Cherry

– Возьми вот это, – парень осторожно касается стекла кончиком пальца, указывая на десерт. – Серьёзно? Феликс прекрасно его готовит. – Минхо, я прошу тебя купить его мне. Разве это сложно? – Не занимайся ерундой. Хёнджин тихо вздыхает, отходя в сторону и неловко улыбаясь кондитеру. Ему никогда не было стыдно за своего парня, а за себя — постоянно. Может он действительно вёл себя как маленький ребёнок, слепо бегущий за надёжной рукой, чтобы суметь схватить её в любой момент? Хёнджин ненавидит перемены. И начинает ненавидеть себя. Тепло в их отношениях он чувствовал, разве что, когда плакал. Слёзы мягкой дорожкой мочили щёки, и от этого почему-то становилось спокойнее. Кратковременное счастье — так это назвал Хёнджин. В какие-то моменты было легко, в какие-то трудно, но Минхо всегда оставался рядом. Они всё проходили вместе, даже если второй постоянно вёл себя отстранённо. И всё же, Хван увидел в его глазах те эмоции, которые были нужны, чтобы дать старт их отношениям. Если бы у них всё началось банально, то эти двое никогда бы не встретились. Ли переругался почти со всеми сотрудниками компании, пока не вмешался Чан и не прекратил этот маскарад. Он грубо дёрнул Минхо за плечо, поворачивая к себе. Разговора Хёнджин не слышал, но по лицам старших можно было понять, что Чан не в восторге от поведения Минхо, а тот, в свою очередь, не собирается отказываться от сказанных ранее слов. Атмосфера в группе стала более напряжённой: ребята так тщательно следили за языком, что в одно мгновение вовсе перестали разговаривать. Никому не хотелось вставать на пути у Ли Минхо, а если кто-то и смог это вообразить, то мысли сразу блокировались жёстким «нет». Репетиции превратились в самое что ни на есть испытание, хотя казалось, что его они прошли несколько лет назад, чтобы сформироваться как коллектив. Как семья. Эмпаты группы, как правило, чувствовали на себе намного больше эмоций и запутывались хуже остальных. Феликс пытался понять, что Чан и Минхо не поделили между собой, но ответом служила тишина. В конце концов, танцевальный зал опустел. С желанием репетировать дальше остались только Чонин и Хёнджин, хотя хореография была довольно простой. Остальные мемберы умело придумывали себе оправдания и причины своего отсутствия на репетициях. Тогда для группы настал очень сложный период. Вспоминают его сейчас не часто, но с улыбкой на лице, говоря о том, что все были молоды и слишком глупы, чтобы решать проблемы подобного рода. Ни Бан Чан, ни Минхо не имели больше никаких претензий друг к другу, и за всё время после они не конфликтовали. К тому же, Ли немного успокоился, стал сдержаннее и старался не доставлять ребятам лишних хлопот. Именно в этот момент Хёнджин осознал, что влюбился. – Как твоя смена вчера? – главврач устало потёр переносицу, уже совершенно не обращая внимания на документы в руках. Фотографии сливались в одну, диагнозы путались, и мужчина решил, что пора отдохнуть. – Хорошо. Однако улучшений у него не наблюдается. Мистер Ньюман, я знаю, что вся информация о пациентах является конфиденциальной, но я должна кое-что спросить. Доктор поднял взгляд на девушку, убирая ладонь в сторону. Кажется, плечо ещё ныло, откатывая воспоминания к тому моменту, когда Хёнджин впервые потерял над собой контроль. Бесконечные галлюцинации и стадии мании мучали его на протяжении первых пяти месяцев пребывания в наркологическом центре. Тогда Джонатан Ньюман был юношей, который только получил долгожданное повышение. На его смену выпала самая мрачная и запоминающаяся ночь. Ему дали разрешение усыпить пациента, вколоть ему успокоительное, пусть даже сверх нормы, чтобы тот, возможно, вырубился и больше никогда не проснулся. Но Джонатан взял ответственность на себя и привёл Хёнджина в чувство. Ценой ранения в плечо, но обычный шрам и человеческая жизнь? Тут и сравнивать не нужно. – Да, Элисон. Спрашивай. Воспоминания мешали мыслить здраво. Каждый день Джон жил с мыслью о том, что допустил ошибку, и что ему стоило прислушаться к коллегам. Он оставил в живых человека без будущего. И именно из-за его решения Хёнджин уже полтора года не показывает никаких улучшений. Потому что с самого начала не было ни намёка на них. – С каким диагнозом он поступил к вам в отделение? – Вопрос… специфичный. Ты хочешь узнать что-то конкретное? – Он не выглядит как человек, который начал принимать наркотики добровольно. Мистер Ньюман, я думаю, его кто-то подсадил. Джонатан изменился в лице. Неужели? Это была первая мысль, пришедшая в его голову, когда он увидел молодого парня, лежащего на койке и захлебывающегося собственной слюной. Кажется, с ним был кто-то ещё. Только Джонатан не мог вспомнить, кто именно. Картинка перед глазами очень яркая, от неё бросает в дрожь, и доктор кожей чувствует, как холод ползёт вверх: от кончиков пальцев до шеи. Мужчина напрягается, о чем говорят проступающие вены. Может ли быть так, что кто-то в этом отделении, или целой больнице, не хочет, чтобы правду знало много людей? – Мистер Ньюман? – Элисон обеспокоено посмотрела на доктора, который заметно побледнел за какие-то несколько минут, – вам нехорошо? – Нет, всё в порядке. Не переживай за меня, – Джонатан похлопал медсестру по плечу и направился дальше по коридору, – присмотри за ним. А я попытаюсь что-то узнать. Затея опасная. Если у кого-то в этом здании есть тайны, они будут готовы пожертвовать чем угодно, чтобы сохранить их. И, если уж начистоту, Джон понимает, что это может стоить ему жизни.

Два года назад

Минхо застал Хёнджина в ужасном состоянии. Он поклялся, что лучше бы это была любовница или любовник, из-за которого его парень не отвечал на звонки целую неделю. Ли нужно было съездить к родителям, пока компания и Чан были в хорошем расположении духа и любезно согласились отпустить его. Только когда он увидел лежащего на полу Хвана, у него перехватило дыхание, и о своей поездке пришлось тут же пожалеть. – Хёнджин-а, – Минхо осторожно переступил порог дома, всё ещё не веря своим глазам. Комната кишела использованными шприцами, изолентами и бинтами, пропитанными кровью. Неизвестно вообще сколько всё это валялось вот так, поэтому разбросанная одежда никак не цепляла взгляд, хотя раньше Минхо бы изрядно разозлился на такое халатное отношение к вещам, – ты же… обещал завязать. Ли прошёл внутрь, чувствуя, как немеют ноги. Самое ужасное, господи, самое ужасное, — это развернуть родное тело к себе лицом и не увидеть признаков жизни. Пожалуйста, только не так. Сколько раз они обсуждали это, сколько раз Минхо повышал голос и говорил, что если Хёнджин подсядет, дорога назад окажется дальше обычного, пока вскоре не станет недосягаемой. Да, он всё ещё не понимает, как из-за одного мольберта жизнь его парня могла в корне измениться. – Хёнджин, – брюнет коснулся чужого плеча, аккуратно переворачивая хозяина дома на спину. Синяки на руках, взбухшие вены, абсолютно холодные пальцы и, что ещё хуже, заклеенный изолентой рот. Минхо сейчас стошнит. Всё началось несколько месяцев назад. Ли даже поверил, что у них всё наладилось, они, наконец, стали прислушиваться друг к другу, научились идти на компромиссы и говорить о проблемах спокойно. Без рукоприкладства, истерик и грубого секса, в надежде забыть про нерешённые вопросы. Минхо первым предложил жить вместе, на что Хван не сразу согласился. Он боялся, что парень его разлюбит, что он плохо справится с ролью любовника в быту, и ещё куча нелепых причин. Но Минхо заверил его, что талантливый человек талантлив во всём, нет нужды беспокоиться о таких пустяках. Ведь они всё переживут вместе. Счастье было недолгим. Их общий дом, защищённая обитель, в которой Хёнджин рисовал чаще обычного, подбегая утром к готовящему завтраку Минхо и показывая его портрет, сгорел. Последнее, что Хван видел в обломках не до конца сгоревшего хлама, — подаренный год назад мольберт. Единственный в своём роде. Тот, что спас Хёнджина от депрессии, от приступа на сцене во время концерта, да и в принципе тот, ради которого он столько вкладывался в свой навык рисования. Всё рухнуло в одночасье. Превратилось в пепел вместе с обугленным мольбертом. Минхо помнит, как Хёнджин не выходил из комнаты три дня. Через силу ел, и то, только лёгкие первые блюда. Он бы умер от обезвоживания, если бы Ли вовремя не вернулся из магазина. Того Хёнджина больше не существовало. Он не видел смысла в жизни, даже когда смотрел в глаза своему парню, которого подсознательно продолжал любить. А потом Минхо нашёл у Хвана таблетки. Был долгий, мучительный разговор, из которого Ли не узнал ничего путного. Ни кто дал эти таблетки, ни когда это произошло, ни где. Единственное, что он понимал: Хёнджин пошёл на это неосознанно. В его нынешнем состоянии он — лёгкая мишень. А ведь наркотики — это просто только вначале. Минхо винил себя, сильно винил, что не был рядом каждый час, каждую минуту, чтобы приглядеть за своим партнёром. Он хотел дать Хёнджину любимые им свободу и одиночество. В итоге обрёк на неминуемую гибель, ведь что-то подсказывало: он уже не остановится.