Северо-Восточная тропа

Госпожа бездумно ходила по комнате, то касаясь резного бортика кровати, то переставляя безделушки в вырубленной стенной нише. Платье шелестело по полу, украшения звякали от каждого движения полного ленности и изящества. Дэя была занята вышивкой новой подушки. Серебряная нить послушно следовала за уверенной и решительной иглой, льнула к тонкой ткани витиеватым затейливым узором. Середина лета выдалась жаркой, зной снаружи проникал даже сквозь толстые скальные стены, и Дэе приходилось то и дело отрываться от рукоделия и дуть на пальцы, чтобы игла из них не выскальзывала. Лиственная тень от узловатого куста за окном ложилась на пол скомканным кружевом. Чем питалось упрямое растение, почему еще не ссохлось и не упало вниз? Назло всему цеплялось обнаженными корнями за крапчатый гранит и зеленело себе из года в год. А еще давало кров насекомым, неумолкающими от одуряющей жары. Госпожа раздраженно покосилась на покачивающуюся ветку, окунула руку в чашу миниатюрного фонтанчика, приложила ко лбу, провела по шее под гущей волос. Простонала: — Как же мне надоел этот стрекот. Нужно кого-нибудь попросить срубить его... Дэя понимающе улыбнулась, снова опустила глаза на шитье. По ее мнению беспокоиться об этом не стоило — вскоре после обряда Госпожа все равно переберется на половину матери, но для поддержания разговора все же ответила: — Срубить куст, растущий так далеко от окна, задача для тех, кто не боится высоты. — Да... Мой Скарбо справился бы с ней играючи. Дэя... Мне так его не хватает... Игла застыла в воздухе. — Я даже не помню, когда последний раз могла коснуться его... А Дэя помнила. Госпоже тогда удалось ловко передать ему записку, проходя мимо, после чего тот явился прямиком в покои через смежную комнатку Дэи. Госпожа Астильба смеялась, слушая его рассказ о том, какую для начальника охраны он выдумал балладу о больном животе. Госпожа Илария чуть не обнаружила их в тот раз, а кто был бы во всем виноват? На ком бы сорвали зло? — Госпожа... — пролепетала Дэя. Будущая правительница остановила ее жестом. Произнесла с непоколебимой уверенностью: — Шпионы матери теперь для нас неопасны. Теперь они беззубы, понимаешь? — А Верховный Жрец? Госпожа Астильба рассмеялась. — Он со своими прихвостнями должен заглянуть мне между ног, сообщить всей стране, что я невинна и подготовить обряд. Остальное не его дело. Дэя нервно дергала серебряную нить, хмуро уставясь в распяленную на коленях ткань. — Ты же знаешь — потом меня запрут до самого обряда. Голос ее хозяйки переменился, в нем послышались отчаянные и требовательные ноты. Помешкав, Дэя послушно кивнула. Она всего лишь служанка, ее долг — выполнять приказы. Давно минули те дни, когда можно было свободно болтать между собой и беззаботно хихикать. Дэя невыносимо скучала по ним. Она нашла Скарбо на огромной кухне для прислуги. Тот лопал курицу, разрывая тушку руками. Перед ним лежал ломоть хлеба, стояла большая кружка сидра и росла горка косточек. Женщины сюда заходили редко, а приближенные еще реже, поэтому внимание она привлекла. Повара, поварята, подмастерья, тестомесы — на нее посмотрели все. На мгновение в помещении стало оглушительно тихо, а потом ножи заработали с еще большим усердием. Поправив на всякий случай палантин, Дэя прошла прямиком к Скарбо, который сразу поднялся, склонил тело в коротком поклоне. Она шепнула ему несколько слов и поторопилась покинуть кухню, хмурясь и кусая губы. Теперь все будут думать, что у них роман. Ну и пусть. Главное, чтобы не подумали на Госпожу. Скарбо был невысоким мужчиной, с настолько широченными плечами, что голова казалась карикатурно маленькой на бычьей шее. Корпус сужался книзу классическим треугольником и оканчивался крепкими ягодицами. Он — воин, и лицо его выглядело соответствующе: сплюснутый нос, тяжелый, нависающий над глазами лоб, за которым, судя по разговору, умещалось совсем немного ума, бритый неровный череп и рыскающий взгляд. Чем Скарбо привлек Госпожу, оставалось загадкой. Та твердила, что у него очень нежные руки. Дэя вполне допускала, что работать ими он был умелец, ведь это почти все, что было ей доступно: до проведения обряда наследница должна сохранить себя в чистоте. Для Скарбо вариантов получить удовольствие имелось чуть больше, но Дэя старалась об этом не думать. Госпожа Астильба тут же бросилась ему на шею, целуя в мясистые губы, еще блестящие жиром после курицы, отстранилась, колокольчиком рассыпая смех, потянула за руку к оттоманке. Дэя искоса наблюдала за ними, делая вид, что выплетает бахрому на новой скатерти. Устроившись на широких коленях, Госпожа казалась еще миниатюрнее, а лицо ее выражало такое счастье, что внутри вдруг разлилась горечь. Что проку от главенствования женщин, если высокородные все равно не могут быть вместе с любимыми, а только с теми, кого выбрали жрецы? Многочисленные обручи на руке госпожи мелодично перезвякивались — та ласкала лицо своего любимого, гладила по стриженной наголо голове. Скарбо ловко высвободил из шелка тяжелую грудь, припал к ней ртом. Но она тут же отстранила жадные губы — перед приходом лунной крови та стала слишком чувствительна к любому касанию — и снова начала целовать. Прижавшись друг к другу, они то шептались, то замолкали надолго. Их обоюдное вожделение наполнило комнату тяжелым дыханием. Скарбо несколько раз неодобрительно глянул в сторону Дэи. Не будь ее в комнате, он, не размышляя долго, зашел бы много дальше простых ласк. Судя по напряженным плечам Госпожи Астильбы, та тоже была недовольна. Однако присутствие навязчивой служанки — гарантия их безопасности, и в отличие от своего обезьяноподобного ухажера Госпожа понимала это. После тайного свидания со Скарбо Госпожа Астильба повеселела и несколько дней пребывала в приподнятом настроении. Она с удовольствием впервые принимала в Малом зале женщин-ирти — придворных, составлявших дворцовую свиту. Те представляли своих дочерей, которые теперь должны были занять их место, так как больше подходили Госпоже по возрасту. Будущая правительница смотрела на них с большой приязнью: с большинством они знакомы с детства, играли в друг у друга в гостях, встречались на торжествах, церемониях, пиршествах. Сейчас все, конечно, иначе, и никто из присутствующих девушек не осмелился бы разговаривать с наследницей так же легкомысленно на равных. Поэтому и знакомили их по-новому, со всеми титулами и отличиями. Пара дней и они стали очень близки. По крайней мере Дэе так казалось. Из ниши, в которой она сидела, ей было прекрасно видно все происходящее. Малый зал не был предназначен для приема просителей и все же был слишком велик, чтобы называться гостиной. В ближнем к двери углу расположились музыканты, наигрывая что-то размеренное и ненавязчивое, с противоположной от них стороны стоял стол для напитков и легких закусок. С него двое слуг-мужчин и Дэя, которая была занята только своей Госпожой, собирали на небольшой серебряный поднос что-то из еды или питья, и вносили в круг придворных девушек-ирти. Здесь, в Малом зале, Госпожа Илария в окружении своей свиты иногда читала письма и занималась решением проблем не на государственном, а на дворцово-бытовом уровне, навроде составления списка гостей. У Госпожи Астильбы пока не получалось так же ловко вести дела, ей больше нравилось расслабленно сидеть в расстеленных на оттоманке мехах и сплетничать в окружении новообретенных подружек. Девушки-ирти, устроившись на расшитых подушках и толстых коврах с узелковым плетением или иным каким рукоделием, с удовольствием поддерживали ее увлечение: неумолчное чириканье этих разновозрастных пташек, разбавлялось тихим звоном богатых украшений и уютным шуршанием платьев. Дэя, наблюдая за недоступным ей весельем, чувствовала себя древней старухой. Под вечер, нагулявшись среди скал, горячий ветер принимался играть с полупрозрачными занавесями, наполняя малый зал густыми ароматами горных трав. Редко покидающая дворец Дэя любила это время. Время ярких закатов и пряных дуновений неведомых мест. Не в силах прервать затянувшийся разговор, девушки-ирти, в сопровождении охраны неспешно проводили Госпожу Астильбу до самых покоев. В следующий раз они увидятся только после завершения обряда. Дэя, семенившая позади всех, прижимаясь к стене, с облегчением скользнула вперед, чтобы последовать за Госпожой в комнату и подготовить белье — стояла такая жара, что освежиться в купальне после знойного дня было бы той в удовольствие. В тесноте коридора процессия растянулась, девушки прощались с наследницей, а отставшая госпожа Низерина разговаривала с незнакомым Дэе молодым человеком. Судя по знакам на дублете, он служил во внешней охране — той, что стоит на многочисленных наружных переходах дворца, подвесных мостах и дозорных вышках. Будущая правительница тоже заметила чужака, нахмурилась. — Это еще кто? — Корум, Госпожа, — охотно ответила одна из девушек-ирти. — Ее жених. Осенью у них намечена свадьба. — Если, конечно, не придется справлять ее раньше, — встряла другая с ехидной ухмылкой, глядя на шепчущуюся парочку. С какой естественной непринужденностью общались они друг с другом, с какой отзывчивой нежностью смотрела юная Низерина на своего долговязого воздыхателя. Оба ничего не замечали вокруг, занятые лишь этим мимолетным разговором, судя по лицам, состоявшем из игривых фраз и ласковых подначек. Дэя даже позавидовала такой легкости беседы с мужчиной, присущей делу уже решенному, но еще не исполненному. — Она выглядит счастливой, — с неожиданной печалью в голосе заметила Госпожа Астильба. — Они давно любят друг друга. — Что ж. Пусть Великая Мать подарит им множество здоровых дочерей. Я за нее рада. Дальнейших прощаний Дэя не слушала: подозвав одного из слуг, распорядилась, чтобы в бассейне нагрели воду и принялась перебирать тонкие простыни. Тот искусный мастер, что испещрил неприступную для врагов скалу комнатами, укрытиями и боевыми позициями, не забыл и о чистоте тела укрывающихся в ее недрах людей. Несколько из многочисленных родников отвели в сторону и пользовались ими для наполнения купален. После войны, когда крепостная скала превратилась в замок, пристроились башни из дикого камня и удобные галереи, купальни тоже облагородили. В лучшей из них выровняли стены, отделали глазурированной плиткой из белой глины для защиты от плесени, поставили длинную печь для нагрева воды, отлили крутобокие чугунные чаны. Блестящая плитка, покрытая узорами цвета лазури и охры, под водой переходила в голубую замысловатую мозаику. Тишину здесь нарушал только плеск падающего в мраморную чашу источника — подготовившие купальню слуги остались незамеченными, исчезли за неприметными дверьми, задрапированными гобеленами, едва они переступили порог. От воды поднимался ароматный пар. Дэя помогла Госпоже раздеться и сняла собственное платье, оставшись в одной длинной нижней рубашке. Своего налитого в бедрах тела рядом со стройной и гибкой Госпожой она стеснялась. Осторожно переступая ногами, Госпожа спустилась по ступенькам в горячий бассейн, и от потревоженной воды по сводчатому потолку заскользили зыбкие блики. Дэя взяла мочалку, кусок душистого мыла с разноцветными вкраплениями пряных трав — обильная пена потекла по обнаженным рукам, закапала в воду. Во время омовения Госпожа думала о чем-то своем, хмурилась и кривила губы, но вода, благодатная женская стихия, потихоньку смывала с лица и тела неясную тревожность. Чуть повернув голову в сторону Дэи, она попросила: — Завтра пришли ко мне начальника охраны, Дэя. Этот юноша, Корум, не должен был здесь находиться, путаться под ногами личной охраны и отвлекать девушек. Это нарушение устава. Ты как считаешь? Дэя на мгновение замялась: она не понимала как мимолетная встреча возлюбленных могла помешать конвою защитить ее и к чему наказывать их за это, но смогла только произнести: — Вы правы, Госпожа. Речь идет о вашей безопасности. Услышав то, что хотела, Госпожа Астильба сладко потянулась. Расстелив одну простынь на резной лавке, Дэя помогла Госпоже улечься, и начала методично втирать увлажняющее масло в податливое, расслабленное тело. Очень неприятно было сознавать, что будущая правительница просто горячо завидует своей более удачливой подруге. Хотя удача здесь спорный вопрос: для юноши это, определенно, везение, для родственников госпожи Низерины — настоящее испытание: брак явно неравный и невыгодный для женской стороны. Видно, мать и тетки души не чают в юной девушке, раз пошли на такое. Впрочем, категорически не допускались только союзы с бесплодными мужчинами, для остальных подтверждение брака было лишь делом времени, ибо женщинам шли на уступки, и закон в большинстве случаев принимал именно их сторону. И только в случае с правителями все иначе, все наизнанку, все — почти как в Темные Времена. Верховный Жрец заходил ежедневно, справляясь о здоровье госпожи. Он с нетерпением ждал лунной крови, чтобы начать отсчет и назначить дату проведения обряда. Все в замке замерло в напряжении, слуги передвигались на цыпочках, дворцовая стража старалась не грохотать нагрудными латами, а начальник охраны даже распорядился прервать на время обучение молодых воинов. Госпожа Астильба только фыркала, качала головой и повторяла мрачно, что все они придают слишком большое значение ее циклу. От природы не убежать и не скрыться: все случится в назначенный срок, как бы не торопил ее Верховный жрец, как бы не пыталась оттянуть этот момент Госпожа Астильба. Дэя, как и любой хороший слуга, замечала все изменения и в настроении, и в физическом состоянии своей хозяйки. Недомогания и плохое расположение духа были естественны для начала лунной крови и она старалась не докучать Госпоже и при этом готова была возникнуть перед ней при малейшей потребности. Ночью она не уходила в свою маленькую келью, а оставалась спать на оттоманке в углу комнаты, чутко вслушиваясь в дыхание на кровати. Госпожа спала беспокойно, вздыхала, переворачивалась. Выпитая с вечера травяная настойка не очень-то помогла, и Дэя злилась на лекаря. Для будущей правительницы страны тот мог бы дать что-то поэффективнее. Несколько дней Дэя спала урывками, вслушиваясь в звуки за балдахином, готовая по первому требованию поднести лимонной воды. Госпожа Астильба мрачнела с каждым днем. Ей больше не удалось встретиться со Скарбо, не удалось даже увидеть его издали: стоило лунной неделе завершиться, как ее начали подготавливать к обряду Принятия Материнства. В присутствии Верховного Жреца будущую правительницу внимательно осмотрел дворцовый лекарь. Осмотрел куда подробнее, чем обычно и одним точным надрезом лишил ее естественных неудобств при первом соитии. Женщина, впервые принимающая в себя мужчину не должна страшиться боли. К чему ей лишние страдания, могущие в дальнейшем отвратить ее от плодотворных процессов? Это крошечное вмешательство — обычное дело, практикуемое даже в самых отдаленных селениях. Разница лишь в том, что мать и муж простолюдинки были бы поблизости, а то и совсем рядом: для поддержки и оберега. Мать Госпожи ушла слишком рано, а мужчина, давно выбранный наследнице в мужья находился сейчас за тысячи фурлонгов — он прибудет не раньше чем через три луны. И виной той длительной задержки вовсе не расстояние, а сам обряд. Будущая правительница должна доказать свою готовность и состоятельность для рождения детей, многочисленных дочерей. Чтобы обезопасить свою страну, неплодные пустоцветы к правлению не допускались и право наследования переходило к следующей дочери, которой также предстояло бы пройти проверку. Для обряда Верховный Жрец должен был лично отобрать мужчин из младших жрецов. Их всегда было девять — ведь нечетные числа угодны Великой Матери. Все девятеро сексуально активные, крепкие телом и абсолютно здоровые. Наследница могла выбрать одного или всех сразу. Доказать зрелость стать матерью не только для своего ребенка, но и для своего народа. Бывало, после проведенного обряда случались неудачи. До Госпожи Иларии Тэррэрой правила ее старшая сестра. Она легко зачинала, но все рожденные ею дети погибали не дожив и до года. Отчаявшись, та отказалась от мужа и престола в пользу сестры, которой на тот момент было почти сорок. Госпожа Илария успела родить трижды — сына и через несколько лет двух здоровых дочерей, Астильбу и Аурунию, одну за другой. Потом ее муж сошел в могилу. Она не стала обременять себя новыми отношениями и почти четверть века вела страну своей твердой рукой в одиночку. Дэя вспомнила как потом эта рука вяло лежала на шелковой простыне, посиневшая, с остановившимся током крови. Мальчики, рожденные после обряда оставались расти во дворце, делали карьеру военачальников, уезжали в отдаленные провинции на межевые границы, верховодить местной армией. Обрядовых девочек же отправляли в закрытую обитель Первой Матери, опекали и оберегали на случай, если от законного брака дочерей больше не случится. Впрочем, и все последующие, рожденные уже в браке, дочери получали там образование. Кроме старшей — наследниц обучали во дворце, под боком у матери. И этой старшей дочерью сейчас являлась Госпожа Астильба, которую после вмешательства лекаря заперли в маленькой келье для строгого поста и вознесения молитв Великой Матери в ожидании завершающего этапа обряда. Под круглосуточной охраной. К ней не пускали даже ее, личную служанку. Когда же Верховный Жрец, бряцая ключами, отворил двери, Дэя заметила, что Госпожа немного похудела. А вечером в купальне едва не заплакала, обнаружив, что от скудного питания здоровая прекрасная кожа наследницы стала сухой и бледной. И это когда до обряда Принятия Материнства оставалось меньше суток! Госпожа на скорбные сетования лишь нервно усмехалась — ее мрачное отчаяние, пугающее Дэю две недели назад, сменилось лихорадочным волнением. Когда Дэя следующим вечером начала кутать Госпожу в обрядовые полотна, повадками та мало отличалась от загнанного в угол зверя, но, едва одевание завершилось, прекратила огрызаться и цепляться ко всякой мелочи, покорно позволила ей заниматься подготовкой своего тела, измотанная и раздавленная неотвратимостью предстоящего действа. Платье для проведения этого древнего ритуала вовсе даже не было похоже на платье. Всего несколько прямоугольных почти прозрачных кусков ткани, скрепляющиеся невесомыми серебряными пряжками и наслаивающимися друг на друга. Госпожа казалась Дэе земным воплощением божества: эффектная фигура с тонкой талией и бедрами, слепленными идеально для рождения потомства, едва виднелась сквозь мягкую дымку покрывал, а темная зелень проницательных глаз могла свести с ума одним взглядом. От виска до виска через веки и переносицу шла широкая черная полоса — признак принадлежности женщины к правящей династии. Сейчас эта метка была нанесена косметическим красителем, но как только госпожа займет трон, на ее месте будет татуировка. Темные волосы взблескивали золотой пудрой, глаза светились от волнения. Дэя сама не могла отвести взгляда, настолько та была прекрасна. Жалобно вцепившись в рукав, Госпожа заставила ее сесть рядом, прижалась облаченным в воздушные ткани плечом, переплела пальцы. Дэя позволила себе погладить напряженную руку. — Я буду с вами, Госпожа. Вам нечего бояться. Они так и просидели, голова к голове, пока не раздался деликатный стук в дверь. Верховный Жрец проскользнул в покои, почтительно поклонился. Он будет неусыпно следить за совершением заключительной части обряда, чтобы мужчины по случайности не причинили вреда наследнице. За его спиной топтался мальчик с подносом в руках. Плавным движением Эрантис снял с подноса кубок и протянул Госпоже. Высокая ножка была украшена драгоценными камнями, а сама чаша — изображением фигур, мужских и женских. Пахло медом и незнакомыми травами, сладко-терпко, дурманяще. Любовный напиток. Он поможет Госпоже отбросить стеснение, заставит снова и снова желать мужских ласк и даст ей достаточно сил на всю ночь. Чтобы шансы на зачатие оказались максимально велики. Прикрыв на секунду глаза, наследница коснулась губами золотого ободка, сделала один глоток, поморщилась и быстро опустошила кубок. Дэя заметила, как подрагивают унизанные кольцами пальцы. Как бы не храбрилась она, все равно волнение давало о себе знать. Мальчишка с подносом, не разгибая спины, попятился и исчез, а Верховный Жрец, изящно склонив голову, попросил следовать за ним, и лицо его при этом было торжественно-спокойно. По пути им не встретилось ни души, даже всегдашняя охрана исчезла — никому кроме Верховного Жреца и отобранных для обряда младших жрецов не разрешено узреть наследницу в ритуальном одеянии, больше показывающем, чем скрывающем. Дэя никогда не видела здесь такой пустоты. Нервные шаги Госпожи и твердые, неспешные Верховного жреца, эхом отражались от низкого потолка каменного перехода. Их сопровождало лишь шипение факелов. Миновав несколько коридоров западного крыла, Эрантис распахнул низкую дверь и пропустил их вперед. Госпожа Астильба шагнула внутрь с напряженно прямой спиной, Дэя — с похолодевшими от волнения руками. Ритуальный зал оказался небольшим. Вырубленные в скале и грубо обтесанные стены сохранили магию первобытной красоты, неровный гранитный пол устилали толстые ковры, а по углам высились кованые курительницы, призванные очищать воздух во время обряда дымом благовонных трав. В центре, на небольшом, всего в одну ступень, возвышении стояло величественное кресло, предназначенное для Госпожи, в алькове позади — широкая кровать. Глянув на обрядовое ложе, госпожа вздрогнула и торопливо отвела взгляд. Дэя проводила ее к креслу и устроила со всеми возможными удобствами, а потом проследовала в угол, к круглому столику с напитками и легким перекусом. Теперь оставалось только ждать, когда наследнице что-нибудь понадобится, не пропустить и успеть отреагировать на ее знак. Верховный Жрец устроился неподалеку, у той же стены. Его лавка была шире, удобнее, накрыта цветастым ковром и усеяна подушками. Одну из больших он подсунул себе под спину. Обладая высоким ростом и крепким телосложением, он внушал благоговение одним своим видом. На деле был обходителен, тактичен, учтив, Дэя ни разу не слышала, чтобы он повысил голос. В этом не было необходимости — твердости тембра хватало, чтобы слуги шевелились расторопнее, младшие жрецы беспрекословно выполняли приказы, а женщины замка на немногочисленных проповедях внимали с серьезной почтительностью. Светлые глаза казались очень проницательными, но смотрели участливо и сердечно, благородная строгость профиля вызывала невольное уважение. Он мог бы считаться даже красивым, если бы не некоторая обрюзглость черт, присущая скопцам. На первый взгляд ему было чуть больше сорока, но Дэя знала, что на самом деле он много старше. Откуда-то доносились звуки музыки. Слегка дребезжащие струнные переборы вторили тягуче-призывной мелодии дудки. Неприметная дверь напротив кресла открылась, будто повинуясь невидимому сигналу, в зал начали входить избранные из младших жрецов, и Дея услышала, как испуганно вздохнула госпожа. Нельзя сказать, что кто-то из женщин здесь по-настоящему боялся мужчин. Мужчины окружали их с колыбели — слуги, портные, охрана, лекари, воины... И все-таки обе чувствовали себя некомфортно среди такого количества мужчин. Наверное, это генетическая память рождала чувство опасности. Они стали в ряд. Прикрытые лишь обтягивающими кожаными набедренниками, их тела блестели, натертые ароматным маслом. Разного возраста, от двадцати до сорока, смуглые и белокожие, темноволосые и блондины, все они были удивительно и разнообразно красивы лицом. Даже тот, чей возраст подошел к крайней для зачатия отметке, обладал своеобразной зрелой привлекательностью. Дэе он понравился этими будто серебром облитыми висками, ровной лепкой носа и небесной синевой глаз, высветленной к зрачку. Чтобы отвлечь наследницу, предоставить ей время успокоиться и привыкнуть к их присутствию, а выпитому настою дать подействовать, жрецы, поклонившись, устроили игры. Своеобразное выступление, призванное показать их ловкость, грацию, телесное совершенство, позволяющее познакомиться с ними поближе. Доносящаяся из-за стены музыка дополняла и оживляла импровизированное представление: мужчины жонглировали ножами, поднимали тяжести, стараясь показать себя с лучшей стороны, и Госпожа, спустя время, расслабилась, устроилась в кресле удобнее, даже захлопала в ладоши на особо ловкий трюк. Все это напоминало обычный праздник, только устроенный лично для Госпожи. Ободренные ее улыбкой, мужчины по очереди взялись подносить ей блюда с фруктами и закусками, блестя озорными глазами. Госпожа еще была не готова к близости, но одного из жрецов, подавшему ей виноград, заставила склониться ниже, смеясь, сунула ему в рот лопающуюся от спелости ягоду. Тот застыл перед креслом, пожирая взглядом наследницу, а она испугалась вдруг, глянула на Верховного Жреца. Эрантис ободряюще кивнул — сегодня наследница может позволить себе с мужчинами любую вольность. Снова улыбнувшись, Госпожа провела большим пальцем по гладко выбритой щеке, по приоткрывшимся губам, рассмеялась. Застывшие кто где жрецы выпрямились, будто что-то почуяв. Дея залюбовалась: насколько все-таки привлекательные лица. Это не простой люд, устраивающийся в замок охраной или мастеровыми. Тут кровь. Тут порода. В жрецы шли обычно младшие сыновья высокородных господ, которых в будущем не ждало ни мало-мальски крупное наследство, ни перспектива удачно жениться. Тот, кому повезло получить ласку от Госпожи, отошел со своим подносом весьма неохотно. Замешкавшись, чтобы оставить закуски, мужчины снова начали возиться друг с другом, стараясь на кресло и не глядеть вовсе. Рельефные мышцы перекатывались под гладкой кожей, жрецы распаляли друг друга мудреными боевыми приемами, прибереженными именно для этого дня, их игры между собой становились все более ожесточенными. Подножки, подсечки, перекидывания и заламывания рук, в ход пошли даже подлые приемы. Ароматы разгоряченных тел наполнили комнату, свечной свет мягкими мазками ложился на живую скульптуру мышц, отражался в жадных мимолетных взглядах, то и дело бросаемых на кресло. Тонкие ноздри наследницы затрепетали, глаза подернулись вожделением — настой начал действовать. Это была всего лишь первая, еще пока слабая волна. Дэя отметила, как Госпожа начала оглядывать жрецов с новым интересом, пока те боролись, валяли друг друга по коврам или дурачились совсем по-мальчишески. Она оценивала их блестящие гибкие спины и ловкие руки: уже неосознанно выбирала того, с кем первым разделит ложе. Мужчин подобное внимание только подстегивало. Они тоже уловили перемену. Каждый норовил оказаться поближе, поймать взгляд, удержать его чуть дольше соперника. Их хриплое, взбудораженное дыхание заполняло собой покои. К музыкальному сопровождению прибавился гулкий ритм барабанов, заставляя сердце биться в такт, все быстрее и быстрее. Сидя в мягких подушках, Госпожа крепче сжала колени, подалась вперед, снова откинулась на спинку, руки ее не находили себе места, пальцы попеременно то оглаживали ручку кресла, то неосознанно вцеплялись в нее. Верховный Жрец кивнул Дэе, указывая на свечи, и та, бесшумно скользя по каменному полу с гасильником, принялась через одну их тушить. Из-под черненого латунного колпачка к потолку потянулись паутинные нити дыма. Ее руки слегка подрагивали от беспокойства за Госпожу и от поднявшегося внутреннего напряжения — первая часть обряда смогла нарушить ее спокойствие безо всякого зелья. Что уж говорить о Госпоже, опьяненной им. В ритуальном зале только Верховный Жрец смотрел на происходящее действо совершенно бесстрастно. Закончив со свечами, Дэя устроилась на своей лавке в углу. Сладко пахло воском. Полумрак сгустился. Грохот барабана замедлился, и каждый его удар тяжело отдавался в груди. Звонкие свирели замолкли, а длинные трубы, наоборот, вышли на первый план, выводя чувственную, тягучую, ни на что не похожую мелодию. Они снова выстроились перед креслом, опустились на колени и ждали. Только теперь их глаза блестели не озорно, а хищно, жадно — им пришлось ждать обряда несколько лет в молитве и воздержании, заботясь о своем здоровье и крепости семени. Может быть, с огромным риском для себя, таясь и оглядываясь, иногда и удавалось помочь друг другу получить разрядку, но до женщины они не дотрагивались годами и теперь не сводили голодного взгляда с Госпожи, по их спинам проходила сладкая дрожь предвкушения. У тех, кто помоложе, плотные набедренники заметно оттопыривались, заявляя о полной готовности к завершающей части обряда. Будущая правительница поднялась со своего кресла. Дэя безмолвным призраком возникла за ее спиной, ловко, одну за другой расстегивала пряжки, удерживающие полупрозрачные накидки. Несколько мгновений, и Госпожа осталась стоять перед ними совершенно обнаженной. Лишь тяжелое дыхание мужского вожделения окутывало ее с головы до ног, распаляя собственный внутренний жар. Ее взгляд помутнел, и походка не была тверда, когда она шагнула к жрецам; ее пальцы, украшенные изумрудами и серебряной филигранью, дрожали, потянувшись в сторону одного из мужчин. Тот ухватил узкую кисть, жарко коснулся губами и поднялся с колен. Поддерживая, проводил Госпожу к обрядовому ложу, помог лечь и занялся своей набедренной повязкой. Он не сводил глаз с женского тела, разметавшегося по подушкам, но старался не напугать резкостью движений. Как охотник, скрадывающий добычу. Дэя заметила, что прекрасные длинные волосы, которые несколько часов назад она лично причесала и уложила прядка к прядке, спутались и разметались по подушкам кляксой опрокинутых чернил, а потом молодой жрец справился, наконец, с повязкой и Дэя отвернулась. Послышался женский стон. Не болезненный, нет. Нетерпеливый. И еще один. Требовательный. Быстрый сладострастный шепот. В ряду жрецов, оставшихся сидеть на коленях, дыхание участилось в унисон с теми, кто лежал сейчас на простынях: сквозь легкий полупрозрачный балдахин им все было видно. Сглатывая слюну, они алчно наблюдали за происходящим, словно свора кобелей, ждущая свою очередь на случку с течной сукой. Дэя снова подумала, что за пределами замка женщинам живется куда проще и счастливее, чем высокородным будущим матерям. Не успела она глубоко погрузиться в крамольные мысли — балдахин шевельнулся и Дэя снова увидела госпожу. Все случилось очень быстро, даже чересчур. Первый жрец, выполнив свой долг, отошел, пошатываясь, словно его опоили хмельным. Вряд ли за такое короткое время он успел доставить госпоже удовольствие, но та не казалась расстроенной. Она приподнялась на локте и кивнула кому-то из жрецов, но с места сорвались сразу двое и, яростно глядя друг на друга, застыли у изножья. Из-за балдахина послышался смех, пьяный, игривый, потом несколько неразборчивых слов, и готовиться к соитию стали оба. Пока они торопливо дергали шнурки повязок, Дэя поднесла своей хозяйке разбавленного вина. Та осушила кубок одним глотком, не замечая служанки — взгляд был прикован к двум тяжело дышавшим парням, щеки ее горели красными пятнами, зрачки расширились донельзя, губы пересохли несмотря на только что принятое питье. На внутренней стороне бедра Дэя заметила красный мазок, вздрогнула и пристально взглянула в лицо своей Госпожи. Не похоже, чтобы той было больно или хотя бы неприятно: наследница нетерпеливо тянула одного из мужчин на ложе. Брови ее нахмурились, взгляд обратился глубоко внутрь себя — волна вожделения снова нахлынула на нее, заставляя шире раскидывать ноги, задыхаться и стонать от желания. Словно куклу, они повернули ее на бок и покуда первый исполнял свой долг, второй терпеливо ждал, лаская госпожу со спины. В воздухе остро пахло похотью. Мужчины не сдерживали себя, не пытались растянуть удовольствие или доставить его наследнице, они двигались, думая только о себе. Их предназначение наполнить Госпожу сильным семенем и чем большему количеству мужчин удастся это сделать, тем лучше. Стоило первому закончить и, содрогнувшись последний раз, выйти из госпожи, второй тут же занял его место. Терзаемый недоступной прежде близостью, он взял ее прямо сзади, торопливо направив себя рукой, задвигался резко, судорожно вцепившись в женственно округлые бедра, вжимаясь лбом в нежную ямку между лопаток. Ему хватило всего нескольких движений, и вот он уже затрясся в сладких конвульсиях. Дэя снова поднесла вина, но госпожа оттолкнула кубок. Она стонала. На этот раз протестующе и жалко. Исступленно металась по ложу, ее руки то сжимали груди, то тянулись вниз, будто тело никак не могло насытиться, будто глубоких мужских ласк ему было мало. Она уже не манила игриво следующего, все что она могла это бормотать в полубреду: — Еще... Еще... Пожалуйста... Дэя обеспокоенно взглянула на Эрантиса, но он как раз окликнул по имени одного из жрецов. Тот с готовностью вскочил на ноги и шагнул к ложу, скользнул по простыням, попутно развязывая набедренник. Госпожа притянула его к себе, обвила ногами, не дав до конца освободиться. Она жалобно стонала, мелко двигая бедрами навстречу, старалась вжаться промежностью сильнее, мешая тем самым развязать узел. Мышцы плоского живота судорожно напрягались, пальцы скрючились в попытке вцепиться в широкие плечи, но соскальзывали и тут же принимались комкать простыни. Отчаявшись снять повязку, жрец просто сдвинул ее набок и тут же поспешно, с недостойной обряда суетливостью проник в ждущее лоно. Припухшее, оно влажно блестело от обильно сочащейся смазки. Ягодицы жреца напряглись, ритмично толкаясь вперед, он зарылся лицом в подушку, придавив собой Госпожу. Извиваясь под ним, та на каждое встречное движение отвечала жалобно-умоляющим мычанием. Она просила его не останавливаться, просила еще и еще, при этом не позволяя ему замедлиться, а когда, не выдержав ее напора, тот кончил и замер, едва не взвыла. Яростно, зло. Младший жрец сполз с ложа все еще дрожа, и Госпожа тут же попыталась удовлетворить себя сама. Голова ее перекатывалась по подушке, ладонь между ног двигалась торопливо и почти грубо, но облегчение никак не наступало и она оставила попытки, откинулась назад, тяжело дыша от возбуждения. Дэя оказалась рядом очень вовремя — заплетающимся языком та просила пить. Уже безо всяких знаков один из младших жрецов занял место предыдущего и мольбы и стоны тут же возобновились. Тревожно покусывая губу, Дэя поставила кубок на место и решительно приблизилась к Верховному Жрецу. Заметив ее, тот совершенно по-простому похлопал по скамье рядом с собой. Будто, если бы она не подошла, сам бы позвал ее поболтать от скуки. Замешкавшись, Дэя все же приняла это безмолвное приглашение и так же, безо всяких предисловий, прямо спросила: — С Госпожой все в порядке? Настой действует правильно? Верховный Жрец обратил к ней взгляд светлых внимательных глаз. — Настой действует именно так как нужно. Дэя нахмурилась, пробормотала: — Мне кажется она жестоко мучается. И тут же спохватилась: не следует выказывать подобное недоверие столь высокопоставленной особе. Он всего лишь мужчина, но имеет большую власть и авторитет. Он может обвинить ее в инакомыслии, в сомнении к устоявшимся традициям. Верховных Жрец, похоже, заметил, как она побледнела и... тихо рассмеялся. Этот добродушный смех сбил Дэю с толку. — Я слышу, что в тебе говорит не бунтарство, но беспокойство за близкого человека. Как тебя зовут, дитя? — Дэя, господин. — Я прав, Дэя? Наследница, будущая властительница и Мать Тэррэры тебе очень близка? — Правы, господин. Он вздохнул. Длинные сухие пальцы по-отечески нежно сжали ее ладонь. — С Госпожой Астильбой все будет в порядке. Рецептура любовного напитка выверена и проверена не одним поколением. Я лично занимался его приготовлением сегодня. Настой не дает ей получить удовольствие. Видишь ли, от плотского наслаждения матка ее начнет сокращаться, выталкивая семя, а нужно как можно дольше задержать вложенное внутри. Не волнуйся, уже скоро действие его ослабнет. От такой циничной откровенности у Дэи кровь прилила к щекам. Она начала судорожно поправлять палантин, чтобы Верховный Жрец ничего не заметил. И все же его слова немного успокаивали. Дэя кивнула, не зная, как закончить этот неудобный разговор и нерешительно поднялась. — Останься, — неожиданно попросил Верховный жрец. — Посиди немного со мной. Не будь Верховный жрец евнухом, Дэя могла бы подумать неладное. Особенно глядя на происходящее в зале. Но Эрантис выглядел совершенно невозмутимо, почти скучающе, словно пастух, вынужденный не спускать глаз с порученного ему стада. И она осталась. Из вырубленного в скале алькова послышался тихий шепот, перемежающийся стонами. Распаленный донельзя ожиданием и зрелищем предыдущих соитий, младший жрец двигался с упоением и горячностью молодого самца. Глаза Госпожи распахнулись, уставились невидяще в потолок. Она снова и снова с придыханием выстанывала: "Почти... Почти..." изо всех сил напрягала бедра, подкидывая их вверх, пока нависающий над ней мужчина не остановился, тяжело дыша. И тогда стон превратился в почти животный скулеж. Она выгнулась, в отчаянии не позволяя ему выйти из себя, попыталась продолжить двигаться, попыталась не позволить опадающему мужскому естеству выскользнуть из себя. Ничего не получилось, природа взяла свое, и младший жрец отошел. Как это трудно, какая невыносимая пытка — доходить почти до пика и снова отступать. Так близко, вот-вот... кажется, еще одно мгновение, движение бедер, прикосновение горячей плоти, еще чуть-чуть и тело вспыхнет удовольствием. Вот оно, уже нарастает внутри, с самого низа, разливается предвкушающим долгожданным трепетом... и тут же немного спадает. А возбуждение все усиливается, накапливается, невыносимо пульсирует, требует удовлетворения. Как угодно, любыми способами, только бы скорее, скорее. И, едва к ней приблизился следующий мужчина, госпожа всхлипнула, с губ ее срывались неразборчивые мольбы, жалобные, задыхающиеся. Выполнившие свой долг жрецы отдыхали на коврах, в окружении расшитых подушек. Оставшиеся дышали тяжело, трудно. Их грудные клетки ходили ходуном, пальцы сложенных рук сжимались в кулаки, спины были покрыты бисеринками пота, глаза глядели на происходящее за балдахином не отрываясь. Один из них, тех, что помоложе, вдруг дернулся, ухватил себя через набедренник и затрясся, чуть сгибаясь вперед. Из приоткрытого рта, сведенного судорогой, вырвалось едва слышное, полузадушенное хрипение. Сладкое от внезапно обрушившегося удовольствия, жалкое от осознания собственной слабости. Отдышавшись, младший жрец осторожно выпрямился и замер в надежде, что никто ничего не заметил и ему еще доведется ощутить себя внутри женщины. Оглянулся украдкой. И тут же удалился к отдыхающим мужчинам, наткнувшись на взгляд Эрантиса. После того, как молодой жрец был изгнан, а следующий по очереди сменил выполнившего свой долг, перед креслом остались нетерпеливо ерзать всего двое. Дэя потеряла счет времени, но интуитивно чувствовала, что скоро все закончится. Она впервые видела подобную самозабвенную страсть, впервые была окружена такой концентрированной похотью. Не отличаясь пылкостью нрава, Дэя еще не знала мужских ласк и пока не особо стремилась познать обоюдные плотские радости, однако вид и звуки того, что происходило за балдахином, сумели пошатнуть ее равнодушие. Ароматы благовоний кружили голову, во рту почему-то пересохло. Чтобы отвлечься, она с усилием отвела взгляд от смятых влажных простыней, сосредоточилась на разглядывании вытянувшихся, словно довольные коты, мужчин. Двое лениво общипывали виноградную гроздь, кто-то, обняв руками колени, уставился в одну точку, один дремал, другие, кто уже был с Госпожой, снова жадно всматривались в глубину алькова. Переговариваться они не смели. Госпожа на ложе застонала сильнее, яростнее задвигала бедрами, пальцами впилась мужчине в ягодицы, заставляя глубже проникать внутрь себя. Она бормотала почти бессвязно, сумбурно, рот ее приоткрылся. То широко раскидывая колени, то сжимая ими узкие мужские бедра, она неистово билась под ним, отвечая жалобным вскриком на каждое размашистое проникновение, что он дарил ей. Жрец, навалившийся сверху, был тот самый, с сединой. Она молила его двигаться быстрее, но тот будто не слышал, его бедра размеренно раскачивались, не ускоряясь и не замедляясь. Уперевшись ступнями в сбитые простыни, Госпожа исступленно выгибалась, пытаясь приблизиться к высшей точке. Женские ягодицы, бедра и простыни были мокры от обильной смазки и мужского семени, не уместившегося внутри. Движения Госпожи стали больше походить на судороги, мелкие, хаотичные, полные отчаяния. Казалось, она вовсе перестала дышать, полностью сосредоточившись на внутренних ощущениях. Томление в ней скапливалось, густело, поднималось все выше, и Госпожа сцепила зубы, не желая дать ему ослабнуть снова, зажмурилась. Почти замерла. И тут же выдохнула с громким протяжным стоном, забилась в сладкой агонии. Тело ее конвульсивно сокращалось, волнами разливая долгожданное наслаждение. Долго оттягиваемое, сдерживаемое настоем, и оттого сокрушительное и длящееся, длящееся... Мужчина, почувствовав внутренние спазмы удовольствия, проник в нее до упора и крупно задрожал, получая свое. Через мгновение он оставил ее лежать сломанной куклой посреди огромного ложа. Казалось, она потеряла сознание. Дэя приблизилась к постели с смоченной прохладной водой тряпицей, уложила ее на лоб, провела по взмокшей шее. От освежающих прикосновений Госпожа шевельнулась, приоткрыла глаза, повела ничего не понимающим взглядом, еле выговорила потрескавшимися губами просьбу пить. Последние приливы возбуждения были уже не такими требовательными, сила их ослабевала, но все еще имела власть над ее телом, поэтому после короткого перерыва, достаточного, чтобы напиться, госпожа снова заволновалась. Один из оставшихся младших жрецов с готовностью подскочил к постели и, не дожидаясь пока Дэя закончит обтирать лоб и шею наследницы, устроился между ее ног. Однако раздраженная многочисленными соитиями плоть отреагировала по-своему — всего через две-три фрикции госпожа нахмурилась, невидящий взгляд ее удивленно забегал по неровному потолку, тело непроизвольно напряглось. Внезапно она вскрикнула на новый неожиданный прилив наслаждения, сильнее вцепилась в скользкие мужские плечи. А потом облегченно расслабилась. Жрец, потеряв над собой контроль от длительного воздержания, не остановился, чтобы дать госпоже прийти в себя, а только ускорился. И это случилось опять — она вдруг забеспокоилась, коротко выгнулась, слабо вскрикивая на волны внутреннего трепета. И едва затихла последняя, не прошло и десятка секунд, как началось снова. Изможденная плоть, казалось, оголилась до самых чувственных нервов, и каждое движение, даже незначительное, стимулировало уже переутомленные мышцы лона сокращаться вновь и вновь, рождая всплески ставшего болезненным удовольствия. Госпожа, взволнованная этой переменой, попыталась оттолкнуть мужчину, закричала, чтобы он перестал двигаться. Верховный Жрец оказался рядом мгновенно. Стащил с постели ничего не понимающего юношу и успокаивающе проговорил: — Расслабьтесь, постарайтесь не шевелиться, это вскоре пройдет. Подхватив легкое одеяло, он прикрыл вспотевшее тело, защищая от сквозняка. Госпожа кивнула. Выражение ее лица было смазанным, взгляд все еще оставался слегка расфокусированным. Она повернулась на бок, пытаясь устроиться поудобнее, но, стоило ей слегка напрячь мышцы ног, чтобы подтянуть колени к животу, как новая мучительная вспышка заставила ее дернуться и ахнуть. Лицо застыло маской — смесь испуга и удовольствия, — с приоткрытым ртом, жалобно изогнутыми бровями и крепко зажмуренными глазами. Волосы окончательно спутались, намокли у висков, темной паутиной прилипли ко лбу. Как только сокращения утихли, Госпожа Астильба замерла, стараясь дышать ровнее. Дэя чувствовала себя совершенно беспомощной. Она хотела было положить руку на плечо Госпожи, но Верховный Жрец шепотом предупредил: — Не стоит прикасаться, иначе тело снова придет в готовность к соитию. Лучшее, что можно сделать — это дать ей немного поспать. Младший жрец, не успевший вложить в госпожу Астильбу свое семя, так и стоял возле постели, переминаясь с ноги на ногу в неспадающем возбуждении. Повернувшись, Эрантис удивленно оглядел его, неумолимо качнул головой в сторону остальных. Едва не плача, тот с трудом подвязал набедренник и на дрожащих ногах поплелся к наваленным подушкам и ухмыляющимся приятелям. Дэя обернулась к Госпоже. Та, прикрыв глаза, напряженно контролировала собственное дыхание, но вскоре действительно расслабилась и уснула. Вернувшись в свой угол, Дэя растопила крошечную переносную жаровню, утвердила на ней маленький, словно игрушечный чайник. На мешочках с заваркой играли красные отсветы раскаленных углей. В зале стало тихо, почти уютно. Вода вскипела быстро, запахло распаренными травами. Набрав на поднос несколько видов сладостей, Дэя налила чашку чая и приблизилась к Верховному Жрецу. Она не обязана была этого делать, но предложить подкрепить силы ему, пекущемуся о будущей правительнице не меньше нее, что могло быть естественнее? Дэе было даже приятно сделать это для него. Всем в этом мире не хватает женской руки. Мужьям не хватает жен, сыновьям — матерей. Помнит ли Верховный Жрец свою мать? Успела ли та одарить его своей нежностью? Он казался нездешним, внешность его была чужеродной. Откуда, из каких краев судьба занесла его в Тэррэру? Как долго уже он не видел своей родины? Он был удивлен и обрадован внезапной заботе, уговорил разделить чаепитие на двоих. С удовольствием наполнив чашку и себе, Дэя поставила поднос между ними и выбрала небольшой вяленый инжир. Рядом с Эрантисом было спокойно, не зря госпожа Илария так любила его общество. Он учтиво поинтересовался ее происхождением, беседу вел умело и интересно, хоть и приходилось говорить вполголоса. Возникни между ними неловкая пауза, ее всегда можно было заполнить общей для них темой, предмет которой сейчас спал на скомканных простынях. Впрочем, молчать, сидя рядом с Верховным Жрецом тоже было комфортно, будто рядом с отцом, которого Дэя не знала. Младшие жрецы, все еще находящиеся в зале на случай, если Госпожа еще захочет принять кого-нибудь из них после отдыха, пристально следили за каждым ее движением. Дэю подобное внимание поначалу смущало, затем начало раздражать. Она пару раз неодобрительно глянула в сторону наваленных как попало подушек и сбитых ковров, постаравшись вложить в свой взгляд то, что при Верховном Жреце не поворачивался произнести язык. Но тот, похоже, истолковал все по-своему, потому что неожиданно склонил голову в ее сторону и доверительно прошептал: — Если угодно, они в твоем распоряжении. Семя большинства их них теперь слабое, но любой из выбранных все еще может доставить тебе наслаждение. Поначалу она даже не поняла о чем речь, подняла на евнуха растерянный взгляд, но потом нахмурилась. Как быстро можно испортить сложившееся было положительное впечатление! Он что, думает, если она служанка, можно обращаться с ней вот так? Ей не нужны его предложения, одобрения или разрешения, чтобы провести время с мужчиной. Дэя вознамерилась сказать какую-нибудь резкость, но только тряхнула сердито головой и поднялась. Хотелось уйти в свой угол и занять чем-нибудь руки, любым делом, только чтоб не натыкаться взглядом на разодетую в парчу и золото фигуру. Ее остановил голос Верховного жреца, и большая ладонь, мягко обхватившее ее запястье. — О, я прошу прощения, я позволил себе грубость. Признаюсь, мне просто хотелось сделать небольшой подарок в знак расположения... Извините мою неделикатность. Если сможете, забудьте слова глупого болтливого старика. Как быстро он перешел с "дитя" и "ты" на уважительную форму обращения! Дэя выдохнула, пытаясь унять растущее возмущение. В конце концов, он же не хотел ей ничего плохого. — Я принимаю ваши извинения. Но прошу меня понять... Что именно понять, она не договорила и, поднявшись, ушла в свой угол. Госпожа Астильба очнулась, когда небо за снежной верхушкой Урма-Ке посветлело и окрасилось акварелью приближающегося рассвета. Совершенно обессиленная, будущая правительница позволила Дэе одеть себя в новое платье и закрепить между ног хитро свернутую ткань, какую обычно носят в лунную неделю. Верховный Жрец подошел к столику Дэи, налил из высокого кувшина полный кубок и поднес Госпоже, но та посмотрела на чашу в его руке так, будто она содержала не вино, а яд, и пить отказалась. Выражения лица Эрантиса преисполнилось понимания и покорности, почти кротости, что плохо сочеталось с его мощным телосложением и высоким положением. А Дэя вдруг поняла, что он растерян, что чувствует сейчас себя глупо с отвергнутым кубком в руке, что, несмотря на внешнюю самоуверенность, этот обряд был первым, проводимым им лично, а значит и волнение все-таки имело место быть, просто умело скрывалось. Решительно забрав у Верховного Жреца кубок, Дэя поставила его на ступень возле кресла. По все еще пустому коридору Госпожа Астильба двигалась непривычно осторожно, медленно, и, только когда дверь ее личных покоев стала видна впереди, заторопилась. Сделала несколько быстрых шагов и тут же сбавила ход. Вцепившись в руку Дэи, а другой уперевшись в каменную стену, Госпожа задышала коротко и быстро, резко втягивая в себя воздух. Забормотала: — Подожди... Подожди, остановись. Она привалилась плечом к стене, сжала колени плотнее. Это не помогло. Возможно, надетое белье каким-то образом терло чересчур чувствительную сейчас промежность, или от ходьбы усилилось остаточное действие любовного напитка, — возбуждение наполнило ее мгновенно и безо всякой стимуляции дошло до высшей точки. После продолжительного отдыха хлынувшее удовольствие оказалось слишком сильным. Рот ее непроизвольно приоткрылся, испустив мучительный стон, тело завибрировало, колени ослабли. Выпустив руку Дэи, Госпожа почти упала на колени, попыталась зажать себя между ног ладонью, чтобы остановить это, но, кажется, делала только хуже. Сладкие судороги снова и снова пронзали ее тело, заставляли склоняться все ниже, прогибаться в пояснице, уперевшись второй рукой в пол. Глубоко внутри лоно сжималось горячо, изнуряюще и бесконечно долго. Верховный Жрец даже не смотрел на свою будущую повелительницу, корчившуюся у стены. Когда все закончилось, Дэя помогла ей подняться. В изможденном лице не было ни кровинки, на лбу проступили бисеринки пота. До покоев госпожа добрела по-стариковски осторожно переставляя ноги. А перед тем, как пройти внутрь, оглянулась и сказала, глядя прямо в глаза Верховному жрецу: — Я вас ненавижу. Тот согнулся в коротком почтительном поклоне и неторопливо удалился, будто не услышал. Лицо Дэи залило краской, она поспешила нырнуть в комнату и закрыть дверь.