Духом и Сталью: Сильнее тебя

      Марика, вновь оказавшись в коридоре лазарета, несколько мгновений смотрела на закрывшуюся перед её носом дверь, чувствуя, как от разлившейся во рту горечи, так и тянет сплюнуть на пол. Но позволить себе это сделать она, конечно же, не могла. Лекари, продолжавшие изредка переходить из одной комнаты в другую, поглядывали с каким-то удивлением, ведь весь вид девушки говорил о том, что та пребывает в полном замешательстве, словно заблудилась и оказалась здесь случайно. Все мысли Огинь сейчас вернулись к произошедшему на площадке, к тому, что устроила именно она. Ей просто хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю, ведь она не могла придумать ничего, чтобы хоть как-то получить возможность извиниться перед Селимой. Да и что она вообще могла бы сказать? — Курва! — выругалась Марика, с силой ударив кулаком по каменной кладке, отчего один из помощников лекарей чуть не выронил свои склянки и поспешно скрылся в комнатушке.       В миг этой краткой вспышки злости, в голове снова послышались отдалённые голоса, напоминавшие неразборчивый шёпот. Осознав это, зеленоглазая сделала глубокий вдох, дабы полностью успокоиться, что давалось ей теперь куда сложнее, чем раньше. Каждый вдох сопровождался еле ощутимой дрожью тела, и это переходило в желание ещё раз ударить по стене, причинив себе боль. После того, как она опомнилась во время драки, вся злость и голоса, всё это резко затихло, словно отлив, но отдалённый шёпот и странные ощущения по всему телу донимали до сих пор.       Боль от удара не облегчала внутренние терзания девушки, а, напротив, их усиливала, но помогала заглушить новые непонятные ей чувства. Всю жизнь она жила лишь с мыслью, что есть только она и только она важна, её не интересовали окружающие, их чувства и эмоции, а потому она легко могла спровадить тех, кто её раздражал, и девушка не видела в этом ничего страшного до сегодняшнего дня. Даже Оссолин и Лешчин хоть и были соратниками и приближёнными, но и с ними она не церемонилась, а вот Селима… Эта девушка отнеслась к ней, как к обычному человеку, с ней было интересно и легко общаться, но что она наделала? Не просто ударила, а чуть ли не убила, так ещё и не понимая, что если бы не окружающие, то произошло бы страшное. Осознав это, Марика закрыла лицо руками и с силой сжала его пальцами, чуть ли не впиваясь ногтями в кожу. — Самобичевание не поможет изменить произошедшее и не поможет залечить раны Селимы, — прошептала она сама себе.       В следующий миг в лазарет вошли Эверстейн с пострадавшими кадетами. Всё внимание Огинь сосредоточилось на чернявой дочери гор. У той оказалась рассечена бровь, а Марика даже не могла вспомнить, каким образом умудрилась попасть по лицу, закрытому шлемом. На щеках Селимы были видны следы слёз. Увидев это, внутри всё сжалось ещё больше, даже дышать стало сложно, а в горле застрял ком. Марике захотелось чуть ли не броситься просить прощения, но тело будто сковало, ноги не хотели двигаться… Да что там, она даже боялась долго смотреть на девушку. — Кадет Огинь! — наконец услышала Марика слова лейтенанта, которые та повторила до этого не один раз. Подняв взгляд от пола, зеленоглазая посмотрела в сторону Эверстейн. Селимы уже не было рядом. — Мне нужно закончить тут с кадетом Колеком, а вам, я считаю, стоит пойти к кадету Селиме. Думаю вам есть, что ей сказать, — строго произнесла дер Кин. — Слушаюсь, — немного невнятно ответила Марика и побрела по коридору, следуя к комнатушке, на которую ей указала старшая.       Девушка чувствовала, как тяжело далось лейтенанту удержать себя, чтобы вновь не наорать на неё, и, похоже, сама дер Кин, не ведая того, сейчас придумала для Марики самое страшное наказание. Каждый следующий шаг давался всё сложнее, а голову разрывало от мыслей о том, как ей действовать, и какой будет реакция Селимы на её попытки извиниться.       Вернувшись к комнате, где недавно говорила с Иветтой, Марика замерла на месте. Хотелось просто развернуться и сбежать, но даже если бы могла, она бы этого не сделала. Впрочем, собраться с мыслями и войти тоже оказалось не просто. Мало того, что это был просто не тот случай, когда можно сказать «Прости», так ещё Марика поняла, что, кажется, в жизни своей ни перед кем не извинялась по-настоящему. И её подобное положение дел вполне устраивало до сегодняшнего дня. Неизвестно, сколько она простояла под дверью, но из оцепенения её вывела лекарь Иветта, вышедшая из комнаты и, небрежно глянув, сообщившая, что можно войти.       Решившись, хоть для этого и потребовалось собрать всю волю в кулак, Огинь потянулась к ручке, дёрнув её на себя и распахивая дверь, а затем тут же встретилась взглядом с Селимой. От неожиданности ноги девушки чуть не подкосились, но она сделала один шаг, потом другой, опустила глаза в пол и подошла ближе. Нужно было что-то сказать, хотя бы попросить прощения, но она не могла подобрать нужных слов и пересилить себя и свой, обуявший всё нутро, страх. Селима тоже молчала, отведя взгляд. — С… Селима, — неуверенно позвала Марика, даже не обдумав как следует, что она хочет сказать. — Я… я… Понимаю, что одними словами ничего не исправить… но прости меня… Я… я сама не знаю, что со мной случилось… — голос дрожал. От волнения во рту пересохло, а в голове, подобно грохоту барабана, отдавались с пульсацией крови удары сердца.       И куда делась вся та холодность, смелость, дерзость и наглость, которая обычно окутывала Огинь? Сейчас Марика, с этим дрожащим и запинающимся голосом, напоминала застенчивую и неуверенную в себе служанку, что крупно набедокурила. Откуда пришла вся эта волна неуверенности и страха, и почему именно перед Селимой всё внутри так сжалось? — Одними словами ничего не исправишь… — сухо произнесла Селима, а затем вдруг широко ухмыльнулась, — …могла бы сказать любая другая, но не я. Слушай, это было нечто. Ты… эта мощь, сила! Я аж чувствовала, как от ударов прогибаются доспехи. Как ты так смогла?! — чуть ли не завизжала кареокая, смотря на Огинь горящими от восторга глазами.       Марика резко подняла ошарашенный взгляд, пытаясь понять, не ослышалась ли, не понимая, что происходит — она ожидала любого развития событий, но только не такого. — Я просто действовала так, как всегда, — машинально ответила Огинь, всё ещё недоумевая от реакции чернявой. — В один миг, правда, я почувствовала прилив сил и завелась, когда мы с тобой схлестнулись, а дальше… — Марика резко замолчала, отведя взгляд в сторону. — Слушай, да забудь ты уже — видишь, я в порядке… чего ты? — так же с улыбкой спросила Селима. — Меня так ни в одной драке не лупили! И это здорово! — Здорово?! Я не могу забыть, как пыталась тебя убить, как была ослеплена этим желанием, — серьёзно, чуть не сорвавшись на крик, произнесла Марика, посмотрев в глаза Селиме. — Р… раньше такое уже случалось, но я не придавала этому значения, а теперь… когда я осознала, что з… занесла для удара меч и… ты… — не зная, что сказать, Марика всё тише и тише произносила слова. На минуту в комнате повисла тишина. — А давай ты выполнишь одно моё желание, и мы будем в расчёте? — хитреца блеснула в глазах дочери гор. — Этого не хватит, — быстро выдохнула от волнения Огинь. — Марика, тебя терзает чувство вины, ты пытаешься извиниться, я тебе предлагаю свою плату, и ты ещё пытаешься решать, чего хватит или нет, даже не зная, что я попрошу? Ты что, отказываешь мне?! — Селима недовольно посмотрела на Огинь, хотя в голосе девушки явно чувствовались нотки лёгкой игривости. — Не то что бы отказываю, просто… — запнулась Марика, которую в этот миг Селима прямо пронизывала взглядом. — Ладно, я согласна, — чувствуя давление, блондинка поспешно кивнула, всё ещё сбитая с толку. — Поцелуй, — кратко произнесла Селима и выглядела при этом такой донельзя довольной, словно кот, дорвавшийся до крынки со сметаной. Слово эхом раздалось в голове Марики, и та несколько секунд соображала, правильно ли она всё расслышала. — Что?! — наконец воскликнула Огинь. — Поцелуй, — серьёзно повторила Селима, смотря прямо в зелёные глаза. — Как-то это… Ты серьёзно? — переспросила Марика, отчаянно пытаясь не краснеть и остаться с таким же равнодушным выражением лица. — Совершенно… — с еле заметным раздражением в голосе ответила Селима, которой затянувшаяся реакция Марики, казалось, уже слегка надоела.       Марика посмотрела на девушку, а затем искоса огляделась. Просьба Селимы с учётом прошлой ночи была не так уж неожиданна, но всё же больше она ожидала услышать чуть ли не что угодно другое. Ещё раз посмотрев на девушку, на лице которой не было заметно ни тени шутки, Огинь медленно присела на кровать рядом с Селимой. Чернявая чуть наклонилась и слегка прикрыла глаза, смотря на Марику одновременно чарующим и тяжёлым взглядом, в котором мерно и тягуче переливался сладкий мёд, обещавший неземное наслаждение. Длинные ресницы едва заметно подрагивали. Марика, слегка подавшись вперёд, коснулась пальцами шеи девушки, ощутив как часто и быстро пульсирует горячая кровь в теле дочери гор, и уже готова была преодолеть последнее, разделявшее губы девушек, расстояние, как вдруг, будто бы из ниоткуда, раздались звуки шагов, притом уже в комнате. Девушки резко отпрянули друг от друга, а Марика поспешно вставая с кровати, не удержала равновесие и с грохотом ударилась об стену, поспешно делая вид, что просто стояла, опёршись на неё спиной. — Кадеты… — прервалась Эверстейн, увидев двух покрасневших подопечных, каждая из которых слишком наигранно притворялась, что смотрит в другую сторону. На лице Марики так и вовсе читался ужас вперемешку с удивлением и смущением. — Госпожа лейтенант? — первой в себя, преодолев смущение, пришла Селима, с таким невинным выражением лица глядя на главную, словно минуту назад здесь вообще ничего не было. — Вы что-то хотели?       Командир теперь уже сама вынуждена была отвести чуть в сторону взгляд, делая вид, что разглядывает стены, будто что-то там привлекло её внимание. Заходя в комнатушку, она лишь хотела убедиться, что девушки переговорили, и Огинь извинилась, но застала их в тот миг, когда они вот-вот должны были поцеловаться. Эверстейн была абсолютно в том уверена. Наверное, она бы меньше удивилась, если бы её подопечные молчали, не смотрели друг на друга, возможно, ругались бы из-за случившегося, но что меж ними могло происходить нечто подобное? Дер Кин поняла одно — она ничего не понимает в отношениях и женщинах. Она просто не знала, как это бывает и бывает ли вообще такое, что тебя едва не убили, а менее чем через час ты уже собираешься целоваться с той, кто наносил тебе страшные удары. Да ещё и эта Селима, которая так всю ситуацию в свою пользу выкрутила, поставив ничего не значащим вопросом Эверстейн в неловкое положение, что той теперь было стыдно едва ли не больше, чем кадетам, хотя должно было быть наоборот. «Свар, за что это мне? Почему я должна разбираться со всем этим? Сюда бы Мартину, она бы точно нашлась, что сказать», — подумала лейтенант. Но подруги тут не было, и разбираться ей надо было самой. — Огинь, выйди… — не успела Эверстейн даже закончить фразу, как беловолосая, невнятно буркнув «Слушаюсь», молнией вылетела в коридор.       Лейтенант обратила внимание на Селиму, заговорив таким тоном, как делала бы это в обычной ситуации. Да, пожалуй, делать вид, что не происходит ничего из ряда вон, было проще всего. — Иветта сказала, что у вас сотрясение, кадет, вы точно себя хорошо чувствуете? — Если вы имеете в виду, что я не отдаю себе отчёт в своих действиях, то спешу заверить, что полностью контролирую ситуацию. Мы поговорили с Марикой и пришли к выводу, что конфликт этот — досадное недоразумение, и он уже исчерпан, — беззаботно откликнулась дочь гор. — Я интересовалась вашим общим самочувствием, — Эверстейн стоило немалого труда сохранить спокойствие, хоть мысленно она и выругалась. Послали же боги испытание! Сначала одна подопечная отделала другого, потом чуть не прибила эту несносную, а теперь вот, они едва что не поцеловались прямо на глазах у дер Кин, которой теперь настойчиво в голову стали лезть мысли про Агидель. — Я готова хоть сейчас в строй вернуться! — радостно сообщила Селима. — Нет уж, лекарь сказала, что вам надо выпить лекарство и пройти ещё один осмотр. Поэтому пока останетесь здесь. Если знахари сочтут, что можно покинуть лазарет, тогда в строй и вернётесь, — строго и уверенно проговорила лейтенант, заметив, что от этих слов, точнее, от упоминания лекарства и осмотра, кадет поморщилась.       Сам осмотр, по сути, не был чем-то неприятным, но лекари гвардии отличались столь пристальным вниманием к попадавшим в лазарет, что могли довольно длительное время разглядывать каждый участок тела, занося различные данные в свои записи. Такая дотошность весьма помогала полевым лекарям быстрее ставить раненых на ноги, но остальным казалась лишь тратой времени. А вот лекарства не любил никто, поскольку вкус их колебался от слабой, но всё же ощутимой, горечи, до такой неприятной, что хотелось немедленно выплюнуть и влить в себя хоть ведро воды. — Слушаюсь, — поникла Селима, забираясь с ногами на кровать, но видя как лейтенант собирается уйти, спросила, — а что будет с Мар… с кадетом Огинь? — За неподчинение требованию командира, угрозу жизни другим кадетам и причинение вреда здоровью, её ждут плети, — глухо отозвалась Эверстейн, — и считайте это ещё довольно мягким наказанием. За подобное можно и вовсе вылететь из гвардии. Имейте это ввиду, кадет.       И больше дер Кин ничего не сказала, выходя в коридор, где, прислонившись спиной к стене, стояла Марика. Вскинув голову и встретившись взглядом со старшей, она, кажется, готовилась к любому исходу, но всё же, это чувствовалось, она побаивалась. Противный внутренний голосок нашёптывал Эверстейн, что выгнав Огинь из гвардии, она бы избавилась от многих проблем в будущем, но это была слабость и бегство от проблем, чего дер Кин никогда не любила делать. И пусть она была зла на Марику, но кто мог знать, что случится, если девчонка окажется предоставлена сама себе? Самое лёгкое решение всегда оборачивалось самыми большими неприятностями. Немного вздохнув, Эверстейн заговорила: — Кадет Огинь, думаю, вы понимаете, что вам грозит за произошедшее? Я назначаю вам в наказание пятнадцать плетей и считайте, что это вы ещё легко отделались, поскольку подобный проступок совершили в первый раз. При повторном случае будут все тридцать, и мы поднимем вопрос о вашем исключении, — холодно произнесла Эверстейн, сама очень недовольная подобным развитием событий и не столько из-за случившегося, так как увиденное ранее говорило, что конфликт в целом исчерпан, сколько из-за того, что именно ей придётся исполнять наказание.       Дер Кин весьма негативно относилась к подобным методам поддержания дисциплины, но и она должна была признать их эффективность, особенно с учётом того, что люди, хотя бы раз прошедшие через порку плетьми, становились потом куда покладистее, помня о наказании. При этом гвардия была куда как справедливее по отношению к собственным воинам, не делая ни для кого исключений. Это магнаты у себя в ополчениях могли устраивать почти всё, что душе угодно — нередки там были случаи, когда провинившегося могли и запороть насмерть, особенно, если это был простолюдин, в то время как обычного шляхтича, скорее всего, и пальцем бы не тронули, лишь отправив на какую-то неблагодарную работу, а уж тот, кто обладал положением и статусом, для тех закрывали глаза на самые возмутительные выходки. Правда, нередки были и случаи, когда этих людей потом убивали собственные же слуги, вконец доведённые тем, что творили их господа.       Эверстейн вообще оказала Марике некоторую милость, решившись самой взяться за исполнение наказания, поскольку те же сержанты, в большинстве своём, люди простого происхождения, были достаточно суровы и секли на совесть, а она нет-нет да и могла пару ударов смазать. Злость, что испытала дер Кин на площадке, весьма быстро сошла на нет. Она вообще не была склонна поддаваться влиянию эмоций, оттачивая своё спокойствие вместе с мастерством, и то, что позволила себе сорваться на Марику также считала слабостью. — Понимаю, — произнесла светловолосая девушка и выдержала паузу. — Я всецело осознаю, что сделала и готова принять наказание, поскольку заслуживаю его, — почти без дрожи в голосе, сухо произнесла Огинь, но смотреть в глаза старшей было тяжело.       Ей вдруг захотелось расплакаться. Угрызения совести до сих пор терзали её. Так потерять над собой контроль! Но ключевым поворотом во всём этом явилась реакция Селимы. Похоже, Марике было бы даже проще, если та на неё накричала, отказалась разговаривать, ударила бы в ответ… Но она повела себя совершенно иным образом, что настолько тронуло чёрствое сердце блондинки, которая от этого чувствовала себя просто распоследней курвой, что Огинь сама захотела получить плетей в противовес такой реакции Селимы. Всё это для неё было попросту ново и очень непривычно. — Тогда, идём, — тихо и глухо проговорила Эверстейн, поспешно отворачиваясь и направляясь к выходу из лазарета.       Чем быстрее она закончит с наказанием, тем лучше будет для всех. Оставалось только надеяться, что это вразумит подопечную, но лейтенант несколько сомневалась в таком уж лёгком и полном разрешении ситуации. Её вновь беспокоили слова загадочной юной ведьмы о том, что Марика является проводником, но это же, в некоторой степени, могло указывать и на то, почему удары Огинь были такими сильными. И то, что кадет успокоилась и смиренно приняла наказание, с одной стороны, значило, что она сама осознаёт всю опасность проявления своих способностей, но с другой, а сможет ли она дальше их контролировать? Немаловажным оставался и вопрос, насколько сильнее могла становиться Марика, потому как Ярость зверя, которой владела Эверстейн, усиливала обладательницу многократно, и если у Огинь будет хотя бы половина таких сил, то это представляло бы куда большую опасность, нежели сейчас. К тому же, не следовало забывать про ещё одну вещь — от Марики пострадал Колек, а за него горой готовы были встать Агидель и её друзья. Перед тем, как отвести пострадавших кадетов в лазарет, Эверстейн специально быстро подозвала рыжеволосую и взяла с неё обещание, что та никоим образом не станет пытаться отомстить. Лейтенант ясно дала понять, что если конфликт будет иметь продолжение уже со стороны Агеллон, то она вполне рискует познать плети на себе. Агидель тут же поклялась Сваром, что не собирается ничего такого устраивать, и дер Кин ей верила, но заметила, как Инги так и пылает от ярости. С той тоже следовало поговорить, вот только времени не нашлось, и Эверстейн очень надеялась, что рыженькая сможет удержать своих друзей от опрометчивых поступков, а, дабы несколько отвлечь от всяких посторонних мыслей Агидель и дер Зиг, она до обеда назначила тех ответственными за проведение занятий. Конечно, под присмотром сержантов, но тем было велено не вмешиваться и лишь приглядывать. Таким образом, лейтенант хотела дать возможность двум девушкам почувствовать ответственность, да и просто проверить, как они справятся с управлением, раз уж были одними из лидеров среди всех кадетов и носили, пусть пока и не совсем полноценное, но звание десятников.       Марика же, тенью следовавшая сейчас за дер Кин, всё больше расслаблялась — плети не были для неё чем-то новым, и ей были уже хорошо знакомы все способы перенести эти длинные минуты как можно удобнее для себя, если можно было так выразиться. Да и тот ком сомнений в собственной душе, начал расплетаться, едва она стала всё обдумывать, разбирая случившееся. Да, это всё было кошмаром, но ведь она же смогла как-то и остановиться, узнать Селиму, значит, оставалось лишь понять, как себя удержать, если подобное ещё раз случится, а лучше этого было вообще не допустить. Нужно было снова заставить себя держаться, взять себя в руки, строго контролируя любые действия. И плети, ощущение боли, действительно помогали ей прочистить собственный разум, поскольку девушка во время истязания старалась сосредоточиться, как бы отдалиться от происходящего, стать отрешённой.       Дойдя до одного из множества строений, что находилось в дальнем краю казарм, она вместе с Эверстейн вошла внутрь. В тесном помещении, где свет падал только из высоко расположенного узкого оконца, стоял полумрак, но и в нём были заметны все предметы, необходимые для наказания провинившегося. Помещение выглядело весьма ухоженным, будто бы его подготовили для какой-то проверки. Уж во всяком случае, это никак не было похоже на сырые подземелья родового замка, где чадили редкие факелы и несло затхлостью и обречённостью. «Порядок даже тут», — слегка подивилась Огинь, подступив к столбам, на которых болтались ремни, чтобы удерживать руки, и подумала, что в Коронном войске следят вообще за любой мелочью…

***

      В столовой стояли шум и гам. Кадеты, слегка придя в себя, бурно обсуждали произошедшее во время стеношного боя на арене. Несмотря на то, что непосредственных свидетелей и участников случившегося, оказавшихся поблизости, было всего несколько человек, казалось, что всё видели и слышали все в гвардии, а всему виной были слухи. Каждый, услышавший рассказ, при пересказе немного приукрашивал события, и вот уже к обеду, если бы кто-то посторонний услышал о произошедшем, то он бы уже думал, что на арене случилось чуть ли не явление самих Анером с Танисом.       Агидель с друзьями тоже не отставали от товарищей, и этому активно способствовала Инги, до неузнаваемости исковеркав рассказанное Колеком. Многие конечно понимали, что далеко не всё из этого стоит воспринимать всерьёз, но Агидель, которая уже не раз была свидетелем того, на что способна Марика, не могла просто так всё сказанное посчитать за красивую брехню. Во время их стычки с горожанами блондинка тоже была совершенно другой, да и в бане Агеллон явно была свидетелем не каких-то натренированных или выученных приёмов, поэтому даже все эти, вроде бы, невероятные слова про разорванные доспехи и сломанные мечи казались ей вполне себе близкими к правде. Когда Марика её топила в бадье, Агидель чувствовала, насколько же каменная была у неё хватка — Агеллон даже не была уверена, смогла бы она вырваться, не будь всё вокруг, включая саму Марику, в воде, что сильно затрудняло возможность крепко за что-то ухватиться. И вот об этом не задумывался никто из друзей. Драки были, конечно, обычным делом в их возрасте, но Марика или, скорее, то, что таилось в ней, жаждало явно чего-то другого. Чего-то куда более зловещего. — Агидель, ау, спустись с небес на землю, хватит витать в своих мыслях! — помахала Инги рукой перед лицом девушки. — Ещё немного, и ты нас совсем покинешь, — усмехнулась дер Зиг. — Нет… Я просто… — встрепенулась Агидель. — Размышляла о том, как бы проучить белобрысую принцессу? — недовольно спросила Инги. — С каждым днём она становится всё более развязна, и, кажется, из командующих никто не собирается что-то с этим делать.       Агеллон не очень-то была согласна с подругой — Марика хоть и являлась не самой приятной личностью, с которой ей приходилось пересекаться, но что ей всё сходит с рук, она однозначно сказать не могла. На тренировках Эверстейн гоняла их обеих одинаково, не давая спуска никому, даже, может, напротив. Марике она внимание уделяла обычно больше, несмотря на все попытки Агидель как-то выделиться и продемонстрировать, что она растёт и улучшает свои навыки. Последнее её саму даже немного раздражало. К тому же просьба Эверстейн… Агидель теперь была полностью уверена в верности своих суждений о том, что если Инги решит проучить Марику, а с той произойдёт то же самое, что было вечером в подворотне, то даже их общих сил не хватит, чтобы просто сдержать Огинь, не говоря о победе. Рыжая не была уверена полностью, что так и будет, но вероятность такого развития событий была крайне высока, и теперь уже ей предстояло помочь Эверстейн не допустить очередной драки. — Нет… Я скорее думала о дальнейших тренировках, — несколько отстранённо произнесла голубоглазая, смотря в тарелку. — Вот в этом вся ты… Прошлый раз тебя не научил, что стоит больше внимания уделять окружающим, дабы не повторилось выходка Огинь? — Я не думаю, что она ещё раз так… — Мы все прекрасно сегодня видели, что это не так, — не дав закончить, Инги давила всё сильнее.       Агеллон было сложно высказаться против мнения подруги, поэтому надо было придумать, как бы слегка охладить её пыл. — Но Инги, она же больше ничего не сделала нам после того случая? Я думаю, что мы вполне хорошо объяснили ей тогда всё, — поддержал Агидель Ингвар. — Скажи это моему носу! — надулся Колек, успевший к началу обеда вернуться из лазарета, и теперь демонстрируя всем опухший, несколько искривлённый нос, а также синяки под обоими глазами. — Ух, я б ей показал! — Один раз уже показал. Не хватало ещё, чтобы и ты пострадал так же, как и та далканка, — тихо заметила Сильвия, отмахиваясь, и оторвалась от своей еды, хотя, обычно, имела привычку не болтать во время трапезы, — давайте лучше не будем сами нарываться на неприятности, тем более, сомневаюсь, что госпожа лейтенант оставит это всё, не назначив наказание Марике. — Да какое там наказание, ну высекут её, и что с того? Как будто никто из нас плетей не получал никогда. Великое дело! — кипятилась Инги. — Я не получала, — очень тихо и как-то смущённо пробормотала охотница и друзья с удивлением воззрились на девушку, будто ослышались, — мои родители считают, что подобные наказания это чрезмерная жестокость и напрасное насилие над человеком, а, дабы донести смысл, почему чего-то не стоит делать, надо просто поговорить и объяснить всё. — При всём моём уважении, Вия, — сократив имя девушки, как в последнее время делали остальные, нахмурился Лонгин, — ты серьёзно полагаешь, что Марику можно убедить разговорами? — Я просто говорю, что её лучше не трогать, — пожала плечиками девушка из Литау. — Радан, а ты чего молчишь? — перекинулся Лонгин на товарища, который до сего момента лишь слушал обсуждение. — Ты что думаешь? — Я-то? — кажется, здоровяк даже опешил, но потом, немного помолчав, как делал всегда, прежде чем донести свою мысль, заговорил: — Мне вот как оно кажется-то… Что она так Колека-то отделала, это плохо конечно, и надо бы ей и её прихвостням бока намять, вы ж знаете, я кулаками помахать только за, да вот мне один случай вспомнился. Была у моего отца в деревне одна коза непутёвая… — Ну, начинается! — закатила глаза Инги, оглянулась назад и оттолкнулась рукой от стола, качнувшись на стуле, всем своим видом показывая нежелание слушать ещё одну историю.       Радан для них всех был дорог, но его поучительные мудрости из деревенской жизни были тем ещё занудством, но только так он умел передать своё отношение к ситуации, поскольку был не из тех, кто умеет хорошо говорить. — И что с ней было не так? — поддержала друга Агидель, поскольку уже поняла, что парень хоть и изъясняется так косноязычно, примерами, однако в его словах скрывается очень глубокий смысл. Она даже научилась не раздражаться и до конца выслушивать мысль товарища. — Да как её отец ни лупил, всё равно оставалась упёртой, бодливой и шлялась до лесу, где волки озоровали. Он вот всё грозился-то её или на мясо пустить, или продать кому, да не решался, а один раз убежала эта скотина в лес, там её волки-то и схарчили. — Ну, и к чему эта, несомненно, поучительная история сейчас была? — скептично буркнул Колек и шмыгнул носом. — К тому, что эта наша курва зеленоглазая, как та коза. Её надо так один раз проучить, чтобы на всю жизнь запомнила! — приободрилась Инги, чувствуя, что теперь большинство за ней. — Вот и нет, Радан про другое хотел сказать, — возразила Агидель и удостоилась благодарного взгляда от здоровяка, — он имел в виду, что мы, конечно, Марику можем отлупить, как ту козу, только и не будет с этого толка. Раз уж она не понимает ничего, пусть её вот так волки и сожрут. В смысле, она сама себе проблем наживёт, а нам лучше не вмешиваться. Я правильно поняла, Радан? — Да, Ги, спасибо, — радостно кивнул здоровяк, обращаясь к рыжеволосой девушке, имя которой друзья тоже стали сокращать с подачи двойняшек. — И всё равно, мы не должны просто так это оставлять, — с завидным упрямством настаивала на своём Инги. — Не должны, — кивнула Агеллон, а потом рассудительно добавила, — но и провоцировать конфликт мы первыми не будем. Если Огинь ещё раз попытается напасть на кого-то из нас, мы её тут же проучим, а на тренировках постараемся держаться вместе, или так, чтобы оставаться в поле зрения друг друга, дабы вовремя прийти на помощь. — Мне это не нравится, — насупилась дер Зиг.       Агидель собиралась ей что-то ответить, но не успела, поскольку дверь в столовую скрипнула, распахнувшись, и на пороге показалась та, благодаря которой они и вели свой спор. Кадеты тут же обернулись на вошедшую Марику. Агидель, ещё даже не поднимая взгляда, почувствовала уже знакомую ауру. А потом, вскинув голову, она посмотрела на Огинь — пустой, застывший взгляд, лицо, совершенно не выражавшее каких-либо эмоций… это была та самая Марика, которую она впервые встретила, попав в гвардию. Не было и следа той вспыльчивой и агрессивной бестии, за которой она наблюдала последние дни. В следующий миг всё помещение будто бы обдало холодом, словно кто-то зимой открыл настежь дверь в доме, впуская мороз внутрь.

***

      Когда с плетьми было закончено, Эверстейн первой вышла из здания, давая Марике время, чтобы та смогла немного привести себя в порядок и накинуть одежду. Командир глубоко втянула в себя воздух, наполняя им лёгкие. Оставаться спокойной было тяжело, даже не смотря на то, что она сделала от себя всё зависящее, дабы наказание не получилось чрезмерно суровым. Но само его исполнение поколебало её душевное равновесие, равно как и то, что светловолосая даже ни разу не издала ни звука, ни вскрика, хотя и было заметно, как вздрагивает её тело от каждого удара. Пожалуй, вот эта молчаливая покорность и стойкость особенно сильно впечатляли дер Кин, которая, если б хоть раз оказалась в подобном положении, не могла бы с уверенностью сказать, что и слова не произнесёт.       А Огинь, выйдя через несколько минут на свет, только слегка поводя плечами, подняла взгляд в далёкое голубое небо. Едва заметная тень улыбки будто бы коснулась её губ и сразу же погасла, возвращая на лицо холодную, непроницаемую, как толща льда, маску. У неё словно все чувства в один миг исчезли, лишь стоило в самом начале переступить порог каморки. И Эверстейн, наблюдая за подопечной, даже не могла сейчас сказать хорошо это или плохо. Но самым большим удивлением для лейтенанта был миг, когда Марика перед наказанием скинула рубаху, и на её обнажённой спине отчётливо стали видны тонкие полосы шрамов, полученных, вероятно, в результате многочисленных и весьма жёстких ударов плетью, а может и розог, или же палок.       «Её раньше били? Но где и кто?», — до сих пор недоумевала дер Кин, однако от подобных расспросов воздержалась, зная лишь, что вряд ли это могло произойти дома, поскольку дети шляхты и магнатов, имеющие весомое положение, крайне редко подвергались телесным наказаниям, да и то это относилось в первую очередь к сыновьям, а дочерей там тем более берегли, ведь для большинства из них готовились партии женихов, и вряд ли будущим мужьям хотелось видеть своих супруг с такими отметинами. Впрочем, судя по тому, что Эверстейн наблюдала в лазарете меж Марикой и Селимой, это несколько меняло ситуацию, но лезть с такими вопросами она уж точно не собиралась. — Кадет Огинь, если поторопитесь, сможете успеть на обед, — стараясь быть полностью равнодушной, произнесла лейтенант, подчёркивая уже свою собственную холодность, чтобы не демонстрировать никакого особого расположения. Ни сочувствия, ни злости.       И зеленоглазой подобное отношение сейчас приходилось как нельзя лучше. Она бы, возможно, даже могла испытывать что-то вроде признательности, если бы её вообще хоть каким-то образом интересовало одобрение или осуждение со стороны старшей. Но всё, на чём концентрировалась Марика, так это на собственном спокойствии, отстранении и сдерживании болевых ощущений. Кивнув Эверстейн и спросив разрешения проследовать в столовую, Огинь направилась туда.       И теперь вот, оказавшись внутри столовой, на какое-то мгновение, собрав на себе взгляды всех присутствующих, блондинка беззвучно пересекла помещение, направляясь к одному из ещё свободных столов, пока все вокруг буквально пронзали её взглядами. Движения девушки были выверенные, словно на торжественном приёме, но сквозь эту маску ледяного спокойствия чувствовалось что-то ещё. Почему-то при виде Марики появилось еле заметное давление. Благодаря слухам, для большинства теперь она казалась чуть ли не демоном, пришедшим в мир. — Марика, как себя чувствуешь? — подойдя к девушке со спины, спросил Густав, опрометчиво положив ладонь на плечо.       В тот же миг блондинка стремительно развернулась на месте, схватив руку парня. Отчасти такая реакция была вызвана горящей от плетей спиной, и лишнее прикосновение было не тем, чего бы ей сейчас хотелось. Их глаза встретились, и парень тут же узнал этот до боли знакомый, но в то же время уже начавший забываться взгляд. — Прекрасно, — слегка улыбнувшись, ответила Марика, отпустив руку парня. — Мне нужно побыть одной.       Впрочем, за этой улыбкой не было вообще ничего. Сухой тон подтверждал, что ей сейчас действительно нет дела ни до кого, а потому Огинь отвернулась и проследовала к столу. Оссолин несколько секунд постоял на месте, не зная, как ему поступить, а после вернулся к Лешчину, который так же, как и все остальные, удивился такой реакции Марики.       Агидель всё это время не сводила глаз с девушки — она чувствовала, что здесь что-то не так. Перед ней была Марика, но уже не та, какой она её запомнила после драки в одной из подворотен города. От неё не исходило ничего, лицо не выдавало никаких эмоций, а глаза были будто мёртвые. В следующий миг Огинь, ощутив на себе пристальный взгляд Агеллон, посмотрела прямо на неё. По телу в тот же миг пробежал холод, и больше от того, что хоть их и разделяло пространство — Марика села чуть ли не в другом конце помещения, — но она безошибочно вычислила рыжую и уставилась прямо в глаза Агидель. Взгляд Марики точно завораживал. И в нём невозможно оказалось прочесть ни одну эмоцию. Ни злости, ни раздражения, ни презрения, ни любопытства. Никакой жизни. Агеллон поняла, стараясь теперь спрятаться от этого взора, что когда говорила про Эверстейн, мол, та на неё как Анером взглянула, то была не права. Командир хоть и бывало сердилась или раздражалась, но скрываемая эмоция всё равно делала её невероятно живой, пусть и отчасти пугающей, но одновременно и притягательной и вообще человечной. А в этой застывшей, почти чёрной зелени виделось что-то неотвратимое, как сама смерть, что-то чуждое. Возможно, Агидель было бы спокойнее, если бы Марика пылала от злости по отношению к ней, чем видеть нынешнее необъяснимое состояние блондинки, из-за которого было ещё сложнее угадать, что у той на уме. И рыжеволосой стало настолько не по себе, что она решила как можно быстрее расправиться с обедом, уставившись в собственную тарелку. Хотя, даже после этого её не покидало ощущение, будто Марика так и продолжает смотреть. Может, так и было, но проверять это Агеллон желанием не горела.       На самом деле, Огинь уже давно решила заняться собственным обедом, поскольку времени на него оставалось всё меньше, а сегодня подали хоть что-то, по её мнению, съестное — флячки, что представляли из себя густую похлёбку с тушёным говяжьим рубцом и кнедлями. Вторым блюдом шёл рулет из гуся, причём, в столовой Коронного войска его делали по рецепту, что был в ходу и в среде знатной шляхты. И если кто-то сейчас посмотрел бы на Марику, увидев её непроницаемое лицо, то и не догадался бы, что девушка с огромным трудом сдерживается от того, чтобы попросту не вычистить пальцами тарелку и не облизать пальцы. Но уж подобного она себе позволить никак не могла. Да и разговоры кругом стихли. Огинь знала, что до своего появления ей тут все кости перемыли, а потому в тишине и случайно чавкнуть оказалось бы полным провалом. Хорошо ещё матушка в своё время так научила вести себя на званых обедах, что хорошие манеры впитались под кожу.       Время, отведённое для приёма пищи, почти закончилось, но вдруг дверь в столовую резко распахнулась и, как ошпаренная, в помещение влетела Селима. Быстро озираясь, она тут же метнулась к одиноко сидящей Огинь, по пути чуть ли не сбив с ног пару кадетов. — Думала, не успею… — выдохнула чернявая, схватившись за столовые приборы и указав жестом, чтобы ей скорее подали еду. — Ты уже собиралась уходить? Может, подождёшь меня немного? — запыхаясь, с прямо-таки горящими глазами, обратилась она к Марике. — Ладно, — равнодушно ответила Огинь, которая не очень-то и спешила покидать столовую.       Селима переполошила кадетов, уже готовившихся отправиться на следующую тренировку. Её шумное появление, а затем ещё и внезапное присоединение к Марике, порядком удивило всех. Облокотившись о спинку, блондинка слегка поморщилась от неприятных ощущений в саднящей спине. — Сильно болит? — потупив взгляд, поинтересовалась дочь гор. — Бывало и хуже, — сухо ответила Огинь. — Помимо сотрясения что-нибудь беспокоит? — Вроде бы всё нормально, — слегка удивившись такому вопросу, ответила Селима. Она будто бы снова пыталась начать общаться с Марикой, как при первом знакомстве — девушка вдруг стала другой, которую она словно бы видела впервые. Слегка заносчивая Огинь вдруг скрылась за маской равнодушия, но всё же Селима чувствовала, что этот вопрос не был лишь элементом вежливости, и Марика на самом деле беспокоилась за неё.       Огинь кивнула, принимая это как данность, и всем своим видом продолжая демонстрировать полное спокойствие. Впрочем, в её взгляде промелькнуло что-то похожее на облегчение, но разговор на этом и закончился, поскольку времени до конца обеда осталось совсем уж мало, и Селима сосредоточилась на своей порции. — Пошли, — где-то всего через пару минут Марика уверенно поднялась с места. Они в столовой были уже последними. Все остальные отправились на занятия, чтобы скорее приступить к очередному уроку баталий на карте. — Я ефё не дое… — хотела было сказать чернявая, но увидев, что Огинь направляется к выходу, подхватилась, плюя на все правила приличия и доедая кусок рулета прямо на ходу.       Как только девушки вышли из столовой, Марика понеслась к нужному зданию словно ветер, притом с места она сорвалась так неожиданно, что Селима даже слегка опешила. Пришлось догонять, благо, что бегала она почти так же хорошо. Но, несмотря на все их усилия, когда девушки прибыли на тренировку, то оказались последними и вновь удостоились любопытных и изучающих взглядов кадетов, а госпожа лейтенант немного нахмурилась, но замечания делать не стала, просто назначив им отряды солдатиков. Селиме достались небольшие подразделения усцар и арбалетчиков, Марике два отряда панцирников, одно внушительное подразделение латников и такое же лучников. Впрочем, главный отряд в этот день получила не она, что могло объясняться её проступком, и потому их сторону возглавлял кадет Мариотт. Огинь на подобную потерю лидерства вообще никак не отреагировала, с первых же минут сосредоточившись на сражении, которое обещало быть весьма ожесточённым. Инги, Колек и Лонгин, не медля, двинули свои отряды на позиции Марики, что Селима и Богумил вынуждены были прикрывать её, но Огинь, оставаясь равнодушной, очень грамотно сдерживала это наступление.       Через небольшой промежуток времени на карте начала складываться довольно интересная картина — всё закрутилось именно возле того участка, где расположились отряды Огинь. Именно туда стягивались и разворачивались новые силы, и рубка игрушечного воинства стала весьма яростной. Селима, получившая небольшую передышку, оглянулась по сторонам, замечая, что на Марику посматривают все присутствующие — кто из любопытства, а кто и с ненавистью. Но саму девушку подобное нисколько не волновало, будто бы Огинь вообще было всё равно, победит она или проиграет — она как была в столовой спокойной и холодной, таковой и оставалась. Лишь её взгляд метался от одного участка сражения к другому, стараясь отыскать какую-то прореху, слабину, место, куда можно было бы ударить, но такого попросту не оказалось. Кадеты, поддавшиеся общему настроению, в этот раз ввели свои отряды в бой таким образом, что всё превратилось в одну сплошную кучу. Все резервы и подкрепления погрязли в схватке без возможности выдернуть оттуда хоть один отряд, не ослабив при этом позиций. Сложилась патовая ситуация, где никто не желал уступать. И если в начале некоторые и думали провести хитрые манёвры, то сейчас только и могли наблюдать, как их маленькие подопечные устроили меж собой резню. — И вот примерно такое творилось в битве при Илимской переправе, — чуть повысив голос, заговорила Эверстейн, указывая на карту, — кто мне скажет, почему подобное случилось?       Сама она была одной из участниц того сражения. Абсолютно ненужного, напрасного с точки зрения тактики, стратегии и количества погибших. Сражения, которое не принесло ни одной стороне решительной победы и не повлияло на расклад сил. Случилось оно уже под конец войны за господство над Остерном. Оттеснённые на север магнаты, выступающие против объединённого войска будущего короля и наёмников, закрепились на одном берегу реки, а те стояли на другом. Идти в атаку было безмерной глупостью, и армии замерли друг напротив друга почти на всё лето. Магнаты оттягивали своё поражение, стараясь договориться о наиболее удачных условиях сдачи, союзники не собирались напрасно терять людей. Но всё это было в умах руководителей армий, в то время как простые солдаты уже настолько озлобились от этой возни, что только и искали повода подраться. В лагере магнатов севера пошли упорные разговоры, мол, если их не атакуют, то боятся, а значит, надо самим нанести удар и переломить ход кампании. В лагере союзников просто хотели одним решающим сражением закончить войну. И вот такие вот две группы из разных лагерей, проводя разведку, столкнулись ночью на бродах, устроив знатную заварушку. В итоге к утру обе армии, стоя по колено в воде, уже полным составом продолжали битву, результатом которой явилась лишь огромная свалка без возможности манёвра. Из-за количества погибших даже вода в реке ниже по течению приобрела красноватый оттенок, как говорилось в древних легендах о каких-то невероятных битвах прошлого. А в итоге лишь до десяти тысяч погибших, затянувшиеся переговоры о сдаче, и всё потому, что шибко горячие головы решили, что они умнее всех командиров. Хорошо ещё Райнгард, когда узнал о завязавшейся битве, отдал своим отрядам приказ выстроиться в улитку и занять глухую оборону. Эверстейн стояла тогда в линии латников, иногда вступающих в битву, дабы отбросить слишком ретивых северян. Наёмники, благодаря этому, и сами остались почти невредимы, и врага потрепали. Хотя всё могло бы и без этого обойтись. — Неверная оценка сил врага и собственных возможностей! — умно высказался кадет Мариотт. — Отсутствие каких-либо вариантов для окончательного решения битвы, общая озлобленность сторон и моральная усталость, — выступил с другой стороны Ингвар. — Заведомо невыгодные условия для проведения сражения при общей, примерно одинаковой численности войск. Река по сторонам от бродов имеет приличную глубину и отсутствует возможность провести фланговый удар с помощью кавалерии, — покивал и Густав. — Игнорирование распоряжений командования, своевольство. Из-за этого не было возможности прервать вспыхнувшее сражение, поскольку отступление было бы воспринято, как поражение, — хмыкнула Марика, открыто взглянув на лейтенанта, словно давала понять этой фразой, что она поняла, как бывает, когда не слушаешь старших. — Общая совокупность озвученного, — вдруг заговорила и Агидель, отчасти поддавшись желанию высказаться только лишь из-за того, что Марика это уже сделала, но, быстро сообразив, дополнила уже более хорошим замечанием, — и ещё, я бы назвала одной из причин очевидную глупость тех, кто из собственных чувств мести и злобы подбил на сомнительное мероприятие остальных. — В общем, как два барана на горной тропе, — хохотнула Селима. — Или нерешительность обоих сторон, когда кто-то мог рискнуть и постараться продавить врага, — насупилась Инги, недовольно косясь на рыженькую, поскольку та явно сейчас имела ввиду, что дер Зиг ошибалась в своих желаниях. — Ну, вот давайте мы и посмотрим, к чему приведёт попытка «продавить», — кивнула Эверстейн, — тем более, особых вариантов у вас и нет.       Дер Кин отошла на несколько шагов от стола и внимательно вгляделась в лица парней и девушек, что ещё недавно один за другим отправляли отряды в бой, пытаясь как-то ими руководить. Но после её слов большинство кадетов решили перейти к обороне, удерживая войска от бессмысленного сражения, и только Инги, Лонгин и Колек с завидной упорностью продолжали атаковать, что оказалось абсолютно напрасно. Первым их покинул Лонгин, который всё же отвёл солдат, выстроив немногих оставшихся в подобие улитки. Спустя несколько минут Колек только махнул рукой, когда положил свои отряды почём зря, а Инги бросала своих на разные направления, стараясь провести манёвр, но увязая в защитных построениях.       К концу занятия на карте остались две заметно поредевшие армии, каждая из которых никуда так и не сдвинулась. По общему решению признали ничью. Таким раскладом, кажется, были довольны все собравшиеся, большинство из которых усвоило урок — не всегда стоит затевать битву, если у тебя нет никаких возможностей повлиять на ход событий. Только Инги, да ещё несколько не в меру ретивых кадетов утверждали, что будь им позволено открыто взаимодействовать, они бы уж нашли способ что-то изменить. — Пойдём уже, — устало вздохнула Агидель, пытаясь увести подругу скорее из здания, пока лейтенант не сделала замечание и не назначила какую-нибудь дополнительную тренировку той в качестве наказания, — что сегодня с тобой творится? Мы ведь даже в стеношном бою выиграли! — Да то! Вместо того, чтобы собраться и проучить принцессу, вы все делаете вид, будто ничего и не случилось! — довольно громко заявила дер Зиг, прежде чем Агеллон таки выпихнула её на улицу, очень надеясь, что Эверстейн этого не услышала. — Ты хочешь, чтобы и тебе плетей выдали? — вздохнула рыжеволосая. — Инги, мы тут не для того, чтобы устраивать раздор. Знаешь, иногда лучший способ избежать конфликта — это на конфликт не нарываться. Неужели тебя и баталия на карте ничему не научила? — Меня отец учил, что если кто-то тебя обижает, лучший способ себя защитить — это как следует врезать обидчику, — совсем уж набычилась Инги. — А если тот в ответ ударит, да гораздо сильнее? — пыталась достучаться до разума подруги Агеллон. — Главное ввязаться в драку, а там уже разберёмся, — ничуть не опасаясь, категорично произнесла рослая девушка. — Это глупо! — вспылила и Агидель. — А пятиться назад — это трусость! — напирала Инги. — О, курва! — в сердцах выдохнула рыжеволосая, не зная уже, как бороться с этой упёртостью. — Кстати о курвах, — взгляд дер Зиг сдвинулся чуть в сторону, уловив, что из здания показались и Селима с Марикой. — Эй! Подошли сюда быстро, потолкуем!       Агеллон на миг прикрыла глаза, готовясь к самому неблагополучному раскладу, только сейчас понимая, что всей этой перепалкой с ней, Инги специально дотянула до того мгновенья, когда поблизости окажется мало народу. Остальные их друзья уже ушли к плацу, чтобы отработать напоследок строевую, да и прочие кадеты не стали задерживаться. Агидель себя чуть не хлопнула по лбу, сетуя на собственную недальновидность, ведь видела же она, что Эверстейн подозвала к себе девушек, что-то начиная им говорить. Очевидно, увидела это и дер Зиг, а потому и нашла способ задержаться. Прямо сейчас рыженькая едва ли не ощутила, как её собственную спину исполосуют вдоль и поперёк, если она не выполнит приказ старшей и допустит драку. Голова, кажется, вскипела от всех вариантов того, как ей предотвратить неминуемое, тотчас нарисовав в воспоминаниях миг, как она пыталась удержать от драки Марику. «О, Свар, убереги всех нас!», — мысленно взмолилась девушка.