Стеклянное сердце

      Когда Кристина была маленькой, в мире было только две вещи, которые могли заставить её перестать плакать — горячая ванна и голос её матери.       Жизель Даае обладала способностью довести до слëз всех находящихся в комнате одной лишь песней. Она могла бы петь в Опере Гарнье, если бы захотела, особенно будучи замужем за музыкантом этого театра. Но Жизель выбрала иной путь. Она хотела спокойной жизни, хотела просто быть матерью для своих детей. Пусть её муж играет для Парижа.       Что бы она подумала, если бы увидела, в каком положении сейчас находятся её муж и дочь?       Возможно, она просто устала из-за последних событий, но когда Кристина оказалась одна в своей новой комнате, она сразу же заснула даже при зажжённом свете.       И пока она спала, ей снился сон.       Во сне она ясно видела свою мать.       Жизель была редкой красавицей — настоящим французским цветком: шатенка с шоколадными глазами; дочь унаследовала её кудри и розовые губки. Прямой нос и голубые глаза Кристины достались ей от отца-шведа, и именно в эти глаза влюбилась её мать, когда увидела его сияющее улыбающееся лицо. Она почувствовала, что нашла свой дом.       И рядом с Жизель все тоже чувствовали себя как дома.       Кристине снилось, что мама вышивала, и под её иглой появлялось изображение птички, вылетающей из клетки. Жизель напевала какую-то мелодию. Это была песня, которую Кристина никогда раньше не слышала — светлая и нежная, как усеянная звëздами водная гладь. Пока мама покачивалась в кресле, а Кристина любовалась ей, голос Жизель изменился. Он не стал менее прекрасным, просто… другим. Девушка не могла понять, что произошло.       Затем мама исчезла: еë черты постепенно рассеялись в воздухе. Сон Кристины вскоре полностью развеялся и она вернулась в реальность. Свою реальность. Пение, однако, не прекратилось.       Нет, не пение — фортепианная музыка. Сыгранная виртуозно, без единой ошибки.       Эрик.       Звук был таким мягким и уверенным — наверное, он думал, что находится слишком далеко, чтобы быть услышанным: музыкальная комната находилась дальше по коридору. Или, может быть, ему просто было всё равно. Сейчас шли часы его бодрствования, и он уже говорил, что Кристине нужно будет свыкнуться с его режимом.       Как бы то ни было, любопытство взяло над ней верх. Музыка была прекрасной, и поскольку это была та самая мелодия, которую мама напевала в её сне, Кристине захотелось послушать её поближе.       Она свесила ноги с кровати и босиком подкралась к двери, которую открыла нарочито медленно — петли не заскрипели. Фортепиано зазвучало громче, музыка коснулась той части души девушки, которая, как она думала, умерла вместе с Жизель.       Эта мелодия в самом деле лилась так, как если бы мама выучила понравившуюся ей мелодию и напевала её часами.       Сердце Кристины заныло, но это было желанное томление.       Она кралась по коридору, следя за тем, чтобы каждый её шаг был мягким и лёгким, как пушинка. Когда девушка приблизилась к музыкальной комнате, то увидела, что дверь была немного приокрыта. Заглянув внутрь, она увидела, как Айша лежала на коврике, поджав под себя все четыре лапы. Либо Эрик оставил дверь открытой для кошки, либо она сама нашла способ открыть дверь.       Или, опять же, ему просто было всё равно, разбудит ли музыка Кристину.       Эрик сидел за пианино, пальцами без перчаток скользя по клавишам. Его руки были такими же ужасно длинными и костлявыми, как она себе представляла. Его голова была слегка опрокинута назад и изящно покачивалась слева направо в такт мелодии.       Стало понятно, что он был полностью погружён в музыку.       Она была очарована этим. И это очарование поразило еë.       Как только Кристина встала в дверях, полуприкрытые глаза Айши сразу же полностью открылись. Кошка заметила её, встала на лапки и мяукнула. Громко. Кристина посмотрела прямо на Эрика, но он, казалось, ничего слышал: он был слишком увлечëн своей игрой. Даже когда кошка выгнула спину и начала издавать пронзительные звуки, чтобы её погладили, Эрик не отвлёкся ни на секунду.       Если бы девушка захотела, то, вероятно, могла бы войти в комнату и очень долго слушать его игру, сидя в кресле, прежде чем он вообще заметил бы её присутствие. Или, если бы ей захотелось подурачиться, она могла бы подкрасться к нему сзади и крикнуть ему в ухо: «Бу! Ну и кто теперь здесь Призрак?» Она могла бы…       Она застыла.       Она поняла, что может приблизиться к нему, оставшись незамеченной. Она могла бы подкрасться к нему сзади и снять маску с его лица. А почему бы и нет? Он должен был стать её мужем — жена имеет право знать в лицо человека, за которого выходит замуж.       Она знала, что он рассердится. Эрик вполне может выставить её вон, расторгнуть помолвку, забрать все деньги. Это было бы глупо. Так глупо. Но менее мудрая, более мстительная часть её также чувствовала, что было бы более чем оправданно так обидеть его после всего того, что она пережила. Она хотела, чтобы он разозлился. Хотела, чтобы разозлился еë отец. Хотела, чтобы все знали, какая ярость кипит в ней. Она хотела разжечь огонь и смотреть, как всё пылает.       Итак.       Прежде чем её смог остановить голос разума, Кристина быстрыми бесшумными шажками вошла в комнату. Она встала за спиной Эрика с заготовленным объяснением, что, мол, ей просто захотелось послушать музыку, на случай если он ощутит её присутствие. Она бы сказала, что не хотела его беспокоить. Но он не напрягся, не дрогнул, не подал никаких признаков того, что слышит или чувствует еë позади себя.       Её пальцы нащупали чёрную ленту маски на его затылке. Один рывок.       Маска у неё в руках.       Он закричал, и музыка оборвалась неблагозвучным смешением нот. Кристина отшатнулась, широко распахнув глаза, совершенно поражённая его реакцией. Сердце девушки вырывалось из груди. Она мгновенно пожалела о своём глупом решении. Айша выбежала из комнаты, шерсть на её спине встала дыбом.       Этот вопль.       Она ждала бурной сцены.       Она не ждала чего-то настолько первобытного. Животного.       А затем он поднялся, опрокинув банкетку, и обернулся.       Настала её очередь кричать. Девушка вскинула руки, чтобы заслонить лицо, её пальцы всё ещё сжимали его маску. В отчаянной попытке увеличить расстояние между собой и ним, она умудрилась запутаться в собственных ногах и завалиться на бок, ударившись об пол. Она была слишком поражена и напугана, чтобы обращать внимание на боль. Кристина зажмурилась с такой силой, что в черноте перед глазами поплыли белые пятна.       Его лицо — это абсолютный ночной кошмар.       Бледная кожа с жëлтыми пятнами и лабиринтами синих вен. Глаза, окружённые тёмными овалами, были похожи на острова в двух серо-фиолетовых озёрах. Верхняя губа распухла с левой стороны, а справа она была тонкой, как бумага. Носа не было — только две зияющие дыры вместо ноздрей.       Он был похож на смерть. Он будто действительно принадлежал подземному миру, живя в гробнице, вдали от остального мира.       Может быть, те слухи были правдивы, и он действительно являлся призраком.       — Будь ты проклята! — его голос вырвался из глотки, раскатистый и скрипучий, как будто его разрывали в клочья. Кристина всхлипнула и ещё крепче обхватила голову руками, пальцы на фарфоровой маске стали скользкими от пота. — Я же говорил тебе: моë лицо видеть нельзя, и это не обсуждается! Ну что, теперь ты видишь, маленькая Пандора? Ты видишь? Видишь? Этого ты хотела? Хотела раскрыть все ужасы, всё зло, которое ты никогда себе даже представить не могла?       Она изо всех сил пыталась сосредоточиться на своём дыхании. На биении еë сердца. Если она будет прислушиваться только к этим звукам, тогда, может быть, он исчезнет.       — Ты не можешь смотреть, не так ли? — его голос немного смягчился: он теперь напоминал дымящиеся угли, а не извергающийся вулкан преисподней. — Ты не можешь смотреть на это адское лицо. Пожинай же плоды своего безумия! Посмотри на меня!       Кристина не переставала мотать головой. Её губы вновь и вновь произносили слово «нет», будто если бы она замолчала, то ей пришлось бы уступить его требованию.       — Я лучше пойду подышу воздухом, — его глубокий голос срывался и дрожал. Казалось, именно так звучит разбивающееся сердце. — Мне лучше уйти, прежде чем я скажу или сделаю что-то, о чëм потом пожалею, — звук его шагов отдалялся в сторону дверного проёма. Там Эрик остановился. — Я знаю, ты никогда не полюбишь меня, но я надеялся, что… со временем ты могла бы, по крайней мере… — затем послышались его приближающиеся шаги. Девушка почувствовала, как маску вырвали из её рук. — Но теперь ты увидела меня. Теперь ты будешь чувствовать только ненависть.       Он ушëл. Вышел из комнаты. Спустился вниз по ступенькам.       На мгновение воцарилась тишина.       Затем истошный вопль ярости и боли эхом разнëсся по всему дому.       Кристина не осмеливалась пошевелиться. Она только одними губами произносила всё то же «нет, нет, нет», боясь, что мир обрушится на неё, если она откроет глаза.       Из всех людей… из всех, с кем она могла бы быть помолвлена…       Отец отдал её чудовищу.