Северо-Восточная тропа

— Он просит личной аудиенции. Госпожа нервно теребила бахрому палантина. Не поворачивая головы от окна, выговорила с презрительной насмешкой: — Разве это не нарушает наших традиций? Странно, что вы, Верховный Жрец, ему в этом потакаете. — Думаю, нет ничего плохого в том, чтобы вы познакомились друг с другом в неофициальной обстановке в присутствии служителя Великой Матери. Дэя во все глаза смотрела на Госпожу, стоя в тени балдахина. Та фыркнула, дернула плечом. Понимать это можно было как угодно. Верховный Жрец решил увидеть в этом жесте согласие. — Господин Лат будет у вас, как только переоденется с дороги. Он откланялся и вышел. Чтобы прервать угрюмое молчание, наполнившее комнату, Дэя спросила: — Принести другое платье, Госпожа? — Не нужно. Она села на софу, подперев рукой щеку и бездумно уставившись в пространство. Поправив рассыпавшиеся книги на полке и заново натянув на кровати покрывало, Дэя отошла к своему столу. В новых покоях Госпожи он стоял у окна, что оказалось одновременно удобным для шитья и очень непривычным — она чувствовала себя комфортнее в полумраке, считая, что слуг не должно быть видно, пока они не понадобятся. Переезд жениха к невесте и его присутствие рядом после официального объявления о беременности, как и прошедший обряд, являлось своего рода испытанием, только теперь уже для мужчины. Как покажет себя, как будет справляться после зачатия собственных детей, насколько будет чуток и внимателен. Господин Лат прибыл всего час назад и уже успел внести сумятицу и во дворец, и в состояние Госпожи. Дэя и так и эдак прикидывала считать ли нетерпение жениха хорошим признаком. Сама Госпожа Астильба то хмурилась, то задумчиво косилась на дверь. Она тоже о нем думала. Еще бы. Они много говорили о нем и будущая правительница была уверена, что сыну Госпожи Латисы их союз поперек горла, так же как и ей самой. Неожиданная просьба жениха заставила ее засомневаться в своих выводах: было бы это так, зачем бы ему просить о встрече почти за неделю до торжества? Все равно ничего уже не изменить, так есть ли разница, когда увидиться — сейчас, или на самой свадьбе? Шаг господина Лата был спокоен и тверд, будто ему не раз приходилось ступать по этим коврам. Приблизившись, он глубоко поклонился в знак почтительности и тут же непринужденно устроился на полу у софы, вполоборота к Госпоже. Весьма дальновидно — теперь Госпожа могла вдоволь беспрепятственно разглядывать его лицо и фигуру, при этом он не давил своим присутствием и ростом, как если бы сел рядом или остался стоять. Наверняка мать подсказала ему сделать так. Мудрая женщина. Послеполуденное солнце золотило кудри жениха, ласково касалось лучами свежевыбритого мужественного подбородка. Крупные черты лица компенсировались их правильностью и мягкостью взгляда и складывались в весьма приятный образ. Дэя запоздало подумала, что ее хозяйке пристало бы держать на коленях какое-нибудь рукоделие, чтобы иметь возможность прерываться в разговоре на паузу и показать себя ловкой и умелой в шитье. Для начала. Но той, похоже, было плевать какой увидит наследницу трона будущий жених. Ее пальцы небрежно поглаживали жесткую вышивку на подушке, а губы подрагивали, еще не решив, скривиться им или улыбнуться. Он первым нарушил тишину. — У меня был ваш портрет. В первом же письме матери попрошу приказать отрубить художнику руку, в которой он держит кисть. — Какая прямолинейная лесть, да еще и приправленная жестокостью… Не знаю что и думать теперь о вас. — Считайте, что я чересчур много болтаю. Но я не ожидал, что вы действительно настолько красивы. Она все-таки улыбнулась. — Что же вы сделали с портретом? Запихнули поглубже в сундук и забыли? — Почему вы так считаете? — С вашим я так и поступила. — Неудивительно, если его писал тот же художник. Верховный Жрец был явно доволен. Он устроился поодаль с толстенной книгой, но было заметно, что исписанные страницы его мало интересует. Дэя тоже вся обратилась в слух. Оказалось, она напрасно волновалась: господин Лат вел разговор умело, переходил от погоды к восторженным восхвалениям ландшафта и дворца, не забывал поинтересоваться мнением Госпожи по тому или иному вопросу, шутил, к месту делал ненавязчивые комплименты. Они разговаривали о пустяках не меньше часа и Госпожа, поначалу настороженная и язвительная, расслабилась, легко поддерживала общие темы, а главное — улыбалась. Отворачиваясь и сдерживая себя, но все равно было заметно, что господину Лату удалось, если и не расположить к себе, то заставить наследницу смотреть на него не как на похитителя своей свободы. Для Верховного Жреца это, несомненно, победа. Опасаясь, что беседа иссякнет и оба снова начнут испытывать неловкость, а затем отчуждение, он поднялся и со свойственной ему деликатностью сообщил, что после длительного пути он настоятельно рекомендует господину Лату как следует отдохнуть. Тот повиновался беспрекословно, и Дэя с Госпожой снова остались наедине. Они долго молчали. Госпожа поднялась, принялась расхаживать по комнате. Желая поддержать успех господина Эрантиса, Дэя позволила себе заговорить первой. — Знаете, Госпожа, а он оказался довольно мил. — Ты так считаешь? — рассеяно спросила она, остановившись на мгновение. — Пожалуй, он оказался не так неприятен, как мне думалось поначалу. Будущая правительница снова принялась шагать туда-сюда, перебирая огрузившие шею подвески. А потом тихо проговорила: — Выполни мою просьбу в последний раз. В груди у Дэи сжалось: она мгновенно поняла о чем пойдет речь — Скарбо, обиженный поведением наследницы после обряда, никак не отвечал на отправленные ею записки. — Ты одна можешь мне помочь, Дэя, — Госпожа взяла ее руки в свои, заглядывая в глаза. — Пожалуйста… Я не могу сама отыскать его. Пальцы, унизанные перстнями, ласково поглаживали ее ладони. Так мягко она давно с нею не разговаривала. — Обещаю, я найду тебе хорошего жениха. Богатого торговца или ловкого воина. Сделаю его военачальником. А может, у тебя есть уже на примете будущий отец твоих дочерей? Выйдешь замуж за кого пожелаешь хоть завтра! Дэя не желала никого. Ее сердце молчало. — У меня есть только вы, Госпожа. — Прошу, — она прижала ее ладони к своей груди, где под тонким шелком билось сердце. — Я хочу попрощаться с ним. — Вам нельзя… Вам нельзя сейчас иметь связи с мужчиной. — Мы не будем. Я просто хочу посмотреть на него, поговорить с ним. Я не хочу, чтобы у него остались дурные воспоминания обо мне. Отыщи Скарбо для меня. Дэя в немом отчаянии сцепила пальцы. Госпоже сейчас даже близко нельзя находиться с мужчинами, а уж тем более наедине. Это огромный риск. Если незаконная связь откроется, как потом доказать, кого носит под сердцем правительница — возможную наследницу или воинского приблудыша. Кто сейчас в ее чреве — плод, освященный обрядом, от избранных Великой Матерью жрецов, или незаконный вымесок плебейской крови? — Хорошо, — сдалась она. — Но тогда я останусь в ваших покоях. Я не буду подслушивать, просто посижу в углу. Госпожа на мгновение свела тонкие брови, но потом улыбнулась, погладила Дэю по щеке. — Спасибо. Фонарь светил плохо — в спешке она забыла сменить оплывшую свечу. Впрочем, его все равно пришлось затушить, едва спустившись на воинскую половину, чтобы не быть обнаруженной. В кромешной темноте Дэя крадучись спускалась по лестнице, до предела напрягая слух. Пальцы скользили по шершавой стене в беспомощной слепоте, ноги напряженно нашаривали следующую крутую ступень. До того как по этим же ступеням пройдет толпа пропотевших и уставших мужчин оставалось совсем немного времени, нужно было успеть сообщить Скарбо о желании Госпожи видеть его, пока в казармах отдыхают лишь те воины, что освободились от дневного дежурства. В коридоре с многочисленными дверьми оказалось ненамного светлее. Лишь в его начале и где-то в конце тускло чадили факелы. Мелко семеня, Дэя продвигалась вперед. В замке не существовало прямых коридоров, все проходы напоминали муравьиные тоннели — неожиданно ныряли вниз на три ступени или сворачивали в сторону, так что она полагалась больше на слух, чем на зрение. Слышен был редкий храп и глухое невнятное бормотание. Скрип двери впереди заставил ее замереть от страха, вжавшись в стену, но шагов не последовало, и Дэя, медленно выдохнув, снова ступила вперед. Шаг, другой. Комната Скарбо совсем рядом. Она передаст ему слова Госпожи и благополучно вернется наверх. Вот и дверь. Дэя протянула руку, но та вдруг открылась сама, и навстречу шагнул незнакомец. Весь он был словно соткан из мрака, откуда неожиданно возник: темная одежда, худощавое лицо полное теней, и глаза в запавших глазницах тоже темные. Дернувшись от испуга, Дэя внутренне сжалась, осознав, что — поздно, что ее лицо уже видели. Теперь ей не избежать расплаты. Она ждала строгих вопросов, но, мужчина окинул ее пустым взглядом, мгновение помедлил и бесшумно исчез, скользнув мимо. Из-за того, что ее обнаружили в такой близости от цели, Дэя не сразу сообразила, что гость Скарбо не похож ни на воина, ни на начальника охраны, способного устроить ей неприятности. На его одежде вообще не было никаких отличительных знаков, могущих дать понять кто перед ней. Может возлюбленный Госпожи просто изменяет ей с кем-то из знатных господ, имеющих большие аппетиты и не желающих быть узнанным? Все еще ошарашенная внезапностью встречи, она сунулась было вперед, заглядывая в темноту воинской кельи и тут же попятилась: свесив руку с грубо сколоченной койки, Скарбо лежал с перерезанным от уха до уха горлом, и кровь все еще выходила из неподвижного тела тягучими словно сироп, каплями. Оглушенная собственным сердцебиением и дыханием, Дэя, не чувствуя ног, понеслась назад. Оставленный фонарь погас. Дэя вспомнила про него, случайно задев ногой. Слава Великой Матери, он не разбился от ее пинка, навлекая подозрение в убийстве на ее голову. Подхватив возмущенно скрипнувшую ручку, Дэя поспешила наверх. Госпожа встретила ее прямо в дверях с лихорадочным блеском глаз. — Он придет? Придет? — Я… его не застала. Госпожа разом сникла, погрустнела. Медленно пройдя внутрь покоев, она равнодушно спросила: — Что-то случилось? Ты запыхалась. — Просто слишком быстро поднялась по лестнице. Сдерживая дыхание, Дэя отступила в сторону, отвернулась, несколько суетливо ставя фонарь на прежнее место. Тело Скарбо обнаружили лишь наутро — он не появился на построении. Госпожа Астильба узнала о его смерти через два дня. Пошатнулась, словно пьяная, и целый вечер отупело смотрела в стену. Чего стоило Дэе выслушать скорбную новость, не показывая, что для нее это вовсе не новость, одной Великой Матери известно. Почему она промолчала, не рассказала Госпоже раньше? Испугалась, что та тут же потребует начать расследование, а первый вопрос стражников будет — кто и при каких обстоятельствах нашел убитого. Женщинам прощалось многое, но открытое нахождение на мужской половине лишило бы ее перспектив удачно выйти замуж в будущем. И вместо высокопоставленного военнокомандующего, дворянина или в крайнем случае богатого купца ей не светило бы ничего выше сержанта дворцовой охраны: позор находится на мужской стороне без уважительных причин. Выдать же Госпожу было немыслимо. И Дэя молчала. Наутро она получила приглашение от Верховного Жреца выпить с ним чаю. У него был собственный крошечный садик, куда можно было попасть прямо из богато обставленных покоев. Три гранатовых дерева устало клонили ветки с карминно-красными плодами, в их кружевной тени удобно стоял небольшой столик и два стула с изящно изогнутыми ножками. Начищенный медный чайник отражал сложный узор скатерти, а вокруг него хороводом стояли вазочки со сладостями и сушеными фруктами, блюдца с наколотым сахаром. Жестом Верховный Жрец отослал слугу и принялся сам ухаживать за Дэей. Понимая, что такие приглашения просто так не делаются, она напряженно ждала. После разговоров о погоде, близящемся сборе урожая, грядущей неделе веселья и снова о погоде — из опасений, как бы дождь не испортил торжество, Верховный Жрец перешел к недавним событиям. — Вы знали умершего? Дэя аккуратно отставила сужающуюся в талии чашку. Вот оно. То, ради чего ее сюда позвали. В саду не было ни души, конечно. Даже стража отсутствовала. — Немного. Не сказать, чтобы очень близко. — Многие считают, что именно близко. — Обычные сплетни. Отсутствие отношений между ними доказать очень легко. Стоит ли? Как бы не открылась правда еще более опасная. Служанка-возлюбленная и служанка-сводница — разные вещи. Дэя напряженно сжала губы, ожидая разоблачения, но он не стал настаивать. Подлил чаю себе и ей, спросил только: — Так, значит, его смерть никак на вас не повлияла? — Смерть, это всегда прискорбно. Особенно, когда она внезапно касается молодых. Впрочем, никто не знает, когда встретится с Первой Матерью. Поэтому изначально стоит жить благопристойно и не осквернять себя дурными делами, чтобы великая богиня как можно скорее позволила родиться снова. — Какие прекрасные слова, Дэя. Они настолько правильные, что мне хочется вписать их в одну из своих еженедельных проповедей. — Не иронизируйте. Я действительно так считаю. — Простите, — он пригубил чай. — Я знаю, что вы были первой кто увидел его смерть. Ее рука непроизвольно дрогнула. — Кто мог вам сообщить? — Тогда, в коридоре, вы встретили моего приемного сына. Дэя ждала продолжения, ждала, что Верховный Жрец сейчас объяснит ту случайность, то неблагоприятное стечение обстоятельств, благодаря которым его сын оказался рядом с трупом Скарбо. Но он молчал и, вроде бы даже чего-то ждал. У Дэи похолодели руки. — Вы хотите сказать, что ваш приемный сын и есть убийца? — последнее слово далось ей с трудом. — Тот воин, Скарбо… У него была очень ненадежная характеристика. Это могло стать проблемой в будущем. Первым желанием было бежать, бежать подальше от Верховного Жреца с его грязными играми. Но как тогда узнать, не станет ли она такой же их участницей с «ненадежной характеристикой». Тщательно подбирая слова, она проговорила: — Признаться, я и сама думала, что когда-нибудь он может навредить Госпоже. Просто меня весьма удивило ваше… семейное дело. Они помолчали, ненадолго отвлекшись на остывающий чай. Что может быть приятнее подобного времяпровождения в компании того, кто вершит судьбы чужими руками? Верховный Жрец покрутил чашку на блюдце, пока она не издала неприятный скрежещущий звук, поморщился и спросил: — Можно говорить с вами откровенно? — Это всегда предпочтительнее. — Дэя, вы можете мне полностью доверять. Я знал и про Скарбо и про вашу роль в их встречах. Я знаю о вас все, дитя. И вы мне очень нравитесь. Мне жаль, что из-за вашего положения вы настолько одиноки, что вам даже не с кем было поговорить об увиденном. Я вас понимаю, потому что сам нахожусь в подобном положении: мой приемный сын уже пять лет как дезертировал из армии. Пять долгих лет я устраиваю несчастного мальчика то к одним, то к другим надежным людям, покупаю ему поддельные документы и фальшивые личности. Вы окончательно покорили меня, не рассказав никому о вашей встрече. А ведь смерть того воина могла бы навести на его след. Насколько смогла рассмотреть Дэя, тому «несчастному мальчику» было никак не меньше тридцати пяти. Дэя взяла кусочек сахара, окунула острой гранью в чай. — Что бы вы там себе не придумали, я сделала это не ради вашего сына, и даже не ради Госпожи. Он кивнул. — Понимаю. Вы защищали свою честь. И в этом у нас тоже есть кое-что общее: если о покровительстве дезертиру узнают, моей карьере конец. — Вам не следует волноваться по этому поводу. Я не сказала ничего когда это случилось, не вижу причин говорить об этом позже. Жрец наклонился вперед так, чтобы смотреть в глаза Дэи прямо. Его большие сильные руки, не поднимавшие ничего тяжелее книги, беспомощно легли на стол. — Мне бы не хотелось, чтобы вы думали о нем плохо. Я знаю его с юности, он не желал такой судьбы. До того как настоящий отец забрал его в армию, Торвас с большой охотой и усердием изучал точные науки, мог часами копаться в исторических документах и чертежах, зачитывался допоздна описаниями свидетелей древних времен. Армия… сломала его. Генерал Виле хотел сделать из него великого полководца себе на смену и не отступился даже когда выяснил, что у сына нет к этому способностей. Западная война идет до сих пор и Торвас застал ее начало, участвовал в самых жестоких битвах. Когда он пришел ко мне, я едва его узнал. Он мог говорить лишь о бессмысленности и тщете, потерял стремление к жизни, сутками не вставал с постели. Ко мне вернулась лишь тень. Постепенно мне удалось пробудить его сознание от жесточайшей меланхолии, мы часами рассматривали образцы горных пород, миниатюры разных механизмов, от водяной мельницы до противовесных подъемников. Да-да, все это детские игрушки, но они вернули ему разум, заставили думать, заниматься действительно тем, что интересовало — работой с деревом, строительной инженерией, стеклом, алхимией. Созиданием, а не разрушением. Тем, что родной отец называл занятием для безвольных слабаков. Он всегда мечтал сам изобрести что-то полезное. Его отец был в ярости, приехал лично, чтобы найти и наказать его. Он встречался со мной здесь, во дворце. Это страшный человек. Торвас кое-что рассказывал, мельком. О, зная Торваса, я уверен, он старался соответствовать ожиданиям отца до последнего. Не в силах вернуть сына в армию, тот объявил его мертвым — не хотел позора. Отпрыск генерала не может быть дезертиром. Верховный Жрец потер лицо, словно пытаясь снять с него паутину воспоминаний, а когда убрал ладонь, оно показалось Дэе постаревшим сразу на десяток лет. Не зная, верить ли прозвучавшим здесь словам, она хмуро спросила: — Вы пытаетесь меня разжалобить, господин Эрантис? — Я хочу сказать, что дороже этого человека у меня никого не осталось. Это звучало как предупреждение и угроза. Дэя только и смогла, что кивнуть. Верховный Жрец вздохнул. — Он слишком задержался тогда в его комнате, разыскивая письма, записки, подарки — все что могло так или иначе связать Скарбо с Госпожой Астильбой. Понимаете? Ведь вы тоже служите ей. Служение бывает разным. Мое, например, уберегать правительницу от любых подводных камней. Я связан клятвой Госпоже Илларии, что ее старшая дочь взойдет на трон. — Зачем вы просили убить Скарбо, зная, что вашему приемному сыну опротивело всякое убийство? — Он сам вызвался помочь: иногда я делюсь с ним своими проблемами, — еще один вздох. — Я хотел взрастить в нем любовь к тому, каким дворец может стать, каким он станет лет через десять, но Торвас презирает подобную жизнь. Повисла долгая пауза, во время которой оба просто сидели, слушая ветер, то и дело поднося чашки к губам. Верховный Жрец сказал все, что хотел и услышал все, что хотел от Дэи. Когда ее чашка опустела, она сказала: — Мне пора. Госпожа, наверное, уже ищет меня. Верховный Жрец закивал головой, проводил ее до дверей. — Так мы друзья, Дэя? Вы не сердитесь на меня? — Разумеется, друзья. Разумеется. Эта встреча с господином Эрантисом вовсе не являлась тайной или каким-то строгим секретом, но если бы Дэя знала о последствиях невинной беседы, ни за что бы открыто не села за стол со Жрецом. Как и у любой высокородной женщины, у Госпожи имелись свои верные доносчики и соглядатаи, поэтому о дружеском чаепитии она узнала в кратчайшие сроки. И даже не пыталась скрыть свое крайнее недовольство. — Что он хотел от тебя? — Пытался выяснить, какое отношение я имею к Скарбо, Госпожа. — А ты? Почему ты не сообщила мне об этом? — Но ведь все обошлось… — Ты кроткая и уступчивая, Дэя, но что творится у тебя здесь? — Госпожа шагнула почти вплотную, издевательски ткнула пальцем ей в лоб, так что Дэя застыла от неожиданности. — Что ты измыслила? Твои глаза все время опущены, но в скромности ли дело? Ответь! — Прошу простить мою несообразительность, Госпожа, но мне не уразуметь, что вы хотите… — Отвечай, Дэя! Пытаясь сохранять спокойствие, она стояла не шевелясь, уставившись в пол. Внутренне напрягшись. — Ну вот, опять! Госпожа отвернулась, приложила ладонь ко лбу, будто пытаясь остудить его. Дэя безмолвно высилась посреди комнаты, чувствуя себя униженной и преданной, пока та не качнула раздраженно головой со словами: — Иди к себе, сегодня ты мне больше не понадобишься. Прикрыв дверь в свою проходную каморку, совсем такую же, как и в старых покоях, имеющую выход и в комнаты Госпожи и в общий коридор, Дэя сжалась на кровати. Она давно потеряла себя, привыкла глядеть и думать через призму восприятия Госпожи. Ценой собственной вольной мысли она тонко ощущала все, что чувствовала ее хозяйка, могла распознать и пропустить сквозь себя мимолетную эмоцию, скользнувшую по ее лицу, могла предугадать реакцию на любое событие, которое произошло или которому только предстоит произойти. Но этим новым идеям Дэя объяснения не находила. В чем именно подозревает ее Госпожа? Почему поведение ее стало столь переменчиво? Дэя смотрела на завешанную покрывалом дверь, из-за которой раздавались такие знакомые, родные звуки: Госпожа разбирала постель. Сама. Это говорило столь о многом и при этом не объясняло ровным счетом ничего. В воздухе, в самих холодных и незыблемых стенах ощущались грядущие перемены. Дэе они казались мрачными в своей неотвратимости, будто свет луны добавил теням контраста и высветил неприглядное — едва выпорхнув из-под крыла матери, ее Госпожа расправила крылья и обратилась хищным и беспощадным ягнятником, с клювом, предназначенным рвать наживую мясо. Дэя и не думала, что такое может произойти с ее нежной хозяйкой, с самым близким ей человеком. Она готова стерпеть все, на все кивать, все поддержать, всему поддакивать, лишь бы все снова стало прежним, веселым, беззаботным и светлым. Тая неясную обиду, Госпожа отдалилась от Дэи как никогда прежде: никаких разговоров, вообще никаких слов, кроме коротких резких приказов, никаких посиделок за рукоделием по вечерам и, уж конечно, никаких совместных чаепитий. В столовой для слуг Дэя стала появляться чаще. Здесь всегда было шумно. Редко бывало, что за длинным столом сидело меньше дюжины мужчин — одни уходили, на их место садились другие, ставились дополнительные приборы или убирались лишние, кто-то ел степенно и вдумчиво, кто-то торопливо, дожевывая уже на ходу — смотря сколько времени было в запасе. Дэя не торопилась. В этой душной комнате, наполненной ароматами кухни, можно было немного поболтать, восполняя внезапную нехватку общения. Сегодня за столом сидело вдвое больше людей, и все внимание было обращено на новую служанку, подарок Госпоже от жениха. Все это время ее приходилось прятать, но накануне, на официальной церемонии знакомства подарок был вручен. Новенькая была невероятно бела лицом, телом, волосом, но синеватые веки с бесцветными ресницами придавали ей утомленный и дурной вид, красноватые глаза под ними казались пустыми и по-овечьи тупыми. Осознавая, что — вот она, ее замена, и как вовремя! — Дэя села рядом. После попытки заговорить выяснилось, что та почти не понимает местный диалект. Это немного примирило Дэю с появившейся конкуренцией: пройдет немало времени, прежде чем ее поставят в услужение правительнице. На стол подали овощи в широких глиняных тарелках, блестящих голубой глазурью. Вокруг стояли разнообразные намазки, кисло-сладкие и острые маринады, густые заливки, приправы, все разлито по малым чашам, крошечным кувшинчикам и пиалам. Кому что по вкусу. Большинство предпочитало кисло-сладкую заправку. По примеру других сунув кусочек мяса в ближайший соусник, новая служанка опрометчиво черпнула им острую кашицу и, прежде чем Дэя успела перехватить бледную руку или хоть предупредить девушку, сунула в рот. Сонные веки ее почти тут же недоуменно распахнулись, она совершенно неприлично раскрыла рот и замахала короткопалыми кистями рук. Схватив салфетку, Дэя приложила ее к высунутому языку, одним движением забрав большую часть острого соуса вместе с куском непроглоченного мяса. Цвет лица новенькой сменился с фарфорового белого на натужный красный, и Дэя поспешно передала ей свой стакан, едва сдерживая смех. Благодарно кивнув, та жадно опустошила его и вдруг икнула. Слуги-мужчины напротив, наблюдающие эту сцену, уткнулись в свои тарелки, пряча улыбки и давя смешки. К вечеру на половине слуг поднялся настоящий переполох: белокожая служанка с непривычным слуху именем умерла. Лекарь сказал, что у бедняжки остановилось сердце. Долгая дорога, непривычно свежий горный воздух, прохлада каменных стен, да и у такого рода созданий природы, как правило, слабое здоровье. Дэя может и поверила бы в это, если бы новенькая не пила из ее стакана, а затем кто-то не попытался подстроить дело так, чтобы она сама свернула себе шею, упав с лестницы. Случилось это всего через пару дней после того как белокожую девушку по-тихому унесли из дворца. Ночью Дэя проснулась от того, что Госпожа трясла ее за плечо. Держась за живот, та умоляла бежать за лекарем. — Скорее, скорее! Поторопись же ты! Мне показалось, я видела кровь. Беги по черной лестнице, так короче! Мало что соображая спросонок, Дэя босиком побежала к ходу для слуг и тут же пожалела, что не взяла свечу — из всех факелов горел только один, в самом низу лестницы, и его блики искажали и без того опасно крутые и местами истертые ступени. Бежать назад времени не было. Она так и не поняла, что произошло. Кажется, нога за что-то зацепилась. Полетев вниз, Дэе чудом удалось ухватиться за ручку потухшего факела. Держатель под ее весом выдрало из стены, но падение замедлилось, позволив сгруппироваться и уберечь голову от удара о ребро ступеней. Доковыляв до покоев лекаря, она трясущимися губами отправила его наверх, а сама вернулась к лестнице для слуг уже с фонарем. Баюкая руку, на которую пришелся основной удар, Дэя ступень за ступенью обшарила лестницу, ползая на коленях, и с колотящимся сердцем нашла обрывок тончайшей веревки. В покои Госпожи она вернулась как раз к окончанию осмотра. К счастью, лекарь никакой угрозы выкидыша не обнаружил. Наказав Дэе явиться через полчаса за отваром, он, наконец, заметил, что с служанкой что-то не так, увел ее в смежную комнату, велел закусить подушку, чтобы не обеспокоить Госпожу вскриком и ловко вправил выбитое из сустава плечо. Боли она почти не почувствовала: живот сводило утробным страхом от мысли, что сейчас она бы лежала в темном коридоре с разможженной о ступени головой. Кто мог желать ей смерти, кому Дэя умудрилась перейти дорогу, сама того не осознавая? На ум приходил только один человек, для которого она представляла опасность — Верховный Жрец. Но ведь они договорились, разве нет? Она ведь согласилась запечатать свои уста и не выдавать его сына! Наверное, это был не очень умный ход с ее стороны, но Дэя решила пойти и поговорить с ним без обиняков. Утром она нашла его в храме — Верховный жрец принимал исповедь. Пришлось дождаться своей очереди, но дольше сдерживаться она не могла и, едва оказавшись в кабинке, не дала старику сказать и слова, прижалась губами к разделяющей исповедальню решетке и зашипела: — Зачем вы солгали мне, господин Верховный Жрец? Растерявшись поначалу, тот узнал ее голос и тоже приблизился к решетке. — О чем ты, дитя? — Вы сказали, что ваш сын теперь далеко, что он не причинит мне вреда. — Так и есть. И я не пони… — Он пытается убить меня. Дэя впилась глазами в лицо старика. Если тот и был причастен к покушениям, то очень умело это скрывал — на его благородном лице отразилось лишь искреннее недоумение. Он нахмурился и уверенно заявил: — Это решительно невозможно. Я ручаюсь за него. Да его даже нет в городе. — Вы уверены в этом? — Абсолютно. Дэя откинулась на жесткую спинку стула. Она думала вновь убедить жреца, что его сыну нечего опасаться, а теперь? Если он не имеет к этому отношение… А он не имеет? Ох, ей надо кому-то верить. С той стороны решетки раздался обеспокоенный шепот: — Дэя? Как тебя хотят убить? Снова склонившись к решетке, она нехотя рассказала о лестнице и погибшей служанке. Она думала, что Жрец начнет разубеждать ее, попытается уверить, что все это случайность и досадное совпадение, но он молчал. — Мне нужно хорошенько подумать об этом, — протянул он. — Встретимся завтра. Не здесь. Я пришлю записку. — А если до завтра меня?.. Как мне дожить до завтра? — Думаю, чтобы подготовить следующую попытку им нужно время, но, все же, тебе следует быть осторожной, пока я не найду того, кто будет приглядывать за тобой. Дэя моргнула. — Вы имеете ввиду своего приемного сына? Простите, но еще десять минут назад я думала, что это он хочет моей смерти… Я не очень ему доверяю. — Но мне-то ты веришь? Она с трудом кивнула: от напряжения шея стала будто деревянной. — Вам — да. — Хорошо. Тогда до завтра, Дэя. Она еще раз кивнула и медленно поднялась. Уютная полутьма исповедальни казалась ей безопасной, покидать ее не было никакого желания. Снаружи несколько женщин нетерпеливо переминались с ноги на ногу, неодобрительно косясь на богатое убранство ее одежд. Может, она провела внутри слишком много времени по их меркам? Как она глупа. Конечно Жрец не мог подстроить ее падение, откуда ему было знать, что ночью Дэя будет спускаться по этой лестнице. С другой стороны, именно Госпожа направила ее туда. Но нет. Это не может быть она. Ведь подлить яд в ее стакан она точно не могла. Дэя вдруг засомневалась в разумности своих доводов. Может, все это действительно просто случайность? Может, зря она тревожится? Служанка умерла от естественных причин, а веревка… Кто-то просто хотел зло подшутить. И, скорее всего, вовсе не над ней. Дэя вынула из кармана платья злополучную веревку, подошла к окну, чтобы разглядеть ее получше. Совершенно обычная, ничем не примечательная, грязноватая. Сплетенная из трех прочных швейных нитей. Любой воин или слуга может сплести такую, любой безмозглый мальчишка. Дэя с трудом дождалась записки от Верховного Жреца о месте встречи, чтобы и его убедить в беспочвенности своих же утверждений, но он сходу ошарашил ее заявлением: — Это она. — Она? — переспросила Дэя. Аромат гвоздичного масла холодил обоняние. Они стояли в обвалившемся когда-то коридоре, почти в полной темноте, близко, как влюбленные. — Госпожа Астильба. Она делала это очень неумело, оставила за собой след. Зная характер твоей хозяйки, тебе нужно бежать, дитя. Она не отступит. — Нельзя ли обождать? Как Госпожа справится без меня, свадьба уже меньше чем через неделю? Верховный Жрец посмотрел на нее как на умалишенную. — Очнись, девочка! Ты слышала, что я только что сказал? Она и является тем, кто хочет твоей смерти! А ты собираешься идти прямо в капкан с вежливой улыбкой на лице! Пытаясь сдержать слезы, Дэя кусала щеку изнутри и смотрела в сторону, боясь моргнуть. Ее жизнь рушилась, как шаткое нагромождение камней. — Но почему? Почему? — Ты знаешь ее лучше меня. Смягчившись, Жрец положил ладони ей на плечи, встряхнул легонько. — Дай мне свое согласие и я все устрою. Того парня, что помогал извести тебя, я услал из дворца на пару дней, и, если у нее нет других помощников, тебе пока ничего не угрожает. Как сложно, как невыносимо сложно согласиться оставить позади все. Кажется, она все-таки что-то пробормотала, потому что господин Эрантис торопливо зашептал: — Послушай. Ты слушаешь меня? Утром сядешь на дилижанс у северо-восточных ворот. Я напишу записку Торвасу, он подсядет по дороге и сопроводит тебя в безопасное место, — он положил руки ей на плечи, слегка встряхнул. — Доверяй ему как мне, больше чем мне. Он знает, что делать. Из дворца выходи налегке, в багаже дилижанса найдешь сумку, красную, там будут твои вещи. С трудом осознавая, что ей говорят, Дэя кивнула. — Дэя, — услышала она как сквозь плотно набитую подушку. — Я рад, что мы с тобой познакомились. Ты хорошая девушка и я очень не хочу, чтобы ты погибла. Прости, если когда-то обидел тебя. Дэя снова кивнула, как игрушечный болванчик, развернулась и, не помня себя, пошла прочь. Лежа без сна, она все пыталась понять: почему Верховный Жрец выбрал именно Северо-восточную дорогу. Столица Тэррэры находится достаточно далеко от океана, чтобы какой-либо дочери островов понравилась идея совершить нападение, и все же вполне удобно для торгового сообщения — порты всегда были переполнены. Дэе казалось естественным бежать именно к большой воде, ведь там легче потеряться, спрятавшись в трюме идущего по побережью торгово-обменного судна и исчезнуть с него в любом приглянувшемся городке. Это представлялось ей легким путем, преодолеть который она смогла бы играючи. Прав ли Верховный Жрец, решив, что непривлекательный путь в непролазную провинциальную глушь даст ей больше шансов? Не будет ли лучше ей выбрать свою дорогу, чтобы даже ее неожиданный покровитель не догадывался, где ее искать? Так и не сомкнув глаз за всю ночь, Дэя бесшумно оделась. У двери в покои Госпожи она задержалась на мгновение, прислушиваясь — там было тихо, — и выскользнула из комнаты.