Два года назад
Спустя неделю огромных усилий врачей, Хёнджина выписали из больницы, заверив, что такой передоз, будучи первым, не способен навредить его организму, но лучше бы за ним кто-то присмотрел. В коридоре стоял только Чан, поэтому мужчина, занимающийся здоровьем Хвана всё это время, смотрел прямо на него. Чану оставалось лишь кивнуть. Врач, убедившись, что рекомендация была взята во внимание, удалился по своим рабочим делам, оставляя двоих стоять посередине коридора. – Как ты себя чувствуешь? – старший наклонился к Хёнджину. Это смотрелось немного забавно, на что Хван улыбнулся, – значит, лучше. Я отвезу тебя домой. От последнего слова у Хёнджина всё похолодело внутри. Перед глазами возникли до боли чёткие образы сгоревшего мольберта, разорванные листки бумаги и фигура, от гнева которой хотелось спрятаться в самой вязкой тьме. Пустота, в сравнении со злостью Минхо, казалась дружественным бризом, пришедшим с дальних берегов. Хёнджин любил море: за холод, за непостоянство, за родство с ним. Но Ли он любил больше. И в этом был его главный страх. – Что такое? – Чан замечает нерешительность младшего, осторожно касается его волос, поправляя непослушные пряди, – Хёнджин? – Я не хочу домой. – Послушай, он тебя не тронет. – Не хочу. Я не… не хочу домой. Хён, пожалуйста, я правда… Он плачет. С каждой скатывающейся слезой Чан чувствует, как в нём зарождается злость. Была бы его воля, выбил бы всё дерьмо из Ли Минхо ещё в его день рождения. Они не разговаривали всю неделю, пока Хёнджин был в больнице, но и этого было мало, чтобы у Чана перестало болеть сердце. – Хорошо. Куда ты хочешь? – Мы можем… можем поехать на Чеджу? Кристофер прикусывает губу, понимая, что тот просит о фактически невозможном. Оставить группу, когда ещё столько работы? Да и на кого оставить? На Минхо, который сам с собой совладать не может? Немыслимо. Чан бы никогда так не сделал. Но сейчас у него мало времени на принятие решения. – Море всегда тебя успокаивало, – он улыбается, давая с этой улыбкой Хёнджину маленькую надежду на то, что всё действительно наладится. Но потом он её рушит, – тем не менее, мне жаль. Я не могу сейчас туда тебя отвезти. – Ничего. Я понимаю, у нас много работы. Кстати… вы доработали песню? Сынмин говорил, что текст будет уникальнее всех предыдущих? Чан чувствует укол в сердце. Эта боль теперь его вечный спутник, он прекрасно осознаёт то, что Хёнджин притворяется. Да, возможно, он делает это очень хорошо, возможно, никто бы и не заметил, но только не Чан. Страдания участников — его личные страдания. – Да. Он действительно уникальный. И Чан притворяется в ответ. Маскарад будет длиться ровно столько, сколько захочет сам Хёнджин. Нет смысла прерывать череду иллюзорной радости, подкрепленной желанием жить. Ему ведь не сложно, да и огорчать Хвана сейчас было бы не по-человечески. Он бы увёз его куда угодно, главное — подальше от того, кто причиняет столько боли. От того, кто заставляет Хёнджина ломаться на части, биться как настоящий хрусталь: со звоном, криками и разлетающимися по полу осколками. От того, кто держит всё под контролем, а собственные отношения оставляет плыть по течению. Ли Минхо — главная причина мокрых глаз Хёнджина. Он тот, из-за кого маленькие кристаллики слёз вечно падают вниз с длинных ресниц. И он тот, из-за кого Чану так сильно хочется вернуться в прошлое, чтобы никогда не брать его в группу. Минхо был бы востребованным актёром, избери он такую карьеру. Было бы это к лучшему — чёрт его знает, но переполненный злостью Чан может думать о чём угодно. Ещё спустя неделю, к счастью или к сожалению, отношения Хёнджина и Минхо станут другими. Ли уедет к родителям на 7 дней, взяв с Хвана обещание, что тот больше не притронется к наркотикам. Потому что за всё время после выписки из больницы Минхо пару раз видел, как Хёнджина ломало. Не сильно, но при каждой эмоциональной встряске он искал что бы в себя запихнуть. И искал всегда в аптечке. Ли уже спрятал всё то, что могло навредить, но когда приехал домой застал ужасную картину. Передоз героином. Раньше — ни намёка на гадкие шприцы в их доме, ни мерзкого порошка, ни-че-го. Минхо не понимал, как это произошло. И не понимал, что это мог сделать кто-то другой. Он обвинил Хёнджина, потому что «кроме тебя некому». А ещё сказал, что рядом со смертью находиться у него нет желания. И ушёл. До него действительно дойдёт позже, какую ошибку он совершил. Но их отношения не были бы такими индивидуальными, будь в них всё просто и понятно. Минхо не нравится вечно разгадывать загадки, но ещё больше не нравится, когда кто-то не держит обещание. А Хёнджин его не сдержал. Даже хуже: он с таблеток перешёл на шприцы. Внутривенно. Чтобы убило быстрее, чтобы всё внутри привыкло разом. Тело Хвана было похоже на… Минхо страшно об этом думать. Но тогда он сравнил его с гниющим трупом. И был не так далёк от правды. Ли потратил кучу времени на поиск того, кто дал Хёнджину героин. Его не было всего неделю, а за эти дни случилось непоправимое. Ребята говорили, что виделись с Хёнджином каждый день и не замечали ничего, что могло бы броситься в глаза. К тому же, он всегда репетировал в футболке, они бы заметили на руках следы. Но их не было. Минхо отказывался верить в то, что всё это воля случая, и Хван просто оказался не в том месте, не в то время. Он ведь был у себя дома. Его рот был заклеен изолентой, а тело лежало в куче порошка и использованных игл, вставленных в эти тупые шприцы. У Минхо уже раскалывалась голова от непрерывного потока мыслей, но он всеми силами пытался докопаться до правды. Он был уверен в одном: кто-то был с Хёнджином в этот момент. Кто-то близкий, кому он безоговорочно доверяет. И этот кто-то насильно вколол, нет, исколол его. До синяков, до почерневших следов, а значит продолжалось это не один день. Парни не виделись с ним разве что на выходные. Два дня. За какие-то два дня жизнь обоих стала ещё хуже, чем была до этого.Настоящее время
Джонатан вошёл в палату почти бесшумно. Он успел отвыкнуть от резких всплесков эмоций Хёнджина, поэтому был крайне осторожен в своих движениях. Поменять капельницу удалось безо всяких происшествий, пациент даже был в хорошем расположении духа. Очень жаль, что такое редкое состояние пришлось испортить. – Мне показалось разумным сказать тебе об этом. Элисон мертва. Толком ничего не ясно, не доказано, но… – Я видел по телевизору, – Хван коснулся подушки левой щекой, немного выдыхая, – у меня к вам просьба. Мужчина выпрямился, с интересом смотря на Хёнджина, который даже голову в его сторону не повернул. Возможно, из-за того, что его глаза постоянно были разукрашены лопнувшими капиллярами, он немного стыдился зрительных контактов. И всё же, Джонатан даже в таком состоянии считал его достаточно привлекательным, чтобы цеплять. Другие наркоманы в его ситуации так точно не выглядели. – Вы же хотите знать правду? – Хёнджин развернулся, немного приподнимаясь на локтях и жмурясь от того, что игла вошла в вену глубже обычного, – я видел, как Элисон была в этом заинтересована, но никак не мог помочь. До этого дня. Сегодня мне открылось новое воспоминание. – И что в нём? – Джон сузил глаза, сглатывая ком в горле, – или всё-таки кто? Блондин слабо кивнул, ложась спиной на кровать. Действие капельницы было мгновенным и отключало сознание быстрее, чем прежде. Что-то в ней было не так. Что-то, что до этого не проявлялось, или вовсе отсутствовало. Специальный компонент, заставляющий терять связь с внешним миром слишком резко. Хёнджин понял, что так быть не должно, но не успел ничего предпринять.