Страх живёт внутри нас

      Шень Юань в порядке.       Он на удивление легко и быстро адаптировался к новому миру, принял факт своей смерти и, хоть и без устали мысленно склоняя всевозможными матерными выражениями Самолёта и Систему, прекрасно справляется со своими задачами и даже превосходя их.       Шень Юань в порядке.       (Он всегда был в порядке, даже когда лежал в больнице после очередного ухудшения состояния своего здоровья и рисковал больше никогда не выйти от туда на своих двоих)       Кроме того момента, что его шиди и шисюн, а также ученики и Ло Бинхэ стали уделять слишком пристальное внимание его здоровью. Точнее сказать, питанию.       Что же не так? Вроде бы всё было хорошо. Он исправно ел стряпню, приготовленную Бинхэ. Да, возможно он был излишне разборчивым, отказываясь от огромного количества блюд, не притрагиваясь к большинству ингредиентов.       Да, тело Шень Цинцю стало немного более… изящным? Худым? Тощим? Не сразу, но Юань заметил, что он несколько сбавил в весе. Но Шень легко отмахнулся от обеспокоенных взглядов парой фраз, вроде того, что он слишком много нервничает, да и этот «Неизлечимый…»       Кажется, ему не особо поверили.       Признаться, Юань и сам себе не верил.       Потому что он не мог есть.       Как же он радовался и был благодарен Шень Цзю за возможность того, что он мог использовать инедию. Было бы очень тяжело выдержать происходящее без этой способности.       Не то чтобы у него были проблемы с внешним видом, чтобы он не желал употреблять пищу. Или, нельзя сказать, что Юань был слишком переборчив в еде. Нет, совсем нет, это совсем не так.       Юань не хотел себе сам в этом признаваться, не хотел видеть в этом проблему, но он боялся есть большую часть еды.       Однажды, за чашкой чая с Шан Цинхуа, последний спросил почему Юань вечно крутит носом практически ото всех прекрасных яств, которые ему буквально впихивает целыми коробками практически каждый встречный. Юань тогда лишь отмахнулся от вопроса.       Но ведь и правда. Что Лю Цингэ, который постоянно таскал ему туши существ, которые считались либо деликатесом, либо обладали очень полезными свойствами. Или взять Юэ Цинъюаня, который нет-нет, да передаст ему набор сладостей, пригласит на ужин, на мероприятиях подкладывает самые аппетитные кусочки в тарелку Цинцю. Или Му Цинфан, который неодобрительно смотрел на тёмные круги под глазами своего брата по школе, на нездорово бледную кожу и выступающие косточки на запястьях и передавал огромное количество всевозможных отваров, чаёв, пилюль и постоянно настоятельно рекомендовал пересмотреть и разнообразить рацион питания.       О, Юань, в прошлом любивший разные вкусные блюда, очень хотел бы этого и сам.       Юань не мог этого сделать.       Да даже Ци Цинци то и дело отвешивала ему мелкие замечание вроде того, какой пример он подаёт ученикам и что «Лорд Цинцзин же не молодая девица на выданье, чтобы жёстко ограничивать себя в питании».       Про Ло Бинхэ и говорить нечего, тот постоянно приносил удивительные блюда, лишь бы порадовать своего учителя и столь же часто расстраивался, если Шень поспешно отказывался или пробовал совсем чуть-чуть, словно пёс, что ластился, а жестокий хозяин злобно пнул его сапогом.       И как бы Юаню ни было грустно от этого, как бы ни было безгранично жаль чужих стараний, но он совершенно ничего не мог сделать с этим, по крайней мере самостоятельно.       Шень Юань боялся еды. И это долбанный факт.       Отвечая на вопрос Шан Цинхуа «почему?», тот тут всё очень просто и очевидно.       Шень Юань умер от пищевого отравления.       И поверьте, чёрт возьми, это не то, чего Юань бы пожелал кому бы то ни было.       Чёрт, он не смог даже вызвать скорую помощь, слабый от обезвоживания, захлебывающийся в собственных рвотных массах. Чувствующий, как желудок неистово крутит и сжимает, как горло жжёт желудочная кислота. Во рту разливался желчь, смешанная с остатками супа и лекарства, которое он успел принять перед всем этим кошмаром.       Чувствовал, как мышцы сводит многочисленными судорогами, как тело бьёт озноб от резко подскочившей температуры до, наверное, немыслимых показателей.       Ощущал, как во рту ко всей какофонии отвратительных вкусов примешивается мерзкий металлический вкус крови.       Зрение было совсем не чётким, то ли за счёт помутнения сознания, то ли из-за того, что градом текли слезы из глаз.       Юань корчился прямо на полу, не в силах даже добраться до своей кровати, не то, что найти чёртов телефон и связать хотя бы пару фраз, чтобы назвать адрес.       А затем, когда мучения наконец прекратились, он уже был Шень Цинцю.       И всему виной – некачественная еда.       Учитывая всё произошедшее и его крайне печальный опыт, не должно быть странным то, что у него появился совершенно иррациональный страх большей части еды, не так ли?       Да, в последствии у Юаня получилось методом проб и ошибок вычленить своего рода «безопасные» для него продукты.       Это самые простая, скорее даже постная, без большого количества специй (почти что пресная) еда. И как бы не плевался на такое Шень, это то, что он мог есть более-менее спокойно, не испытывая страха, что через час – полтора его накроет невыносимой болью в желудке и помутнением сознания. Так же подходили фрукты и овощи, но совершенно точно не грибы. Да и растительная пища не должна быть какой-то экзотической, с какими-то странными свойствами или иметь странную обработку перед употреблением.        (Юань всё ещё не мог спокойно положить в рот обжаренные овощи или что-либо приготовленное в кляре.       Так же он избегал большей части выпечки, памятуя о том, как подавился идиотской булочкой и чуть не задохнулся незадолго до приснопамятного отравления. Юаню правда казалось, что еда может убить его.)       Юань чувствовал усталость и постоянное раздражение. Он понимал, что люди пытающиеся накормить его – не желают ему зла, а как раз наоборот, стремятся помочь и улучшить качество жизни этого Шеня.       Но Цинцю совершенно ничего не мог с этим поделать, ведь не мог же он им объяснить, мол, «ребят, сорян, конечно, но я тут как бы мучительно умер из-за еды и просто так заставить себя есть не могу, тут вроде как чуть тоньше работать надо и у меня не очень получается. Но я вам благодарен, да. Но не стоит больше так делать, мне часто становится страшно и тошно только от вида большей части блюд.»       Хотя, вообще-то мог, конечно, после окончания сюжета он сам себе хозяин и может хоть с Бинхэ обвеньчаться, хоть с Шан Цинхуа в запой уйти (Чего он, конечно же, никогда не сделает. Разве что чайный запой), хоть покинуть Школу Цанцюн (ладно, это будет очень сложно, но в теории – он мог, это сделать), хоть в пещеры Линси уйти, хоть вообще ручки на груди сложить и в могилку лечь (этого он делать не собирался, хотя, порой, был готов и к этому тоже).       В общем, у него практически полная свобода воли.       Только вот свою смерть объяснить было бы очень сложно. Почти невозможно. И хотя, в теории, он мог бы немного исказить факты и ловко подвязать их к этой реальности, но… Люди вокруг него слишком нервные и беспокойные, некоторые излишне эмоциональные и они бы точно прицепились бы к нему и всю бы душу вытрясли, начали бы волноваться и скакать вокруг него, чего Цинцю не особо хотел.       И всё же, проблему это не решало.       И Юань снова не имел понятия, что ему делать.       Особенно теперь, когда вопрос встал ребром. Или рыбной костью прямо в горле.       Потому что сейчас он сидел в окружении самых беспокойных людей этой школы, перед ним стояло множество аппетитных блюд.       Блюд, от вида которых желудок болезненно скручивало в фантомных болях, а от, объективно говоря, прекрасных ароматов – лишь мерзкий кисло-горький привкус на языке.       Сидели они так, к слову, уже около двух часов. Час из которых – совершенно молча.       Первое время они все вместе обсуждали последние новости, дела школы, немного сплетничали, рассказывали о своих маленьких учениках. Юань улыбался, прикрывался веером, поддерживал беседу, цедил чай и медленно ел голый рис без всего, остальные продукты лишь перекладывая с места на место для видимости.       И это не осталось без внимания.       Сначала ему мягко намекнули, что неплохо бы съесть что-нибудь ещё, ведь «Этот Юэ уверен, что Шиди опять пропустил ужин, а сегодня с самого утра весь в делах и только сейчас смог выделить время на приём пищи». Потом стали чуть более настойчивы, уточняя, есть ли что-то, что Шеню не нравится в еде? Затем задали прямой вопрос, почему Шень Цинцю практически не ест, а если и ест, то столь скудную пищу? И Му Цинфан добил, что этого совершенно не хватает для поддержания нормального состояния, напомнив, что по идее шисюн всё ещё в процессе восстановления.       Юань же не смог ничего ответить.       А теперь разговоры и вовсе стихли, и Лорды, включая Бинхэ, просто внимательно смотрели на этого несчастного Шеня, который понимал, что отговорки вроде «я не голоден», «я решил попрактиковаться в инедии» или «такого рациона требует моё культивирование» здесь совершенно бесполезны.       Говорить о своём щекотливом положении решительно не хотелось.       Поэтому Юань, крайне медленно, нарочито изящно подхватил откровенно дрогнувшей рукой палочки для еды и закинул в рот горсть риса с кусочком обжаренного мяса, тут же запивая это чуть горчащим чаем, стараясь как можно быстрее перебить вкус на языке.       Желудку сразу стало необъяснимо тяжело. Но, вроде бы, всё было в порядке. Юань внимательно прислушивался к себе, к своим ощущениям. Было странно, но вроде содержимое не спешило выйти наружу.       Юань был почти готов поднять победоносный взгляд на присутствующих, а также заготовил колкую речь, чтобы отвлечь внимание от своей персоны, а точнее от своей маленькой проблемы, как напоролся на тёмный взгляд Главы Юэ и прищуренный взгляд Бинхэ. Казалось, Лю Цингэ и вовсе, если надо будет, готов скрутить этого Шеня, если тот надумает дать заднюю.       Му Цинфан не отставал от этого жуткого флэшмоба, а Шан Цинхуа пораженно едва-слышно выдохнул на современном китайском «Цибофобия или РПП?», но на него не обратили внимания.       Глава школы, не отрывая от лица Шеня взгляда медленно отодвинул от него еду, налил ещё чая и подтолкнул сладковатых рисовых пирожных.       А посмотреть, на самом деле, было на что.       Юань не видел себя со стороны, но был похож на ожившего мертвеца. Бледный, безумно хрупкий на вид, взгляд на грани затравленного, усталый, изможденные тени на лице. Будто не второй по старшинству Пиковый Лорд, а пленник, которого мучают, издевательски одевая в дорогие одежды и украшения.       Юань же не смог больше смотреть на Юэ Цинъюаня, но и на настойчиво предложенную ему сладость смотреть было тошно. При чём, в буквальном смысле этого слова.       Однако, раз начал, то нужно играть до конца? Баллы за него, конечно, теперь никто не снимет, но ситуация откровенно патовая и иного пути Шень не видел (кроме признания в проблеме, но это ещё хуже).       Юаню казалось, будто всё тело превратилось в один сплошной нерв или комок оголённых мышц, сочащихся кровью и пульсирующих из-за этого. По крайней мере, он чётко ощущал нехорошую пульсацию в голове и желудке. Ему кажется или он планомерно приближается к искажению Ци?       Шень глубоко вдохнул, стремясь унять внутреннюю бурю и потянулся к пирожному, чтобы сделать небольшой аккуратный укус.       Сладость мягко расползлась по языку, обволакивая ротовую полость. Безумно нежно, сладко, мягко. Любой бы просто был бы в восторге от этого. Но не Шень Цинцю.       Да, сладко. Но эта сладость не ощущалась приятно, скорее наоборот. Вкус был похож, до одури и тёмных точек перед глазами, на тот, что растекался у него во рту вместе с желчью, неприятно кисло-сладкий, мерзкий.       Тот, что он ощущал перед самой смертью.       Сладость была безбожно раздавлено судорожно сжавшейся рукой Шеня, который почувствовал резкое головокружения и острое чувство тошноты.       Прямо как тогда, когда всё только началось.       Голова резко закружилось, а воздух будто стал густым и раскалённым, невозможно было вдохнуть ни через нос, ни через широко раскрытый рот.       Юань увидел, как все резко подскочили. Заваливаясь на бок и чувствуя, как темнеет в глазах, заметил, как к нему уже стремительно приближались заклинатели и Му Цинфан впереди всех.       Ох, кажется, он их всех переполошил.       Ох, этот Шень надеется, что не умрёт.       Или не очнётся в процессе.