Изо льда и костей

Предел оказывается выдумкой, вроде Бога или смысла жизни, существующей только для успокоения совести. В течение четырех месяцев существо подвергалось тестированию. Так это называлось. Брок Рамлоу назвал бы это иначе. Его топили, резали, жгли, держали под препаратами, подолгу — без сна и в сенсорной депривации. Раны на его теле затягивались на следующий день, на распространенные психотропы он не реагировал никак, и не спал столько, сколько приходилось не спать. Из него выкачивали кровь, как из только что открытой скважины, нефть — масштабы были чуть ли не производственные. На него спускали собак и людей — он отрывал головы руками и тем и другим, если не получал оружия. Оружием он умел пользоваться любым. Если не знал сразу, то понимал сходу, интуитивно. Справлялся легко с каким угодно транспортом и знал около двух десятков языков. Предел в обозримой перспективе не проглядывался. Брок Рамлоу охреневал. И от существа, и от себя в том числе. Ему, записному мудаку, чужда была эмпатия, лишняя опция, он ее не заказывал, но, как всегда и бывает — у нас акция ‘охуейте от нашей щедрости!’ получите в подарок магнитик и пиздюли! — иногда, все чаще, самому становилось физически больно от этих ублюдских тестов. И бесило это похлеще воскресных проповедей и школьных пушеров. Вероятно, дело было в том, что Брок был единственным, кого существо узнавало — адекватно, без мгновенного импульса ‘убить на месте’. Существо было сильным, агрессивным и напоминало помесь дремлющего медведя и осколочной бомбы с детонацией в ответ на все. Существо откликалось на позывной ‘Агент’ — именно так, с большой буквы в интонации. Точнее — реагировало — поворачивало голову и смотрело — это слово фокусировало прицел. Рамлоу коробило, невесть почему, и он перевел это в принадлежностное ‘Зимний’, всегда успевая проглатывать глупое, какое-то слишком мягкое ‘Белоснежка’ — ну точно же: волосы как смоль, губы как розы, кожа как снег и все прочее. И хрустальный гроб. И электрошок вместо поцелуя. Монстру шло данное Броком имя. /Оба, на самом деле/ Особенно, когда он стоял на глыбе льда, после четырех дней, проведенных на полюсе, на заброшенной станции — под бледным, еле различимым солнцем, босой, полуголый, с ладонями, полными снега, — Рамлоу слепило белизной и какой-то мистической красотой этого вида, — монстр сам казался вытесанным из такой же льдины. И, кто бы ни был скульптор, он постарался. Брок слышал эти разговорчики. Эту трусоватую шепотливую пакость по темным углам коридоров базы, мол, кто додумался сделать отмороженному киборгу-убийце такое хорошенькое личико, с такими еще губами, как у порно-дивы. И что особо одаренным хотелось с этими губами сделать. Рамлоу сам не очень-то понимал целесообразность выбора такой внешности для агента, созданного, чтобы быть незаметным. Вот этого вот довольно сложно не заметить, на самом деле, с его-то ростом, плечами и лицом секс-символа золотого голливуда, — какой только феерический опиздошенный долбоеб решил дать Зимнему такое лицо. Будь он четырежды проклят. И не то чтобы Брок не понимал, откуда что берется. Но все равно он давился иногда /часто/, как костью, внезапным желанием бросить всех этих страждущих к Зимнему в клетку, чтобы посмотрели, как этот соблазнительный мягкий рот, на который они дрочат обливаясь нервным потом, будет вырывать из них куски живого мяса. Шакальё. Ваше желание — закон. Ща все будет — осклабился злой близнец высшей силы, регулярно подкидывающий в брокову жизнь изрядного дерьмеца. Рамлоу выдергивают из койки в третьем часу ночи. Пиздец, паника в селе — местный монстр баловаться изволит. И по дороге, по ходу сбивчивого истеричного отчета медика, Брок успевает проснуться, сотню раз пожалеть об этом и захотеть впасть в кому. Проклятущее чудовище, которое Броку пихнули на передержку, как бешеного пса, не сказав чем кормить, убило двоих техников, одного охранника, прибрав к рукам автомат, и теперь все очень, блядь, боятся к нему подходить, ибо на тот свет никто почему-то не торопится. — В чем проблема, — рявкает Рамлоу на бегу, — транков ему закатайте двойную дозу. — Охранник и пытался, — блеет медик, трусящий следом. Кругом одни долбоебы. Хочешь сделать что-то хорошо — сделай это сам, решает Брок и отсылает всех из блока, отведенного для Зимнего Солдата. Все плохо, все очень пиздец, и это единственная содержательная мысль, остающаяся в голове при взгляде на мониторы. Зимний сидит на своей койке, вжавшись спиной в угол. Автомат, который он забрал у убитого охранника, зажат в левой руке, с упором на колено. В клетке три трупа. И опознать их удастся только по именным нашивкам. И вот это — это не привычная механическая ярость, ограничивающаяся одним смертельным ударом. Это что-то другое. Рамлоу моргает — раз, другой, трет глаза. Картинка на мониторах не меняется. Зимний залит кровью практически сплошником, словно на него выплеснули ведро красной краски. Такая тебе Кэрри. — Что, блядь, здесь произошло? — рычит Брок, оборачиваясь. Медик только очумело мотает головой. Придурок. — Пирс в курсе? — в ответ то же мотание. Рамлоу хрустит челюстью. — Доложи ему немедленно, чего встал? — прикрикивает он на придурка, и того как сдувает из комнаты. Дело дрянь. Дело полное дерьмище. Но ничего не остается, кроме как идти туда — оставлять Зимнему автомат — не лучшая идея. Рамлоу знает, каким образом оставляли свои посты предыдущие кураторы. Агент имел дурнейшую привычку регулярно и значительно пополнять количество вакантных мест в штате. Рамлоу спускается к клетке. Панель замка на стене мигает зеленым под его ладонью и створка двери бесшумно отъезжает вправо. Зимний не реагирует. Брок вступает в клетку, как на блядскую арену, как на ринг, где шансов у тебя — меньше смешного. Он показательно медленно и аккуратно поднимает руки — ладонями вперед. Оружие он оставил наверху. Он идиот. Он, похоже, самоубийца. Без оружия, без даже легкого доспеха — все равно что голый. Надежда на то подобие взаимопонимания, что установилось между ними, слишком, ну... надежда. Взгляд у Зимнего фокусируется с трудом. Он медленно-медленно, как через силу, моргает и тут же роняет голову на грудь. Он кренится влево, словно заснул или потерял сознание. Брок подается к нему, одним широким шагом, не успевая толком понять свое движение, и наступает прямо в лужу крови. Тихий плеск вызывает тошноту, колышет тяжелый медный запах в воздухе. Зимний чуть приподнимает голову, смотрит в упор — глазами и дулом карабина. Если охранник не успел, а по отчету он не успел, обкидать Агента транквилизаторами, почему тогда тот в таком состоянии? Брок делает еще шаг. Экспозиция не меняется. /Давай, Белоснежка, узнавай меня/ — чуть ли не вслух просит Рамлоу. Еще один шаг. Кровь скользит и хлюпает под подошвами. И Зимний вдруг делает что-то, очень странную вещь — он закрывает глаза. Он решает закрыть глаза. И обмякает весь сразу, расслабляет плечи, укладывая карабин рядом с собой на залитую кровью простыню. И замирает, уперевшись затылком в стену, открыв горло и грудь — то ли в смирении, то ли в подчинении, черт разберет его. Узнал. Доверился. И лучше бы он выстрелил. Рамлоу подходит почти вплотную, каждую секунду все еще ожидая пули или удара металлическим кулаком. Ничего такого не происходит. Лучше бы выстрелил. Потому что рука уже тянется погладить по забрызганной кровью щеке. Потому что: — Обнулить его, — раздается из-за спины, от дверей, — совсем Рамлоу ебанулся, вставать спиной к пустоте. Сууука — думает Рамлоу и ненавидит директора прямо сейчас. Как ты, жаба, не вовремя. А потом до него доходит. Приказ. Рамлоу вздергивается, не задумываясь, какую поебень творит, тупо на инстинкте, разворачивается, загораживая собой Солдата... и осознает всю ненавязчивую смертельную опасность ситуации. И от его дальнейшего вздоха даже, не то что слова или действия, будет зависеть очень многое. И он отшагивает чуть назад, разворачиваясь снова в полоборота к обоим, сдается, признавая свое место — между Сциллой и Харибдой, теперь — ‘правильное’ ‘между’. Гидра с правого плеча и Цербер с левого. И Брок Рамлоу посередине, красивый такой, трамвая ждет. Картина маслом. Он со школы терпеть не мог греческие мифы. Кто из них перегрызет Броку Рамлоу горло? И он говорит: — Зимний, подъем. И тот поднимается. И идет за Броком. И его обнуляют.