Падение

Когда Фэрбенкс вышел за двери, Баки вскочил на ноги и попытался кинуться вслед за ним. В конце концов, старик совершенно точно не приказывал ему оставаться на месте. Однако встать-то он встал, но, шагнув, будто налетел на стену. Рунический барьер на полу! Не получилось даже протянуть руку в воздухе над нарисованными знаками. Вошёл в круг Баки запросто, но выйти теперь не мог! В глазах поплыло, он согнулся, упираясь в колени, — от курений, нарастающей паники и того, что он слишком резко поднялся, голова пошла кругом. Несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул, пытаясь превозмочь слабость, и только когда в голове зашумело сильнее, запоздало сообразил, что так ещё больше наглотался дурмана. Мозги словно пропитались шипучкой. Гадство-гадство-гадство! Баки переключился на руны, которые вдруг затеяли вокруг него хоровод. Соберись! Может, в их цепочке попадётся слабое место. Лукин только ухмыльнулся, глядя, как он кружит на пятачке, будто тигр в клетке, и не спеша подошёл. — Фэрбенкс называет это загоном. Для демонов. Баки стремительно развернулся к Лукину, надеясь, что тот не заметил, как его при этом шатнуло, и угрожающе оскалился, пытаясь сжать кулаки, но вышло только судорожно скрючить пальцы как когти. — Тогда тут самое место тебе, кровожадному ублюдку. — Тебе не нравится это слышать, но так и есть. Рука, рога — это снаружи. Не они делают тебя демоном. Ты больше не человек, Барнс, и никогда не станешь им снова. — Лукин небрежно отбросил крышку жестянки в сторону и перешагнул через руническую границу, встав на краю круга. — Видишь? Для человека это просто краска на полу, но для тебя прочнее любой клетки. Баки ударил левой, но рука замерла в дюйме от лица Лукина. Тот даже не вздрогнул, продолжая тянуть сжатые губы в торжествующей наглой ухмылке. Баки всем собой ощутил, как слова постоянного приказа Фэрбенкса сковывают, запрещая тронуть хоть волосок на голове гидровца. — Теперь, когда мы всё выяснили… — Лукин не глядя сунул палец в банку и широко зачерпнул бледно-фиолетовой мази. — …идём дальше. Баки мотнул головой, отчего стены закачались, но бежать было некуда. Лукин принялся мазать ему ключицу, а он только и мог что застыть как последний болван. Под жирной мазью кожу тоненько закололо, но покалывание тотчас обернулось каким-то дрожащим теплом. Совсем не похожим на действие разогревающей мази, которой он пользовал Стива, когда мозгляка настигала очередная простуда. Баки потянул носом. Сквозь дурманящие курения показалось, что запахло отцовским лосьоном после бритья, выпечкой матери, неторопливым субботним утром в Бруклине и танцевальными клубами через мост, сизыми от сигаретного дыма. …По груди скользило уже несколько пальцев, с силой втирающих всё больше мази, и вместе с растекающимся под кожей теплом Баки ощутил, как желание противиться оставляет его капля за каплей. В животе мягко плеснуло возбуждением, но оно было совсем не таким, как перед гоном: не бьющим под дых приступом яростной похоти, как раньше, а словно соскальзыванием в ванну, полную тёплой ароматной воды. Медленным, мягким, будоражащим. Он пьянел от запахов и ощущений, притупляющих бдительность и замедляющих ход мыслей… но не настолько, чтобы забыться совсем. До него дошёл голос Лукина, потяжелевший и хриплый. — Bol’she ne nadeysya na Ferbenksa. Teper’ ty moy. Моргнув, Баки искоса повёл по нему взглядом и нахмурился, когда вокруг Лукина собрались разноцветные абрисы. Дымка такая плотная, что её видно, или у него галлюцинации? — Х-х... хер тебе. — Пришлось сделать усилие, чтобы язык не заплёлся. — Эт-тшкое?.. Лукин удовлетворённо хмыкнул. — Tak i dumal. Znachit, ty ponimaesh’ po-russki. Ochen’ khorosho. Лукин говорил на русском? Чёрт, как он не заметил?.. Баки задохнулся воздухом, член дёрнулся, когда твёрдый скользкий палец задел сосок. Лукин методично растирал по его торсу новую порцию странного снадобья. Скупые нажатия пускали жаркие искры под кожей, заставляя соски напрячься в ожидании новой ласки. Да! Ну же, ещё, коснись ещё! Боже, как хорошо! Баки стиснул зубы, воюя с собственным разумом. Моть его, вот почему не заметил грёбаный русский… Растёкся! Продолжая покрывать Баки мазью, Лукин заговорил, больше не утруждаясь английским. — Касательно вопроса. Этот ритуал — аналог камеры вита-излучения вашего капитана Америки: сначала готовим твоё тело, чтобы оно могло одномоментно принять столько топлива… Острая тоска впилась под рёбрами при мимолётном упоминании Стива, почти заглушив остальные слова Лукина. Чего?.. Столько топлива? Камера вита-лучей? Наверное, он путает — ритуал ведь должен остановить изменения! Да, да, ещё, мажь ещё ниже… пожалуйста, трогай меня… С каждым движением хорошо смазанных крепких пальцев Баки всё глубже тонул в ленивой неге желания. Это не возбуждение обычного гона, мутно скользнуло по краю сознания, тут какой-то подвох. — Но разве это не означает, э-э... Это означает секс: глянь, сколько вокруг собралось мужиков! Они натянут, наполнят, насытят меня, и это будет так хорошо. — Ты — куколка, Барнс. Давай посмотрим, что за грозная бабочка из тебя выйдет, — горячечно прошептал Лукин. Сила, мощь, красота! В животе сладко-восторженно поджималось, член наполовину стоял. До Баки не сразу добралось осознание сказанного. — Стой, как ты сказал?... — Сладкая поволока в мыслях ненадолго рассеялась. — Нет... ритуал для… Фэрбенкс же сказал, это чтобы остановить изменения! — Баки отчаянно пытался заглушить похоть гневом. Не прекращая священнодействовать, Лукин крепко сжал основание хвоста, и предвкушение смазанной руки, с нажимом скользящей по всей длине, затопило тело Баки сладкой истомой, почти затушив ярость. Против воли вырвался низкий стон. — Именно это я и делаю, — выдохнул Лукин. — После тебе больше не придётся переживать об изменениях: ты будешь совершенен! Нет-нет-нет-нет-нет-нет! Как я мог быть таким пиздецки наивным?! Конечно… бля, ну конечно, старик так и говорил! «Стабильный»… вот же кусок дерьма! Баки по-идиотски почувствовал себя преданным, но глупое тело не понимало, ответив новым витком возбуждения. — Нет! Я не хчу... м-ммф... не хочу, чтобы стало ещё хуже! — Разве? — Лукин скользнул рукой в бельё Баки и прихватил в горсть привставший член, смазывая приятно покалывающей мазью. — Не лги, сержант, ты заметно заинтересован в перспективах дальнейшего изменения. Превращения же приносят тебе удовольствие? — хрипло от угрожающего возбуждения утвердил он, продолжая двигать рукой и открыто наслаждаясь бессильной яростью Баки, беспомощного перед удовольствием. Пузырём всплыло на поверхность воспоминание об изысканно-сладком мучении отрастающего хвоста, а следом — о пульсирующей боли лезущих клыков и о прорыве рогов. Баки очнулся. — Нет, — слабо возразил он. Ложь тяжестью осела на языке. Я хочу другую тяжесть на языке… все эти мужики... ждут… наблюдают за мной, и у них встаёт, бля, я почти чую их вкус... — Изменим тебя до конца, — соблазняюще проурчал Лукин в ухо, по спине Баки побежали мурашки. — Ощути, как преображаешься в существо, каким должен был стать. О, это так хорошо: что-то овладевает его телом и вытягивает наружу новые кости и плоть из вместилища чистой энергии, переделывая его в нечто большее, чем человек. В нечто более сильное, смертоносное, великолепное. Это сказал Лукин или голос у него в голове? Баки прорвался сквозь эйфорию: — Отвали, чокнутый выродок! Я не... не хочу… быть монстром! — Ну конечно. Посмотри, ты уже. — Чистой ладонью Лукин легко обвёл демоническую руку, удивив Баки тем, насколько приятным оказалось мягкое прикосновение к неподатливой шкуре. — Остался лишь финальный акт. Чем больше ты кормишься, тем сильнее меняешься. Тебе понравится. Ты разве не хочешь овладеть новым потенциалом? Да, дай мне наслаждение и силу и сделай меня больше, чем я есть! Чужеродная мысль одновременно оттолкнула Баки и привела член в полную готовность. Предложения Лукина должны были ужаснуть, но вместо этого глубоко, унизительно распалили — и это было не скрыть. — Н-не...— слабо воспротивился он, только тогда поняв, что начал вжиматься ноющим стояком в ладонь Лукина, когда тот резко отдёрнул руку. Баки едва не заскулил: внезапное исчезновение горячей ладони отдалось внизу живота судорогой жгучей похоти. — Тогда у тебя нет причин тереться о мою руку, как животное. Баки возненавидел вырвавшийся у него протестующий жалобный звук. — Притом, тебе от этого всё равно никакой пользы. Сейчас ты с тем же успехом мог бы пристроиться к моему сапогу. О Боже, звучит заманчиво: полированная, смазанная гладкая кожа. Интересно, смогу ли я засунуть носок себе в... Впустую сжимающаяся дырка налилась жаром. Что?! Нет! Нет, всё не так — это дико! Но поздно: идея впиталась, член снова заинтересованно дёрнулся. Происходило что-то пиздецки не то. Что бы с ним ни делали, это не просто возбуждало, а сворачивало мозги. Заводило буквально всё, что предлагал гидровец: от измениться ещё до потереться о его руку или сапог. Каждая новая идея отдавалась прямиком в члене, едва не прокатываясь по телу судорогами охоты и обнаруживая в мозгах новый дурной заскок. — Погоди, ты без этой своей… маски. — Баки резко сменил тему, оттолкнув осознание, что чудовищная идея измениться ещё больше на самом деле до крайности его завела. — Решил нынче присоединиться? А не ты ли выступал, что находишь эту мою потребность вульгарной, ты… чёртов ханжа. Лукин продолжал мазать, его губы скривила улыбка. — Я не дурак — лезть к тебе без гарантий, но теперь, с приказом твоего хозяина, ты не сможешь мне навредить. Вдобавок… — Он растёр по груди Баки остатки мази и пощипал мигом затвердевший сосок. Баки протестующе всхлипнул, но хвост задрался дугой, а член ощутимо натянул бельё. — ...с этими длинными волосами, надушенной кожей, в шёлковых трусах ты вполне сойдёшь за девку. Ты даже мокнешь, как девка. Эта мысль заставила Бакки задохнуться от ярости и желания разом. Он вывернулся из-под руки Лукина, но никуда не мог деться от ощущения намокающего между ног исподнего. Он прав… проклятье, я мокрый, пиздецки пустой, мне нужен кто-то внутри. Может… они могли бы назвать меня девкой, и я… Что за херня?! — П-почему всё не так? — выдавил Баки. — Что за херня у меня в голове! Ты! Что ты со мной сделал?! — Фэрбенкс кое-что объяснил. Изменения происходят после того, как твоё тело вбирает энергию, и, смотря по тому, сколько было дано, оно решает, куда её направить. Сегодня мы раскроем весь твой потенциал. Ты будешь продолжать желать этого, меняясь с каждой новой порцией энергии, пока не достигнешь своей окончательной формы, — Лукин с силой схватил Баки за плечи и притянул к себе, ощерясь в азартном оскале, — славного непобедимого демона. Баки ещё ни разу не видел Лукина таким воодушевлённым. Это возбуждало и одновременно пугало. — Знаешь, пришлось вызвать подкрепление. Интересно, сколько человек потребуется, чтобы утолить суккубскую ненасытность. О боже, да... все… все они… Внезапно разум затопило картинками, как его окружают солдаты, толкаются и наваливаются на него, борясь за доступ, а он вытягивает из каждого дармовую энергию, всё, что они могут дать, и его тело искажается в изменениях… Баки видел, как некоторые уже сжимают себя через штаны, а остальные стискивают кулаки, пытаясь удержаться по стойке смирно, и на лбах выступает пот. — Твои феромоны уже действуют, — хищно подначил Лукин. Баки мысленно заметался, ища какой-нибудь выход, и в конце концов в отчаянии уцепился за слова Фэрбенкса, сказанные перед самым уходом. — Стой… Фэрбенкс сказал, что со мной не сделают ничего, о чём я не попрошу. — О, не беспокойся, не сделают. У солдат чёткий приказ. — довольно заверил Лукин. Чересчур довольно. Внезапно до Баки дошло. — Это же часть ритуала? Ну… эй, тогда отвали, я ничего не буду просить! — Лучше скажи сейчас, чего хочешь: потом будешь умолять. Возможно, мы проявим великодушие и даже не заставим тебя ждать. — Лукин сунул пустую жестянку в карман и сделал несколько чётких шагов назад, оставив трясущегося Баки одного в центре круга. Всё его тело лоснилось от мази, каждый дюйм разогретой остро-чувствительной кожи отчаянно жаждал прикосновений. — Итак! — начал Лукин, хлопнув в ладоши. — Чего ты хочешь, Демон? — Н-н… Ничего! — выкрикнул Баки сквозь гул множества мыслей, в которых мужики делали с ним всё, что он хотел. — Очень хорошо. — Лукин покачал головой и перенёс внимание на солдат, которые едва стояли на месте. — Они не тронут тебя, но не факт, что они не будут трогать себя. — Он продолжал отступать, пока не опустился на стул у стены, принявшись медленно поглаживать себя через штаны с таким угрожающим видом, что Баки немедленно захотелось стереть это из памяти. — Соколов, покажи демону дежурное блюдо, но не входи в круг. Остальным оставаться на местах. Кривя губы, вперёд выступил лысый солдат, метнулся взглядом по остальным, наблюдавшим, и с мрачным равнодушием двинулся к Баки. Но в нескольких футах от круга сбился с шага, заторопился, его явное нежелание уступило под напором в штанах. Он суетливо расстегнул пуговицы ширинки и начал дрочить, едва достав хер. Грубый способ завлечь, и всё же Баки не мог оторвать глаз от налитого хера, от того, как пальцы солдата гоняют складками крайнюю плоть, то почти пряча, то обнажая краснеющую головку, уже начавшую капать. Баки понимал, что только барьер — хорошо это или плохо — не даёт ему кинуться на мужика и оприходовать его так, как хотелось: воображение живо нарисовало, что именно он бы сделал. Я мог бы сделать намного лучше. Опускаюсь на колени и беру в рот, крепко сжимаю и впускаю в самую глотку. Боже, этот вкус, хочу слизать его, распробовать, проглотить! Похоже, у него натурально текли слюни, потому что когда он утёр подбородок, рука осталась влажной. Хвост в волнении ходил из стороны в сторону, но даже его движения были ограничены воздействием круга. Баки хотел отвести взгляд, хотел отвернуться, но между мозгами и телом будто перерезало связь. Ноздри Соколова раздулись, челюсть отвисла, он заработал рукой быстрее; собственная рука Баки сползла на юг, повторяя движения солдата через тонкую ткань, едва удерживающую напрягшийся член. Выставленным вот так напоказ было гадко, но… нет, это лишь вызвало очередную волну похоти. Нет, смотрите на меня. Все смотрят. Господи, это унизительно, но так горячо! Пока Соколов приближался к разрядке, Баки лишь впустую себя разжигал. Кончик хвоста рыскал по внутренней стороне ляжек, подбираясь к сочащейся дырке. Внезапно Соколов с удивлённым вскриком кончил, брызнув в круг, прямо к ногам Баки. Быстрее, чем понял, что делает, Баки упал на четвереньки, и от ударившего в нос острого запаха рот наполнился слюной. Замерев, он уставился на лужицу спермы, с ужасом осознавая, насколько непристойным был порыв, которому он едва не поддался. — Этого хочешь, демон? — донёсся до него голос Лукина, и Баки скривился от отвращения к себе. — Такая блядь, что готов лизать с пола? Они уже знают, насколько я мерзок. Какой тогда смысл противиться? Приблизив лицо, Баки судорожно облизнулся — запах неодолимо потянул его, как пойманную на крючок рыбу — и наклонялся всё ниже, смутно различая начавшийся вокруг шум. Он только тогда догадался, что это грянувший со всех сторон гогот, когда язык уже высунулся и заскользил по истоптанному бетону. Ничего похожего на долгожданный выплеск энергии, когда член разряжается во рту, но даже остаточный вкус живо дразнил напоминанием о полноценном залпе, едва не звенящем на языке. Баки не удержался и застонал, облизывая рот изнутри, собирая остатки и смакуя, словно самое лучшее лакомство, пока его тело вбирало малейшие частицы энергии из только что пролитого семени. И всё же, когда он сглотнул, глубоко внутри что-то кольнуло, словно вспыхнула спичка. Баки охнул и отшатнулся, оседая на пятки, почувствовав, как высасывающее натяжение энергии быстро проваливается куда-то вниз. Член в белье сильно дрогнул, начиная пульсировать. Баки уже был возбуждён, но сейчас у его стояка будто начинался собственный стояк. С каждым биением пульса прижатый тесным бельём член вздрагивал, наливаясь сильнее, становясь ещё больше и твёрже. Баки не удержал жалкий закушенный стон, когда по стволу явственно прошла рябь, и выступы, похожие на те, что в основании хвоста, гребнем натянули блестящую ткань. — Что за херня?! — Голос сорвался в фальцет. Баки с ужасом смотрел, как его член — его многострадальный член — уродуется во что-то нечеловеческое! Баки ведь даже не кормился по-настоящему! Нечестно! Соколов одурело покрутил головой, проморгался и с нескрываемым отвращением уставился Баки в пах. Член толчками рос, распрямляясь, лоснящаяся головка выскочила над низкой резинкой белья и начала неуловимо вытягиваться и заостряться. Ткань натянулась ещё сильнее, когда ствол у самого корня внезапно вздулся каким-то воздушным шаром. — Ритуал начался, сержант. Твоё тело пожирает оставшиеся излишки энергии и преобразует вот в это. — Лукин выглядел очень довольным. — Только не хер! — просипел изнемогающий Баки: каждый толчок сотрясал тягостным удовольствием. Раз, второй, третий… он потерял счёт; хотелось стиснуть себя и в несколько исступлённых рывков освободиться. Баки сжал кулаки, чтобы не трогать, но это не помогло. Член опять вздулся по всей длине, бугорки выпучились, и нейлоновая ткань треснула, оставив Баки нагим перед толпой перевозбуждённых солдат. Его захлестнул удушливый стыд. Он ненавидел безобразную раздутую плоть, то, как она притягивает взгляды, раскачиваясь у него между ног. Руки метнулись в пах скорее прикрыться, и Баки едва не вскрикнул — нечаянное прикосновение к ужасно чувствительным выступам заставило копьевидную головку яростно исторгать смазку, а самого Баки согнуться пополам, стеная сквозь зубы. Он против воли стиснул себя и застыл, закусив губу, удерживаясь от новых позорных звуков. Член охотно откликнулся на «ласку» ещё одним толчком роста, достигнув длины в десять, если не одиннадцать дюймов. — Как унизительно, — протянул Лукин с притворным сочувствием, одновременно расстёгивая верхнюю пуговицу собственной ширинки. — Твоё возбуждение теперь такое же звериное, как твоё желание. Уткин, смени товарища, дай демону ещё шанс. Это был тот амбал, которого Баки прозвал Борисом. Он пошагал вперёд, оттолкнул плечом Соколова с дороги, утвердился перед кругом, в несколько резких движений расстегнул ширинку и с недовольным ворчанием начал передёргивать. Он полуприкрыл глаза, не глядя на Баки. Баки знал, чего от него ждут. Он был так заведён, что почти чувствовал вкус. Чужой хер торчал ровно напротив лица, но вне досягаемости, снаружи чёртова круга. И всё же Баки поймал себя на том, что тянется вперёд — чуть-чуть, и коснётся — и горячий мускусный запах чужого возбуждения щекочет ноздри, заставляя глаза закатываться. Он шумно, жадно принюхался. Амбал, всхрипнув, судорожно пережал член. В глазах мелькнула досада, но член оставался твёрдым, как палка. — Хочется, демон? — «Борис» возобновил мерное движение кулака. Очень хочется. Хочется эту живую тёплую тяжесть на язык, хочется распробовать её вкус, почувствовать, как его заполняет. Баки сжался, мотнул головой, но рукой продолжал сжимать собственный член. Бугорки оказались чувствительными, как головка, и разжать пальцы было выше его сил. Он скульнул от беспомощности. — Спорю, тебе в рот было бы лучше, — веселился Лукин. — А то он тоже спустит под ноги. Нет! Баки облизнул губы. Всё тело было до боли пустым и голодным. — Просто… попробовать, — прошептал он. — Слышал его? Действуй. — распорядился Лукин, азартно подавшись вперёд. С поганым смешком Уткин провёл большим пальцем по сочащейся щели. — Попробовать. Ну на. — Он протянул руку над барьером, и Баки не помня себя обхватил кончик пальца губами, как младенец — сосок. Быстро втянул палец в рот целиком, а затем тщательно слизал все следы горько-солёного предсемени с ладони и остальных пальцев. Это был просто вкус, просто искрящееся покалывание на языке, раздразнившее ещё больше, и когда гидровец убрал руку, Баки от разочарования зарычал. — Ты сказал «просто попробовать». Попробовал, хуле. — Ты!.. Хер дай попробовать! — не вытерпев, огрызнулся Баки. — Уткин, продолжай. Он не укусит, — ухмыльнулся Лукин. Баки не было до него никакого дела. Жмурясь, с готовностью открыл рот, и как только член приблизился, обхватил его распухшими губами. О да… Он принялся быстро сосать, наклоняя голову из стороны в сторону, натирая языком чувствительную уздечку, добывая новые и новые капли предсемени снова и снова. Он хотел всего этого и даже больше. Гораздо больше, но прямо сейчас мир сузился до щёлки, сочащейся горьковато-солёной эйфорией. Он ловил чужое сердцебиение в набухших на стволе венах, как оно ускоряется и сбивается, возвещая разрядку. Да, то что нужно. Хер дёрнулся, готовый вот-вот выплеснуть сперму, Баки весь подобрался, — уже вот-вот, скоро! — но изо рта с хлюпом выдернули, и тёплые струйки брызнули на лицо. Глухо вскрикнув, Баки распахнул глаза. Что за растрата!.. Его распирал гнев, но ничуть не подавлял жажду, только усилил отчаяние. Нужно кончить и покончить с безумием! — Да какого?! — Задыхаясь, Баки стирал сперму с лица и безотчётно обсасывал пальцы. Так хорошо… — Членосос, — осклабился «Борис». — Ты клянчил попробовать, а не ебаться. — Выеби меня! — Слова вырвались сами, и не успел Баки о них пожалеть, как к нему подошли ещё двое. Разве он не собирался сказать «себя выеби»?.. Да к чёрту! В следующее мгновение он уже заглатывал член, чувствуя, как под задранный хвост тычется и соскальзывает второй. Баки помогал, вертя задом, пока тот с чваканьем не вдавился в уже готовую мягкую дырку. …Баки раскачивался между ними вперёд и назад, переходя от одного удовольствия к другому. Назад — восхитительно-обжигающе растянуться, насаживаясь по самые яйца, затем почти сняться и вперёд — всосать глубоко, зарываясь носом во влажную поросль на лобке. Он пытался мыслями убраться подальше, но не мог, сжираемый возбуждением и стыдом. Живее, мать вашу! Зарядите мне, и уже хватит. ...насаживайте меня, как кусок мяса на вертел. Раскатайте за отвратительную скотскую похоть, заставившую трахаться с отбросами Гидры. Собственный член тяжело покачивался между ног, широкий и мощный, какой Баки не мог и представить, и без перерыва тёк на пол; склизкая влага, которую теперь производило его тело, захлюпала, когда мужик сзади — Баки больше не смотрел в лица — ускорился. Баки подхватило, увлекая всё выше и выше, и каким-то сексуальным шестым чувством он понял, что оба близко, но члены внезапно выдернули. — Бля!.. — вскрикнул Баки от ярости и страдания, когда тёплые брызги окропили его ягодицы и щёку. — Тебя выебали, как ты и просил. Я же сказал: мы не сделаем ничего, о чём ты не попросишь, — напомнил Лукин. Они его выебали, поглумились и даже не дали взамен ни капли того, в чём он нуждался! Вхолостую спустили энергию, которой он мог бы насытить свой голод, и, чтоб им сдохнуть, тыкали его в это носом. — Ну, ну, мы это уже проходили. Давай, ты знаешь, что нужно сделать. Он хотел подняться, но ноги подкашивались. Воздух вокруг загустел, разлитое в нём возбуждение туманило голову, лишало рассудка, мускусом оседало на языке, делая сосущую пустоту внутри нестерпимой. Нужно всего лишь попросить. Попроси, и тебе дадут то, что нужно. Но ему придётся выпрашивать. Придётся унизиться ещё сильнее. Думаешь, от твоей гордости что-то осталось? Упорство бессмысленно, выбора нет. Ты не сможешь держаться вечно, и ты об этом знаешь. Сдайся, сохрани силы. Он не хотел меняться ещё больше. Не хотел доставлять им удовольствие своими мольбами. Наверняка его прямо сейчас вдобавок снимают… Он прокусил губу в попытке удержать рвущиеся слова, но даже от этого чудовищное орудие у него между ног заныло сильнее. — Кончите в меня, — сгорбившись и опустив голову, почти беззвучно прошептал он. — Ну вот, разве сложно? — бросил Лукин и щёлкнул пальцами. — Выдайте этой бляди по полной. Со всех сторон солдаты устремились к нему, и Баки прекратил сопротивление. Чья-то рука потянула за хвост вверх, поднимая с колен, ещё руки вцепились в бока, рванув назад, и между ягодиц вдавилась тупая головка — Баки не хотел знать, кто это! — но его дёрнули снова, натягивая, и тембр стона и толщина члена вызвали перед мысленным взором сальную улыбку Петрова. По губам мазнула головка, чей-то палец втиснулся и заставил открыть для неё рот. — Ну-ка, пизда, отлижи с огоньком. И спрячь свой мерзкий отросток, пока не оторвали. Даже не глядя Баки узнал Олега. Он торопливо прикрылся, чувствуя пальцами, как в подрагивающей тяжёлой плоти быстро и горячо бьётся пульс. Олег с Петровым долбили его так, будто пытались что-то доказать: никакого ритма, только лихорадочные рывки — внутрь, внутрь, внутрь! Но когда тело Баки начало для них открываться, и он подхватил проходящие через обоих потоки энергии, ругань и хеканье сменились тягучими стонами, и его перестали немилосердно трясти. По счастью, на этот раз не вынули. Вместо этого они наконец — бля, наконец-то! — задёргали бёдрами, и острое наслаждение излилось в зияющую пустоту. В каждой частице тела Баки вскипела радость, яйца поджались, и его собственная сперма пролилась сквозь пальцы. Мало! Мало! Изголодавшийся Баки получил слишком мало и не желал отпускать. Оба прилепившиеся к нему ещё вздрагивали в оргазме, когда текущая в него энергия ударила прямо в свод черепа. Рога!.. Едва успев понять, что происходит, Баки ощутил, как обычно нечувствительные рога давит изнутри пульсом, с каждой секундой сильней, пока они не начали расти. Они удлинялись медленными толчками, а Баки, задыхаясь и стеная сквозь зубы, претерпевал мучительное удовольствие, когда с каждым скачком роста рогов его член извергался. Баки всё ещё скалился от наслаждения, когда обмякшие члены из него выскользнули, и их немедленно заменили торчащие наготове следующие. Внезапно он вскинулся, струной напрягаясь от незнакомого острого ощущения — у вставшего перед ним достало куража схватиться за растущие рога и потянуть, нагнуть его к члену. Люди подрагивали, готовые в любой момент разрядиться, доведённые почти до предела пребыванием рядом с ним, охваченным муками гона и выдаивавшим их товарищей одного за другим. Едва успев судорожно толкнуться по несколько раз, оба открылись для Баки, сливая энергию в воронку его голода. Энергия пошла теми же протоками прямо к рогам. Баки знал, что происходит, знал, что делает с собой, но остановиться не мог. Он до капли вытягивал всю энергию, сколько ему могли дать, переживая эйфорию неослабевающего оргазма, а рога всё росли, загибаясь назад над головой. Распалённый Баки едва заметил, как члены в нём сменились. Его даже не пришлось понукать. Он заглотил один, одновременно цепляя хвостом другой, чтобы воткнуть себе в задницу. Всё слилось в бесконечной череде предвкушения и насыщения. Когда накатило опять, Баки застонал, почувствовав, как отвердевшие рога обременяют голову странно правильной тяжестью. Он продолжал выжимать соки из очередной двойки, пока поток энергии менял направление, разделяясь на ручейки к пальцам ног и правой руки. Кончики пальцев вспыхнули, ногти начали расти: утолщаться и удлиняться, слегка загибаясь, пока не превратились в короткие когти. Упершись в колени, Баки разглядывал их без единой мысли в голове. Когда последняя двойка отступила, свалившись без чувств в нескольких шагах от его круга, Баки ждал, что с ним без промедления продолжат. Тук. Тук. Тук. Тук. Стукнув каблуками, рядом остановилась пара безукоризненно отполированных сапог. Чья-то рука сгребла за подбородок, заставив поднять взгляд мимо бугра под всё ещё застёгнутой ширинкой на потное лицо. Лукин. Даже сквозь мутную пелену похоти Баки увидел его расширенные зрачки и застывшую больную улыбку. — Ещё… — Мольба прорвалась сквозь стыд. — Свербит? — Лукин мрачно усмехнулся. — Не так быстро, демон. Баки расстроенно заскулил: Лукин наклонялся над ним, но бёдра оставались за кругом. Баки опустошил яйца не менее полудюжины раз, но иссушающая похоть ничуть не утихла, напротив, он будто пересёк какой-то порог и безысходно мучился там. — Пожалуйста, дай!.. — Баки просительно тянулся к ширинке Лукина, но когтистые пальцы бессильно дрожали в воздухе, удерживаемые невидимым барьером. Но Лукин не дал. Вместо этого он схватил Баки за рога и силой запрокинул ему голову, заставив жалобно хныкнуть. Баки толком не ощутил прикосновение к самим рогам, но рывок за них невероятно ударил по нервам. — Каково это, из-за истерического влечения добровольно делать то, что ненавистно… Ты ведь понимаешь, что сам делаешь это с собой? С члена текло без перерыва, но Баки сумел вонзить в Лукина яростный взгляд. — Т-ты хотел меня такого. Ублюдок, чего теперь заюлил?! — Это же попросту пытка. Он сделал то, что его заставили: попросил. Теперь-то что не так?! Лукин скривил губы в усмешке. — Так значит, ты хочешь, чтобы мы продолжили тебя изменять? — Что?.. Н-нет! Просто... мм-м-ф… хватит юлить! Мать твою, я голоден так, что готов спятить! Мне этого мало… мне не хватает, только делает хуже! — Попроси, — глумился Лукин. — Кончи в-в… меня, — выдавил Баки. Промедление всё сильнее мутило мозги, мешая думать. Лукин погрозил ему пальцем, будто поправлял ребенка. — Не так. Попроси изменить тебя полностью. Сделать демоном. — Как-х-х… какого х-хрена?! — прохрипел Баки, обмирая от ярости. — Проси, если не хочешь вариться в собственном соку до посинения, — с угрозой процедил Лукин. Это не был блеф. — Нет, пожалуйста… — Баки скорчился в страхе: он не мог… не стал бы просить о таком. Попросить значило в прямом смысле проклясть себя, согласие сделает его соучастником. Словно протестуя, налитый кровью член тяжело запульсировал. Он нисколько не потерял твёрдости с того момента, когда началось ломание. Баки чувствовал себя пустым. Энергию, которую ему дали, тело уже потратило до капли и каждой фиброй молило: ещё! Он не мог ждать, не мог. Он не знал, сможет ли пережить это. От неутолённого желания тряслись поджилки. Это было хуже всего — намного — начать кормление только затем, чтобы прервать, раздразнив аппетит. Он сглотнул, стискивая зубы. Зажмурился. И сдался. — Измени меня. Лукин торжествующе хмыкнул. — Так я и думал. Ты выбрал, чтобы тебя выебали враги и превратили в чудовище, лишь бы кончить ещё разок. Не забывай этот момент, сержант. Момент, когда ты сам добровольно выбрал стать вот таким. Баки немедленно пожалел, что не может взять свои слова назад, но было слишком поздно. Он не видел, как Лукин потянулся к ширинке, но слышал шуршание ткани, когда тот начал расстёгивать пуговицу за пуговицей. Крепкий запах пота и мускуса наполнил нос, и рот Баки открылся. Боже, во что я превращусь, когда всё закончится? Останется ли от меня хоть что-нибудь? В этот раз его не отдёрнули. Когда на язык потекли первые капли, Баки сосал как одержимый, чтобы Лукин точно не смог снова начать издеваться. Странное ощущение, похожее на щипающие поцелуи, потянуло уши и мурашками поползло по шее. Буду ли я вообще узнаваем? …Мышцы горели так, будто он весь день ворочал ящики в доках. Может, и к лучшему, если никто не узнает меня после такого… …В него входили двое, трое за раз, и он, мыча от распирающего изнутри удовольствия, осушал всех. Дёргающиеся мышцы ходуном ходили под кожей, жилы вытягивало. Под лопатки будто что-то вдавилось, и кости в спине с тошнотворным хрустом переложились. Его бы вывернуло, не будь это чудовищно приятно. Господь милосердный, я не хочу быть демоном! Солдаты сменялись нескончаемой чередой, оргазм длился и длился, вознося за новый порог. Заряженное до отказа тело напряглось, давление возросло запредельно и… прорвалось. В сознании с щелчком лопнул шнур, Баки подхватило, словно воздушный шарик, наполненный невесомой эйфорией, и унесло прочь.

*** *** ***