-
Грейнджер искренне наслаждалась преподаванием. Если бы ей сказали об этом пару лет назад, она бы ни за что не поверила, но ей в самом деле нравилось. Даже те моменты, когда от загруженности кружилась голова, а суровая реальность требовала не пить воду, потому что позже можно не найти времени, чтобы отлучиться в уборную. Гермиона видела, как на ее глазах растут и меняются дети. Даже за этот год была видна колоссальная разница. А сколько этих лет и изменений могло быть впереди? Беллатриса Блэк, пусть и назло родителям, но на своем примере показывала, что маглорожденные достойны нормального обращения, хотя в прошлом году презрительно кривилась от обыкновенных электрических фонариков. Теперь Грейнджер не жалела, что стала жертвой их совместного с Нобби розыгрыша, если это помогло парочке сблизиться. Эйлин Принц, насколько было известно Гермионе, собиралась по окончании учебы отправиться в Россию с Голиковым. Пусть Эйлин не знала, какую судьбу ей готовило время, для Грейнджер было победой, что такая сильная волшебница не загубит талант, оказавшись рядом с ненавидящим магию маглом. Слизеринцы с уходом всепрощающего декана сбавили спесь. Мэгги, пусть и не была идеальной, но умела держать их в узде и не приветствовала издевательств. Братья Лестрейндж и вовсе с ее приходом как-то отдалились от Эйвери и перестали цепляться к остальным. Гермиона видела: изменения, происходящие вокруг нее, не обязательно ведут к чему-то плохому, и всеми силами старалась сохранить эту тенденцию. Конечно, кое-что оставалось неизменным: ученики порой не писали эссе, безобразничали на занятиях, прогуливали, устраивали дуэли, но все было в пределах нормы. Поэтому единственным, что тревожило Гермиону в данный момент, были напряженные отношения с Волдемортом. Она всегда пребывала в полной уверенности, что за его жестким характером и изменениями во внешности стоят крестражи. И ее постигло разочарование, потому что… Это оказалось абсолютнейшей, полнейшей глупостью. Наблюдая за ним каждый день через зеркало, она понимала: обретенная вновь душа не скрасила метаморфозы. Он остался таким, каким был до появления в его жизни Философского камня. Адское пламя его тоже не проняло. Наверное, думала Гермиона, никакие силы — ни природы, ни людские — не способны на него повлиять. Словно многовековой айсберг, который не разбить и не растопить, Волдеморт оставался твердым и непоколебимым. Тем более, Гермиона сама себе не представлялась солнцем — лишь маленькой свечкой, которая впустую тратила пламя, плавясь от своих потуг. Но она не собиралась жаловаться на свою жизнь, даже если от нее останется лишь огарок, потому что это ее выбор.-
Смело сидя в учительской, а не прячась трусливо в кабинете ЗОТИ, Гермиона наблюдала за порхающими руками Дамблдора, который вязал; теперь она знала, что он занимается этим, когда нервничает. Он периодически поглядывал на нее, и всякий раз, стоило их взглядам встретиться, Гермиона чувствовала, как по телу проходит разряд. Почему же, черт возьми, подобного она не ощущала от близости Волдеморта? Лишь его ледяную твердость, уверенность и непоколебимость, но ничего, что они могли бы разделить надвое. — Думаю, мистеру Краучу недолго осталось на посту главного аврора, — деловито произнесла Эббот. Она и до этого болтала, не обращая внимания, что другие профессора заняты делом: Синистра проверяла эссе, периодически вздыхая; Минерва возвращала предметам для тренировки преобразований на трансфигурации прежний вид — на ее столе возвышалась уже горка часов, шкатулок и бокалов; Спраут в сотый раз пересаживала особенно привередливую бегонию с таким лицом, будто обезвреживает бомбу. Дамблдор только делал вид, что слушал Мэгги; он точно чувствовал, когда нужно кивнуть, чтобы та верила в его заинтересованность в разговоре. Фонтейн и Мороз играли в шахматы Минервы, пока та была занята, и регулярно обновляли вокруг себя заглушающие чары. Последняя фраза Эббот привлекла искреннее внимание Гермионы. — Отчего же? — спросила она. — Две осечки за столь короткое время, — пожав плечами, деловито произнесла Мэгги; в вопросах политики она была подкована крепче и хорошо это знала, а потому поспешила пояснить: — Сначала неудачная реализация идеи о дежурствах, — тише проговорила она, косясь на директоров других школ — те недавно обновили чары и наверняка ничего не слышали. — Будем честны, максимум, на что способны дежурные авроры — поймать какого-нибудь пьяницу на случайном колдовстве. И то боятся к нему подходить, сразу вызывают подмогу из основного офиса. Настоящий порядок на улицах поддерживают отнюдь не только вышедшие из стен академии мальчишки. А потом еще и эти дементоры… — Кто же мог предположить, что твари выйдут из-под контроля? — пробормотала Спраут, прищуриваясь на бегонию; та отвечала ей непоколебимой стойкостью — ни один бутон не раскрылся. Помону результат явно не устроил, и она выудила из-под стола горшок побольше. Прицениваясь, посмотрела сначала на емкость, после — на цветок; удовлетворенно кивнув самой себе, голыми руками принялась раскапывать корни, просыпая грунт прямо на стол. — Мистер Крауч должен был предположить, — уверенно заявила Мэгги, слегка скривившись от движений Помоны — их столы располагались рядом, и кусочки земли долетали и до ее ног. — Папа́, — с ударением на второй слог и легким придыханием, — будет ходатайствовать о смене главы. Полагаю, уже на мартовском заседании пройдет голосование. Гермиона не сразу заметила, что руки Дамблдора перестали порхать. Теперь все его внимание реально обратилось к Мэгги. — Опрометчиво, — произнес он, — менять главу аврората в разгар Турнира. — Ну, Альбус, остался лишь последний этап. Что может произойти? Блэки славятся тем, что их скачки проходят без жертв…***
Сейчас он чувствовал себя живее, чем когда-либо. Отчасти это действительно являлось правдой: будучи лордом Волдемортом, он никогда не имел цельной души. Каждый крестраж что-то у него отнимал — такой была расплата за использование темной магии, с помощью которой он создавался; поначалу Волдеморт этим даже наслаждался. Что-то вызывало в душе мрачное удовлетворение от факта, что его внешность, мышление и сила меняются от взаимодействия с темной магией. Старые авроры старались избавиться от шрамов, которые получили в бою, а Волдеморт, напротив, с гордостью носил знаки, оставленные волшебством. Так он чувствовал еще сильнее свою к нему принадлежность. Однако светлая магия Философского камня словно заставила его родиться заново. Волдеморт пребывал в эйфории еще большей, чем раньше; чувствовал неимоверный прилив сил и бодрости. Возможно, именно этот глоток свежего воздуха, это перерождение дало способность мыслить яснее. Помогло ему осознать: обычному человеку, вроде Дамблдора, неподвластно иметь столько времени, чтобы управлять и школой, и министерством, и еще двумя крупнейшими районами магической Британии в придачу. Ему, несомненно, должен был кто-то помогать. Первым — абсолютно глупым — его предположением стала Гермиона. Однако поразмыслив об этом больше трех секунд, он понял, насколько абсурдно это звучит. Волдеморт прекрасно оценивал скорость реакции Пятого на стычки; уровень осведомленности — не так-то легко было вычислить егерей из Лютного среди простого народа; жестокость. Не все из вышеперечисленного можно было бы связать с Альбусом Дамблдором — несмотря на внушительную силу, жестокостью он не обладал. И на собственном опыте Волдеморт знал: чтобы иметь возможность быстро реагировать на происшествия, необходимо находиться в эпицентре событий. Должно быть, именно поэтому он долго не мог понять, кто же скрывается за таинственной личностью Пятого. Причина была в том, что личность — не одна.-
Он трансгрессировал к окраине Хогсмида — на прочищенную тропку, вокруг которой возвышались сугробы высотой примерно по колено. Со стороны могло показаться, что он неспешно прогуливается, рассматривая витрины лавок и магазинов. Деревушка выглядела почти игрушечной; низкие деревянные домики с резными ставнями и занавешенными окнами, покрытые толстым слоем снега, создавали впечатление сказочности. Воздух здесь стоял такой, какой обычно бывает в маленьких деревнях: свежий, морозный, с легкой примесью горечи из-за дыма, что столбом валил из труб домов. Ничего общего с отвратительным ароматом, стоящим в магловском районе Франции, в котором живет Фламель, брезгливо подумал Волдеморт. Было время, когда он хотел иметь в Хогсмиде дом, свою лавку; возможно, даже жену и нескольких детишек. Это было до того, как он узнал, какому именно волшебному роду принадлежит. До того как его амбиции выросли, и он осознал, что этого — мало. Его личности казалось просто недостаточно этого района, который принимает каждого: и чистокровного, и грязнокровку. И тогда он начал действовать, чувствуя, что много выше простого волшебства; Волдеморт впитывал знания как губка. Вместе с тем в нем росла уверенность: он достоин большего, чем прожить обычную серую жизнь. Как много он с тех пор добился. Теперь для него был открыт вход в любой район магической Британии, он стал желанным гостем в именитых домах, за его внимание соперничали. Относились бы к нему с такой же почтительностью, будь он Томом Риддлом из Хогсмида? Бросился бы Долохов спасать Тома Риддла от Адского пламени? Волдеморт знал ответ на этот вопрос. Подойдя к «Кабаньей голове», он вытер ноги от снега и толкнул дверь в бар. Его тут же оглушил звук голосов — в помещении было полно народу. Все — обычные работяги, забежавшие после работы пропустить по стаканчику огневиски или веселящей воды. Среди них наверняка были и грязнокровки. Волдеморт направился к бару, стараясь ни с кем не столкнуться. Люди вокруг суетливо перемещались, колдорадио орало, перекрикивая гул голосов и звон бокалов. Волдеморт скривился от перспективы попробовать хоть что-нибудь в этом месте; про санитарные нормы хозяин заведения слышал навряд ли. Барная стойка, по ту сторону которой располагалась горбатая ведьма с крючковатым носом, выглядела так, словно приклеит к своей поверхности любого, кто осмелится опустить на нее локоть — настолько она была грязной. Ведьма лениво протирала граненый стакан тряпкой, которая наверняка не делала его чище. — Огневиски? — скользнув по нему оценивающим взглядом, проницательно поинтересовалась ведьма-бармен. — Мне нужен Аберфорт, — брезгливо скривившись, произнес Волдеморт. Он пожалел, что не надел перчатки. Контингент тут обитал препротивнейший, и ему хотелось ко всем применить Экскуро. А стоящий в воздухе аромат еды вызывал лишь легкое чувство тошноты, но никак не желание поесть. Какой-то бедолага, сидевший за столиком слева, впрочем, с явным удовольствием уплетал рагу из тыквы с фасолью, запивая еду сливочным пивом из заляпанного бокала. Ведьма хмыкнула, привлекая его внимание. — Второй этаж, третья комната справа, — сказала она, махнув рукой в сторону неприметной лестницы. Кивнув, он направился в указанную сторону. Даже не думая придерживаться за сомнительной чистоты перила, поднялся на второй этаж. Кажется, здесь было что-то вроде гостиницы, возможно, незаконной. Вряд ли хозяин озаботился разрешением на чары увеличения пространства. По обе стороны коридора — слишком длинного и грязного, чтобы заподозрить владельца в уплате налогов — располагались двери. Неестественная звенящая тишина намекала на использование заглушающих чар. Скудное освещение только подчеркивало бедность заведения: выцветшие грязные бумажные обои, почти как в квартире Фламелей во Франции, осыпавшаяся местами штукатурка на потолке, вытоптанный зеленый ковер. Передернув плечами от омерзения, Волдеморт направился в сторону указанной двери. Не рискнув трогать ручку и не утруждаясь предупреждением о визите, он взмахнул палочкой и отворил дверь. В узкой темной комнатушке на стуле, который выглядел слишком хлипким, но вполне подходящим концепции заведения, сидел мужчина. — Аберфорт Дамблдор? — уточнил Волдеморт, и тот кивнул. Аберфорт повернулся к гостю, не делая, впрочем, приглашающего жеста. Он опустил один локоть на поверхность стола, другой — на спинку стула. — Какая честь, — произнес усмехнувшись. Голос его был хриплым, словно после долгого молчания. Внешне он не имел совершенно ничего общего с братом: волосы его были темными с проседью, лицо — гладко выбрито; склонности к эпатажным одеяниям тоже не обнаружилось: серая рубашка и обычные шерстяные брюки, как и у всех тех работяг внизу. Но глаза и взгляд… только по ним можно было заподозрить родство. Впрочем, Волдеморт не собирался сейчас корить себя за невнимательность. — Чем обязан? — грубо поинтересовался Аберфорт, не чувствующий себя неуютно под изучающим взглядом, а скорее раздраженный затянувшимся молчанием. Волдеморт вошел, прикрывая за собой дверь магией. — Я хочу видеть твоего брата, — сказал он. Сделав пару шагов, наколдовал себе мягкое удобное кресло и опустился в него. Аберфорт хмыкнул. — Не думаю, что мой бар можно спутать с Хогвартсом. — Да уж, действительно, не стоит, — произнес Волдеморт, надеясь, что сумел вложить в слова ту степень презрения, которое испытал, переступив порог этого заведения. — Не волнуйся, от тебя ничего не потребуется. Ты лишь гарант, что Альбус не откажет мне во встрече. В комнате воцарилась тишина. Аберфорт не казался взволнованным или побежденным, только слегка недовольным, что его покой нарушили. Посидев минуту без движения, он пожал плечами и, повернувшись к столу, принялся перебирать бумаги. Волдеморт тоже не ощущал неловкости. Его пробирали легкая эйфория и трепет ожидания скорой победы. Он лениво рассматривал свою белую палочку — от созерцания бедного интерьера уже болели глаза. Дамблдор-старший появился спустя десять минут. Когда дверь в комнату отворилась, Аберфорт цокнул. — Аберфорт, — произнес Альбус тоном, какой использовал иногда Долохов в ответ на очередную, по его мнению, глупость Малфоя. — Я-то думал, мы не поддаемся на угрозы, — бросил его брат, поднимаясь. Он неспешно направился к выходу, словно не сомневаясь, что его попросят уйти. Не остановленный никем, он скрылся в темном коридоре, притворив за собой дверь. — Ты хотел меня видеть, Том? — поинтересовался Дамблдор. — О, прошу прощения. Ты хотел меня видеть, Волдеморт? Волдеморт усмехнулся. — Вообще-то, никогда в жизни, — сказал он. — Но обстоятельства сложились иначе. Располагайся, нас ждет долгий разговор. Дамблдор не стал занимать стул Аберфорта — вместо этого, взмахнув палочкой, наколдовал удобное кресло, и Волдеморт невольно сравнил его со своим. Альбус, кажется, не стремился превзойти его в волшебстве. В тусклом свете огней он казался старше, чем днем. Волосы не тронула седина, хотя они и стали темнее на пару оттенков от того цвета, который хранился в памяти Волдеморта и был навсегда связан с образом Дамблдора. С тех времен, когда директором Хогвартса являлся не он, но всегда оставался выше Волдеморта по положению. Было что-то иррациональное в нынешней встрече на равных. Это заставляло трепетать душу. — У меня не очень много времени, — произнес Альбус; на его лице отплясывали тени от мерцающих свеч. — Поэтому предлагаю сразу перейти к делу. Это не расходилось с планом Волдеморта — не было желания находиться в этом отвратительном месте дольше необходимого. — В свете последних событий у нас есть два пути, Дамблдор, — сказал он, сложив руки домиком. — Первый: ты добровольно отдаешь мне свои районы на приемлемых условиях. Второй: Хогсмид и Косая аллея подвергаются регулярным нападениям, население редеет, и проблемные районы рано или поздно все равно отходят ко мне, а твое светлое имя останется запятнанным. Мне, признаюсь, больше по душе второй вариант. Направляясь на эту встречу, Волдеморт не сомневался, что выйдет победителем. У Дамблдора фактически не было никакого выбора, если он не хотел покидать свои ряды добра и света. Волдеморт был готов сохранить его тайну, если Дамблдор сдастся добровольно, в обратном случае — не собирался скрывать, кто именно долгое время управлял районами. Пожалуй, в этом факте не было бы ничего сверхъестественного, если бы не давнишнее нападение на Центральный и резня егерей в Хогсмиде. — Я ни при каких обстоятельствах не отдам Хогсмид, — произнес Дамблдор, и к этому Волдеморт был готов. — Не позволю тебе лишить пристанища маглорожденных. Тот прищурился, склонив голову к плечу. Он научился многому, ведя подобные переговоры с Горбином, потом — с Фаджем. Место торгу было всегда, главное, сначала обозначить цену выше необходимой. Дамблдор тоже наверняка знал правила рынка, и Волдеморта удовлетворил его ответ. — Ты готов отдать Косую аллею, — сказал утвердительно. Хогсмид, конечно, оставался лакомым куском, но Косая аллея, расположенная аккурат у Центрального и Лютного, была в приоритете. Волдеморт блефовал, заявляя, что у него есть ресурсы для постоянного террора жителей обоих районов. Правда состояла в том, что его людей с трудом хватало для поддержания порядков даже в его зонах ответственности: двух районах и лавках по всей стране. Прямо сейчас он прикидывал вероятность того, что Дамблдору известен этот факт. Она казалась малой, но все же… Волдеморт не хотел выбирать из двух вариантов — все или ничего. Он был согласен на полумеры. — Я был бы готов отдать Косую аллею на своих условиях, — произнес Дамблдор, — но не тебе. — Что это должно значить? Альбус подался вперед и взгляд неестественно синих, ярких даже в полумраке глаз впился в Волдеморта. — Мне прекрасно известно, кто ты такой, — сказал он, — Том. И единственное, на что ты способен — разрушение. Такой как ты не способен созидать. Ты с малых лет только… — Заткнись, — вспыхнул Волдеморт; где-то внутри он даже удивился тому, насколько его зацепили слова Дамблдора. — Я уже давно не являюсь тем человеком, о котором ты говоришь! Я его перерос, я способен на большее, чем разрушение! Люди, которые присоединились ко мне, это доказывают! Они идут за мной не потому, что хотят хаоса, а потому, что ждут стабильности… Дамблдор приподнял краешек рта в полуулыбке, отчего стал похож на взрослого, который ведет разговор с неразумным ребенком. — Все эти слова ничего не значат, — проговорил он мягко, — когда перед глазами есть отличный пример в лице мисс Грейнджер — она чаще несчастна, чем счастлива. Рядом с тобой она увядает, Том, и ты либо предпочитаешь этого не замечать, либо делаешь с ней то, что привык — ломаешь. Волдеморт на мгновение потерял дар речи. Направляясь сюда, он готовился ко всему, но уж точно не к анализу их с Гермионой, мать его, отношений. Какого вообще черта Дамблдор заговорил об этом прямо сейчас, когда они решают судьбы тысяч других людей? — Она в полном порядке и всем довольна, — отрезал Волдеморт холодно, ставя точку в этом разговоре — обсуждать Гермиону с Дамблдором он не собирался ни при каких обстоятельствах. — Как и жители территорий, которые я контролирую. Каждому в Лютном и Центральном известно, что они находятся под защитой. Мы развиваем инфраструктуру, находим точки соприкосновения с другими районами и увеличиваем количество рабочих мест, так что… — Не думаю, что все так радужно, как ты описываешь, — перебил Дамблдор, отмахнувшись. Он был прав — проблемы тоже имелись, очевидно, как и у всех, но Волдеморт не признался бы в этом даже под пытками. — Я не уверен, что ты можешь даже сохранить прежние условия жизни людей, которых хочешь взять под защиту, если свою даму не в состоянии уберечь — от недоброжелателей или даже себя самого. Волдеморт ощутил, как лопнул комок чистой ярости в груди. С трудом сдержал рвущуюся наружу стихийную магию. — Так чего же ты хочешь? — спросил он, едва расцепляя челюсти. — Мне дать клятву, что я буду оберегать каждого жителя Косой аллеи? Дамблдор был непрост, и Волдеморт понимал: раз он не уходит, значит, выбивает свои условия. И хотя тот предупредил, что у него мало времени, вел переговоры он размеренно, не торопясь, и это выводило Волдеморта из себя — каждая секунда, проведенная рядом с ним, казалась часом. Дамблдор пожал плечами. — Вряд ли ты согласишься взять ответственность за несколько тысяч человек, это попросту неразумно, — сказал он. — Поклянись хотя бы не вредить мисс Грейнджер — этого будет достаточно, чтобы я поверил, что ты стараешься. Он уже в третий раз повернул разговор к Гермионе, и Волдеморта это внимание в ее адрес раздражало. Возможно, ему требовалось больше времени, чтобы проанализировать собственные отношения. Может быть, со стороны действительно казалось, будто Гермиона страдает, и Дамблдор пытался обратить на это его внимание? Оба они наверняка понимали, что Непреложный обет, который потребовал Альбус, не более чем фикция — для Волдеморта, который оставался бессмертным, клятва не имела никакого веса. — Хорошо, — бросил он. — Но сначала предлагаю перейти к действительно важным условиям. И когда они, наконец, приступили к обсуждению основных требований, он сумел выдохнуть.