Пиши, мой друг, пиши!

      Работа над первым томом мёртвых душ была закончена. Он получил довольно противоречивые отзывы, но самым главным мнением Гоголь считал мнение Пушкина. И тот отозвался о написанном очень лестно. Их дружеские отношения за это время стали достаточно крепкими. Александр мог нагрянуть к Николаю внезапно, по привычке и даже немного по-хозяйски, заходил в комнату к Гоголю. Но тот был не против и только с нетерпением ждал, когда его кумир скажет что-то насчёт его набросков. Но чем чаще заходил Пушкин, тем чаще становилось желание Николая снова увидеть его. В какой-то момент он снова закрылся в себе, словно боясь остального мира. Теперь его не видели днём, а ночью замечали блуждающим в небольшом саду. Николай стал резок и нервы его будто постоянно было напряжены. Он окунулся в мольбы, стал часто молиться. Душа Гоголя носила какую-то непонятную скорбь. Тяготея от собственных чувств, он теперь практически не спал. Все попытки здешних слуг помочь терпели неудачу.       Снова наступал вечер, но на улице уже потемнело. Николай сел за свой рабочий стол и взял перо. Несколько секунд он безутешно смотрел на полупустой лист, где было написано всего пару строк. Бросив перо, он зашагал по комнате с раздражением хватая себя за волосы. «Дурак, ничего ты не можешь. Грешник!» — мысли убивали его, выедали душу. Он готов был поклясться, что это все – расплата. Расплата за любовь не к тому человеку и за то, что им уже было написано ранее. Разум мутнел, хотя… Это был не разум: в глазах Николая снова наворачивались слезы. Он был жалок в своих глазах и возможно в глазах самого Александра Сергеевича. Гоголь закричал, но его крик тонул в стенах, растворялся в пустоте. Где он? Что с ним? Опрокидывая стул и хватая со стола черновики, он в беспамятстве бросается к камину. Слезы заливают черновики, но те лист за листом оказываются в камине и их беспощадно сжирает бушующее пламя. Но Гоголю это не помогает, это делает ещё больнее.       В рыданиях он не замечает врывающегося в комнату Пушкина. Ему передали о состоянии Николая, когда он подходил к поместью. С серьезным лицом, полным переживаний он быстрым шагом направился к нему. И был уже рядом, когда раздался душераздирающий крик. Тогда сердце бешено заколотилось, и Александр бегом влетел в кабинет, застав Гоголя в рыданиях возле камина. В огне догорали остатки второго тома. Так аккуратно исписанные черновики. Пушкин упал на колени прямо перед Николаем, притягивая его в объятия за плечи. Но тот даже и не собирался успокаиваться. Слезы его мочили рубашку Александра.        — Что же вы Николай… Зачем… — даже ему, знаменитому поэту, было тяжело подобрать слова. Так они сидели, пока плач Гоголя не стал тихим всхлипыванием. После Пушкин попытался помочь Николаю прилечь на диване. Его пустые глаза обессиленно наблюдали за каждым движением Пушкина. И когда Александр собрался отойти, Николай резко схватил его за рукав и прошептал.        — Саша… Я не хотел… — понимая свой резкий жест, он отпустил Пушкина, погружаясь в какой-то непонятный транс или в сон.        Александр посмотрел на него с грустью, он действительно испугался за Николая. И теперь старался успокоить сердцебиение, подойдя к рабочему столу. Писательский хаос, как ему, Пушкину это было знакомо. По всей поверхности были разбросаны какие-то зарисовки произведений, многие из которых Пушкин уже читал, но покопавшись среди бесконечного количества листов, он наткнулся на сложенную пополам бумагу. Раньше ее он не находил и, развернув, стал вчитываться. Последние слова отдались эхом в голове Александра: »… И давно продал свою душу Александру Сергеевичу Пушкину…» Поэт посмотрел на Гоголя, мирно лежащего на диване. Тот спал, уморившись от собственных слёз. Сложив лист снова по полам, он положил его в свой карман.        — Вы запутались, — тихим голосом произнес Пушкин, — Совсем.        Но теперь уйти Александр просто не мог и, взяв со спинки диванчика плед, накрыл Гоголя, сам же сел в кресло. Николай спал долго, в тревожной лихорадке. А Пушкин был рядом, отлучившись только один раз, за стаканом воды в котором он смачивал небольшое полотенце и клал его на лоб Гоголя. На следующий день лучи требующего вставать солнца упали на лицо Николая. И он, жмурясь, открыл глаза, глядя по сторонам. Со лба слетела тряпка. Писатель с грустью глянул на камин, уже не горящий, но так напоминающий ему тот момент, когда он сжигал свои рукописи. Отгоняя от себя эти мысли, Гоголь поспешил выйти в обеденный зал, где остолбенел.        — Александр Сергеевич, вы так добры к Николаю, он последнее время сам не свой был… — хозяйка поместья, где остановился Гоголь, хлопотала возле Пушкина. Он радушно улыбался, но эта улыбка ему давалась с каким-то усилием, — ох, Николай Васильевич, как вы себя чувствуете? — женщина сразу увидела Гоголя. Александр тоже повернулся к вошедшему лицом, и их взгляды сразу встретились.        — Сейчас и вам сделают чаю, — она подозвала служанку, которая сразу устремилась на кухню, а сама женщина скрылась в коридоре, кивнув гостям. Пушкин встал, приблизившись к Николаю, он взволнованно оглядел друга и выдохнул.        — Как вы себя чувствуете? — Александр не оставил формальностей. Наоборот, он решил, что сейчас так будет правильнее.        — Лучше, благодарю… — Гоголь опустил взгляд, — простите, что заставил переживать. Пушкин покачал головой улыбаясь.        — Я читал их, — прямо сказал он.        — Кого? — недоумевая спросил Николай.        — Ваши мысли, на бумаге, сложенной на вашем столе, обо мне, — Александру хотелось увидеть смущение в глазах Гоголя, его оно умиляло, так и получилось. Он закрыл глаза руками, в попытках спрятаться от кумира.        — Значит… — сделал паузу Пушкин, — продал мне душу? — Поэт аккуратно опустил руки Николая с его лица.        — Я… — хотел было сказать Гоголь, но мысли разбежались.        Александр сдержанно улыбнулся, его рука легла на щеку Гоголя. Он ощутил весь жар лица Николая. Жуткое смущение, забавляло. Нежное поглаживание щеки, а после рука Пушкина скользнула к голове поэта, зарываясь в его волосы. Его лицо приблизилось к лицу Николая. И ещё горячие от чая губы накрыли губы Гоголя. По неумению и полному удивлению он не сразу поддался, но требовательный язык Александра раскрыл его губы. От чувств, переполнявших Николая, поэт уже не твердо чувствовал пол под собой. Он бы упал, если бы рука Пушкина не прижала его за спину к себе. Вошедшая служанка заставила мужчин быстро отстраниться. Девушка не заметила того, что сейчас происходило в этой комнате, поставив чай, она встала у дальней стенки. Поправив на себе одежду, поэты сели друг на против друга и молча стали пить чай.        — Я задержался здесь, мне нужно вернуться к себе, — наконец нарушил тишину Пушкин.        Гоголь ничего не ответил, только грустно посмотрел в сторону. Ему очень хотелось выяснить, что это сейчас было? Резкий прилив чувств или Александр просто издевался. Видя озадаченность на лице Гоголя, Пушкин невзначай опустил свои руки под стол и положил одну из них на колено писателя. По телу Николая пробежали мурашки. Рука кумира была горячей. Она не просто лежала на его колене, а невесомо поглаживала.        — Приезжайте ко мне Николай Васильевич, я покажу вам как потрогать звёзды, — их взгляды снова встретились, чтобы дать друг-другу понять. Этот поцелуй, только начало.