***
Было тепло, было, наконец, так тихо, в этом белом шуме, что он почти «поплыл» от жара и от дешевого виски, стоя под хлесткими струями. Спустя двадцать минут, окончательно разомлев, он всё же вышел из душа и оделся в чистое. Глядя на себя в зеркало, горько скривился, подмечая усталость и какой-то нечеловеческий, загнанный блеск в глазах. Ничего-ничего, еще один арестант или, что предпочтительнее, труп при задержании и он снова ненадолго будет доволен и в порядке. Этого адреналина погони и смерти ему хватит примерно на полгода, а потом, потом, он уверен, найдет себе очередную цель. Хосок оделся в халат и, взяв с тумбочки напарника бутылку, а с полки, над телевизором, почти чистый стакан, плеснул себе и уселся в кресло, доставая из папок документы и располагая их в хронологическом порядке на столе. Он думал. Как, должно быть, тяжело сейчас его сослуживцу. Глядя на фотографии, он никак не мог отделаться от мысли о том, что жертвы невероятно схожи между собой: русые волосы и, пусть уже мутные, но карие когда-то глаза. Он отчетливо видел в них его мужа, туманный образ, когда-то, в прошлом, светлый и искрящийся, сейчас поблекший и словно изъеденный трещинами кракелюра. Он понимал мотив напарника, понимал почему он так вцепился в это дело, он помнил…помнил, как удерживал напарника на месте преступления, за лентой, не давая подойти ближе, не давая тому увидеть и бесповоротно поверить своим глазам, не желая ему оставлять в душе последний образ его супруга именно таким. Когда пропал Чонин они даже не сразу поняли, что произошло, засуетились лишь после звонка его родителей, к которым он должен был отправиться на несколько дней, взяв отгулы. После того, как от него, после дня вылета, не было вестей уже пару дней, они забеспокоились. Тогда Чонгук перестал быть собой, он не вылезал из офиса, был непреклонен и неумолим в поисках, день ото дня превращаясь в собственную тень, но не слабую, а в чистую ярость себя самого, в саму её суть. Следы вели его на юг, куда-то в Чинджу, по всему выходило, что его супруг так и не сел в самолет. Время тянулось душной волной. Город за городом, точку за точкой, наводку за наводкой он развязывал тугой узел чужих, кровавых преступлений. В то утро им позвонили патрульные, с одной из окраин, между Сунчхоном и Кваньяном, из места, в ста километрах от Чинджу, которое можно было найти не на всех картах. Тогда городишко Инволь-дон тоже встречал их грозой, но она была совсем другой. Хосок прибыл на место раньше, потому, как Чонгука задержали для допроса. И как же он был не рад своей участи сообщать напарнику о том, что же тут произошло… Его тело было найдено за общественным центром этого захолустья. Определить причину смерти было весьма не простой задачей, многочисленные колотые, рубленные, рваные раны по всему телу, ожоги, следы утопления, многократного удушения не давали объективной картины смерти, чего нельзя было сказать о яркой картине пыток, через которые прошел этот парень. Ему не хватало нескольких пальцев на руках и ногах, один глаз был нещадно выжжен ни то горелкой, ни то сильной кислотой при непрерывном воздействии. Стопы и кисти рук связаны и раздроблены. Черты лица, раздавленные ударами чего-то твердого, еле угадывались, но криминалистам удалось снять отпечатки с оставшихся пальцев и пробы ДНК, чтоб безошибочно установить личность. Чон Чонин высвечивалось на экране ноутбука в патрульной машине. Тогда Чонгук ревел. Ревел, как зверь, грозясь убить напарника и переступить через его труп, если тот не пустит его на место преступления, не даст посмотреть на то, чье же тело криминалисты пакуют в холодный, черный пакет. Тогда Чонгук умер. Глядя, как на стол в прозекторской перекладывают черный пакет с телом, глядя, как мучительно медленно и осторожно медбрат расстегивает молнию…глядя на запрокинутую, словно в истошном, последнем крике, голову, замеревшую в этом положении навсегда, притянутые к почти черной груди, испещренной ранами, руки…разбитые губы в безмолвной мольбе. Тогда он почти не слышал слов врача, проводившего осмотр, чьи-то руки быстро и настойчиво вывели его из здания, как в бреду. Он долго приходил в себя, ещё долго был убийственно конкретен и сдержан на работе, с друзьями и родственниками. Замкнулся совсем, не пускал к себе никого. Так было до тех пор, пока он не нашел того, кто это сделал, спустя почти полгода, нашел. Что именно там произошло он никогда и никому не расскажет, но труп, найденный спецами в южных доках Вандо, был копией трупа его мужа. Хосок не задал вопросов ему тогда и никогда не задаст, вряд ли он хочет знать, что предшествовало столь зверской расправе. Чонгук стал мягче немного с тех пор, успокоился и вот, опять, чертов подражатель всколыхнул в нем это тусклое болото боли и гнева. К слову, на счету этого было уже вдвое больше жертв, видимо им не сообщали именно из страха перед Чоном и его методами. Что ж, теперь они тут и деваться больше некуда.***
— Ты уснул что-ли?! — словно гром, фраза вырвала мужчину из раздумий. — Хороша водичка, а это… — он забрал бутылку с края стола с фотоснимками, — Лучшее лекарство от простуды! — он хохотнул, как-то скомкано, глянув на фотографии и скривившись на мгновение. — Начал уже? До утра, я думаю, мы сами по себе. Давай вернемся к этому утром? — не вопрос даже, а бескомпромиссное давление. Он сложил фото обратно в папки и аккуратно сдвинул к краю стола. — Ты еду не нашел, случаем? Хосок поднялся и прихватив свои чистые вещи, двинул в ванную. — Нет, еду не нашел, буклет заказа на тумбочке, у телефона, вряд ли съедобное что-то, но кто знает, может нам повезет и мы не проваляемся завтра весь день с отравлением. — Он закрыл за собой дверь и включил душ…