Cherry

– Сколько я спал? – Хёнджин медленно поворачивает голову в сторону сидящего рядом мужчины, пытается улыбнуться. Это причиняет боль, и он тут же оставляет все попытки казаться лучше. Пора бы ему забыться, отпустить и больше не пытаться. Но Хёнджин так не умеет. У Минхо же на лице написано, как его всё это достало. Возможно, выехать ночью на трассу и дать Хвану почувствовать свежесть лесного воздуха, дыхание смерти и резкий, едкий запах стёртых шин было не лучшей идеей, но к чёрту предрассудки. Случилось ровно то, что должно было случиться. Ли очень повезло, что он амбидекстр, маловероятно, что левой рукой он сможет пользоваться как прежде. – Сутки, – парень опускает глаза, всматриваясь в циферблат наручных часов. Подтверждает сказанное и кивает. Но, поднимая взгляд, сталкивается с чужими слезами. Они льются бесконтрольно и, кажется, способны ещё пробудить что-то живое в самом Минхо. Естественно, ничего он не скажет. – Хён, умоляю… никогда больше так не делай. Всё что угодно проси, но не делай. – Слезь с иглы. Минхо встаёт с края кровати и задумчиво подходит к окну, попутно стаскивая со стола сигареты. Сжимает в руке до хруста пачки, но не поворачивается. Не хочет его видеть. – Ты же знаешь, я… – Пустые обещания, Хёнджин-а, никогда не приводят к чему-то стоящему, – пальцы ослабляют хватку, и пачка летит в мусорное ведро, – я ненавижу каждую частицу себя за то, что когда-то тебя полюбил. – Минхо, пожалуйста, – Хёнджин приподнимается на локтях, впивается пальцами в простынь, выдыхает от боли в спине, но так уверенно смотрит на чужие плечи. Мол, смотри, я здоров. Я ещё чего-то стою, – не говори так. Мне же лучше. Ли усмехается. Лучше? Действительно, предыдущие два месяца кое-кто пытался найти хорошее решение проблемы, пока другой твердил, что наркотики открыли ему истину. Конечно, Минхо воспринимал это как бред, ведь Хёнджин болен, но как же противно было слышать подобное в ответ на свои старания. Поэтому сейчас никакие слова и действия веса не имели. Оставалось только с горечью наблюдать, как родной человек стирает себя подчистую. – Есть только два варианта: либо ты убьёшь себя этим дерьмом, либо я придушу тебя голыми руками, – Ли поворачивается к не на шутку перепуганному парню, который инстинктивно сжимался в изголовье кровати, – что, страшно? В коем-то веке. Минхо убеждён, что было бы намного проще, если бы Хван боялся себя. Боялся того, что делает с собой, что говорит и что чувствует. Но его разум просыпался только в экстремальных ситуациях, когда жизнь слишком близко стояла к смерти, звала её сестрой, тянулась всеми силами, видимо, пытаясь породниться. Смерть была не в восторге от такого поведения, но ей ничего не оставалось, кроме как наигранно улыбаться. Я ведь знаю, что ты придёшь ко мне, сестрица. Ты всегда это делаешь. – Минхо… ты правда меня ненавидишь? – Да. – Может, тогда… лучше для нас обоих… расстаться? Старший выгнул бровь, давясь желанием покрепче сжать тонкую шею в своих руках. Он начинал пугать самого себя, ведь прежде причинить боль Хёнджину казалось немыслимым. – Так решаешь проблему? Это «спасибо» за всё, что я для тебя сделал? – Минхо, я… Его прерывают поднятой вверх ладонью, на что Хван послушно замолкает. – Не утруждайся. И в эту же секунду Ли скрывается за дверью, забирая со стола ключи от своей квартиры, которую так и не продал. Видимо, чутьё подсказывало такой исход событий. Боль казалась привычной, поэтому терять… да, и правда, было нечего и некого.

Настоящее время

Прикасаться к этому телу совершенно не хотелось, обстоятельства вынудили Джонатана заниматься грязной работой, которую он терпеть не мог. Надев перчатки, мужчина приблизился к исхудавшему телу, надеясь, что оно самостоятельно отойдёт в мир иной, ведь причин сопротивляться не осталось. Какой смысл в борьбе находил Хёнджин — можно было только гадать, но стремление, что ещё пару минут назад звалось отчаянием, нельзя было описать простыми словами. И как же сильно это бесило Джона. До чернеющих пятен перед глазами. Он потёр переносицу, сделал пару глубоких вдохов и выдохов, снова открыл глаза и оттянул перчатки, резинка которых звонко ударилась о кожу. Сохранять спокойствие, чтобы всё сделать предельно детально и аккуратно, с каждой минутой становилось всё труднее. Джонатана радовало лишь одно: Кристофер так часто звонил ему в надежде, что на том конце провода ответят, что невозможно было не похвалить самого себя. Элисон испортила ему часть плана касательно Хёнджина, потому что девушка что-то в нём увидела, но на цель полностью она повлиять не смогла. Ньюман тешил своё самолюбие страданиями того, из-за кого однажды ему пришлось выкручиваться и несколько лет сидеть молча, как послушный мальчик, чтобы полиция не дай бог не заметила чего-то подозрительного. Подошло время Кристоферу платить по счетам. Руки Хёнджина дрожали — парень приходил в себя постепенно, с невероятным трудом, но всё равно был близок к тому, чтобы снова стать живым. Джонатан молча наблюдал за этой картиной, поскольку посчитал, что гораздо приятнее будет убивать его в сознании. Чтобы всё, что он смог бы увидеть перед очередной, но уже настоящей смертью, — это лицо человека, которому доверился. Собственно, разве не так было с Ли Минхо? Кажется, Хёнджина жизнь ничему не научила. Безусловно доверять красивым мужчинам, ещё хуже — влюбляться в них, а потом рушить тщательно выстроенную башню. И всегда причина будет только в нём. Не наркотики, так что-то другое. Страх сковывает тело, потому что Хван чувствует, что просыпаться нельзя. Но другая его часть твердит обратное: нужно. Прямо сейчас. Ты можешь себя спасти. Сделай хоть что-то, чтобы он вернулся. И Хёнджин делает. Хватается за красную нить между ним и Минхо, тянет на себя, даже если та не поддаётся. Он что-то шепчет, что-то неразборчивое, немного неловкое и, наверное, такое необходимое сейчас. Приди и спаси меня. Я клянусь сделать всё по-другому в этот раз. Клянёшься? Ха. Джонатан подносит костяшки пальцев к губам, немного царапает их зубами, но как только замечает мутный, расфокусированный взгляд, берёт себя в руки. Месть для него всё ещё на первом месте, и, по его мнению, это единственное, что принесёт облегчение. Он не сможет жить свободно, не причинив боль Чану. – Не ожидал от тебя, – мужчина приблизился к койке, наклонившись непозволительно близко. Хвана невольно затрясло, – очаровательно, ты так боишься, хотя я думал, ни черта не соображаешь и любишь совершать одинаковые ошибки. Всё же Элисон была права: в тебе что-то есть. Крупицей разума это не назовёшь, конечно… Дальше Хёнджин не слушал. Джонатан нарушил его личное пространство, превратил в пыль, стёр на глазах и, казалось, совершенно не жалел об этом. Хёнджину от такого плохо, до подступающей к горлу тошноты, не хочется подпускать кого-то так близко. Чувствовать чужое тепло, слышать чужое дыхание, а эти руки, зачем-то касающиеся его плеч — противно. Всё это противно. – Пустите, пожалуйста, – парень дёргается, на что получает ещё более сильную хватку. Жмурится не столько от боли, сколько от прикосновений. Мерзких, грязных прикосновений, потому что его тело может трогать только один человек, – прошу вас. – Я бы поиграл с тобой, но время для меня непозволительная роскошь, – Джонатан касается чужого лба сквозь перчатку, очерчивая небольшой шрам, – откуда он? А на разговоры время у него есть, так получается? Хёнджин хмурится, но мгновенная реакция организма заставляет снова расслабиться. Да, доктор Ньюман хороший хирург, но прежде он не спрашивал про шрам. Помнит ли вообще парень, когда и как его заработал? Вряд ли. – Ладно, не отвечай, – Джонатан отстранился, сосредоточенно оглядев медицинские инструменты на специальном металлическом столике, – тебя спасла любопытная француженка… Элисон. – …должен признать, у неё отлично получилось сыграть свою роль, но жаль, что такую короткую. Разгребать это твоему парню, а мне нужно завершить начатое, – мужчина потянулся к ампуле и, убедившись, что она подходит, вставил иглу. – За что вы мстите? – О, так ты догадался, – Джонатан, не теряя ни одной драгоценной секунды, снова приблизился к Хёнджину, заставив того задержать дыхание, – ничего необычного. Детские обиды. Игла проникает в вену резко, хоть мужчина и аккуратен. Хван вскрикивает, невольно цепляется за чужое плечо свободной рукой, которая и без того была ослабленной. Джонатану подобное льстит. Оказывается, приятно ощущать на себе чужие прикосновения, молящие о пощаде. Такая власть даётся не каждому, поэтому пользоваться ею нужно с удовольствием. – Тебе нужно расслабиться, – шепчет на ухо, вызывая у Хёнджина слёзы. Он так невыносимо близко, что боль в руке абсолютно не ощущается, хочется лишь оттолкнуть от себя, прекратить эту мучительную близость, – так будет проще умирать, поверь мне. Глаза Хёнджина закатываются, хотя он непривычно настойчиво борется за то, чтобы остаться в сознании. От самого себя противно, что он так крепко сжимает плечо человека, к которому испытывает неприязнь. Находиться рядом с которым мерзко. И почему-то хочется верить в чудо. Наверное, это последняя надежда. И если бы можно было загадать желание, чёрт с этой жизнью, Хёнджину бы просто увидеть Минхо. Даже если через секунду он умрёт. Влюбиться настолько сильно было опасной затеей, но в большинстве случаев человек не властен над своими эмоциями. Хван это понимал и, возможно, как раз поэтому не стал оказывать сопротивление. Минхо никогда не давил на него, не заставлял делать что-то против воли, разве что, когда настаивал пройти реабилитацию. Сейчас Хёнджин понимает, что по-детски глупо было отнекиваться и находить себе оправдания. Наркотики выводят меня на свет. Заставляют жить, как ты не поймёшь? А Минхо не понимал, потому что Хёнджин обманывал сам себя. Зависимость — это всё, что осталось между ними. Хуже любого ножа она проникала так глубоко, разрезая плоть, что трудно было остаться нетронутым. Раны нужно было залечивать, поэтому Ли ушёл? Поэтому сейчас он не здесь? Не спасёт, не разорвёт этот порочный круг? Как же нестерпимо больно было осознавать, что он остался один. По собственной вине, хотя так хотелось, чтобы ему просто сказали «забей, образуется». Я всё равно люблю тебя. – Хёнджин-а, я действительно люблю тебя, – Минхо улыбается, и парень не может понять от алкоголя это, или ему просто мерещится. – Ты чего это? Так внезапно, – блондин старается улыбаться в ответ, хотя всё ещё с подозрением реагирует на признание. Оно непривычно, пусть и приятно. Ли не отвечает. Не знает, что сказать, к тому же, больше и нечего. Для него этого достаточно. Даже если так будет не всегда.