Стеклянное сердце

      Кристина думала, что Эрик мог бы играть вечно, и она задавалась вопросом, позволила ли бы она ему. Положив голову Эрику на плечо, она погрузилась в совершенно иной мир благодаря его музыке. Воздух этого мира оторвал её от земли и позволил парить среди голубых и нежно-розовых облаков.       Только когда на левом конце пианино послышалось мяуканье и зазвучала диссонирующая низкая нота, Кристину очень неделикатно вернули в реальность. Она подняла голову, заморгав.       Эрик рассмеялся:       — Айша, милая моя.       Кристина молча уставилась на него. Она никогда раньше не слышала, чтобы он смеялся. Если он и делал это, то не с искренней радостью. Но на слух его смех, как и его пение, был совершенно прекрасным.       Айша вышагивала по клавишам, совершенно не обращая внимания на звуки, которые издавали её лапы. Глаза Эрика блестели, когда он смотрел на неё, а затем он провёл ладонью по её шëрстке. Кошка выгнулась, замурлыкав.       — Она несомненно очень любима, — Кристина увидела, как глаза кошки наполовину прикрылись. — И она определённо любит вас.       — Да, — в самом деле, мягкость его тона, его хриплая глубина передавали всю эту любовь.       — Как вы завели её?       — Завëл? — Айша прижалась лбом к его ладони. — Нет. Это звучит так, как будто она мне принадлежит. Это её дом, как и мой, — он бросил взгляд на Кристину. — Как и ваш тоже.       Девушка отвела глаза.       — Я спас её, когда услышал, как она громко мяукала в тëмном переулке. Звала на помощь. Она могла поместиться в вашей ладошке, маленькая, хилая, сплошь кожа да кости, — он почесал её подбородок, и кошка вытянула шею, чтобы он и там мог её погладить. — Я вырастил еë.       Неожиданно тепло расцвело в груди Кристины. Перед её глазами возник образ Эрика: высокого, одетого во всё чëрное, идущего по тёмным улицам Парижа, словно ночное привидение… и несущего маленького котёнка в своей ладони. Она не смогла удержаться от улыбки.       — Кристина?       — Да?       — Почему вы пришли в музыкальную комнату сегодня вечером?       Она нахмурилась:       — Простите?       — Вы были в своей комнате несколько часов, а потом пришли сюда. Почему сюда? Вы надеялись найти скрипку? Если да, то она у меня в кабинете, внизу. Я собирался спросить вас, что бы вы хотели с ней сделать, ведь она принадлежит вам.       Боль пронзила её грудь от одного упоминания этого инструмента.       — Нет. Нет, я не искала её. И… Я не знаю. Это был подарок отцу от моей матери, но… но я бы предпочла не видеть её. Не выбрасывайте её, но я не хочу, чтобы она попадалась мне на глаза.       — Тогда я буду хранить её в своем кабинете.       Она кивнула.       — Ну так что же? Зачем вы пришли сюда? — снова спросил он.       Она уставилась на клавиши пианино — эти пугающие клавиши, они одновременно манили её и отталкивали.       — Я хотела поиграть на пианино.       — Я думал, оно заставляет вас видеть те воспоминания.       — Да, — она сглотнула. — Я хотела их увидеть.       — Правда?       — Да.       — Почему?       — Я хочу встретиться лицом к лицу со своими страхами, — прошептала она. — Сделать то, чего не может мой отец.       Мгновение или два с его губ не слетало ни слова, но затем он сказал:       — Я аплодирую вам за это.       — Правда?       — Да. На мой взгляд, это свидетельствует о внутренней силе.       — Спасибо, — от этих слов ей стало немного легче. Сила. Если что, по словам её жениха, она была сильной.       — Тогда почему вы не играли?       Она закусила губу.       — Мне было страшно.       — А, — ещё одна пауза. — Сейчас вы боитесь?       — На самом деле нет, — она посмотрела на него. — Сейчас не боюсь.

***

      Эрик велел Кристине сесть в кресло в музыкальной комнате, а сам спустился вниз, чтобы приготовить ей чай. Он вернулся уже с чашкой и велел ей выпить всё до дна, прежде чем снова сесть за пианино. Девушка так и сделала, и она была благодарна ему за то, что таким образом он помог ей собраться.       Когда чашка опустела, она протянула её Эрику:       — Вы останетесь рядом со мной?       Устремлённый на неë взгляд, полный сосредоточенности и беспокойства, смягчился. Он кивнул:       — Останусь.       Она кивнула в ответ и подошла к банкетке. Эрик последовал за ней и сел рядом. Она глубоко вздохнула, закрыла глаза и опустила пальцы на клавиши.       Дождь барабанил по стеклу, и капли оставляли на нём нежные полосы. Мир за окном был погружëн во тьму. Но кухня была ярко освещена, и ещё ярче звучал смех Кристины и её отца: они сидели за столом и между ними лежала игральная доска. Кристина выбрала белые шашки, в то время как Густав выбрал чёрные.       — Ещё одну игру, папá, всего одну, — умоляла она.       Густав подмигнул ей и расставил шашки по местам.       — Ладно. Но только одну.       Когда доска была готова к игре, Кристина первой сдвинула шашку. Густав наблюдал за ней с хитрым блеском в глазах. Он уже прикидывал, как можно было бы выиграть этот раунд, и…       Кристина убрала руки от клавиатуры и скрестила их на груди. Это ужасное чувство возникло снова: у неё перехватывало дыхание, сужалось поле зрения.       Почему?       Почему именно это воспоминание? Это будничное, простое, счастливое воспоминание о её отце?       И почему оно сейчас наполняло её таким ужасом?       — Кристина, — она почувствовала ладонь на своей спине. — Вам что-нибудь нужно?       Она всхлипнула, будучи не в силах сказать что-либо.       — Я думаю, — сказал он, — что, возможно, нам следует сделать небольшой… перерыв, прежде чем вы начнёте играть снова. Ваши пальцы касались клавиш всего десять секунд, а вы уже вся дрожите.       В самом деле, она чувствовала, как её трясëт. Она пыталась успокоить нервы, замедлить дыхание или собраться с мыслями, но это было бесполезно. Она всё ещё слышала, как дождь стучит в окно её старой кухни.       — Музыка не должна вызывать у вас такого ужаса, — продолжил он. — Я бы хотел, чтобы вы могли заниматься ей не испытывая подобных чувств. К игре на пианино, я думаю, вам следует подходить умеренно.       Она кивнула.       На данный момент она определённо с этим согласна.       — И очевидно, что скрипку мы в расчёт не берём, — его рука всё ещё покоилась на её спине. Она молча позволила ему это. — Итак, мне пришла в голову одна мысль, пока я заваривал вам чай: я бы хотел узнать, что имел в виду ваш преподаватель, когда убеждал вас, что вы никогда не сможете петь.