Стеклянное сердце

      Казалось, что сердце Кристины забыло, что ему место в груди, а не в глотке.       Её пальцы касались — просто касались — клавиш пианино, и каждый раз, когда она почти набиралась смелости надавить на них, она чувствовала, как ужас начинает ползти по еë спине. Этот отвратительный страх. Она стиснула зубы. Трусиха. Она была такой же малодушной, как и её отец.       Её дыхание резко участилось, и она издала разочарованный стон, когда опустила пальцы; движение было резким и вызвало диссонирующий звук, который завибрировал в воздухе вокруг неё.       Она закрыла глаза. Гул длился всего пару мгновений, но всё ещё продолжал звучать в её ушах. Призрачная нота танцевала в воздухе.       Этот воображаемый звук сменился реальным звуком приближающихся шагов в коридоре. Человек остановился в дверном проёме музыкальной комнаты.       — Кристина.       — Эрик, — её голос был хриплым.       — Надир ушëл домой.       — Хорошо, — она замолчала, не зная, что сказать. — Он очень славный. Он мне нравится.       — О, не говорите ему этого. Комплименты красивой девушки, несомненно, будут подкармливать его и без того раздутое эго.       Кристина догадалась, что эти слова были попыткой поднять ей настроение, но она чувствовала себя слишком оцепеневшей, чтобы положительно реагировать.       — Я уже говорила вам, что я не красавица.       — И я не согласен с вами.       Её глаза были прикованы к клавишам.       — Мы уже помолвлены. Не нужно лести. Вы уже завоевали меня.       — Неужели для этого мужчины льстят женщинам? — он перешагнул порог комнаты. — Видите ли, вот почему я нахожу общество отвратительным. Такая бесчестность, так много лицемеров.       И снова Кристина не знала, что сказать. Она не знала, что сделать.       — Я так… я так злюсь.       Эрик прошёл дальше в глубь комнаты. Она услышала, как он сел в кресло.       — Да. Могу себе представить.       — Почему он больше не беспокоится обо мне? — она сжала пальцы в кулаки над клавишами. — Как он мог просто… перестать обо мне беспокоиться? Я ведь его дочь, — наконец она снова взглянула на Эрика и увидела, что он внимательно смотрит на неё. — Почему он ушëл вот так? Не попрощавшись?       Боль затуманила его глаза:       — Я не знаю.       Её пристальный взгляд задержался на нём ещё на пару мгновений, затем она тихо произнесла:       — Эрик?       — Кристина.       — Вы бы на самом деле разорвали помолвку, если бы я сказала, что хочу этого?       Его глаза расширились:       — Вы хотите её расторгнуть?       — Нет, но… пожалуйста, ответьте на вопрос.       — Я… — он задумался, а затем вздохнул. — Я полагаю, что был бы в некотором роде монстром, если бы я удерживал вас здесь против вашей воли, не так ли?       — Тогда почему вы вначале принудили заключить помолвку?       Он втянул ноздрями воздух:       — Это не было принуждением. Твой отец отдал тебя мне.       — Но вы принудили меня.       — Я думал, что поступаю правильно и что ты ведëшь себя неразумно. Только когда ты открылась мне и рассказала о том, что причиняло тебе боль, я осознал свою ошибку. Я думал, мы поняли друг друга в этом вопросе, — в его голосе слышалась язвительность. — Я сделал всё, что мог, чтобы исправить ошибку, но ты сама не хочешь расторгать помолвку. Что бы ты хотела, чтобы я сделал?       — Вы не думали обо мне, когда делали предложение, — продолжила она, зная, что игнорирует его вопрос, но слова сами рвались из неё — слова, которые уже казались излишними. Они уже всë обсудили и она со всем смирилась. — Вы думали только о себе. Вы хотели побыть героем, но не подумали обо мне.       Он застыл и уставился на неё, поражëнный.       — Я правда думал о тебе.       — Это не так.       — Это так, — он встал. — Да-да, я признаю. Я думал и о себе тоже. Я представлял, как испытаю хоть каплю счастья в качестве твоего мужа, при этом обеспечивая тебе комфортную и непринуждëнную жизнь. Я выбрал не тот путь, чтобы показать свою доброту. Я извинился. Я спрашиваю ещë раз: что бы ты хотела, чтобы я сделал?       Я бы хотела…       Я бы хотела…       Я бы хотела, чтобы кто-нибудь, кто угодно, любил меня.       Эта мысль поразила Кристину настолько сильно, что у неё перехватило дыхание. Эта мысль заставило её внутренности похолодеть от глубокой, безжалостной тоски. Никто не любил её уже много лет. Никого по-настоящему не волновало то, что она думает или чувствует, уже несколько лет.       Но она не могла сказать этого вслух.       — Я не знаю, — прошептала она. Осознание поражения заставило еë закрыть глаза, и она почувствовала, что слегка покачивается на банкетке. Покачивается. Для самоуспокоения. Но ничто не могло успокоить её по-настоящему.       Последовало долгое молчание. Она продолжала покачиваться, прекрасно осознавая, что он наблюдает за ней, но ей было всё равно. Эрик наконец заговорил:       — Что бы вы хотели, чтобы я сделал прямо сейчас?       — Я не знаю.       — Тогда я приму решение, а вы скажете мне, правильное ли оно, — затем она услышала, как он встал и направился к ней. Это заставило её открыть глаза и посмотреть, как он садится рядом с ней на банкетку. — Как ваш будущий муж, я чувствую, что мой долг — облегчить вашу боль. Я не знаю, как это сделать, Кристина, но я помню, что вам понравился мой голос. Так?       — Да, — выдохнула она. — Понравился.       — Вас мучали воспоминания, когда я играл на пианино?       — Нет.       — Хорошо.       Эрик опустил пальцы на клавиши, и зазвучавшая мелодия оказалась нежной, лëгкой. Он напевал, и его голос напоминал мягкий солнечный луч, пробивающийся сквозь тëмные грозовые тучи. Кристина позволила музыке захлестнуть её волной, позволила ей окутать её спокойствием и красотой. Плечи девушки расслабились. Она прекратила покачиваться, но всë же позволила себе ещё раз закрыть глаза.       Постепенно её тельце наклонялось вправо, туда, где сидел он, и её голова медленно опустилась на его плечо. Это прикосновение напомнило Кристине о том, как она прислонялась к своим родителям, когда ей было очень грустно, и девушка почувствовала, как тепло разлилось в её груди. Несмотря на всё, что она думала — о нём или о чëм-либо ещё — ей это было нужно. От любого, кто ей это позволит.       Эрик прекратил играть — его руки напряглись, но он не выразил протеста. Она чувствовала на себе его взгляд. В течение долгого времени он не двигал ни единым мускулом. Только когда Кристина подняла голову, чтобы проверить, не превратился ли он в камень, его пальцы продолжили играть. Однако он уже не напевал.       У Кристины возникло смутное ощущение, что он забыл, как дышать.