Еще один шанс

      Школа светилась разноцветными огнями ещё издалека: гирлянды на крыше и карнизах, большие светящиеся фигуры на территории, разноцветные надписи на окнах. Под падающим снегом так и вовсе казалась домиком из стеклянного шара. Или рисунком с рождественской открытки.       Прошёл месяц с того события в Далласе. Кеннеди был жив — по телевизору регулярно транслировались его выступления. Эрик старался их не пропускать. Как и не пропускать известия о незавидной судьбе организаторов покушения. Было очевидно, что и подтвердилось — заказчиками было несколько бизнесменов. Решили, что купят за деньги все, привыкли жить на широкую ногу, как Шоу. Политика Кеннеди была им поперёк горла. Что ж, теперь они точно всем довольны. Телевидения и газеты с удовольствием обсасывали подробности загадочных смертей. Филлс найден мертвым на личном поле для гольфа. Разбился. По официальной версии сброшен с вертолета. Саффман — найден на загородной вилле облитый кислотой. Статвуд раздавлен сейфом, битком набитым золотыми слитками. Богатые ублюдки — угрожали, потом пытались откупиться. Самоуверенные уроды, похожие на Шоу.       Ангел была в восторге — она забрала часть драгоценностей и денег, Эрика куда больше интересовали документы. Коррупция, взятки, незаконные сделки, политический шпионаж и… информация о некой лаборатории. Лаборатории, исследующей мутантов под предводительством некоего Траска. Засекреченной. Беглый взгляд не смог уловить место ее нахождения. Нужно было изучать внимательнее.       Но изучить внимательнее не удалось — узнавшая об убийствах Мистик устроила сцену, а потом исчезла, прихватив с собой часть документов. Эрик был зол — он рассчитывал на неё в поисках места. И доверял больше, чем кому-либо другому из команды.       Зато из оставшихся документов удалось установить, что Кеннеди планирует сотрудничать с другими мутантами. Эрик нашел список — всего пять имён, и среди них имя «Чарльз Ксавье».       Интересно, принял ли Чарльз приглашение? Нужно узнать.       Уже по дороге к особняку Чарльза Эрик поймал себя на мыслях о том, что последнее время искал повод явиться в школу. Снова ощутить то спокойствие, хоть ненадолго. Выдохнуть, немного расслабиться. И — главное — снова увидеть Чарльза. Последний раз он видел его спящим на кушетке, беззащитным, растрепанным и уставшим. Не гони его Зверь, Эрик остался бы рядом до пробуждения. Так же, как сидел рядом в машине и самолёте.       Окно в комнате Чарльза тоже горело, как и в прошлый раз, внутри снова никого не было. Внутри комната не изменилась — не было рождественских украшений. Только кровать разворошена, а не заправлена, как в прошлый раз.       Эрик сел в кресло, откидываясь на спинку. Откуда-то вдруг взялось неожиданное волнение. Такое сильное, что не хотелось ни трогать шахматы, ни ворошить запасы алкоголя Чарльза. Понимание того, что он скоро придёт сюда почему-то волновало и будоражило.       Чарльз же пребывал в смешанных чувствах. Надежды, что Эрик хоть немного изменился, разбились с первой же новостью об убийстве бизнесмена. Падение с высоты — Азазель. А дальше под каждым сообщением Чарльз будто видел подпись: Эрик, Ангел. Утешало, что нигде не попалось явного участия Рэйвен. Чарльз не хотел верить, что девочка, которую он воспитывал, стала хладнокровной убийцей. И он почти жалел, что помог Магнето. Без его участия все Братство было бы схвачено в тот день. Но президент был бы убит, и кто знает, к каким бы последствиям это привело.       Ситуацию усугублял Хэнк, задающий вслух те вопросы, что терзали мысли. Чарльз отвечал ему честно как мог, и кажется, друга расстраивало, что вернись они назад, он бы ничего не изменил.       Приближающиеся Рождество и Ханука добавляли радости в привычные будни. Чарльз любил эти праздники. Его телепатия приносила меньше боли — мысли окружающих наполнялись сиянием надежды, веры и любви. Приятно было видеть, как дети ждут чуда, и преподаватели вместе с ними становятся добрее, счастливее, моложе. Он охотно помогал с организацией украшений и оплатил огромную елку для главного зала. Под ней каждый день увеличивалась гора подарков.       Но сегодня день заканчивался неприятно. Они с Хэнком играли в шахматы, сидя в украшенной гирляндами библиотеке, и снова всплыл разговор о Магнето.       — Эрик — убийца. Вы не можете воспитать его как Алекса или Банши, — Хэнк смотрел прямо на Чарльза сквозь стёкла очков, но тот делал вид, что увлечён положением фигур.       — На каком моменте ты считаешь, что стоит отказывать человеку в спасении?       — На первом сознательном убийстве! — вспыльчиво ответил Хэнк. Чарльз поднял на него взгляд:       — То есть если бы Ангел нуждалась в помощи, ты бы ей отказал?       — Ну… я… — Хэнк явно заметался в собственных чувствах. И ход сделал, едва подумав. — Это Магнето сделал ее такой, это не она настоящая.       — Он тоже стал таким не по своей вине, — Чарльз передвинул ещё одну фигуру, и выпрямился в кресле. — Шах и мат.       — Я не могу так просто отказаться от того, в ком вижу хотя бы слабый отсвет надежды, — он встретился взглядом с Хэнком, но тот почти сразу его отвёл. Он с трудом выдерживал долгие прямые взгляды. Совсем не как Эрик.       — Если позволите, ваши чувства ослепляют вас. В Магнето нет ни малейшей надежды. И то, что он пользуется вашей дружбой, это только доказывает.       Чарльз поднялся с кресла. Ему нечего было сказать. Он и сам думал о том же. Гораздо чаще, чем Хэнк мог представить.       — Спокойной ночи, Хэнк.       — Где нет полной откровенности, полной доверенности, где скрывается малость какая-нибудь, там нет и не может быть дружбы, — донеслось уже в спину на русском.       — Достоевский? — улыбнувшись, обернулся Чарльз. Образованность Хэнка доставляла немало удовольствия, даже в виде внезапных цитат.       — Белинский. Но подумайте об этом, Профессор. Возможно, из вас двоих дружит только один.       В комнату Чарльз возвращался погруженный в свои мысли. И от этого едва не пропустил знакомое присутствие.       — Эрик?! — этот раз в комнату Чарльз буквально ворвался. И да. Тот сидел в кресле. Тёплый кожаный плащ расстегнут, под ним неизменная темная водолазка и строгие брюки — ну просто стильный актёр или ироничный писатель, но никак не разыскиваемый убийца!       Расслабленный вид Магнето в сочетании с недавним разговором взбесили ещё сильнее. Руки зачесались приветственно врезать по этому иронично-спокойному лицу!       — Ты явился похвастаться или чтобы я пожалел о твоём спасении и сразу сдал властям?!       — Нет, я хотел узнать, принял ли ты предложение Кеннеди.       Эрик отметил, что на этот раз Чарльз выглядел не удивлённым, а взбешённым. И злое выражение лица плохо сочеталось с мягкими чертами и мягкими же кудрями вокруг него. Подстригся. И побрился. Сейчас Чарльз выглядел, как и год назад: та же прическа, те же неизменные рубашка и свитер — уютный студенчески-профессорский вид. Яркие голубые глаза метали молнии, хорошо, что только в переносном смысле. Весь Чарльз, обычно спокойный и очаровательно-уютный превратился в комок гнева. Эрику стало слегка не по себе.       Он отлично понимал, почему Чарльз злится.       Такие категоричные меры, как убийство, всегда были для него под запретом. Эрик же наоборот полагал, что убрать некоторых личностей проще и эффективнее, чем сажать в тюрьму или что-то ещё.       — Но если хочешь, — он выразительно посмотрел на Чарльза, касаясь пальцами головы очень характерным жестом, — ты можешь сдать меня прямо сейчас. Само предложение о сдаче Эрика властям охладило гнев Чарльза на пару градусов своей абсурдностью.       — Прекрати паясничать! Ты же знаешь, что я никогда этого не сделаю, — с непередаваемым отвращением к самой мысли об этом этом бросил Чарльз.       — Ты хотя бы раз обдумывал другие пути кроме убийства? Когда мы говорили о смерти Шоу, ты сказал, что мир для тебя никогда не был вариантом. Ты убедил меня спасти президента в надежде на него? Или только чтобы продолжить убивать? Ты никогда не врал мне, Эрик, и мне нужен твой прямой ответ. Ты ищешь во мне очередное оружие в войне против всех? Мир так и не стал для тебя вариантом? — вопрос прозвучал с затихающим гневом и нарастающей болью.       Чарльз мог бы получить ответ и так, но хотел, чтобы Эрик ответил ему сам.       И вопрос не был риторическим. Рассерженный, полный чувства, что его используют, и от этого считающий себя полным идиотом, он хотел получить хотя бы проблеск надежды. Хотя бы намёк на то, что тот, кого он считает другом, видит в нем не только очередной инструмент.       — Потому что если это так, тебе лучше забыть дорогу к моей школе. Я больше не буду помогать тебе совершать убийства.       Чарльз остановился на середине комнаты, сверху вниз глядя на сидящего Эрика. Ему было больно думать о том, что Магнето может ответить «да». Но он не мог бесконечно предавать себя ради него. Ради всех смешанных и сложных чувств, что вспыхнули с первого чтения мыслей. Он мог простить ему многое. Даже эти убийства. Куда больше ужасных вещей, чем тот успел совершить. Но ему надо было вернуть веру, разбитую на пляже Кубы.       Эрик молчал. Он сам не знал зачем добровольно являлся в школу без шлема. О чем им говорить? Ещё тогда стало очевидно, что они придерживаются кардинально противоположных точек зрения. Чарльзу противны убийства, а Эрик не просто их совершал, а делал это жестко и показательно. Демонстративно, как с теми бизнесменами. Врагов нужно напугать. Устранить. Напасть первым, пока не напали на тебя.       В глубине души Эрик почти надеялся, что Чарльз сдаст его властям. Это так логично. Он убийца. Монстр. Никогда не остановится. В нем нет ничего человеческого. Чарльз ДОЛЖЕН его сдать! Но он отказывается, отметает это вариант, как невозможный. Почему?       Вокруг Эрика всегда шла война, с самого детства. Звезда Давида на груди, порядковый номер вместо имени. Не люди. Не_люди.       Надсмотрщики и жертвы. Первые убьют, не раздумывая, за лишнее слово, жест, взгляд. Вторые — предадут за кусок хлеба, за день без побоев. А те, кто все же был рядом, кто заставлял поверить, что — не один… Он был слишком слаб, чтобы защитить их. Перед глазами часто стояло осунувшееся, бледное лицо матери в слезах и со следами побоев. Она до последнего успокаивала его, говорила, что все будет хорошо… Не было. Потом Эрик всегда был один, среди надсмотрщиков и предателей. Он отлично знал, во что превращаются добродушные фермеры и пекари, когда видят кого-то, кого «сверху» объявили врагом. Будь это даже измученная женщина, плачущий ребёнок…       Эрик сбежал из концлагеря. Физически. Но не морально. Вокруг все так же были серые стены, надсмотрщики и жертвы… Одинокая фигура на холодном полу.       Первая трещина появилась неожиданно. Ночь, Шоу, холодная вода, якорная цепь, ненависть… Крепкие тёплые руки, распахнутые глаза с отблесками далеких огней.       «Ты не один»       Трещина росла и расширялась. Даже там, на Кубе, Чарльз был прав. Корабли не стреляли. Боялись. Нервно отправляли срочные сообщения. Но не стреляли.       И Кеннеди. Он бы не поверил в Кеннеди, не будь Чарльза. Не будь той трещины. Как тогда, в зеркальной комнате Шоу. Достаточно было трещины.       — Нет, Чарльз, — от нахлынувших воспоминаний и мыслей было сложно отгородиться. Эрик сидел в кресле, застыв, как статуя, и, не моргая, смотрел в глаза Чарльза. — Я не ищу в тебе оружие. Я ищу в тебе надежду.       Надежда. Удивительно, но именно о ней думал и Чарльз. По разные стороны, они все ещё искали одного и того же.       Несколько секунд он смотрел на Эрика, чувствуя, как глаза наполняются слезами.       — Хотел бы я сам ее найти, — Чарльз резко отвернулся, моргая.       Пара слез скатилась по щекам, и он быстро вытер их. Глубоко вздохнул, возвращая себе способность говорить, и снова посмотрел на Магнето.       — Когда ты меня бросил, забрал Рэйвен, я потерял надежду. Эта школа, ученики — я просто не могу иначе. Не могу оставить их, даже зная, что они будут втянуты в твою войну. Они заслуживают большего, куда лучшего, но я учу их сражаться. Чтобы у них хотя бы был шанс в том будущем, в которое ты нас тянешь.       Горло Эрика вдруг сдавило железным обручем. Такого не случалось очень давно. Слишком давно.       — Мистик ушла и от меня, — от сдерживаемых эмоций голос Эрика звучал почти механически, — Я видел твою школу. Твоих учеников. Они счастливы здесь, они не боятся. Не прячутся.       Обруч на шее сжался фашистской удавкой. Но сейчас никто не держал рукоять.       — Я не хочу видеть их убитыми. Замученными. Выпотрошенными на лабораторном столе.       Перед глазами Эрика проносились образы других. Других детей. Он был у Шоу не один. Пустые мертвые глаза. Кровь. Холод.       Голос дрогнул. Ногти впились в ладонь до режущей боли.       — Хавок, Банши. Та девочка Гроза. Я хочу, чтобы они могли жить. … маленький мальчик в полосатой пижаме скрючился в углу, кашляя кровью. Желудок прилип к позвоночнику…       Они с Чарльзом хотели одно и того же, но использовали разные средства.       Эрик говорил о том, что он знал. Чарльз видел в его воспоминаниях, он чувствовал это. Все ужасы, что пришлось пережить — они остались отпечатками в памяти. Эрик не хотел другим страданий, но этот страх его ослеплял.       — Я не могу победить с борьбе с тобой, Эрик, — почти с отчаянием произнёс Чарльз. — Потому что я не могу сражаться с тобой. Не знаю, что за надежду ты ищешь во мне, потому что мою ты разрушаешь.       Отчаяние в обычно спокойном и мягком голосе отдавалось болью. Словно что-то трескалось внутри. Всегда достаточно трещины.       Эрику нестерпимо хотелось подняться, броситься навстречу, сжать так, как сжимал тогда, в машине. Даже сильнее. Словно это было необходимо сейчас. Ему. Им обоим.       Эрик остался сидеть. Кресло двинулось, разворачиваясь к Ксавье.       — Я не хочу сражаться с тобой, Чарльз.       Кресло развернулось, будто первый жест навстречу. Чарльз стремительно подошёл к Эрику, упёрся в подлокотники кресла, нависая и глядя в холодные серые глаза, оказавшиеся так близко. Ему не надо было читать мысли, чтобы понимать, в какие кошмары вернулся разум его друга.       — Остановись, Эрик. Террор вызовет только страх. Страх породит ненависть. Люди становятся жестоки, когда они боятся, когда они несчастны. Я не могу ни остановить тебя, ни удержать, — почти прошептал Чарльз, глядя в обманчиво спокойное лицо напротив.       Он чувствовал его мысли рядом. Будто аура из игл, касающаяся разума. Чарльз отвечал на неё слабой волной тепла. Ему отчаянно хотелось проникнуть в разум Эрика, обнять маленького мальчика, запертого в холодном металлическом бункере.       — Но ты можешь не рушить наше будущее. Поверь мне, Эрик. Не делай нас врагами.       Близость Чарльза ослабила затянувшуюся удавку. Теперь обожгло глаза. В голове ещё звучали приказы, крики, вопли отчаяния. Но все тише. Их заглушал голос снаружи. Голос Чарльза. Его слова звучали убедительно. Ему хотелось верить. Верить в то, что что-то можно изменить. Что они могут что-то изменить. От тела Чарльза исходило тепло.       Сначала казалось, что лицо Эрика останется как статуя: холодным и неподвижным. Но постепенно мнимое спокойствие пошло трещинами. Как тогда, когда Чарльз помогал открыть новые грани силы.       Веки покраснели, и слёзы потекли по ровным, будто высеченным из камня щекам. Никто не пошевелился, но трещина, зиявшая год, начала заполняться… чем-то.       Чарльз протянул руку, делая то, на что не решился год назад — вытер большим пальцем мокрую дорожку.       От тёплого прикосновения к щеке Эрик зажмурился до рези в глазах и сжал запястье Чарльза. Не причинить боль, не оттолкнуть. Прикоснуться.       Для ледяных пальцев кожа Чарльза казалась горячей, даже сквозь свитер.       Ответное прикосновение было и неожиданным, и ожидаемым одновременно. Каждый раз они то сближались, то отдалялись. Любое из этих движений сопровождалось болью. Но только сближение приносило помимо неё радость, наполненность и какое-то ещё чувство, которому пока не было названия, то от которого кружилась голова и отчаянно билось сердце.       Кожа под пальцами постепенно нагревалась, как и пальцы Эрика, сжимающие запястье. Напряженная нить взглядов сквозь преграду слез медленно ослабевала.       Наконец Чарльз медленно выпрямился, соскальзывая пальцами с обветренной кожи.       Глубоко вздохнув, он сел на кресло напротив. Почему-то в этот раз Чарльз верил, что Эрик его услышал. Хотя бы на тему страха.       — Ты хотел узнать, что я ответил на предложение президента. Пока ничего, мне нужно больше времени.       Чарльз сел в кресло напротив. Эрик выдохнул и откинулся на спинку. Пальцы нагрелись, он легко побарабанил ими по подлокотнику.       — Кеннеди нужна поддержка. Он не зря пытается связаться с мутантами. Ему нужна помощь. Особенно твоя.       Эрик повёл рукой, открывая шкаф, в котором в прошлый раз нашел виски. Бутылка была на месте, почти пустая.       — Мне надо выпить. У тебя есть ещё? Или это все?       — В соседнем ящике есть бурбон,       В указанном ящике нашлась нужная бутылка. Нетронутая. Сегодня на виски не тянуло. Эрик поманил бутылку к себе, открыл, плеснул янтарной жидкости в стакан.       — Будешь?       Кивнувший Чарльз выглядел задумчивым. Ему всегда было сложно решиться на что-то. Сделать уверенный шаг. Он оттягивал, откладывал, опасался. Сейчас ещё наверняка волновался за своих детей.       — Все не так просто, — наконец, отозвался Чарльз, сцепляя пальцы и упираясь в них носом.       — Мир ждут перемены. Ты смотришь новости? Политика Кеннеди вызывает восхищение. Его брат тоже в политике. Ты же знаешь? Возможно, он тоже мутант. Даже если и так — их всего двое. Им нужна наша поддержка, а они нужны нам. Кеннеди уже пытались устранить и попробуют снова. И снова. Ему нужны союзники. Нужен такой, как ты. Харизматичный, умный, умеющий привлекать других на свою сторону. Телепат, способный найти кого угодно.       Эрик наклонил голову, пытаясь поймать взгляд Чарльза.       — Ты уже решился. Решил менять мир. Убедил меня в том, что это возможно. С тобой и Кеннеди у мутантов есть шанс. Чарльз, ты должен согласиться.       Эрик уговаривал так уверенно, как он умел. Слова слетали быстро, без малейших сомнений. Как Чарльз завидовал его решительности.       — Я уже пытался сотрудничать с правительством. Много людей погибло тогда, включая Дарвина. Я не могу подставить под угрозу моих учеников. Они не готовы.       — «Я боюсь», — повисло в воздухе, но Чарльз так этого и не сказал. Сейчас он не мог смотреть в глаза Магнето, и изучал стоящие на столе фигуры, стакан, наполняющийся бурбоном.       — С кем-то из правительства. Но не с президентом и не с президентом-мутантом. Эрик налил бурбона и во второй стакан, придвинул его к Чарльзу. Им обоим стоило выпить.       — Уверен, ему и так уже известно про твою школу. И про то, что это не просто школа одаренных детей.       — Это тоже меня пугает, — признался Чарльз и сделал первый небольшой глоток.       Бурбон не успел нагреться и пока терял в аромате, но отвлекал.       Немного подумав, Чарльз сделал первый ход белой пешкой.       — Что если они захотят использовать меня для слежки, убийства? Если они будут угрожать моим ученикам…       Чарльз нахмурился, глядя на доску. В ответ на ход белой пешки по полю двинулась чёрная.       — Не захотят. Кеннеди не идиот. Он ищет союзников, а не врагов. И уж тем более не врагов-мутантов. К тому же… — Эрик легко звякнул краем своего стакана о стакан Чарльза. — Я не представляю, чтоб хоть кто-то мог тебя заставить.       В ответ на усмешку Эрика Чарльз недоверчиво вскинул брови. Это звучало и как шутка, и как комплимент одновременно.       — Полагаю, тебе можно верить в этом вопросе.       Через несколько ходов он решил спросить о том, что почти ускользнуло в их разговоре.       — Ты сказал, что Рэйвен ушла. Почему?       Белый слон перелетел за пределы доски, уступив место чёрному ферзю. Эрик взболтал и допил остатки бурбона в стакане. Алкоголь у Чарльза всегда был отличный.       — Потому что я — убийца. Ее напугали показательные казни. И она ушла.       Услышав ответ Чарльз испытал облегчение. Рэйвен не стала убийцей. Ее испугали действия Эрика. Но она не вернулась домой. Похоже, теперь она вновь захотела быть одна.       — Мы оба ее подвели, — Чарльз сделал ещё один ход. — Кто сейчас с тобой? Азазель? Ангел? Кто-то ещё?       — Мистик уже давно не маленькая. Она показала себя как отличный шпион. Не пропадёт. И вернётся. К тебе или ко мне.       В этот раз Эрик долго думал над ходом.       — Да, они. Риптайд ушёл, а Эмма — ты сам знаешь.       Чарльз был уверен, что Рэйвен не вернётся. Ни к кому из них. Возможно, появится, но не вернётся. Не к нему точно.       Некоторое время они играли, перебрасываясь малозначащими фразами. Эрика интересовала школа, Чарльза Рэйвен. Не считая тем, они будто вернулись в прошлое, на год назад. Будто не было раскола.       Своё близящееся поражение Чарльз заметил за несколько ходов, но доиграл до заветного «шах и мат».       — Теперь ты снова исчезнешь? — он откинулся на кресле, допивая третий бокал бурбона. В голове уже приятно плыло, а внутри разливалось тепло. И вместе с ним… сочувствие.       Эрик казался расслабленным и заинтересованным, когда говорил о школе. Но Братство — стоило поднять эту тему, как он напрягался, голос становился пустым и холодным. Насколько Чарльз испытывал любовь к своим ученикам, настолько же Магнето были безразличны его спутники.       — Ты хочешь предложить мне повод остаться? — партия закончилась, Эрик вновь посмотрел в глаза собеседника. За это время он успел расслабиться и развалиться в кресле.       — Скорее вернуться, — Чарльз улыбнулся с легким озорством. Ему нравилась его идея, он надеялся, что Эрик тоже ее поймёт. Даже если не сегодня.       — Приходи двадцать четвёртого, или двадцать пятого декабря.       — Двадцать пятое декабря? Ты зовёшь меня на Рождество? — Эрик удивленно приподнял брови.       Он не праздновал Рождество, сколько себя помнил — никогда. Он старательно игнорировал изменения городов к празднику, радостный ажиотаж. Все эти семейные походы по магазинам, радостные люди на улицах. Иногда он им даже немного завидовал. Хануку он тоже не праздновал. Последняя была тогда, много лет назад. То самое тёплое воспоминание, которое увидел Чарльз.       — Хануку мы тоже празднуем — у меня много учеников из еврейских семей, — словно услышав его мысли проговорил Чарльз, — Но я приглашаю тебя провести со мной время. Не только ради твоих вопросов и целей.       Его голос приобрёл характерные убеждающие ноты.       Предложение звучало заманчиво, но как-то… Будто бы для кого-то другого.       Разве такого, как Магнето, можно было просто позвать в гости на праздник? Хотя мысль о том, чтобы провести время с Чарльзом, была приятна.       — Ты правда хочешь видеть меня на Рождество? Я не самый весёлый гость на праздники, ты знаешь.       — Скорее я готов назвать исключительные моменты, когда не готов тебя видеть, друг мой, — Чарльз улыбнулся чуть шире, его глаза засияли веселым огнём.       — Не буду обманывать тебя насчёт Хэнка и остальных, мне кажется, они не готовы к твоему визиту. Но я буду ждать тебя после ужина здесь.       Чарльз наклонился ближе.       — Помнишь, я говорил, что тебе нужны друзья? Не думаю, что союзники могут их заменить. Подумай над моим приглашением, Эрик.       Эрик улыбнулся в ответ. Когда Чарльз улыбался, вот так, склоняясь ближе и заглядывая в глаза, не улыбнуться в ответ просто не получалось. Он словно зажигал изнутри, дарил ощущение того, что его собеседник действительно важен. Эрика это подкупило ещё тогда, при первых встречах. Подкупило очень неожиданно для него самого.       Под влиянием момента он и сам наклонился чуть ближе, продолжая смотреть в сияющие голубые глаза.       — Хорошо, Чарльз.       Разговор о друзьях действительно был. Но Эрик до сих пор слабо верил в то, что у него могут быть друзья. Даже Чарльз. С ним все было непросто. Хоть Чарльз и называл его другом.       — Я подумаю.