Cherry

Тишина заглушала любые звуки, доносящиеся с улицы. Палата Хёнджина находилась около небольшого сада — по словам давно работающих здесь сотрудников бывшая хозяйка наркологического диспансера часто сравнивала это заведение с психиатрической клиникой и хотела, чтобы пациентам здесь было уютно даже в самые сложные для них времена, ведь каждому нужна была помощь, а не жёсткая терапия. Тем не менее, ни шелеста листьев, ни громких разговоров — ничего. Хёнджин слышал лишь тишину, или, по крайней мере, ему казалось, что он её слышал. Разум был где-то за пределами человеческого мира, он существовал отдельно от тела, и состояние ухудшалось с каждой минутой. Героин казался детской игрушкой по сравнению с тем, что с его сознанием творила неизвестность. Инстинктивно пальцы цеплялись за простынь, Хван действительно несколько раз пытался очнуться, но глаза не открывались, а остальные части тела не поддавались никаким командам, поскольку мозг не мог контролировать происходящее. Управлять своей медленно гаснущей жизнью становилось всё труднее. В такие моменты от сознания не ускользают лишь приятные воспоминания, наполненные теплом и людьми, ради которых ты готов пойти на всё. Хёнджин видит всех по очереди. Сначала трудный, граничащий с невозможным, период дебюта, там же жёсткий Чан, требующий от группы максимального усердия, чтобы задать нужный уровень. Только сейчас Хёнджин понимает, что всё это было сделано ради облегчения дальнейшего пути. Никто не знал, каково быть тем, кого фанаты с большим желанием и трепетом ждут на сцене. И когда ты входишь, софиты не ослепляют тебя — они подсвечивают твой талант. Ты — звезда, которая ни при каких обстоятельствах не должна погаснуть. Затем он видит Феликса. Ближе, чем кого-либо ещё. Маленький, на вид хрупкий, парень подарил Хёнджину самые яркие воспоминания, каждый раз поражая своей находчивостью и умением настоять на своём. За всем этим скрывался несравненный оптимизм, подкреплённый тем, что Ёнбок знал его как свои пять пальцев. К тому же, именно Феликс оставался на стороне Хёнджина, когда тем двигали эмоции, заставляя предлагать до одури безумные идеи. Темнота вокруг Хвана становилась невыносимо густой, некогда светлые воспоминания начали проноситься в голове лишь обрывками. Хёнджин видел всех, но зацепиться больше ни за кого не смог. От отчаяния он кричал — тишина поглощала любой неугодный звук, и громкий крик превращался в немой. Всё ещё очень бесил тот факт, что парень ничего не понимал. А когда пытался, в голову вонзались десятки игл, будто она была закована в терновый венец. От этой боли окружающая действительность стала бессмысленной. Руки непроизвольно тянулись куда-то в пустоту, пытаясь ухватиться то ли за остатки разума, то ли за самое дорогое. За Ли Минхо.

Три месяца назад

Поиски виноватых, как предполагается, отнимают силы, а если они ещё и безрезультатны, то становятся триггером для того, кто вложил столько времени и ресурсов. Цель не оправдала ожиданий. У Минхо в запасе не так много терпения. Но, чёрт возьми, цель не оправдала ожиданий. Звенья произошедших в ноябре событий никак не собирались в одну цепочку, они попросту не скреплялись между собой. В последний момент Ли подумал о безнадёжности ситуации и послал все свои попытки далеко и надолго. Через месяц их ожидает громкий камбэк, и он просто надеется, что до этого времени с Хёнджином всё будет в порядке. Никаких таблеток, «волшебной пыльцы» или ненавистных шприцов — Минхо позаботился о том, чтобы его парень не совершал больше подобных ошибок. Хван ошибками своё новое увлечение не считал. Слезть с героина — большой и долгий труд, к которому он не был готов. В конце концов, наркотики помогали хоть на мгновение стать частью мира, в котором тебя любят и ждут. В котором ты нужен. Минхо пытался исправиться, честное слово, весь декабрь и январь он провёл рядом с Хёнджином, выполняя все его прихоти, кроме «достать немного волшебного снадобья». Но Хёнджина ломало, и с каждым днём его состояние становилось невыносимым для обоих. Ли начал чаще срываться. Однажды он даже замахнулся, но сместил свой гнев на кружку, отправив ту в вынужденный полёт до самого коридора. – О, – Хван качнулся на стуле, выдавив удивление, – ты чертовски зол. – Я делал для тебя всё. Мне нет нужды перечислять это, – Минхо наклонился к парню через столешницу, в его глазах плясали искорки гнева, – я даже дом, мать его, на твоё усмотрение выбрал. Ты свой мольберт потерял, а казалось, что рассудок. Нет, мне до сих пор так кажется. Ты свихнулся, Хёнджин. Я тебя не узнаю. Блондин усмехнулся, не думая отстраняться от такого Минхо. Не впервые он сталкивался с его гневом, но впервые не видел в родных глазах любви. Да и чёрт с ней. – А мне кажется, в этом даже есть смысл. Мы снова на одной волне, – Хёнджин улыбается, давя горечь произнесённых слов, – я-то тебя уже долгое время не узнаю. Знал ли я тебя вообще, Минхо-хён? Зачем ты согласился со мной встречаться? По мне так самое время сознаться во всём. – Ты не в себе. Хван кивнул, медленно отстранившись и чуть было не упав со стула, но вовремя удержался пальцами за край столешницы. Он принимает, что его сумасшествие — повод сейчас закрыть тему и больше никогда её не поднимать. Но принимает не значит одобряет. – Зато ты всегда в себе. Вот и спрашиваю тебя, как самого разумного в этой комнате. Ты отказал мне в сентябре, согласился спустя какие-то два месяца. И эти почти три года я жил с тобой как в аду, – Хёнджин прикусывает губу, в попытке удержать слёзы в их положенном месте. Удивительно, как хорошо он чувствует обычные эмоции, будучи человеком на игле, – напрашивается вопрос: зачем? У Минхо ответа нет. Да и не то чтобы такие разговоры — их первый опыт. Просто воспоминания накатывают как волны, стремительно погружая в бесконечные воды, заставляя коснуться дна. И, в конечном итоге, задохнуться. Сейчас Хван, наконец, играет против правил. Этого Ли от него и хотел. Адреналина в их отношениях было достаточно: оба собственники, оба ревнивые до мозга костей и оба не любят, когда ими командуют. Только Хёнджину всегда было проще найти компромисс, а Минхо наслаждался каждой ситуацией, что выбивала из колеи. Для него это прогресс, личный рост, которого иными способами не достичь. Ссориться Хёнджин не боялся, но особо не любил. В некоторых случаях он был даже жёстче Минхо, пока тот старался почаще выпускать свою мягкую сторону, так редко выходящую наружу, но при этом существующую. И, более того, она была истинным сердцем Ли: тёплой, внимательной и любящей. Минхо никогда бы не стал винить Хёнджина в том, что тот её не разглядел, просто так сложились обстоятельства, и им обоим стало больно. – Спрашиваешь «зачем»? Хочешь услышать правду? Что ж, я тебя с ней познакомлю, – Минхо грубо берёт парня за локоть и ведёт ко входной двери. – Очередная утомительная экскурсия по закромам твоей памяти? – Заткнись. Хван прикрывает глаза, довольствуясь мнимым спокойствием, пока сердце бешено колотится внутри, разрывая грудную клетку. Безусловно, это страшно, но он же наркоман? А таким положено ничего не бояться. Когда Хёнджин приоткрывает рот в попытке вдохнуть, холодный воздух врывается в лёгкие, и вместо вдоха получается кашель. Судорожно хватаясь за ближайший источник жизни, Хван крепко сжимает рукава свитера Минхо, впиваясь в мягкую ткань ногтями. Такое отчаяние накрывает его постоянно — и оно же доказывает, что тот совсем не готов умирать, хотя вечно строит из себя обратное. – Видишь, бодрит, – несмотря на язвительный комментарий, Минхо обнимает парня за плечи одной рукой, поглаживая лопатки, чтобы он, наконец, успокоился. – Почему… ты вывел меня на улицу? Я… так долго сюда не выходил без особой надобности… Минхо? – Хёнджин сморгнул слёзы, вызванные в приступе кашля, и поднял глаза на старшего. Чужой взгляд был устремлён куда-то далеко, и, вероятно, не просто так. – Садись в машину, – Ли подтолкнул блондина к автомобилю и заметил, что тот еле стоял на ногах. Жалкое зрелище, но он не скажет об этом вслух, – около меня садись. И пристегнись. Хёнджин нехотя потянулся к ручке двери, пока его как током не ударило. Он не знал, что задумал Минхо, но и не помнил, чтобы ему когда-либо было настолько страшно. Перед тем, как сесть в машину, он обернулся ещё раз. – Минхо… ты ведь не сделаешь ничего ужасного, правда? – Хуже уже не будет.