Северо-Восточная тропа

Вернувшись в покои Госпожи, Дэя была неприятно удивлена — за полупрозрачным балдахином виднелась фигура Скарбо. И это меньше чем через сутки после обряда! Нетерпеливый и напористый, он похоже не стал дожидаться приглашения от возлюбленной, а явился по собственной инициативе. Но действие настоя давно закончилось, любовная лихорадка окончательно схлынула, оставив после себя лишь крайнее утомление, и из своего закутка Дэя слышала, как шипела от боли Госпожа под пыхтение своего любимого, добравшегося наконец до желанного тела, как она ругалась, что он недостаточно ласков с ней. Когда ей разрешено было подойти, оба выглядели больше измученными и недовольными, чем счастливыми. Дэя покосилась на ладонь, лежащую на гибкой спине госпожи. Сожмет — кулак получится размером с ее голову. — Госпоже требуется отдых, — как бы невзначай тихо проговорила она, обращаясь только к наследнице. Скарбо недобро зыркнул на нее через плечо, потом перевел взгляд на тонкое лицо любимой — Госпожа Астильба отвернулась и медленно кивнула. Воин резко откинул простынь, ничуть не смущаясь своей наготы, поднялся. Натягивая на себя рубаху, он каждым движением открыто показывал свое раздражение. Дэя отступила, но Скарбо все равно специально задел ее плечом, проходя мимо. Будто именно она виновата в том, что у них ничего не получилось. Подавая ему копье у двери, Дэя одними губами и единственным словом выразила все свое отношение лично к нему и к его сегодняшней постельной неудачи. Госпожа вытянулась на скомканных простынях с протяжным стоном. Она ничего не сказала, но настроение ее чувствовалось и без слов. Позвенев склянками на туалетном столике, Дэя выбрала успокаивающее масло и приблизилась с ним к постели. Хорошенько растерев несколько капель между ладонями, прикоснулась к обнаженной спине, принялась методично разминать и поглаживать. В воздухе запахло лавандой, в свете светильников гладкая кожа матово блестела. Ухоженная, упругая, с редкими вкраплениями крошечных родинок, она лоснилась от масла. Не нужно было Скарбо приходить сюда. Спустившись от плеч, Дэя принялась за ягодицы и бедра. С внутренней стороны виднелось несколько кровоподтеков. Зачерпнув пальцами немного рассасывающей мази, она аккуратно растерла отметины, стараясь не причинить лишней боли. Что-то поменялось в Госпоже после обряда. Будто вся ее горячая вулканическая энергия внезапно погасла, напряженно застыла ледяной каменной волной. Изо дня в день она встречалась с девушками-ирти, беседовала с казначеями, занималась с секретарями территориальными вопросами, задумчиво изучала бумаги и даже раздражительность ее стала какой-то холодной и безжизненной. Дэя не смела расспрашивать о столь внезапной перемене: причина ее казалась очевидной. В срок не пришла лунная кровь, но никого, даже Верховного Жреца пока не поставили в известность. Подготовка бывших покоев Госпожи Иларии к принятию новой хозяйки была почти завершена и Дэя надеялась, что это немного отвлечет будущую правительницу от печальных мыслей. Сама она всеми силами старалась угодить: распоряжалась готовить любимые Госпожой Астильбой блюда и сладкую выпечку, вертелась вокруг нее, хлопоча о и без того идеально сидящих нарядах, беспрекословно по желанию хозяйки меняла украшения целыми комплектами и старалась ни на минуту не оставить ее своим вниманием. Госпожа все чаще злилась. Ей нестерпимо было ее положение рожающей скотины, к которой вот-вот приведут жениха на очередную вязку. А самое дорогое, что есть — любовь, отнимут. Казалось бы: откажись, сними с себя бремя власти, вручи его своей младшей сестре, ведь это разрушит все преграды, сломает замки запретов. Она может быть счастлива со своим воином, может жить свободно, безбедно, счастливо. Но статус правительницы Тэррэры был слишком привлекателен для личных амбиций наследницы, чувства не изменили ее притязаний на престол. Этот душевный разлад порождал вспышки ядовитого злословия, безобразного поведения и бесконечных придирок, направленных на окружающих, и в большинстве своем — на Дэю. Был бы это кто угодно другой, даже любая из девушек-ирти, Дэя смогла бы постоять за себя, справилась бы с эмоциями и ответила бы с твердостью и спокойствием, присущей ее характеру, но перед Госпожой ее душа оказалась совершенно беспомощной. Она помнила и изо всех сил цеплялась за образ нежной и трепетной наследницы, той, с которой делила стол, кров, горести; с которой вволю смеялась, с которой от души проливала слезы. И прощала, каждый раз прощала. Стоило Госпоже улыбнуться, поймать извиняющимися глазами ее полный слез взгляд, и она как ни в чем не бывало готова была снова развлекать и служить, забыв об обидах. Возможно, именно эта собачья преданность, эта безоговорочная искренняя любовь также провоцировала эти внезапные приступы агрессии. Поэтому, как только настроение беспочвенно придираться по пустякам в очередной раз сменилось у Госпожи на чувство вины, Дэя с облегчением согласилась пойти посмотреть кабинет на половине матери. Право, весь замок находился в таком лихорадочном напряжении, что развлечений почти не осталось — все празднества перенесли к приезду жениха. Его портрет, небольшая миниатюра, лежала где-то на дне сундука еще со времен правления Госпожи Иларии. В масляных мазках художника, конечно, невозможно разглядеть характер, но Дэя считала, что внешность будущий молодой супруг имел вполне привлекательную. Уж точно получше, чем Скарбо. Небольшой рабочий кабинет оказался обставлен по-мужски скупо, сер, скучен и пылен. Никаких безделушек. В нишах — документы, книги и куча инструментов для измерения расстояния по картам. Карты здесь были повсюду, на полках и в кованых подставках, большие и помельче, изображающие лишь одну страну или даже город, а то и просто излом береговой линии. Самая подробная, с последними территориальными исправлениями, занимала целую стену. Госпожа коснулась ее ладонью, села за стол, лениво перебрала перья в подставке, листнула Свод Законов. Этой книгой явно часто пользовались: кожаная обложка была сильно истерта, а листы настолько истрепаны, что кое-где обзавелись бумажной бахромой по краю. — Гляди, Дэя! Госпожа достала из ящика небольшой, богато украшенный тубус, наклонила его и изнутри выскочил тугой рулон — еще одна карта. Мягкий пласт кожи, поблекшие черные линии целого континента нанесены иглой со скрупулезной точностью, удивительной для такой древности и масштаба. Дэя склонилась ниже, придерживая край палантина, чтобы длинные кисти не мели по столу. — Это настоящая реликвия, Госпожа, — благоговея, прошептала она. Тонкий палец будущей хозяйки страны ищуще пополз по карте, остановился, прижав какую-то точку. — Кажется, где-то здесь. Дэя пристально вгляделась в старую кожу, силясь узнать очертания. На самом деле Тэррэры там не найти. На ее месте жалкий огрызок, который и называется по-другому, и во владении имеет лишь крошечный кусок земли среди гор, неспособный прокормить даже свое собственное немногочисленное население. В дверь стукнули. С сожалением оторвавшись от карты, Дэя впустила в кабинет Верховного Жреца. Остановившись перед столом, тот согнулся в поклоне. — Прошу простить мое недостойное любопытство, я хотел узнать, как Госпожа себя чувствует. Не поднимая глаз от стола, та делала вид, что крайне увлечена изучением старинной карты, но брови ее все равно непроизвольно нахмурились. — Благодарю за заботу, господин Эрантис. Не могу вас порадовать, никаких изменений по ощущениям нет. — И все же я настаиваю, чтобы лекарь осмотрел вас. Чем раньше мы узнаем о беременности или о ее отсутствии, тем лучше для всех нас. И для вас, моя Госпожа. — Не нужно напоминать мне об этом, господин Верховный Жрец, — резко оборвала его Госпожа. — Никто в моем роду скудоумием не отличался. Тот снова склонился, на этот раз с покаянным видом, но с места не сдвинулся и глядел выжидающе. Повисла глубокая тишина. Вязкая, неуютная, ледяная. Дэе стало зябко, захотелось обхватить себя за плечи, но она не смела шевельнуть и пальцем, чтобы не нарушить ее звоном браслетов. Госпожа подняла голову. Взгляд ее был тверд, но голос звучал глухо, губы кривились в бессильной ярости. — Дайте еще три дня. Для полной уверенности. — Слушаюсь, Госпожа Астильба. Жрец с поклоном попятился вон и прикрыл за собой дверь, а Госпожа поднялась из-за стола так резко, что кресло, на котором она сидела, опрокинулось. — Ты постаралась? Дэю как ударили. — Клянусь Великой Матерью, это не так! — враз охрипшим голосом попыталась возразить она. Госпожа жестом велела ей замолчать. О том, что лунная неделя задерживается Верховному Жрецу мог доложить любой слуга, занимающийся сменой или стиркой белья наследницы. Слуги замечают намного больше, чем принято думать. А уж господину Жрецу ничего не стоило просто посчитать дни и задать пару вопросов. Дэя сцепила зубы. Ослушаться и попытаться доказать свою непричастность сейчас бессмысленно, оставалось только надеяться, что Госпожа придет к правильному выводу сама. Та, покинув кабинет, направилась в свои покои, а Дэя, мучаясь от проявленного недоверия и вынужденной недосказанности, последовала за ней. Воины охраны, стоящие на карауле, расправляли плечи и крепче сжимали копья, сумрачный коридор хаотично сужался и расширялся, виляя в недрах горы. Факелы коптили, черня сажей потолок и заполняя воздух едким дымом: в отдушинах снова свили гнезда вездесущие птицы. Один из мальчишек-чистильщиков как раз спешил мимо с длинной палкой наперевес, но, приметив Госпожу, резко остановился и согнулся в поклоне, держа свое орудие, как стражник копье. Госпожа остановилась тоже, брезгливо разглядывая лохматую макушку и немытую детскую шею. — Как твое имя, отрок? — вдруг спросила она. Парень удивленно выпрямился, пролепетал: — Дьерк, моя Госпожа. — И кем же ты хочешь быть, когда вырастешь? — Воином, — выпятил он тщедушную грудь. Другого ответа Госпожа, казалось, и не ждала. Растягивая слова, она насмешливо произнесла: — Воины бесстрашны, сильны и ловки с оружием. А еще они должны беспрекословно выполнять приказы. Как думаешь, ты справишься? — Я готов служить Тэррэре и ее Правительнице во славу Великой Матери! — отчеканил он, повторяя фразу из обязательной воинской присяги. — Сердце радуется, глядя на подобное рвение. Я желаю испытать твою верность прямо сейчас, — она положила руки на плечи мальчика, и, развернув его, подтолкнула в обратную сторону. — Идем. Надеюсь, твои слова это слова мужчины, а не пустой треп. Дэю, молчаливо следующую за ними, охватило неясное чувство тревоги, ожидание чего-то скверного, что непременно должно случится. Госпожа шла неторопливо, подстроившись под короткий шаг ребенка и приобнимая его рукой, но в идеальной осанке, в изящном скольжении походки чувствовалось неуправляемое предгрозовое напряжение. В личных покоях Госпожа Астильба подвела Дьерка к распахнутому окну. Снаружи на город понемногу опускались сумерки, искажающие после дневной жары горный пейзаж. Закрыв дверь, Дэя замерла у стены. — Слышишь? — На что мне обратить внимание, Госпожа? — Цикады. Ты слышишь их? Парень кивнул. — Да, Госпожа. — Они сидят вон там, на дереве. Нужно собрать их всех до одной. Можешь передавить их прямо там, можешь принести мне. Смотря на сколько хватит твоей храбрости. Проследив за жестом наследницы, мальчишка высунулся в окно, повертел головой, глянул вниз. Склон под узким карнизом уходил вниз почти отвесно. Чтобы дважды пройти по неровным наслоениям горной породы и не сорваться, нужно обладать поистине кошачьей ловкостью. С колотящимся сердцем Дэя приблизилась к окну. — Не думаю, что это хорошая идея, Госпожа. Он еще ребенок… — Замолчи, Дэя! Ты не понимаешь! Они сведут меня с ума, если я от них не избавлюсь. — Через несколько дней вы переедете в покои вашей матери. Нужно совсем немного потерпеть, они больше не обеспокоят вас… — А я не хочу терпеть! — закричала Госпожа. Дэя застыла, пытаясь мысленно подобрать еще аргументы не подвергать ребенка опасности. Тот стоял в замешательстве, беспокойно поглядывая то на окно, то на свою повелительницу. — Лезь, — процедила она сквозь зубы. Мальчишка нерешительно шагнул к проему, снова замялся. — Неужели твои слова о верности — лишь рев сына ослицы? Сильно побледнев, тот медленно, как во сне, поднял ногу, поставил ее на карниз, вцепился пальцами в решетку и подтянул себя вверх. У Дэи сердце ухнуло куда-то в живот. — Госпожа, умоляю… Позвольте хотя бы обвязать его веревкой… — Это приказ! — выкрикнула Госпожа, захлебнувшись в исступлении. — Слышишь, малолетний ублюдок?! Если ты посмеешь его ослушаться, я лично прослежу, чтобы тебе никогда не взять в руки воинское копье! Мальчишка, дрожа, спустил ногу наружу, нащупывая припорошенный мелкими камешками уступ. Губы его тряслись, на глазах выступили слезы, все его тело едва заметно тряслось от ужаса. Теплый ветер подхватил давно не стриженные волосы, бросил пряди в лицо, мешая видеть. Дэя боялась выдохнуть, чувствуя как в ответ на медленные движения Дьерка напрягаются ее собственные мышцы. Госпожа стояла совсем рядом, недовольно поджав губы и тяжело дыша. Концентрированная злоба исходила от нее волнами, отравляя себя, отравляя Дэю. Ярость ее достигла пика. Прежде чем наследница открыла рот, чтобы поторопить мальчишку пока цикады не замолкли, уступая сумеречные часы сверчкам, Дэя упала на колени, обхватила ноги наследницы руками, вжалась лицом, упрашивая, заискивая, пытаясь разжалобить, смягчить очерствевшее сердце. — Госпожа, умоляю, будте милосердны! Во имя Великой Матери, дарующей жизнь, остановите… — Тогда туда полезешь ты, Дэя! Тотчас вскочив на ноги, Дэя мгновенно оказалась у окна, вцепилась в лохмотья, затаскивая внутрь ничего не соображающего от страха парня. Встряхнув его, шепнула: — Уходи. Тому не понадобилось повторять дважды. Подхватив свою палку для выталкивания гнезд из отдушин, он, спотыкаясь, рванул прочь. Пытаясь унять дыхание, Дэя как в тумане приблизилась к своему столику, быстро отмерила локтей пять веревки для плетения макраме и привязала ее к решетке окна. Вряд ли та сможет удержать вес падающего тела, но все же с ней было как-то спокойней. Немеющими пальцами она подоткнула подол платья, чтобы его не трепало ветром. Сцепила зубы. В голове поднялся шум, ток крови пульсировал в висках так оглушительно, что Дэя не сразу и услышала сдавленные всхлипывания. — Госпожа… Выпустив веревку, Дэя шагнула к наследнице в растерянности, не зная, как остановить последствия неистовой ярости, изводящей ее душу и сгущающей кровь. Ровная спина Госпожи согнулась, всхлипы перешли в неистовые рыдания. Она безуспешно пыталась оттереть льющиеся безостановочно слезы и подвывала совсем по-детски, потеряно и жалко. Обняв свою повелительницу, Дэя принялась гладить ее по голове, по вздрагивающим плечам. И сама едва не плакала от облегчения, чувствуя, что гроза прошла стороной и гнев начал спадать. — Закрой окно, Дэя, — жалобно попросила Госпожа. Дэя кивнула. Заперев решетку и прикрыв набранное витражом окно так, чтобы в комнату проникал наполненный вечерними ароматами ветер, она осмелилась предложить: — Если Госпожа желает, я сделаю чай. — Да. Я очень хочу пить. Пока Дэя возилась у жаровни, Госпожа окончательно успокоилась. Устроившись на софе, она скинула палантин и туфли, подобрала озябшие ступни под платье, терпеливо ожидая, пока перед ней накроют низкий столик. Как только круто изогнутый носик чайника начал возмущенно плеваться кипятком, Дэя сняла его с огня. Засыпав в исходящее паром нутро хрупкие чайные листья, она добавила немного мяты и мелиссы в заварку, чтобы после всего произошедшего Госпоже не начали сниться кошмары. Аккуратно наклонив чайник, Дэя наполнила маленькую чашку из белейшего костяного фарфора, настолько тонкостенную, что пропускала сквозь себя свет свечи, и устроилась на ковре, в изножье софы. — Это все проклятый Эрантис, — пожаловалась Госпожа. — Каждый раз он выводит меня из себя. Он мне неприятен. Сама не знаю чем. Мать говорила, что более преданного вассала Тэррэры не найти, а мне противно. Все принятые им решения верны, а у меня при виде него… при виде даже его подписи на документах — тошнит. Даже запах его… О, это гвоздичное масло! Наверное он выливает на себя целый тинг за раз, да только это ему все равно не помогает. — Почему? — осторожно спросила Дэя. — Ты разве не чувствуешь? Все евнухи страдают этим, — она пристально посмотрела Дэе в глаза, ожидая догадливого взгляда в ответ, но, видя озадаченность на лице напротив, хмыкнула: — Недержанием, Дэя. Теперь путь от его мочевого пузыря намного короче, понимаешь? Это и дает о себе знать, заставляя их заглушать вонь маслами и притираниями. Ничего такого она никогда не чувствовала, но кивнула, не споря. — Знаешь, что я делаю, когда становится совсем невмоготу говорить с этим змеем? Дэя покачала головой, глядя на наследницу широко распахнутыми глазами. Та улыбнулась, поднося чашку к губам. — Вспоминаю историю, как его пороли. — Пороли, Госпожа? — эхом повторила Дэя. Это слово казалось вовсе неприменимо к величавой фигуре и авторитету Верховного Жреца. — Мать рассказала мне об этом. Жаль, я была еще слишком мала, чтобы видеть это собственными глазами… — выбрав с серебряного подноса засахаренный финик, она откинулась на подушки и игриво осмотрев плод, кинула себе в рот. — Во дворец его привезли двадцатипятилетним, он неплохо понимал счет, и сделанные его рукой вычисления всегда оказывались точны. Но должность счетовода его, похоже, не слишком устраивала, потому что он каким-то образом через голову старшего счетовода исхитрился доложить матери о кражах, устроенных этим самым старшим счетоводом. Мать его и выпорола. Заставила раздеться прямо в Малом зале, при женщинах-ирти, при страже и музыкантах, и сама взяла в руки хлыст. Потому что никто не имеет права вести себя так дерзко. А на следующий же день она назначила его на место вороватого старшего счетовода. Ну и, как видишь, он преуспел. Выслужился. Надеюсь эти шрамы, что подарил ему хлыст, до сих пор беспокоят его спину… Взгляд Госпожи застыл, уставившись в потолок. — Помню, она смеялась, рассказывая, что тот сделал это не только ради карьеры, но и чтобы на него обратила внимание одна из служащих ей ирти. Хоть та и была намного старше него, — обсосав финиковую косточку, она оставила ее на краю блюда. — Никто ни о чем не подозревал пока та не отреклась от собственного мужа, который, между прочим, ничем ее не обижал и стала жить одна. У нее уже были дети — замужняя дочь и сын, ему тогда было лет пятнадцать… Хитрец заботился о нем, словно о своем ребенке, пока настоящий отец не забрал его в армию. Тогда они стали сожительствовать в открытую. В том, что избранница Верховного Жреца покинула супруга не было ничего из ряда вон выходящего — женщина имеет право в любой момент уйти от мужа, если брак чем-то ее не устроил или если от союза рождаются только мальчики. В этом закон всегда шел им навстречу. Дэя не понимала другого: — Как можно променять мужчину на скопца? Госпожа захихикала. — Дэя, ну ты сама уже в возрасте невесты. Чтобы удовлетворить женщину, не обязательно иметь член. — А он? Для гармонии отношений удовольствие должны получить оба. — Значит, интерес у него был не в этом. Очевидно же: нажива и престиж — в ирти не берут бедных или простолюдинок. Нет, никак невозможно было примерить на Верховного Жреца такие черты характера как стяжательство и жажда титулов. Да и разве их отношения были официально скреплены? Пусть другие это странное сожительство предпочли не замечать, союз с евнухом Совет Старейшин бы узаконить не позволил. Госпожа ошиблась, она смотрит на господина Эрантиса слишком предвзято. Дело совсем в другом. Пусть и покалеченный, человек всегда останется человеком, будет тянуться к себе подобному. Кроме удовлетворения половых инстинктов есть еще и ежедневное внимание, женское тепло и ласка, объятья, разговоры, поддержка. Его возлюбленная по простым подсчетам Дэи была старше самого Жреца лет на десять, она сумела одновременно стать ему женой и заменить мать. — Как звали ту женщину? Но Госпоже, по-видимому, уже наскучил этот разговор, и в ответ она только раздраженно дернула плечом. — Не помню. Она уже давно умерла. Змей отравил ее душу. Напевая, она принялась неспешно снимать с себя украшения готовясь ко сну. Свернувшись на своей узкой кровати, Дэя размышляла о неприязни Госпожи к Верховному Жрецу. Во дворце служило много евнухов. Общество просто не могло без них обойтись. Скопцов с радостью брали в зажиточные дома, ведь те никак не могли навредить женской репутации и при этом были крайне преданными. Их служение оплачивалось очень высоко, однако, даже зная об открывающихся карьерных перспективах, не все соглашались на подобную операцию. В Темные Времена ее делали чуть ли не в младенчестве, но после исхода женской чумы Первая Мать запретила калечить детей, и теперь насильно оскоплять мальчиков считается противозаконно в любом возрасте. По достижению двенадцати лет те сами могли выбрать свою судьбу. Многие решались на это вынужденно, находясь на грани голодной смерти. Но, чем старше был мальчик, тем сложнее ему потом было существовать: тело помнило свою полноценность, разум помнил испытанные хоть раз чувства и желания. Те, кто лишился мужественности поздно — после семнадцати, — часто впоследствии лишали себя и жизни от неразделенной любви, полной мужской несостоятельности и невозможности жениться. В противоположность Госпоже, Дэе сожительство Верховного Жреца с женщиной-ирти забавным не показалось. Это несчастье для мужчины, пусть даже он согласился на это осознанно и по доброй воле. Она надеялась, что его избранница хоть немного сумела смягчить муки утраченных возможностей и создать с ним почти полноценную, а не иллюзорную семью. Пусть даже на короткий срок. Взошедшая луна положила на каменный пол свой холодный свет. Она успела состариться и родиться заново, пройти полный цикл и снова пойти на убыль — оканчивался второй месяц после обряда. Большинство, конечно, догадывалось о положении Госпожи, но определенно знали только Дэя, Верховный Жрец и старший лекарь. Торжественное объявление давать не торопились. Лекарь советовал ей больше гулять и теперь они много времени проводили в саду. Засаженный кустами роз и фруктовыми деревьями, он располагался на естественном горном плато, с южной, щедро обласканной солнцем стороны, куда давным-давно натаскали неисчислимое количество корзин с плодородной землей. Если подойти к огороженному широкой каменной кладкой краю, можно обозреть почти весь город, а из глубины сада видны были только вершины гор. Самая высокая — Урма-Ке, резала седым хребтом неспешно ползущие облака. Кристально прозрачный воздух здесь можно было пить как пряное вино. Сегодня Госпоже компания служанки почти не требовалась: ее сопровождала госпожа Сайдан, самая молодая и взбалмошная из девушек-ирти, вечно хохочущая невпопад над любой ерундой. Поэтому Дэя просто бродила по саду, разглядывая налившиеся соком лимоны — лето близилось к завершению. Обойдя сад по кругу, она заметила Госпожу со своей ирти: вдвоем они почему-то прятались за густым кустом отцветающего шиповника и с повышенным интересом наблюдали за стражником, замершим у калитки в сад. Ухватив подошедшую Дэю за руку, Госпожа заставила ее пригнуться и, сквозь сдерживаемый смех, выдавила: — Великая Мать, ты посмотри на его физиономию… Щеки будто натерли гранатовым соком. Присмотревшись, Дэя узнала в воине Корума — возлюбленного госпожи Низерины. Тот оттянул ворот наглухо застегнутого кожаного дублета, а потом украдкой вытер пот со лба рукавом. — Он нездоров? — спросила Дэя, не в силах уразуметь, что так развеселило их. — О, он совершенно здоров, — прыснула госпожа Сайдан. — Здоров и находится в полной боевой готовности. Сегодня утром на приеме лекаря мне удалось стащить любовный напиток, — плутовски улыбаясь, пояснила Госпожа все еще непонимающей Дэе. — а Сайдан любезно предложила утолить жажду храброму воину. Дэя снова глянула сквозь переплетение колючих ветвей. — На мужчин он действует также? Госпожа усмехнулась. — Даже лучше. Его и придумали для мужчин, престарелых сластолюбцев, теряющих свою силу. Рука Корума, свободно лежащая на мече, напряглась, нервно стискивая рукоять, вторая судорожно вцепилась в древко копья. Глянув на свои брюки, он поднял глаза к небу и закусил губу. В недоумении, ощущая смутное беспокойство, украдкой поправил выпуклость под шнуровкой кожаных штанов и покраснел еще гуще. Сайдан хихикнула: — Могу поспорить, что он только и думает сейчас о том, чтобы уединиться. — Уверена, он захочет большего, чем собственная рука. — Ножны, например… Дэя едва сдержала смешок, заразившись весельем подруг. Сами они пытались зажать друг другу рты, чтобы не выдать своего присутствия, шикали и притворно хмурили брови. Из-за своего любопытства госпожа Сайдан оцарапала щеку веткой, сунувшись вперед слишком сильно. Госпожа Астильба, глядя на сыпавшую проклятиями ирти, тихо всхлипывала от смеха, и в изнеможении села прямо на траву, не жалея платья. Настой действовал даже быстрее, чем с Госпожой. Сквозь листву Дэе было видно, как вздымалась грудь Корума от тяжелого дыхания, как напряглось лицо, нахмурились брови, а взгляд остановился. Зелье брало над ним верх, отравляло и дурманило мысли. Он начал уже переминаться с ноги на ногу, а на копье больше опирался, чем держал в качестве оружия. Пальцы на древке побелели. Жар охватил мужское тело целиком, разум больше не контролировал его. Он тянулся рукой к ставшей тугой шнуровке, одергивал себя, твердо возлагал ладонь на рукоять меча и тут же снова выпускал ее, чтобы оттянуть штаны в паху и хоть немного избавиться от неудобства и тесноты; расставлял ноги шире, но через мгновение снова сжимал колени и принимался раскачиваться с пятки на носок в полном отчаянии совладать с собой и успокоиться. Эти неосознанные движения, выдающие крайнюю степень возбуждения, вызывали у Госпожи и ее подруги настоящие приступы беззвучного хохота, да и сама Дэя не могла удержаться от смущенного фырканья. Действие напитка набирало силу, желание становилось непреодолимым. Не выдержав, Корум на подгибающихся ногах пошел к выходу из сада. Он совершенно забыл про копье и оно так и осталось стоять, прислоненное к стене, хотя всем известно, что нельзя вот так бросать оружие. Дэя с сожалением подумала, что апогеем этой шутки для бедняги станет еще один нагоняй от начальника охраны. И, пока девушки, перешептываясь, спешили за ним, ей удалось столкнуть копье в траву. Так отсутствие молодого стражника хоть не сразу заметят. Может, он и успеет оправиться и вернуться. Пошатываясь, Корум прошел во дворец через боковую дверь сада. Госпожа Астильба и госпожа Сайдан, таясь, следовали за ним по пятам, а следом, конечно, Дэя. Он двигался рывками — то ускорялся, то переставлял ноги совсем медленно. Взмокший лоб его нездорово блестел, лицо не выражало никакого беспокойства по поводу неумелой слежки: он попросту не замечал ее, полностью сосредоточенный на невыносимой тяжести у себя в паху. И все же, услыхав приближающиеся мужские голоса, сообразил скрыться в узком ответвлении коридора, куда не доставал свет тусклых факелов. Девушки затаились тоже. Верховный Жрец прошел мимо своей размашистой походкой в сопровождении лекаря и двух вооруженных воинов. Пропустив их, Корум застонал, уперся рукой в стену, а второй принялся яростно мять себя через штаны, пытаясь унять невозможный зуд желания. Даже издали было заметно, что его крупно трясло от накатывающего волнами вожделения. Возле стены он задержался ненадолго, отдышался и торопливо двинулся дальше деревянной походкой. Сцепив зубы в напряженном оскале, с трудом миновав поворот, парень нырнул в каморку нужника — только дверь хлопнула. Госпожа Астильба с подругой одновременно разочарованно выдохнули, переглянулись и захохотали. Насколько помнила Дэя, как бы парень ни старался, какое-то время ему не удастся сбросить накапливающееся возбуждение никакими способами. А значит, задержится он в отхожем месте надолго. Кажется, Госпожа тоже это помнила. — Ну все, — дернула она плечом. — Можно идти пить кофе. Ты присоединишься к нам, Сайдан? Та коротко поклонилась. — Сожалею, Госпожа. Матушка просила не задерживаться. Они все же дошли до покоев Госпожи вместе, все еще перешептываясь и хихикая, вызывая у стоящей на конвое страже нежные улыбки. Погружая турку в раскаленный на огне песок, Дэя совершенно перестала думать о женихе госпожи Низерины. Мысленно она уже перебрала ткани для новых платьев Госпожи, образцы которых завтра должен был принести портной, и напомнила самой себе забрать эскизы у ювелира, чтобы просмотреть их вместе и выбрать украшения на свадьбу. Но Госпожа Астильба о своей забаве не забыла: едва допив кофе, стряхнула с пальцев крошки воздушного печенья и торопливо поднялась с софы. — Идем, найдем того парня. Сначала они заглянули в сад. Копье так и лежало в траве, а значит, сюда Корум не возвращался. Дэя предложила попросить кого-нибудь из стражников заглянуть в нужник, но Госпожа, на секунду задумавшись, уверенно заявила: — Он у своей подружки. Как же я сразу не догадалась? Идем, Дэя, глянем на голубков. Если у Дэи раньше и были сомнения в случайности выбранной жертвы, то после того как Госпожа уверенно прошествовала к комнатам, отведенным девушкам-ирти, ее догадка полностью подтвердились. Не подавая вида, Госпожа точно знала к кому направить Сайдан с любовным напитком. Скомпрометировать госпожу Низерину вряд ли бы получилось: Корум ее официальный жених, а на порывы юной страсти глядят сквозь пальцы, но поставить обоих в чрезвычайно неловкое положение она могла и явно желала. Что именно она задумала для них в дальнейшем можно было только предполагать. Дэя видела охотничий азарт в ее глазах, в торопливости плавной походки. Дверь в комнаты госпожи Низерины была прикрыта не полностью, оставив пространство шириной с волос. Пустяк, но это позволило Госпоже открыть ее совершенно бесшумно. Без стука или какого-либо иного предупреждения, Госпожа Астильба взялась за ручку и толкнула тяжелую створку внутрь. Комната предстала перед ними в жутком беспорядке, расчески и гребни валялись на полу, белье с постели оказалось стянуто, скомкано вместе с расшитым дорогим покрывалом, балдахин сорван. Дэя шарила глазами по этому хаосу с нарастающим беспокойством, будущая наследница — с жарким любопытством. В скомканых тканях не сразу и видно было госпожу Низерину, лежащую на них в разорванном платье, распластавшись на цветастом ковре. Ковер был красным, узорчатым, может быть поэтому они не сразу заметили насколько много на нем крови — багровое пятно растеклось по шерстяному ворсу до самой поясницы несчастной. Дэя остолбенела. Сердце подскочило к горлу, сжалось в сведенный холодным ужасом ком, не дающий сглотнуть, руки сами собой вскинулись к лицу: зажать рот, не давая себе закричать. Вся промежность, живот, ноги несчастной девушки-ирти — в красных мазках и прозрачных подсыхающих пятнах, белая кожа в свежих кровоподтеках. Заломленные назад, застывшие руки раскрашены наливающимися синяками, шея измята следами от пальцев. В первое мгновение Дэе показалось, что девушка мертва — у нее просто не было шансов против воина, поддавшегося низшим животным побуждениям и желающего удержать под собой брыкающееся тело. Но та неожиданно застонала, попыталась свести колени вместе. Госпожа Астильба среагировала быстрее окаменевшей Дэи, шагнула назад, властно крикнула куда-то в конец коридора: — Немедленно лекаря сюда! И стражу! Корум все еще был здесь. В комнате. Заметив его, Дэя уже не могла отнять взгляда от скрюченной мужской фигуры, пытающейся на четвереньках отползти подальше от изломанного женского тела. Бедра его еще рефлекторно подрагивали, над распущенной шнуровкой штанов покачивалось багровое естество, неестественно разбухшее и перепачканное кровью. Оно не прекращая исторгало мутные капли. — Я не хотел, я не этого хотел… Я не понимаю, — бессвязно бормотал Корум. Дэя была не в силах ни кричать, ни сдвинуться с места и только наблюдала широко раскрытыми глазами как молодой жених, иногда останавливаясь и мучительно содрогаясь, упорно старался отдалиться от госпожи Низерины. Искусственно разожженная похоть уже пошла на спад, он делал попытки совладать с охватившим его безумием сладострастия, еще не осозновая, что слишком поздно, слишком. Подоспевшая стража подхватила его, обессиленного, совершенно не держащегося на ногах и поволокла в башню. Дэя вернулась в покои Госпожи в подавленном состоянии. Ей было невыносимо стыдно. Пусть идея и ее подлое исполнение ей вовсе не принадлежали, но чувство причастности и вины жгло изнутри. Она была рядом, она улыбалась вместе с Госпожой и ее пустоголовой подружкой, не осознавая чем может окончиться жестокая забава. Откуда ей было знать? Любовный напиток не мог принести вреда Коруму. Самое страшное, что его ожидало впоследствии — чувство легкого похмелья после того как действие проклятого зелья закончится. Кто мог предвидеть трагедию? Дворец гудел. Новости со небывалой скоростью распространились по комнатам и переходам. Случай совершенно неслыханный, многие были уверены, что стражник просто сошел с ума, свихнулся, полностью потерял рассудок. Еще до того, как во дворец успели прибыть родители госпожи Низерины и отец Корума, по коридорам из уст в уста полетело новое страшное известие: Корум, едва придя в себя, выбросился из окна. Никому из древних строителей не пришло в голову ставить решетки на бойницы башни, нависающей над пропастью. Да и само окошко было настолько узким, что в него пролезла бы разве что кошка. Каким нечеловеческим усилием ему удалось протолкнуть себя наружу невозможно было представить. Воины рассказывали о кусках содранной кожи и прядях волос, обнаруженных на внутренних камнях бойницы. До самой ночи Дэю бил нервный озноб, а задремать удалось лишь под утро. Всю неделю среди слуг ходили подробности о чудовищных повреждениях госпожи Низерины, о том насколько сильно ее бывший возлюбленный разорвал все снаружи и разбил внутри, действуя неутомимо, словно таран. Несколько дней лекари опасались за ее жизнь. О самоубийстве Корума ей сообщать запретили, страшась ухудшения. Зато в Малом Зале девушки-ирти непрестанно смаковали это событие, качая скорбно головой. Они пришли к мнению, что парень поступил как трус, не дождавшись заслуженной смертной казни за изнасилование. Про любовный напиток никто из них, конечно, и не догадывался, а глупой Сайдан основательно заткнули рот угрозами и золотом, отослав на всякий случай из дворца. Дэе до тошноты противно было слушать щебетание безмозглых дворцовых пташек. Она-то была твердо убеждена, что Корум поступил так от невыносимости содеянного над любимой, а не из страха перед казнью, отчего чувство вины жгло еще сильнее. — Как все-таки жаль, — вздохнула одна из ирти. — Корум был очень красивым, и они с Низериной так гармонично смотрелись вместе. Она могла говорить о нем часами. Кто бы мог подумать… Госпожа презрительно фыркнула: — О чем беспокоиться — красивых мужчин вокруг полно. Низерина легко может найти себе кого другого и даже получше. Кстати, где она сама? Кто-то из девушек, Дэе не было видно кто, тихо ответил: — Мать увезла ее из дворца, чтобы та пришла в себя в домашней обстановке. — Говорят, она тронулась умом, — прибавила другая. — Ерунда, — отрезала Госпожа. — Все забудется. Уверена, мы увидим нашу подругу очень скоро. В тот самый день, когда в неспешных разговорах Малого Зала наконец ни разу не упомянули злосчастного Корума и госпожу Низерину, покои будущей правительницы снова навестил Верховный Жрец. Он тепло кивнул Дэе и обратился к Госпоже с приличествующим почтением. — Госпожа Астильба, несколько дней назад я имел смелость отправить краткое послание Госпоже Латисе. Сегодня я получил ответ: ваш жених прибывает в Тэррэру через неделю. Нужные распоряжения о подготовке я уже сделал. Ночью, слушая тихие всхлипывания за балдахином, Дэя, стыдясь собственного злорадства, размышляла, как легко было Госпоже отмахнуться, говоря, что Низерина может взять в мужья любого другого, и как тяжело ей дается принятие собственной судьбы.