Изо льда и костей

А ведь ничто не предвещало. На арлингтонской базе уже несколько дней творится какой-то шухер, тщательно скрываемый, тихий — сплетни на похоронах, пауки под ковром. Но Брок не может не заметить это возбужденное, никем не опознаваемое шевеление, это все-таки, его, черт побери, база. Оно нервирует, заставляет дергаться от нехватки информации, как дурное предчувствие, еле заметная дрожь земли под ногами от выпущенного по тебе снаряда. И хер ты поймешь, с какой стороны прилетит. А Брок ведь только решил бросить курить. Под вечер пятницы, жаркий, перепрелый, когда хочется поселиться в рефрижераторе, обложившись пивом и минералкой, и в глаза не иметь нудную квартальную отчетность, особенно, сука, ее. В кабинет вплывает Александр Пирс, собственной персоной — его самомнение работает как таран, вламываясь в помещение, таща за собой на буксире своего обладателя. Вежливый стук в дверь сразу забывается. Рамлоу незаметно скрипит зубами. Пирс ему не нравится: скользкий червяк в галстуке, хитрожопая и ссыкливая политическая проблядь. Была бы воля, Брок давил бы таких пачками. Была бы только воля, он вполне обошелся бы и им одним. Hail Hydra — Рамлоу? — зовет директор. Тот кивает в ответ и поднимается из-за стола. Пирс, ни слова больше не говоря, царственным жестом приказывает следовать за собой. Охота плюнуть ему в затылок, но во рту сухо, как в пустыне, даже привкус тот же — песка и пластида. В машине жарко, резко пахнет пластиком, бензином и одеколоном водителя. Дорогущая кожаная обивка сидений липнет к телу даже сквозь одежду, как полиэтиленовая пленка. Рамлоу сучит пальцами по ручке двери и пытается подставить горло под поток прохладного воздуха из явно не справляющегося кондея. И пялится в окно, думая, как дохрена его заманала жара, которую он ненавидит еще с первой командировки в Ирак, но, черт, в Багдаде было легче. Все молчат, будто в библиотеке. Рамлоу еле сдерживается, чтобы не запустить на телефоне майнкрафт или порно. Пирс наконец отрывается от каких-то документов: — Вы отлично справляетесь со Страйком, Рамлоу. Тот смотрит выжидающе, и кивает только, сухо сглатывая зудящее на языке ‘да ладно, блядь’. Еще бы он справлялся как-то иначе. Верные броковы псы сожрали бы со шнурками и пуговицами любого, кто послабее, на первой же ошибке. Рамлоу крепко держит сворки и плеть, а при необходимости, может и пряником уебать по первое число. Страйк выдрессирован до высочайшей степени, синхронный, как один организм, подчиняющийся самому мизерному кивку командира. Командира, кроме Брока Рамлоу, у Страйка нет. /и никогда не будет/ — Еще одного потянете? — игриво улыбаясь, спрашивает Пирс, тут же серьезнея лицом, — Правда, с ним посложнее будет. Рамлоу думает в диапазоне от ‘нахрена мне еще один еблан’ до ‘ой как страшно-то блядь’. Не родился еще такой боец, которым можно его напугать. Он говорит: ‘да, сэр’. До чего же хочется плюнуть Пирсу в лицо. Через пару часов он думает, что ‘посложнее’ это дохуя слабо сказано. Он думает, что — родился. Директор ведет Брока на минусовой уровень, в огромный тренировочный зал, где тестировалось огнестрельное оружие, и, вообще-то, это задумывалось как бомбоубежище, теперь — переоборудованное.Там прохладно, почти холодно, Рамлоу, наконец, дышит свободно, с явным удовольствием, но ровно до тех пор, пока его не начинает закономерно знобить: перепад температур, два литра кофе, хуе-мое. Он забывает про озноб и жару довольно быстро. Забывает про Ирак, и даже про то, что хочет курить. В середине зала, на дешевой табуретке из Икеи, под прицелом десятка автоматчиков, в которых Брок узнает личную охрану Пирса, сидит человек, закутанный в термо-одеяло по самую макушку. Без малейшего движения, низко опустив голову, сжавшись плечами под жесткой тканью. Он подозрительно похож на окоченевший труп. Порыв потыкать его палкой детский и совершенно дебильный. Зачем тут этот почетный караул с сосредоточенными еблами? Брок в недоумении. ‘Все готово’ — всплывает откуда-то сбоку, контекстной рекламой, хер в очках и халате, и отдает директору какой-то блокнот в красной кожаной обложке. У того меняется выражение лица, почти неуловимо, будто тень мелькнула, но он внезапно становится похож на Джаббу Хатта, и Брока от этого тошнит. Дажбба Хатт смотрит на принцессу Лею — на нетруп в одеяле. Мерзость же в галстуке. Стоило остаться в Ираке. Пирс, между тем, часто облизывая одряблевшие губы, открывает блокнот по закладке и зачитывает что-то, кажется, на русском — Рамлоу не может идентифицировать точно, у него не слишком хорошо со славянской языковой группой. Но он видит, как на первом же слове, (это же слово?) нетруп на табуретке прекращает дышать. На втором — дыхание возобновляется, но в другом ритме. Это какая-то лютая дичь, гипноз или нлп — голосовое управление вегетативной нервной системой, добро пожаловать в худшую антиутопию, ты видишь это, Хаксли, эй, видишь, да?, — в любом случае, Брок ненавидит все это дерьмо, и думает, как бы вообще отвалить отсюда, потому что он не хочет, заранее, иметь вот с этим ничего общего. — Солдат? — зовет Пирс уже по-английски и человек на табуретке поднимает голову. А потом поднимается сам, как-то слишком легко и гладко, одним движением плеч стряхивая одеяло. Брок щелкает зубами. Человек оказывается огромным, чуть не на голову выше самого Рамлоу и заметно шире в плечах. И его левая рука блестит хромированной сталью — такого Брок еще не видел. Директор зовет повторно и этот кто-то поднимает на него взгляд. Тошнотой прокатывает до поджавшегося кончика языка: кажется, что глаза у человека — искусственные. Пустое совершенно, неподвижное лицо, отталкивающе-красивое, яркое в чертах, и неживое, как у куклы. Нет, черт, даже куклы, бывает, выглядят живее — спасибо постоянно развивающейся секс-индустрии. — Я — Александр Пирс, и я хозяин здесь, — представляется директор, чуть вильнув голосом, — а это, — кивая на Брока, — Брок Рамлоу, он будет твоим куратором. Что, блядь? Нет, серьезно, что? Человек с металлической рукой поворачивает голову в брокову сторону и смотрит. Так поворачивается, выцеливая новую мишень, автоматическая турель. И взгляд — аналогичен. Пиздец просто. Спину между лопатками дергает нервным спазмом. Рамлоу чувствует себя так, словно у него на лбу сейчас оставили лазерную метку, по которой потом прилетит каким-нибудь разъебучим Томагавком. Он стискивает челюсти, упрямо глядя в ответ, пытаясь высмотреть в стеклянных глазах хоть проблеск чего-нибудь человеческого. Хрен. Прицел возвращается к Пирсу. Тот кивает удовлетворенно, оглядывает зал, будто раздумывая. И говорит — вот так вот запросто: — Убей остальных. И споро выметается впереди Брока за боковую стеклянную дверь. Брок успевает подумать, ‘что за нахуй’ и ‘он вообще-то безоружен’, да он даже одет не полностью, а вокруг него кольцом стоят обученные бойцы с карабинами, и дальше Брок может только смотреть и не верить глазам. И приходить в ужас от того, что видит. Этот... Это существо... Оно даже не оглядывается, просто мимолетно, смазанно, шагает в сторону, и, стоявший ближе всех охранник — уже мертв. Когда их остается трое, они пытаются стрелять. Существо чхать на это хотело. Четверо медиков и техник прячутся и бегут к дверям. Они успевают открыть только внутренние. Интересно, что подумают уборщики, когда придут сюда со своими навороченными швабрами и экологическими чистящими средствами. Безоружен, ну конечно. Рамлоу видел уже подобное наплевательство на законы природы — звездно-полосатый героический капитан — почти полный аналог, только с другой стороны барьера. И без такой блестящей конечности. И вот эта цацка — это не просто восполнение недостающего, чтобы костюмчик лучше сидел. Какое уж тут, когда стальная стойка стеллажа, сваренная на совесть и веки вечные, гнется под посверкивающими в свете ламп пальцами, как гребаная ложка у Нео. Когда кроме них двоих (троих?) никого не осталось, это существо, небрежно скинув себе в ноги труп с развороченным горлом, подходит плавно, колото тряхнув слежавшимися волосами, и встает навытяжку, уперев терминаторский взгляд в стену за плечами Пирса и Брока. На существе ни царапины, пули словно обогнули его. Или прошли сквозь, как через туман. Рамлоу сглатывает. Ладно, ладно, о’кей, он в полном ахуе, он в полном ужасе, блядь, можно теперь пристрелить это? Поворачивается к директору, скривившись от выражения его лица, и сипит: — Он ведь не человек. Директор отлипает от двери и возвращается в зал. Рамлоу идет за ним, на втором шаге вляпываясь в лужу крови. Пирс растягивает жабий рот в улыбке (а она нервная, такая нервная, ты ссышь, что не справишься с этим монстром, да, сукин ты сын). Энди. Того, последнего, через труп которого существо так небрежно перешагнуло — его звали Энди. У него сын недавно родился. И, в общем, Броку глубоко насрать и на Энди и на его потомство — он не из Страйка, но все равно как-то жутко становится, и почти грустно. От внезапного и полного понимания, что они все — и он сам — всего лишь расходный материал. Не сказать, что Рамлоу когда-либо в этом сомневался, но старался всячески опровергать и вертеть на хую при каждой возможности. Ну, похоже, довертелся. Существо не шевелится, не моргает. Ждет? Пирс обшаривает его жадным взглядом с головы до ног, только что руками не тянется, боится, видать, что откусят. Рамлоу отстраненно злорадствует. Ему самому не хочется ни трогать, ни смотреть, ни знать вообще об этом. Ему хочется — уйти и напиться. И забыть к хуям. — Что вы хотите от меня, директор? — пора разбираться и валить из этого цирка, пока еще какой херней не облагодетельствовали. — У меня нет возможности присутствовать здесь постоянно, Рамлоу. — Он пожимает плечами и выразительно смотрит Броку в глаза, — а ему, — он кивает на существо, — нужна твердая рука и неустанный контроль. Этим Вы и займетесь. Он будет подчиняться лично Вам. Вот так. Брок остается в цирке с прекрасным видом в пасть тигра и на ближайшее кладбище. Вот так передаривают невкусные конфеты, вычурные сервизы на двадцать четыре персоны и щенков, которые вдруг вырастают больше, чем хотелось. И монстров. А Брок, доведенный этим кровавым абсурдом, похоже, до некоторой степени невменяемости, кривит губы, глядя на Пирса, и выдает неадекватное: — Зачем тогда нужны Вы, директор? Тот хмыкает неверяще, вглядывается пару секунд в броковы глаза, но отвечает с мерзенькой улыбочкой: — У Вас же нет кодов его активации, верно, Рамлоу? Он будет выполнять Ваши приказы, как куратора, а Вы — мои. Действительно. Разделяй и властвуй: кесарю кесарево, а Броку — монстр под ‘неустанный-мать-его-контроль’. Которого, как выяснилось, у него и нет. Охуенный, блядь, расклад. И Брок с трудом подавляет желание зарычать. Или хотя бы выругаться. — И что мне с ним делать? Сэр. — Вместо этого спрашивает он, переводя взгляд обратно на существо. Интересно, с чьей посмертной маски его сделали, и нахрена таким красавчиком. Существо, тем временем ни на миллиметр не изменило положения огромного тела, только еле ходит в дыхании залитая кровью грудь, да ресницы пушистые, бабские подрагивают. — Протестируйте его, узнайте на что он способен. — Вот этого, что, не достаточно? — искренне удивляется Рамлоу, кивая на полтора десятка трупов. Пирс облизывает существо долгим взглядом, прямо поверх крови и ботинок. — Это далеко не предел его возможностей. Я хочу узнать, где он. — И не жалко вам сотрудников, сэр. Так, глядишь, и кадры запаникуют, — качает головой Брок. Пирс хмыкает — Таких сотрудников, как собак, а вот он, — он почти тычет пальцем существу в грудь, — вот он такой один. ‘Ну славненько, думает Рамлоу, просто чудесно’