***
День наступил для Кайла незаметно. Он не сразу понял, где находился — непривычные светлые обои, черные занавески, помятая чистая постель. Его голова гудела от долгого сна, но на общем состоянии организма он чувствовал себя прекрасно: лучше, чем когда-либо. Впервые за долгое время он сразу же не потянулся к телефону с целью проверить сообщения. «Наверное, это и значит быть свободным» Яркий свет не пробирался с улицы в комнату, и это радовало его чувствительные глаза. Кайл спокойно встал, потянулся и заправил постель. Ему показалось, что он просыпался посреди ночи и видел кого-то рядом с собой, но точно ничего не вспомнил. Лишь на тумбочке стояла белая кружка с выпитым черным чаем. На кухне сидел Крейг, который тут же поприветствовал Кайла жестом руки, но вяло; видимо, ночь у него была неспокойной. — Выглядишь херовее меня, чувак, — справедливо заметил Кайл, доставая зерновой кофе. — Что-то произошло, пока я спал? И где Картман? Как Кенни? — Твою мать, Кайл, можно поменьше вопросов с самого утра? — с негодованием ответил парень, стараясь выглядеть беззлобно. — Я не мог уснуть после того, как узнал, что Кенни меня ненавидит. — Он тебе сказал что-то? — искренне удивился Кайл. — Нет! Я просто по взгляду прочитал: «Крейг, пошел нахуй». И я бы пошел, если бы только у него вдруг не поднялась температура и он не начал бы биться в конвульсиях, когда я пытался ему помочь. — Что ж, очередной утренний пиздец. Мог разбудить меня. — Картман съебался в девять утра. Я думаю, он лунатик или зомби, никогда не спит, — Крейг сменил тему, опустив голову так, чтобы лоб касался прохладного стола — его разум мутило. Последние дни были полны приключений, поэтому Кайл удивлял факт, что потратив столько энергии, Картман не вырубился вместе с ним на половину дня. Странно — бесспорно, — но возможно это была особенность его организма? Психики? Или он робот, которого разработали Китайцы с целью вторжения в Америку? Кайл закусил губу, думая о том, что очень не хотел бы оставаться один. — Я буду здесь до тех пор, пока он не вернется. Дня два, — будто прочитав эмоции Кайла, Крейг оставил незаинтересованный комментарий. — Так долго? Картмана настолько часто нет дома? — Ха! — Крейг усмехнулся. — Два дня — это, считай, нисколько. Уже скучаешь, что ли? — Завались! — Да что ж меня все так ненавидят, — притворно расстроенно сказал Крейг и ушел на балкон, пуская в дом прохладный осенний воздух. Сегодняшний день — последний день отпуска Кайла. В экране телефона, который он все-таки взял спустя полчаса «завтрака», было уведомление о предстоящей смене в кофейне. Там он подрабатывал, чтобы платить за квартиру. И несмотря на то что сейчас ситуация изменилась, а Картман о деньгах не упоминал, Кайл все равно не хотел сидеть ни на чьей шее — влияли гиперответственность и совесть. Оказавшись в полном спокойствии и тишине, Кайл почувствовал себя дискомфортно. В кровати соседней комнаты лежал Кенни, уставившись в потолок. «Как мумия». — Плечи Кайла передернуло. — Как ты? Палец вверх все сказал сам за себя. Кенни никогда не жаловался. У него всегда было все или хорошо, или терпимо, как сулили записки, которые он протягивал Кайлу, когда слышал один и тот же вопрос. И Кайл думал, что он нагло ему врал, хотя, с другой стороны, Кенни скорее похож на честного человека; как противоположно, он не хотел беспокоить других. Зашедший Крейг молча сел на диван. Запах сигарет постепенно разлетался по комнате, но улетучился также быстро, как и появился. — Что за одежда? — На Крейге была красная футболка, которая была велика ему как минимум на два размера. — Это? Одежда Картмана. — Не может быть!.. Он не настолько огромный. — Конечно нет. Знаешь ли, Кайл, у него жизнь активнее нас всех вместе взятых, — Крейг откинул голову на сидушку, — просто она старая. Такую он уже давно не носит, а надеть было нечего. — Будь я на твоем вместе, я бы в ней утонул. Минута молчания. Крейг то цокал, то играл с языком, проводя им по чистым почищенным зубам, смакуя вкус мятной пасты. Его шея затекла, и тогда он посмотрел прямо на Кайла с его фирменной злодейском улыбкой. — Утонул, захлебнулся и умер. Кенни бросил записку в Кайла: — «Я бы посмотрел. Еще никто не умирал от футболки Картмана. Это был бы шикарный фильм». — Слышьте, раз вы такие шутники, то сами в нее и укутывайтесь. — Не катит, Кайл. Мы не такие тощие, — заметил Крейг. — Да пошел ты. Кайл поспешил выйти из комнаты, хлопнув дверью. — Что это с ним? Обращение к себе Кенни проигнорировал. Заперевшись, Кайл сел на бортик ванной. Ванная комната — единственное место, где он чувствовал себя безопасно. Потому что именно это место в доме собирало воспоминания о всяком шлаке. Он здесь как рыба в воде, в знакомой обстановке, прекрасно зная, что его здесь не достанут, не тронут, не помешают. Над ним издевались, и он в это верил. Сколько Кайл терял веса, сколько не ел, сколько старался быть меньше, худее и стройнее, и все ради чего?.. Чтобы над ним подшучивали? В отражении Кайл видел человека с лишним весом, некрасивого, с непослушными не уложенными волосами, слабого и мягкотелого. Он себя ненавидел от бессилия и страха стать насмешкой для других. «Хочу есть», — отчаянно подумал Кайл, умываясь холодной водой.Где-то на окраине Южного Чикаго.
Прозрачная пепельница была забита дорогими сигаретами, названия каких Картман не знал — не интересовался, — а рядом возвышалась бутылка старого коньяка. И именно возвышалась, потому что за все двадцать три года Картман ни разу не видел столь огромной бутыли под алкоголь. Напротив один молодой бритый паренек, прячущий взгляд под стол, рядом с ним мрачный старик, статный и властный, что было видно по его раскрепощенной позе и заполненному не до конца снифтеру в огромной руке. Стуки морщинистых пальцев раздражали, и каждый раз, когда тишина в небольшой и пустой комнате нарушалась, бровь Картмана дергалась. — Что ты забыл в моем доме? — Картман крутил в руке пистолет, как игрушку. — Твой отпуск затянулся. — Два дня ты называешь «отпуском»? — раздался саркастических хохот. — Перекур, не более. — Эрик Картман, — старик хлопнул свободной ладонью по столу, продолжая с выраженной строгостью, — в твоем положении нет места шуткам, ты всего лишь молокосос, который возомнил себя Богом, которому все дозволено. — Урод, — Картман поднял ствол на голову мужчины. Сидевший парень дернулся, вытянув пистолет в ответ. Так они и сидели напротив друг друга с угрозой для жизни, и все же лицо Картмана не дернулось и не изменилось: ему было все равно; смерть, как неизбежное, его не пугала, а раззадоривала. Всего метр разделял два оружие, но больше разделяла пропасть между двумя людьми — подчиненным и Эриком Картманом. — Ты явился в мой дом и напугал моих соседей с кучей бандитосов, — щелчок, — говори, блядина, что тебе нужно, пока я не пристрелил твою пыльную лысую башку. — Ты не посмеешь. — Мужчина отвел взгляд, зажигая сигарету. — Посмею. Я же «Бог», не забыл? Так что вам нужно? — Ты прав лишь в одном — нам нужно, чтобы ты вернулся к работе прямо сейчас. Владимир, знаешь ли, сейчас очень недоволен: сначала Маккормик стал появляться все реже, а теперь еще и ты. — Его голос стал тяжелее, голова Картмана загудела. — Мы те, кто обеспечивает вас деньгами и защитой в обмен на навыки. Еще один прокол — и мы распрощаемся. Бледные губы стиснулись в полоску. Мысли выстраивались в ряд, анализ ситуации привел Картмана к выводу, что выбор сейчас у него невелик: за пазухой не так много свободных и безопасных денег, а Кенни лежал в критической ситуации в его доме. При воспоминании, когда он уходил из квартиры, его лоб сморщился, брови встали дугой, пальцы на крючке задрожали. Беспокойство. У Кенни снова случился припадок — Крейг старался, и все же никто, кроме Картмана, не смог бы его успокоить. «Я в дерьме», — уселась напряженная мысль. — Ты серьезно мне угрожаешь? — засмеялся, убирая пистолет обратно в широкий карман. — Я предупредил тебя, когда заявился в твою квартиру, — старик вяло стряхнул пепел, делая тягу и выдыхая дым в лицо Картмана, — так что да, это угроза. Данные получишь через час. Теперь уходи. Дверь хлопнула. От грохота картина, держащаяся на одном гвозде, зашаталась и упала. Мужчина вздохнул и помассировал виски от играющих нервов. Каждая встреча с этим странным и безбашенным парнем выматывала его сильнее, чем редкие посиделки с женой и ее подругами. — Почему Вы терпите его? — неловко спросил подчиненный. — Такие коллекторы в наше время на вес золота. К тому же, — он углядел в окно, на уходящего Эрика Картмана, который по дороге от злости ударил столб, не поморщившись, — это прихоть верхушки. Выбивать деньги Картман стал с далеких пятнадцати годов, когда ему впервые стало не хватать на карманные расходы. Тогда работа у Лиэн не задалась, а точнее, тогда был наплыв эмигрантов в их городе, которые могли сделать с его матерью столь страшное, что он в слезах и на коленях, держа ее за дряхлую ткань на ногах, умолял не водить в их дом мужчин. Лиэн так и поступила, но вместо того чтобы бросить, стала уходить сама. Картман в одиночестве, без еды и воды, часто думал, где мог найти её, что с ней, в каком состоянии: жива или мертва; избита или пьяна. Со временем он нашел способ прокормиться: подделывал чеки, электронные и бумажные, какие-то слал на почту, другие подбрасывал в магазинах, где-то находил людей пожилого возраста или в хлам пьяных людей, подстрекал их на фиктивные покупки на его сайте, а после звонил. Угрожал, умолял, рыдал, злился, присылал ненастоящие фото их родственников с побоями, когда те по «случайности» попадали в аварии, в переулки. Но это все было в прямом смысле детскими шалостями, поскольку Картман таким способом только изучал степень дозволенного и того, насколько люди доверчивы. Если пожилые добрые бабушки при виде ребенка могли сжалиться, то взрослые мужчины, зачастую не имеющие эмпатию, слали его куда дальше или угрожали. Пришлось думать о новой тактике и, в конце концов, он ее нашел. Картман знал больше лиц, чем кто-либо другой: каждый приходящий к матери в итоге был сфотографирован и записан. Он за ними следил, узнавал; он нюхал их шприцы на помойках, от которых его тошнило; знакомился с семьями, как потерявшийся подросток, постучавший в дверь; сбегал из дома во время, когда они дебоширили на улицах. Эрик Картман знал каждую мелочь, впитывал и глотал дрянь ради того, чтобы в конце все рассказать, отомстить. Сколько секретов было найдено — столько он и порушил семей. Каждое сообщение от него выглядело, как: «Либо ты приносишь бабки, либо сегодня вечером ты тухнешь в тюрьме, урод» И красноречивое фото ниже со всеми друзьями, родственниками и… секретами. Кто-то ему верил и боялся, кто-то с усмешкой отмахивался, и тем не менее Картман никогда не останавливался. Он подстраивался, потому что был своего рода отморозком, который выжил бы в любой ситуации. Некоторые считали этого анонима народным героем, некоторые его порицали из-за разрушения чужих жизней, но на деле он ни разу не делал добро во благо. За решетками сидели люди, с которыми Картман имел личные счеты. Быть подростком — означало быть ограниченным в действиях, но все грани стирались, когда он действовал от третьих лиц, которых раз и два смог подкупить, благодаря деньгам, полученными от дома престарелых. То было аморально с точки зрения общественности, но со стороны Картмана это было более чем справедливо: он считал, что люди, которым осталось жить всего ничего, не имели права отсылать свою мизерную пенсию разбалованным внукам, не умеющими распоряжаться финансами. Подделка номера карт, подделка адресов почтовых ящиков, угрозы и шантаж в сторону материных уже бывших клиентов, продажа наркотиков в борделях, подкуп полицейских, обман невинных людей — существование, кормившее его на протяжении года. Нечто похожее не могло случаться с похожими на Картмана детьми, которые имели врожденный талант к вранью и шантажу, с отсутствием совести, с ненавистью к окружающим, потому что те либо жили лучше беспомощного к миру насекомого, либо не обладали подходящим складом ума. — Как ему это удавалось? — подчиненный захлопнул папку с портфолио. — Все просто: Эрик Картман — гений. — Но… Почему здесь все обрывается после того как ему исполнилось шестнадцать? Дальше лишь записи о том, как он появлялся в разных городах по всем штатам. — Мы не знаем. Единственное, именно в шестнадцатый день рождения Эрик Картман получил что-то, из-за чего начал жить в бегах. — Старик с тоскливым взглядом затушил сигарету о пепельницу. — Предполагаю, получил наследство от бабки, а теперь бегает от пришибленных родственников. Я так думаю, потому что все, кто его ищут, связаны с ним кровно. Ты знаешь, я, конечно, могу быть кем угодно — убийцей или говнюком, — но даже у меня есть семья. — Адольф, вы сочувствуете ему? Мужчина встал. Усмешка, брошенная в ответ, осталась несказанной: «Моя бывшая жена отдала ему все свои сбережения. И раз это ее воля — так тому и быть, какой бы тварью он не вырос»