дверью, не решаясь зайти. «А может, Кенни будет плохо со мной?»; «А может, мне… сбежать?..»; «Если я уйду, никто не будет несчастен»; «И счастливее?» До сих пор чесались руки вмазать по собственному лицу в тот жалкий приступ трусости и эгоизма. Картман винил себя в том, что произошло с семьей Маккормиков, пустил на самотек, не удержал и не уберег, хотя должен был. Его мать предоставила ему возможность начать новую жизнь, в богатстве, о котором он так мечтал, а все ради чего? Или кого? Все в корне было ложью. Лиэн, семья, наследство. «Эй, сынок, пусть они лучше охотятся за тобой, чем за мной. Ты ведь знаешь, я обуза, и не выживу. Я дам отдам тебе все, только… Пожалуйста, потяни время. Потяни время до тех пор, пока не вырастешь, не станешь сильным мальчиком, хотя для меня сейчас ты уже — сама драгоценность. Ты тоже понимаешь, что даже если мы все отдадим, они нас не отпустят, не погладят нежно, не обнимут, как будто мы любимые члены семьи; они сожгут дотла наш дом и все оберегаемое в нем. Беги, пожалуйста, защитись. Я хочу твоего счастья» Воспитанный чужим эгоизмом, Картман сам принял эту модель поведения, позже безжалостно разрушая потолок из материнской любви, вырываясь наружу, к внешнему миру, столь жестокому и адскому, жаркому, одновременно с тем холодному, безразличному. Он усвоил урок, что бегство — вершина трусости, а трусость — подлый грех, какой люди совершают не от отчаяния, не от горечи, не от боли, а от банальной беспомощности и боязни ответственности, сильно давящей на плечи. Картман шумно сглотнул. Конечно, тогда он все-таки переступил порог квартиры, тут же понесся к Кенни и захватил пистолет, направляя в потолок. Тогда русская рулетка впервые раздала оглушительный звук, рассекая воздух, врезаясь в серый бетон. Падала пыль на ошалевшее лицо Кенни. Слезы кровоточили по сердцу. Русская рулетка выстрелила, но не выиграла. Картман хотел к матери. Увидеть ее, обнять, сказать, что любит. А что же тогда чувствовал поломанный в углу квартире, одинокий страдалец, Кенни Маккормик, который даже в лицо сестре посмотреть не мог? — Тогда… — Картман запнулся, смотря под ноги. Мутило. Перед глазами расплывалось. — Когда мы решили вернуться в Южный Парк, Кенни первым делом попросил меня отвезти его к Крейгу. Он так и не зашел в собственный дом — его отвели под снос, там планировались глобальные изменения района. По итогу… я просто видел, как Крейг выходил из дома с какой-то пассией. Прижимал к талии, смотрел влюбленно — ну точно в сказке, первая настоящая любовь, должно быть, — Картман неловко усмехнулся и почесал затылок. — Я открыл окно, приглядевшись: невысокий блондин с обаятельной улыбкой, звонким смехом. Я не смогу тебе точно сказать, о чем они говорили, но я видел, как тот брезгливо указал на Кенни. Губы сморщились, а у меня в ушах звучал тонкий и высокий шум. Мерзкий, голова тогда разболелась. — А что было дальше? — обеспокоился Кайл. — Он узнал Кенни? — Узнал, конечно. Пусть и два года прошло. До смерти родителей Кенни выглядел… приемлемо, а после действительно больше походил на обдолбанного наркомана, с мешками под глазами, тощим до усрачки, с синяками по телу, шрамами, но блять! — вдруг Картман ударил по столу. — Конечно, черт возьми, он его узнал. Его лицо так вытянулось, точно как у обезьяны стало. Но сделал вид, что не узнал: одарил пренебрежительным взглядом, дабы пассия не очумела, и пошел себе дальше. Возможность пощупать чужую дырку была важнее Кенни на тот момент, да и жизнь другая уже у него была: из школы выпустился, поступил в колледж, на путь истинный встал. Очевидно, не думал, что вот так к нему заявимся. Я тогда еле себя сдержал, чтоб Крейгу аккумуляторы в штанах не вырвать вместе с мозгами, но Кенни вовремя остановил, затолкав обратно в машину. — Я не осуждаю, но, — Кайл замотал руками и, наклонив голову, осторожно уточнил: — Вы его не предупредили? Почему? Я думал, может, хоть страница в соц-сетях будет. — Да, — отмахнулся, — на тот момент мы соц-сети не вели: опасно. Ко всему прочему, номеров десять сменили. А сим-карту с контактами Кенни утопил: по случайности, так сказал. Я готов был поверить, потому что он тогда даже ложку держать не мог, от дрожи вечно что-то разбивал, как блядь криворукая. В конце концов, Кенни пришел к нему вновь, уже вечером, в гараж постучался. Крейг тогда был с друзьями. Это все что я знаю. Меня тогда не было: в городе пару отложенных дел решал. Только вернулся Кенни весь в соплях, как выброшенный котенок; я поморщился по наитию от его противного вида: не каждый день перед тобой бомжи в слезах захлебываются, — Картман мерзко засмеялся. Прошла секунда, и его лицо вновь приобрело серьезный вид. — Наверное, тогда-то он решил все прошлое похоронить. Вот, — кивнул в сторону двери, — до сих пор убегает от него, вспоминать не хочет. — Когда помнишь хорошее, переживать тяжелое становится сложнее, — грустно прокомментировал Кайл. — И это так противоречиво, ведь без этих счастливых воспоминаний люди вряд ли бы жили так долго. — О-о, не волнуйся, — Картман поджал губы, дабы ненароком не обозвать по-странному парня, — Кайл-и, — вытянуто, — Кенни скорая смерть не светит. «Наверное» Разговор двух парней прервал хлопок дверью. Из комнаты выбежал Кенни, моментально закрывшись в ванной, пока Крейг неуверенно вышел к остальным с красноречивым следом ладони на щеке. — Вот что бывает, когда лезешь к больным, — довольно промурчал Картман, смеясь над другом. — Странно, что глаза и член на месте. — Заткнись! — недовольно гаркнул Крейг, от чего Баттерс подскочил. — Пацаны, расслабьтесь! Вот, Крейг, возьми клубничное мороженое, очень вкусно! Взяв лакомство, Крейг сел в дальний угол. Сладкое — отличный антистресс. Но не тогда, когда болела челюсть. Кайл с хлопком по коленям встал и ушел за Кенни. Стучал три раза, отозвался, попросил, чтобы впустили, да так нежно и осторожно, что Картман аж поморщился, но лезть не стал: может, именно такого человека сейчас другу и не хватало. Как никак, жилетка для соплей — все еще оставалась жилеткой, и применялась она ко всем, кто хотя бы ненароком задевал ее взглядом.