Влияние ритуальных действий на вероятность

***

       Шаман лежал на постели бледный, губ и нижней части скул коснулась нездоровая синюшность, а на лбу и висках блестели крупные капельки пота. На обычно невозмутимом лице застыла гримаса боли и какой-то детской обиды, а дыхание было тяжелым и прерывистым. Паша беспокойно ходил туда-обратно по комнате и пытался дозвониться до Ромы, которого буквально час назад отвез на вокзал и посадил на ранний поезд. Ионин сидел рядом с больным на кровати, и беспокойство в нем выдавало только то, что он чаще необходимого касался ладонью влажного и искаженного болью, но точно не горячего, лба. А может, он так давал понять, что он рядом и никуда не уйдет, кто их знает?        Даня и Саша, не до конца проснувшиеся и испуганные, жались в угол и пытались не издавать никаких звуков, чтобы их не выставили куда подальше не путаться под ногами. — Рома, да когда бы он со своими духами поругался? Он даже в неофитстве не позволял себе глупостей вроде неуважения… Ну не говори ты ерунды. Может, полез куда-то, куда пока не по силам было. Интересно чего стало? Да откуда же я знаю, куда залезть ему не по силам?! Мог бы спросить — спросил бы, так ведь он и дышит-то кое-как! — Паша вдруг замолчал, раздраженно отбросил трубку и уселся прямо на пол. — Сеть пропала.       Ионин еще раз коснулся лба, встал и направился к выходу из комнаты: — Он не камлал. Серьги наверняка на месте. Он вообще, скорей всего, с кровати не вставал, но надо проверить…       Паша потер основаниями ладоней усталые покрасневшие глаза давно не высыпавшегося человека и, чтобы хоть что-то делать, спросил: — Вам ничего не говорил?       Гальянов пожал плечами. Все их разговоры были полны сложных теоретических противоречий, но ни на одно из этих теоретических противоречий не было таким, что бы не сводилось к авторитетному «какая разница, как оно не логично в теории, если я уже делал на практике и получилось». Так, спортивные споры ради споров.       Даня призадумался. Они вообще, кажется, ни разу не обсуждали ничего, что касалось бы цели их с Сашей визита. Так, мимоходом, в порядке общего бреда… — Ну, последний раз мы обсуждали, нужно ли в болоньезе обязательно класть свежий тимьян, если не любишь тимьян, и остается ли болоньезе без свежего тимьяна болоньезе или превращается в макарошки с зажаркой… И что-то про рыбок-петушков. А нет, про рыбок-петушков приснилось, кажется. Не помню.       Паша неожиданно заинтересованно вскинул на него взгляд: — Приснилось или намеренно приснилось? — В каком смысле? — Ну, обыкновенный сон или он приходил как сноходец? Даня отчаянно попытался вспомнить, но резкое и стрессовое пробуждение не оставило в его голове ничего, кроме смутных реминисценций. Паше этого, кажется, хватило. Он взбодрился, подскочил с пола: — Так, ну хоть что-то. Будем камлать, будем смотреть. Не наш профиль, конечно, это больше Коля… Ну да чего теперь. Он указал пальцем на Гальянова: — Ты идешь со мной.       Тот неуместно заартачился, но получил от недоумевающего Дани локтем под ребра и грустно, как ослик на веревочке, побрел в сторону Паши. Тот же, проигнорировав явное недовольство, проинструктировал Даню, как смотреть за пострадавшим от неведомой хвори, и умчался, утащив за собой Гальянова и последние крупицы Даниного желания что-то осмыслять. Он просто сел на краешек кровати и зачем-то, как недавно Ионин, прикоснулся пальцами ко влажному лбу. — Вот тебе и третье свидание, шаман Николай. ***       Время, казалось, тянулось бесконечно, а прошло быстро. Даня несколько раз вытер полотенцем болезненно напряженный лоб, поразглагольствовал на успокаивающую тему «что мы будем делать, когда ты передумаешь умирать и встанешь» (не столько потому что думал, что его слышат, сколько для успокоения себя), загуглил наблюдаемые симптомы и с огромной тяжестью на душе был вынужден диагностировать некий смертельный спидорак. Однако смертельность предполагаемого спидорака была подвергнута сомнению, когда у больного как-то резко, а поэтому заметно, выровнялось дыхание.       Даня аккуратно, будто боясь спугнуть предполагаемые улучшения, наклонился к самому лицу и увидел, что челюсти уже не сомкнуты, а складочка между бровей расслабилась, да и вообще… Складывалось впечатление, что шаман просто спит. Да, беспокойным и лихорадочным сном больного человека, но именно спит, а не валяется в бессознанке. Все больше и больше стягивающийся последние три часа узел в Данином животе не то чтобы пропал, но будто бы ослаб и позволил впервые вдохнуть полной грудью. Он еще раз промокнул полотенцем мокрый лоб, провел, едва касаясь, пальцем по все еще серой, но уже не пугающей мёртвенной бледностью, щеке и решился оставить свой пост, чтобы… Он даже и не знал, идет рассказывать или спрашивать, но что-то произошло и это следовало с кем-то обсудить.        Он вышел из комнаты и тихонько прикрыл за собой дверь. В кухне что-то неопределенно дзынькнуло. Даня пошел на звук, но застал там не как ожидал, всех троих за какими-нибудь активными действиями по спасению утопающего, а только Гальянова. Тот огромными жадными глотками пил воду прямо из кувшина, а когда услышал шаги, вздрогнул, поперхнулся и долго откашливался. Выглядел Саша очень… не очень. Взъерошенный, зрачки шириной с радужку. — Ебать это все пассатижами, Дань… — Гальянов откашлялся, отдышался и снова припал к кувшину. — А где все? И чего у вас там такое? — Сворачивают там… Связной центр с потусторонним свой, пиздец. — Расскажи нормально! А там Николаю кажется получше стало… — Рад, но как-то не от всей души… Ты, блин, не забывай, что это тебе не бар «Голубая лагуна», а клуб по другим интересам! Они тут знаешь чего? Они тут реально с духами пляшут. Да хер бы с ними с плясками, ты видел, как два шамана дохуя активно не соглашаются по какому-то вопросику с духами? Я видел, и оно мне нахуй не надо.       Даня напрягся. Из всего Сашиного монолога, в котором было больше эмоций, чем фактов, он понял только то, что камлание прошло не гладко. Но он же видел, что улучшения есть, и заметные же улучшения. К счастью, «сворачивание центра связи с потусторонним» завершилось достаточно быстро, и в кухню вошел Паша. Тоже всклоченный, вымотанный, но скорее удовлетворенный, чем нет. Он внимательно посмотрел на Даню: — А, виновник торжества уже здесь, замечательно. Пойдем-ка во двор, есть дело. И как там? .— Паша неопределенно махнул головой в сторону комнатки, где то ли спал, то ли не спал шаман Николай. — Да вроде получше, будто бы спит. — Хорошо, и должно быть получше. — А почему «виновник торжества»? — Ну а кого эта курица-наседка так опекал, что полез куда не надо? Сейчас вот и пойдем, будешь объяснять духам, что ничего такого вы не имели в виду, и просить, чтобы завязывали с воспитательными мерами. — Слушай, так ведь я не умею… Не знаю как. — А вот духи считают, что ты симулируешь, а вовсе никакая не невинная институтка. Пойдем давай… Только штаны надень, знакомство же, как-никак.       Даня, осмысливший свою очень эпизодическую одетость, которую игнорировал последние несколько часов, задумчиво почесал голую коленку стопой второй ноги и действительно пошел одеваться. В кухне остались только Паша, Гальянов и неловкая тишина. Гальянов решил было проявить всю тактичность своей натуры и оставить шамана с неловкой тишиной наедине, пусть лобызаются в десна, а у него дела, но был пойман в дверном проеме широким жестом руки: — Что, совсем тяжко? Надо было, конечно, как-то помягче для первого раза… — Ты сейчас про ваши шаманские свистопляски или?.. — Гальянов многозначительно поиграл бровями. — Потому что правильный ответ везде «да». Можно было и помягче для первого раза.       Пока шаман Павел несимметрично пунцовел пятнами и зарекался разговаривать с этим…с этим вот этим по-человечески, Саша поднырнул под его рукой и радостно скрылся из вида.