Падение

Баки процарапал когтем по каменной стене, оставляя ещё одну вертикальную засечку в чётком ряду. Третью по счёту. Он провёл пальцем по самой первой: «день первый». Ну или первый, когда он очнулся. Одному богу известно, как долго его уже здесь продержали. Может, несколько недель, а может, сбрехали и только-только загребли в свои красные щупальца. Он не собирался верить ни единому слову кальмаро-наци, но если всё пойдет по задуманному, ему и не придётся. В первый день он дал слабину, но обернул испуг в ярость. А Гидра пусть выкусит — бог не покарал его за молитву. Второй день был днём планирования. Баки внимательно изучал порядок смены охраны, оказавшийся до глупого предсказуемыми. Один охранник дежурил у лестницы, но Баки мог разобрать шарканье за тяжёлой стальной дверью, означавшее, что там слоняется по крайней мере ещё один. Четырежды в день, с интервалом приблизительно в шесть часов, новый тюремщик сменял предыдущего на дежурстве. Три смены подряд приносили пайку. Четвёртая, похоже, выпадала на ночь. Вольно или невольно, тюремщики подарили ему возможность довольно точно исчислять время. Трижды в день Баки приходилось выдвигать пустые миски в щель под прутьями, а самому убираться на скамью в глубине камеры и торчать лицом в стену, пока прибывший со свежей пайкой новый охранник занимался мисками. Старый контролировал происходящее с ППД на изготовку. Только в это короткое окно дежурили двое. Закончив тасовать миски, новый охранник передавал пустые старому, который их уносил. Раз в день, перед третьей кормёжкой, ему велели оставлять отхожее ведро у двери. Всё это время охранник, остававшийся вне камеры, страховал другого, меняющего ведро. Дополнительный ствол на случай, если Баки дёрнется. Видимо, считали, что он попробует что-то выкинуть, когда меняют ведро, а значит, именно это он делать и не станет. Похоже, только охранник за металлической дверью имел ключи как от камеры, так и от самой двери, подрабатывая привратником для остальных. Ладно, пускай это даже было немного умно, но с этим можно было работать. «А теперь: день третий», — подумал Баки, решительно сжав челюсти. День действий. Даже просто выждать несколько дней показалось сущим адом, но прежде чем сделать ход, нужно было узнать как можно больше хотя бы о той малой части объекта, что была доступна для его чувств. Возможно, прожди он подольше, смог бы узнать больше, но Баки не собирался рассиживаться, дожидаясь, что ещё они там готовили. По ощущениям, до первой дневной смены оставалось менее получаса: пора браться за дело. Баки спустил штаны и присел над ведром, зная, что охранник отведёт взгляд, пока он будет срать. Держась за лодыжки, он когтем распорол кромку подворота штанины и вытащил тонкую металлическую трубочку. Боже, спасибо за Говарда Старка! Без ботинок и рукавов куртки он лишился нескольких трюков, но всё равно оставался везунчиком, потому что ему вернули штаны, и всё это время он чувствовал, что эта малышка по-прежнему оставалась на своём месте. Затем, притворившись, что полощет руки остатками воды в миске, предельно аккуратно свинтил с трубочки крышку и полил края миски прозрачной жидкостью. По словам Говарда, «сильнодействующим паралитическим средством, поражающим через кожу и приводящим жертву в бессознательное состояние через десять минут после контакта». Старк назвал это «органо-фосфорным нервно-паралитическим агентом» и имел наглость прибавить, что это опытный образец. Баки назвал бы это своим билетом отсюда. Баки вернулся на скамью и вытянулся лицом к стене в ожидании смены. Изображая скучающее ёрзанье, потихоньку начал теребить жёсткий воротник своего бушлата, а для подстраховки нарочно подёргивать хвостом — будто в раздражении, но на самом деле, чтобы отвлечь возможный любопытный взгляд. За последние три дня хвост пробыл на свободе больше времени, чем с тех пор, как Баки его отрастил, и выяснилось, что управлять им это почти что управлять выражением лица: если делать сознательное усилие, можно заставить хвост слушаться. Но стоило о нём забыть, и чёртов отросток начинал просто мотаться и откликаться, как заблагорассудится, и приходилось специально сосредоточиваться на нём, если хотелось, чтобы хвост оставался неподвижным. Есть! Баки вытянул из концов воротника пару длинных тонких отмычек за мгновение до того, как лязгнул тяжелый засов и металлическая дверь со скрипом открылась. — Миска наружу, лицо к стене, демон! — приказал грубый голос, заставив Баки ощетиниться. А, этот тот лоб, которого Баки мысленно обозначил как «Борис» и который всегда приносил завтрак. Завтрак не из-за разницы в меню, а потому что шёл после ночной смены. — Да запомнил я ваш тупой распорядок, подтирка ты пользованная, — буркнул Баки, оттолкнувшись от скамейки и с вызвом сжал кулаки (пряча отмычки). Он выверенно-небрежно подтолкнул ногой миски под бортик, с дребезжанием отправив наружу одну за другой, затем вернулся к скамье и настороженно уставился в стену. Он весь обратился в слух. Вот Борис нагнулся за мисками, вот прошуршал ремень оружия первого охранника, когда он опустил его. Звякнули миски, перейдя из рук в руки. Вот удаляющиеся шаги ночного охранника, затем двойной стук в стальную дверь, — постучал, чтобы выпустили. Борис остался у камеры. — Хорошо. Теперь ты есть, демон. — проинструктировал его новый друг. Баки повернулся с хмурой гримасой. — Ну спасибо что-ли, приятель, что б я делал без твоих охуенно ценных советов? — Он надеялся, что Старково зелье подействует быстро. Борис смерил его неприязненным взглядом и, убедившись, что Баки принялся за еду, отошёл. Пока Баки ждал, заставил себя поесть. Не только затем, чтобы не вызвать подозрения, ведя себя не как обычно, но и потому, что не знал, когда удастся снова поесть, если выберется отсюда. Да, и кто б сомневался, завтраком была всё та же осточертевшая безвкусная каша. — Эй, Борис, ты бы сам попробовал что-ли. Клянусь, в жизни не брал в рот таких помоев. — Есть, не говорить! — рявкнул Борис. Такой душка.

***

Выдержку Баки мало-помалу начинало подтачивать беспокойство: сколько уже прошло времени? Минут десять так точно. Что, если не сработает? Вдруг это одно из многих неудачных изобретений Говарда? Может, эта жижа была слишком старой и выдохлась… или высохла прежде, чем тот парень к ней прикоснулся… или он взялся не за тот край… И тут Баки услышал глухой тяжёлый удар. Надежда на мгновение стиснула сердце Баки, и им овладела лихорадочная поспешность, рождённая отчаянием. Он мигом слетел со скамьи и прижался к прутьям: точно, Борис мешком валялся у лестницы. Если Бориса вырубило, то и охранника ночной смены тоже, и у Баки, скорее всего, в обрез времени, пока другие не поняли, что что-то не так. Если совсем уж свезло, подумал Баки, быстро вставляя отмычки в замочную скважину и нащупывая зубцы гребёнки, Ночник убрался к себе и там тихо вырубился, никого не встревожив. Но Баки не собирался полагаться на свою удачу, не тогда, когда она уже привела его в эту гадючью нору. Он напряг слух, отслеживая малейшие щелчки в механизме, и обнаружил, что благодарен своему улучшенному слуху и наставлениям Дернира по взлому замков. Нет, уж скорее Ночник попёрся на кухню или что у них там, чтобы оставить грязные миски, грохнулся там в отключке и устроил адский переполох. Наверняка, охранники уже спешат сюда, и… щёлк! Дверь распахнулась. Баки не нуждался в письменном приглашении. В мгновение ока он выскочил из камеры, метнулся к лестнице, задержавшись лишь затем, чтобы освободить Бориса от ножа и ствола, и присел перед металлической дверью. Борисовы сапоги тоже бы пригодились, но когда было возиться с этими их обмотками, если с каждой секундой промедления шансы на побег таяли. А теперь трюк похитрее: вскрыть массивный замок так тихо, чтобы не услышал охранник номер два. Вместо отмычек в ход пошёл нож, а сам Баки приложился ухом к двери, прислушиваясь к движениям охранника. Каждый раз, когда тот шаркал ногами, выдыхал или кашлял, Баки налегал на нож чуть сильнее. На лбу выступил пот: в любую секунду мог послышаться топот десятков ног. Затем он почувствовал, как с отчётливым щелчком в стакане встал на место последний диск, и беззвучно выдохнул. Охранник снаружи остановился на полушаге. Шаркнула подошва ботинка, когда он развернулся месте. Вот бля. Или нет. Злая усмешка перекосила лицо Баки. Он приготовился. Конечно же, охранник подошёл к двери проверить, и едва Баки почувствовал, как на ручку давят с той стороны, он со всей силы толкнул тяжёлую дверь, которая впечаталась в цель, выбив глухое «ёб!». В голове щёлкнуло, мысли стихли и верх взял инстинкт, как тогда в Лешно, когда Стива ранили. Рывком обогнув дверь, он с диким рычанием полоснул когтями по горлу охранника с разбитым лицом, тот повалился, но Баки уже бежал дальше. Без единой мысли Баки знал, что должен двигаться быстро и тихо и забраться так далеко, как только сможет, не стреляя из отнятого оружия и не привлекая внимания. И он бежал по лабиринту технических коридоров мимо одинаковых тяжёлых дверей, отличающихся только рублеными цифрами номеров, притормаживая лишь затем, чтобы быстро проверить очередную развилку, прежде чем броситься дальше. На бегу коридоры впечатывались в его память, складываясь в мысленную карту. Он должен был находиться в самых недрах объекта; чтобы выбраться, нужно подняться, но ни одна из дверей не походила на лестничную. И нигде не мелькнуло ни единого глифа, ниоткуда не пахнуло какой-нибудь химической дрянью или электрическим жжением озона. Выходит, Лукин непреднамеренно выдал правду: здешние гидровцы не были связаны с золовскими ритуалами, а объект не предназначался для его содержания. Хотели узнать, на что он способен? Ух, Баки покажет! И вот он, шанс! Коротко выглянув за поворот, Баки наконец-то увидел в конце длинного коридора стандартный значок лестницы, а под ним дверь. И с каждой стороны по двое охранников. Баки прикусил изнутри щёку: выход на лестницу по меньшей мере в тридцати метрах, никак не получится подобраться до того, как откроют огонь. Похоже, конец скрытости. Он выдохнул, вскинул ствол и выпрыгнул из-за угла. Два точных выстрела, и двое упали прежде, чем оставшиеся поняли, откуда стреляют. Но когда Баки нажал на спусковой крючок третий раз, ППД бессильно щёлкнул. Отчаянно чертыхнувшись, он прянул назад, и следом град пуль раскрошил угол, перед которым он стоял мгновением раньше. Он быстро щёлкнул затвором: пусто. Блядь. В спешке ему в голову не пришло проверить магазин; он просто предположил, что он полный. Похоже, Лукин не заблуждался насчёт своих охранников, с которых сталось бы нашпиговать Баки свинцом за косой взгляд, и потому урезал им боезапас. Или это было сделано на случай, если Баки отобрал бы оружие у кого-то из них. Или… тошной волной пронеслась мысль, это ловушка. Ясно одно: гадать некогда. Наверняка на звуки стрельбы уже спешит ещё больше кальмаро-наци. Он швырнул бесполезное оружие на пол. Отступиться нельзя, он должен рискнуть. Всё лучше, чем загибаться в плену у Гидры. Пора. Хлестнув хвостом, Баки изготовился к тридцатиметровому броску. Прямо как в старшей школе… только ещё со стрельбой. Уперевшись толчковой ногой понадёжнее, он выпустил воздух из легких и сорвался с места. Двадцать метров — заметившие его охранники подняли свои стволы. Десять метров — открыли огонь. Баки инстинктивно вскинул левую руку, защищая грудь и лицо, — он уже раз потерял её, и если это уродство окажется покалечено, это будет мизерная плата за свободу. Короткий толчок — не сильнее, как если бы словил бейсбольный мяч без перчатки — и в тот же миг Баки достиг стрелявших. И знаете что? Рука точнёхонько слушалась! Схватив за шею первого и одним движением пальцев раздавив горло, он с нечеловеческой силой пнул второго в живот, отбросив на дверь так, что голова с хрустом треснула, оставив на полотне кровавый смазанный след, когда охранник сполз на пол. Несколько секунд, и всё кончено: эти двое были мертвы, успев выдать лишь по одной очереди. Баки поднял руку, чтобы оценить повреждения, но их не было. Ни черта себе. Не-не, Бак, сейчас беги, потом впечатлишься. Баки рывком распахнул дверь на лестничную клетку и… открылся для выстрелов. Время на миг замерло, когда он почувствовал россыпь саднящих уколов, а затем до него дошло. В ошеломлении глянул вниз — из груди торчало полдюжины дротиков с разноцветным оперением. Снотворное? Всё это?.. Разум уже замедлялся, мысли вязли патокой. Пошатнувшись, он вздёрнул плывущую голову, ища тех, кто стрелял. За дверью, которую Баки всё ещё держал — нет, держался за неё, рассредоточилась группа в защитном снаряжении со странным оружием на изготовку. — Это не лестница… — озарило Баки, а затем мир рассыпался на куски и потемнел.

***

Все болело. Опять. Он едва сдержал стон, когда кое-как получилось сгрести вялые мозги в кучу и осознать себя. Лежит рожей в пол, и, судя по шорохам и дыханию вокруг, далеко не один. «Тупо… тупо… тупо!» — эхом задребезжало в голове. Нельзя было переть напролом, нужно было сперва вслушаться, что за той грёбаной дверью… Конечно, он въебался с размаху в ловушку и потратил впустую такой шанс. Внезапный удар под дых вышиб дыхание, Баки захрипел, не в состоянии дальше притворяться, что в отключке. — С добрым утром, сержант Барнс, — послышался насмешливый голос Лукина, когда Баки смог приоткрыть глаза. Ну конечно, он снова в треклятой камере и смотрит на четырёх лбов с резиновыми дубинками. Попытался пошевелиться, но руки и ноги ощущались словно свинцовые. — Я несколько задет тем, что вы, очевидно, принимаете нас за идиотов. Неужели вы действительно думали, что мы не ожидали попытки побега? Лукин стоял за прутьями. Баки не удостоил его ответом, вместо этого смерив мрачным взглядом — трус явно побоялся заходить к нему в камеру. — Мистер Барнс, всё это часть вашего обучения. Помимо прочего, вы должны усвоить, что пытаться бежать бесполезно. Но мы тоже учимся, и, полагаю, я должен поблагодарить вас за приложенные усилия. Наши камеры, — произнёс Лукин, закрепляя кинокамеру на треноге и нацеливая объектив на Баки, — которые вы могли бы заметить, если бы не так торопились, записали, как быстро при необходимости вы можете бежать и насколько прочна ваша новая рука. Признаться, вы весьма впечатляющее создание. Так его испытывали, как какой-то образчик краденой техники. — Решил снимать кино, Лукин? — не смолчал Баки, неприятно поразившись, с каким трудом ворочает языком. — Надеешься сделать из меня кинозвезду? — Я намерен провести эксперимент под запись для последующего разбора. К тому же я уверен, что найдется много сторон, заинтересованных в ознакомлении с таким уникальными материалом, но давайте пока не будем забегать вперед. — А, да я и сам тут немножко экспериментировал на досуге. Эксперимент назывался «Сколько вас, драных кальмаро-наци, я смогу уничтожить, прежде чем вы меня остановите». С первой попытки вышиб пять штук. Может, в следующий раз побью свой рекорд. — Сержант, мы не нацисты. Я сражался против них, когда они пытались вторгнуться в нашу страну. Впрочем, это различие может быть слишком сложным для такого простого солдата, как вы. Кстати, насчёт вашей маленькой попытки побега: отмычки и яд в швах? Петров: для начала освободите мистера Барнса от того, что ему больше не нужно, а затем покажите, что бывает за дерзость. — Лукин хмыкнул. — Я считаю, он показал, что не заслужил привилегию носить одежду. — Не думал, что это такое кино. — Баки не даст им увидеть, как он сломается. Каждая раздражённая гримаса на лице Лукина, каждый раз, когда Баки вставляет им палки в колёса, это победа, какой бы маленькой она ни была. Мужик с грудью бочонком вздёрнул Баки за шиворот и вытряхнул из бушлата, который швырнул наружу за прутья, затем та же участь постигла штаны. — Что, даже сперва не поужинаешь меня? — успел прохрипеть Баки, и первая дубинка долбанула его по колену. Он взвыл от боли, а Лукин продолжал свою, сука, речь, пока пинки и удары дубинками обрушивались на Баки, как железнодорожные молотки. Если б он только мог шевельнуться! Но нет, что бы ни было в тех дротиках, оно превратило мышцы в сырое тесто, и он мог только бестолково елозить, пока его безжалостно обрабатывали. — Мистер Барнс, даже если мы предвидели попытку побега, это не означает, что за ней не последует наказания. Вам стоит запомнить: будете сотрудничать, и ваше пребывание здесь станет намного легче и даже приятным. Будете сопротивляться, сделаете хуже только себе. По жесту Лукина охранники замерли. Баки судорожно переводил дух, пока по всему телу наливались и так же быстро исчезали пурпурные рубцы. Приподнявшись на подламывающихся руках, он собрался с силами и вложил всю ярость доходяги Стива Роджерса во взгляд, которым прожёг Лукина. — Я могу так весь день! — Баки издевательски ощерился окровавленными зубами. — Превосходно, мистер Барнс, потому что мне любопытно, какое наказание может принять ваше тело, прежде чем исчерпает запас энергии. — Он кивнул Петрову. — Ах ты… — С размаху опустившийся на спину ботинок оборвал слова. Вжатый грудью в бетон, Баки задушено захрипел, когда рёбра пронзила острая боль. — ...урод! — выплюнул он вместе с кровью, переводя взгляд на Петрова и заработав пинок в лицо и великолепный вид на рой мушек, вспыхнувших перед глазами. Под градом ударов Баки всё сильнее стискивал зубы и зажмуривал глаза, пытаясь убедить себя, что ему снова шестнадцать и он в бруклинском переулке продул в драке. Из него не впервой выбивали дерьмо, но бруклинская шпана в подмётки не годились взрослым мужикам с армейскими дубинками и в ботинках со стальными носами. С другой стороны, после удара дубинкой по лицу, который раньше свернул бы ему челюсть, Баки понял, что Лукин в одном прав: он в самом деле стал гораздо прочнее. Было по-прежнему пиздецки больно, но, к лучшему или к худшему, Баки знал, что его не собираются убивать. Это же чокнутый эксперимент, и Лукин сам сказал, что он слишком ценен для них, чтобы попросту его угробить. Ну, пусть измолотят хоть в кровавые сопли, он не доставит им радости, умоляя о пощаде. Когда избиение прекратилось, Баки осторожно подвигал челюстью, чувствуя, как хрустящие суставы дёрнуло болью, впрочем, тут же слегка притупившейся. Правый глаз заплыл так, что почти перестал видеть, и сам Баки казался себе одним огромным синяком. Даже просто дышать было ебать как больно. — Исцеление объекта замедлилось, — тем временем озвучивал Лукин, как будто снимал грёбаный кинофильм о природе. — Наружное кровотечение уменьшилось, но рваные раны остаются открытыми. Предположительно, запасы энергии заканчиваются, и организм перераспределяет оставшееся на поддержание жизненных функций. — Хочешь узнать о демонах? Провались в ад! — Баки снова сплюнул. — Без надобности, мистер Барнс, без надобности. — невозмутимо ответил Лукин. — Петров, я считаю, мистеру Барнсу нужно ещё немного, э, «содействия». Баки не успел ответить — по челюсти прилетело дубинкой, голова от удара мотнулась и под веками взорвались звёзды. Но как бы ему ни хотелось попросту отключиться, у тела были другие планы. Вместо того, чтобы сочиться из ран, кровь начала горячими волнами приливать к паху. Боль не ослабевала, но изнутри навстречу ей поднималось что-то гораздо сильней. Погано. Именно этого они добивались. Баки стиснул зубы и понял, что пытается удержать боль, чтобы сбить зарождающееся желание, но это было всё равно что пытаться удержать руку над пламенем: она инстинктивно отдёрнется, и в таком же инстинктивном порыве всё его существо противилось боли и тянулось к чему-то приятному. И когда в рёбра впечатался очередной ботинок, опрокидывая на спину, у Баки вырвался сдавленный вопль, и перегруженный разум с щелчком лопнул как растянутая резина. Цвета и запахи многократно усилились; с до боли налившегося члена текло, судороги выламывающей похоти прокатывались по хребту, оседая в животе и заднице сосущим ощущением пустоты. Он протяжно простонал, чувствуя, как между ягодиц становится мокро. От солдат, тесным кругом стоящих над ним, остро и мускусно несло возбуждением, и его тело изнывало без них. — По-видимому, существенные травмы, превосходящие возможности исцеления за счёт внутренних ресурсов объекта, приводят его в половую охоту. Обратите внимание на расширенные зрачки, создающие видимость сплошных чёрных глаз. — Лукин оторвался от видоискателя камеры. — Сержант, теперь вас заводит боль? Баки не ответил. Даже если бы и хотел, он не доверял своему голосу, опасаясь, что тот выдаст его. Баки с шумом задышал через рот, когда кольцо солдат вокруг него сузилось, и у каждого в штанах изрядно набухло. — ...И когда объект пребывает в состоянии острой охоты, он выделяет феромоны, оказывающие сильное воздействие на мужчин рядом с ним. Один из них уже начал мять себя через штаны, другой — расстёгивать ширинку, и оттого что Баки находился так близко, его выдержка трещала по швам. Дожидаться в переулке парня, выбранного для отсоса — совсем не то, что лежать зверски избитому и загибающемуся от нестерпимого голода, когда мужики вокруг едва сдерживаются, чтобы не заскочить на него. И бля, от мысленной картинки сделалось ещё хуже. Представилось, как его хватают, тянут за волосы, заставляют открыть рот и… — Сержант, возможно, эти замечательные люди помогут вам, если вы любезно попросите, — с издевательским участием вклинился Лукин. Ненависть свернулась кольцами внутри Баки, почти такая же обжигающая, как его вожделение. Эти же гидровские говнюки измолотили его до полусмерти, а теперь... а теперь… Нет. Он не будет умолять. Он не доставит им такое удовольствие сверх того, что они уже с него поимели. Но он нуждался в наполнении — о боже, как в воздухе! И теперь… конечно, теперь-то его тело послушалось, когда он вскинулся на колени и без промедления разорвал штаны ближайшего солдата. Он заглотил хер быстрее, чем Петров понял, что происходит — тот ошарашенно выругался, но быстро сорвался на стон. И почему этот недоносок на вкус так хорош? Баки сосал, прикрыв глаза, и когда нос наполнился одуряющим запахом чужого желания, заурчал от удовольствия. Его руки, будто зажившие собственной жизнью, потянулись к ягодицам Петрова, впились пальцами и дёрнули вперёд, загоняя хер глубже в рот. Кто-то схватил Баки за бока, вздёрнув задницей вверх и заставив ещё сильнее вцепиться в Петрова, чтобы удержать равновесие. Спина прогнулась, хвост приподнялся, и Баки возненавидел себя, поняв, что уже ждёт, представляя, как его вот-вот широко растянут и заполнят болезненно зияющую пустоту. По внутренней стороне ляжек потекли тёплые струйки, но за спиной медлили. Какого?.. Он не желал или не мог выпустить изо рта хер Петрова, уже начавший подрагивать в такт его пульсу — ну же, ещё чуть-чуть, давай, кончи для меня, я так голоден! — но заставил себя открыть глаза и, покосившись, увидел, что Лукин жестом придерживает козлолицего мужика, замершего за спиной Баки. О блядский же нахуй! Что, чокнутого ублюдка… трахнименяуже… его, верно, заводит смотреть, как я вот так извиваюсь… нужесейчас! — Желаете, чтобы он выеб вас, сержант Барнс? Баки застонал, умирая от унижения, когда его голова мелко закивала. — Признайте: вы хотите, чтобы эти солдаты Гидры выебли вас до бесчувствия. Сделайте это, и, я уверен, Козлов с готовностью вас обслужит. С губ Баки сорвался новый стон. Его пустая голодная дырка сжималась и разжималась, капая смазкой. Он зажмурился и снова кивнул. Просто хватит уже, ты, повёрнутый гидровский псих! И вот оно! Едва соображая, Баки замычал с членом Петрова во рту, содрогнувшись на грани экстаза от того, как его наполнило сзади. — О ком думаете, сержант? Не о вашем ли дорогом Капитане? Стив… простая мысль о нём всколыхнула что-то в груди, член в ответ дёрнулся, пролив новый ручеек предсемени. Баки распахнул глаза, всем телом закаменев, зная, что его реакция не укрылась от Лукина. Тот грубо расхохотался. — Ты действительно голоден до своего Капитана. Он знал, что ты такое? Он унизился до совокупления с тобой? На мгновение гнев одолел похоть, и Баки сумел повернуть голову, прорычав неестественным голосом: — П-пшёл ты… Лукин. Сти…Капитан Роджерс… никогда… никогда… — Он никогда не предаст доверие Стива. Даже став таким, не позволит пятнать Стивово имя. Даже если это было правдой. Пусть унижают, пусть натягивают его, как какую-то куклу, — Баки непроизвольно облизнулся от этой мысли, — но он никогда не даст ни малейшего шанса очернить Стива. — Возможно, отправим ему копию кинофильма «Как бравый сержант скатился до гидровской шлюхи». Неужели вы думаете, что он пришёл бы за вами, зная, в каком извращённом виде он фигурирает в ваших мыслях? — Н-нет! — выдохнул Баки, нарочно распахнув глаза будто в страхе, скрывая надежду. Правильно, ублюдок, отправь ему эту запись — дай Стиву знать, что я жив и я здесь. Он всё равно в конце концов пришёл бы за мной… Боже, да, Стив… кончай для меня… кончай в меня… — чувствуя, как длинный член Козлова всё быстрее скользит внутри взад и вперед, Баки сжался на нём и поплыл. С раздражённым ворчанием забытый Петров сгрёб Баки за волосы и вжал лицом себе в пах, но протест Баки растаял, едва он почувствовал, как тот близок. Если Лукин и говорил что-то ещё, Баки уже не слышал: после минутного просветления похоть навалилась с удвоенной силой, превратив его в жаждущее случки животное. Почти давясь от жадности он пропустил в рот уже влажный от его слюны ствол и заскользил по нему языком — быстрее… быстрее… быстрее!.. пока в горло не брызнуло горячим и терпким. Так хорошо, хорошо! Бля! Тело Баки ожило, напитываясь покалывающим удовольствием; словно всплеск холодной воды утолил жажду и остудил пылающий разум. Он чувствовал, как энергия щекочуще дотягивается до ран, и боль утихает. Достаточно. Он выпустил изо рта обмякающий член, и внезапно вернулась ясность. Он не хотел принимать от подонков ни каплей больше, чем ему нужно, и неважно, насколько это приятно. Но, весь дрожа от отголосков оргазма, он не успел оттолкнуть Козлова, чтобы слил вхолостую — тот вбился в последний раз и с хрипом вбрызнул в него горячую эйфорию. Лёгкая щекотка энергии превратилась в поток. Отлепившись от него, Баки с мычанием рухнул на четвереньки, сотрясаясь от распирающего удовольствия. Энергия волнами прокатывалась по телу, пока не начала собираться во рту. В дёснах запульсировало, и тяжело дышащий Баки невольно облизнулся, смакуя остатки семени. Язык зазудел под иголочками удовольствия, а затем его что-то царапнуло. Что за?.. Баки опасливо провёл языком по кромке зубов и вздрогнул — ровно в этот момент ноющие клыки с неслышным костяным скрипом слегка выдвинулись. Послышалось хриплое «moya ochered’», и перед Баки, отпихнув Петрова, возник третий охранник и ухватил за челюсть. Его стреноживали спущенные на лодыжки штаны, багровый хер торчал наготове. «Должно быть, феромоны всё ещё действуют», — шевельнулась на краю разума мысль, пока Баки колыхался в облаке неги. И пусть член перед носом вкусно пах, у Баки возникла идея получше. Прикрыв глаза, он соблазняюще приоткрыл распухшие губы, глядя на охранника из-под ресниц и надеясь, что мозги у того съехали набекрень, чтоб не заметить его сужающиеся зрачки. И впрямь, маленького шоу хватило, чтобы кретин выпятил челюсть и не задумываясь сунул свой хер Баки в рот. Баки нашёл отличное применение новым клыкам: с силой сжав челюсти, рванул головой в сторону. В лицо и рот плеснуло горячей кровью, охранник отпустил его с пронзительным визгом, который мог бы потягаться с сиреной воздушной тревоги. С диким рычанием выплюнув мерзкий орган, Баки сверкнул окровавленными клыками: — Так что, теперь вырастут два новых?! В камере начался бедлам: один охранник хрястнул дубинкой его по лицу, двое других поволокли истошно орущего Бесхуйного. Парой секунд позже, когда Баки проморгался от звёзд в глазах, дверь камеры с лязгом захлопнулась. Он бросился на дверь, целясь когтями в отступающего охранника, но узкий зазор между прутьями пропустил руку лишь до середины предплечья. Баки прокричал в спину трусам, бегущим к выходу: — Хотите сделать меня сильнее?! Отлично! БУДЕТ, ЧЕМ СРАЖАТЬСЯ С ВАМИ! Но у самой двери Лукин остановился и обернулся с опасно спокойным видом. — Решили вести себя как животное? Что ж, пусть будет по-вашему. — И он хлопнул по выключателю на стене, погрузив подвал в темноту.