Два года назад, сентябрь
Ли прикрывает глаза в надежде хоть немного поспать. Сегодняшняя ночь спокойнее предыдущих: Хёнджин держится, мирно сопит, и днём он почти не говорил о мольберте, который уже порядком достал старшего. Его состояние, безусловно, оставляет желать лучшего. До сих пор недостаточно эффективная борьба с галлюцинациями причиняла вред обоим, она сдавливала горло так сильно, что если бы весь мир состоял только из кислорода, они бы всё равно задохнулись. От этого удушья не было ни возможности, ни желания убежать. Минхо давно потерял веру в будущее их отношений, а Хёнджин. Собственно, в нём и была причина. Нож в хрупких руках блестел, отражая свет ночных фонарей, что просачивался сквозь тонкие занавески. Каким образом всё дошло до этого — хотелось бы знать. Но всё было как в тумане, Ли даже не успел дотянуться до прикроватной тумбочки, чтобы наполнить комнату светом. Единственным источником видимости было лезвие, плотно прилегающее к его шее. Холод от стали вызывал мурашки, и Минхо невольно поежился, стараясь производить не слишком много движений и шума. Он прислушивался к неровному дыханию напротив и пытался понять, что в такой ситуации лучше всего предпринять. – Хёнджин, убери нож. Тебе снова кажется. Минхо всмотрелся в тёмный силуэт, который слегка дёрнулся, будто на это короткое мгновение осознавая, что делает. Но Минхо лишь показалось. – Хёнджин, пожалуйста. Убери. Нож. – Чтобы ты снова причинил мне боль? Так это теперь работает? Или ты думал, я слабак, не смогу тебе ответить? Я сделаю тебе хуже. В двадцать тысяч раз хуже. Парень дрожал всем телом, но так старательно прижимал лезвие к чужой шее, что можно было позавидовать. Минхо думал только о том, что решительность подобного рода не помешала бы в борьбе с чёртовыми наркотиками. Даже в этом случае, Хёнджин вряд ли бы изменился. – Я тебя не трогал, идиот. Это галлюцинации. Твою мать, почему я должен объяснять тебе то, что ты и так знаешь? Отойди от меня, пока я действительно не сделал тебе больно. Хвана диалог с каждой секундой всё больше забавлял. В этом он находил утешение, иронию, самообман и чёрт его знает что ещё. Но самое главное было то, что Ли беспомощен. Он сильно любит свою жизнь, поэтому опрометчивые поступки не про него. Ли обдумает — Ли решит. А ведь эта ночь могла стать небольшим островком спокойствия в бесконечном и опасном океане бушующих чувств. Но чем больше Хёнджин говорил, тем быстрее Минхо понимал, что продолжал допускать ошибку за ошибкой. И терпение, закованное в самую прочную броню, трескалось. Всё случилось молниеносно, Минхо хотел это забыть, поэтому был тем, кто закончил игру победителем. Хёнджин же избрал совершенно другую стратегию: когда нож почти оказался в чужих руках, он полоснул им по своему запястью, заливаясь смехом и полностью теряя над собой контроль. Перед собой он видел самое настоящее чудовище, и первобытные, дикие инстинкты двигали им намного чаще, чем человеческие качества. Если от его души и осталось что-то, то оно явно было слишком глубоко. Не достучаться. – Ты… – Минхо откинул нож в сторону, убедившись, что тот отлетел достаточно далеко, – дьявол! Что за спектакль ты устроил, Хёнджин? Думаешь, мне недостаточно того, что я нянчусь здесь с тобой? Как ты думаешь, по какой причине я всё ещё не прекращаю стараться? Отвечай мне! Хёнджин моргнул, метнув наполненный неприкрытым безумием взгляд. Аккуратно наклонил голову к своему плечу, наблюдая, как из запястья лилась кровь. В части разума, которая по-прежнему отвечала за адекватность, промелькнула мысль, что до утра он не доживёт. Невменяемость твердила, что это пустяк. Поэтому Хван оттолкнул Ли и, воспользовавшись выигранным временем, отошёл к окну. Губы растянулись в улыбке, но прочитать по ней можно было только отчаяние. За какие-то доли секунды Минхо понял, что произойдёт дальше. Но не успел ничего предпринять: стекло звонко рассыпалось на пол спальни, царапая бледную кожу. Вся рука Хёнджина была покрыта осколками, что с большим удовольствием «пожирали» человеческую плоть. – Оставайся на месте. Даже не думай подходить. Минхо сглотнул, но решил послушаться. Страшно не было, было противно. Так выглядит попытка самоубийства, или он плохо читал книги по психологии? Что если он всё делал плохо, и поэтому сейчас это лишь результаты принятых решений? Разницы особой не было. Хёнджин своим поступком был удовлетворён, и для человека в его состоянии этого было достаточно, чтобы продолжать пересекать границы дозволенного. Ему казалось, что осколки слабо его любят. Недостаточно. Боль из-за них была сильной, но назвать это любовью — безумие, бред, абсурд, какая-то необъяснимая нелепость. Поэтому Хёнджин в мясо стирал собственные руки, сдирая с себя ненавистную кожу, словно избавляясь от чего-то лишнего. Минхо ощутил, как его ноги стали ватными. Наблюдать или закрыть глаза — это выбор, и он продолжал смотреть. Мысль о том, как далеко может зайти Хван, проникала глубже и заставляла игнорировать рвотный рефлекс. Только бы не спустить с него глаз. Чем он вообще думает? А почему бездействуешь ты? Как от звона колокола Ли пришёл в себя и, обгоняя любые человеческие возможности, приблизился к Хёнджину, выхватив ненавистные осколки и впечатав парня в стену. Тот мгновенно почувствовал настоящий ужас, который разбудил в нём здравый смысл. – Минхо, это больно! – Правда? Давай сделаю ещё больнее? – руки коснулись чужой спины, хватаясь за края футболки и разрывая её на мелкие кусочки. Сквозь стоны мольбы и, кажется, даже какие-то сверхчеловеческие обещания, Минхо крепко сжал бёдра Хёнджина, вызвав у него крик и приступ паники, – не нравится? Что ж, мне плевать.Настоящее время
Феликс просидел около больничной кровати без малого целую ночь. Беспокойство ни на минуту не покидало его, от чего он метался из стороны в сторону. Почти на другом конце города Чан пытается убедить полицию в невиновности Минхо, но его не слушают, ведь Ли только вчера покинул здание суда. Пусть и отпустили его чистым. Кристоферу не нравится, что его ни во что не ставят. Ему говорят представить доказательства, то, что подкрепило бы его слова. Сделало их более значимыми. В стенах этой комнаты Хёнджин борется — так казалось Феликсу — за жизнь, совершенно не подозревая, что где-то на этаж ниже с небольшим, но глубоким, ранением в бедре лежит его парень. И они оба не имеют ни малейшего понятия, через что прошли ради друг друга. Если бы только не перестали слушать и слышать то, что сами говорили. Через пять минут Феликс сорвётся с места, тревога накроет его с головой, и он, преодолевая дрожь по всему телу, откажется принимать произошедшее. Не решится позвонить Чанбину, чтобы тот приглядел за остальными, потому что кроме него больше некому. Феликс теряет последние ниточки, ведущие к Хёнджину. Рождённые под одной звездой, навечно связанные необъяснимыми силами Вселенной. Красная нить рвётся. Феликсу невыносимо больно. Врачи стараются сделать всё, чтобы дальше он ничего не видел. Уводят его из палаты, крепко держат за плечи, пока Ли всеми силами пытается вырваться. Он сжимает кулаки, с криками колотит чужую грудь, пока ему позволяют. Феликс давится слезами, почти обмякает в незнакомых руках, и в этот момент его окутывает тепло. Кто-то ласково касается его талии, удерживая от падения. Кто-то, чьи руки неподдельно дрожат, потому что он на грани того, чтобы сорваться вместе с Ли. – М… – Феликс поджимает губы, делает глубокий вдох и, размыкая их, выдыхает, – Минхо… хён… это… – Я знаю. Мне жаль. На самом деле Минхо ни черта не жаль. Его буквально рвёт изнутри, на лоскутки, как испорченную ткань. Опоздал? Где-то ошибся? Получается, всё, что делал, зря? Минхо тошно от собственной опрометчивости. Как только можно было быть таким наивным. Его упрямство не стоило и гроша. Теперь точно не стоило. Он обнимает Феликса, наверное, с той же силой, с которой готовился обнять Хёнджина. Не дотерпел. Погнался за призрачной удачей, убив человека. Вышло даже так, что обоих. И что делать теперь он не знает. Хотя нет. Минхо попытается спасти Чана. – Феликс, послушай, – Ли отстраняется от младшего, смотря ему прямо в глаза, – у сложившейся ситуации с самого начала было два исхода. Один уже случился, но второй повернуть я ещё успеваю, – он делает паузу, будто пытается уловить, по меньшей мере, понимание, – от меня живого ничего не осталось. Я хочу помочь Чану, у которого есть шанс на лучшую жизнь. Простите, что втянул вас в это. Феликс мотает головой. На первый взгляд, кажется разумным отпустить Минхо, ведь действительно только он может подвести это всё к финалу. Закончить, в конце концов, эту историю. Но Феликс медлит. Он не хочет обманывать себя, а значит никогда не сможет принять то, что Ли уйдёт вслед за Хёнджином, пусть и иным путём. Немыслимо. – Я верю в Бан Чана. И тебе советую. Хватит уже с нас потерь… умоляю, хватит. Он отводит стеклянный взгляд в сторону, пытаясь совладать с эмоциями. Но снова плачет. У Феликса рана глубже, чем у других. Она вспорола душу, вывернула её наизнанку и теперь коварно хихикала на его страдания. Такое не заживает. – Я… только что потерял часть себя, Минхо. Не тебе говорить, что от тебя живого ничего не осталось. Ясно? Не тебе.