Глава 4
13 июля 2022 г. в 02:07
— Вы хотите жениться на моей дочери? — голос Густава был едва громче шëпота.
— Да. И взамен деньги в моей руке станут вашими.
Кристина с силой зажмурилась — эмоции обрушились на неë с большей силой, чем следовало бы. Еë первоначальной реакцией был ужас: как можно было выйти замуж за этого таинственного человека, который, казалось, являлся воплощением ночного кошмара, погрузиться в неизвестность, будучи проданной этому мужчине за огромные деньги для союза длинною в целую жизнь. Она абсолютно ничего не знала об Эрике и не осмеливалась спрашивать, откуда он и еë отец знают друг друга. Он был весь окутан тайной: даже сейчас он продолжал носить маску. Какой бы ни была его жизнь, она была настолько таинственной, что даже отец не говорил о ней своей дочери в течение многих лет, настолько таинственной, что он продолжал скрывать от них своë лицо.
Но тут в еë голове промелькнула другая мысль: какую бы жизнь этот человек ей ни предложил, она должна быть лучше этой. Тогда, скорее всего, Кристина перестала бы голодать. Еë отцу дадут больше денег, чем она когда-либо мечтала с тех пор, как они начали нуждаться.
Должна ли она согласиться?
А что, если Эрик был жестоким человеком? Она предпочла бы быть бедной, чем жить в постоянном страхе из-за мужа-подлеца.
Однако прежде чем она успела всë обдумать, отец принял решение за неё и ответил на предложение Эрика, не зная ни единой мысли дочери по этому поводу:
— Да.
Кристина выпучила на него глаза:
— Что?
Эрик пристально посмотрел на Густава:
— Вы отдаëте мне свою дочь.
— Да, — еë отец тяжело задышал. Он облизал губы. — Пять тысяч франков?
— Пять тысяч, как и обещано, — Эрик передал ему деньги. — Можете пересчитать, если хотите.
— Тогда да. Я отдаю вам свою дочь, чтобы она стала вашей… — он снова побледнел. — Стала вашей женой. Да, — Густав схватил деньги и начал их пересчитывать.
Даже сидя, Кристина чувствовала, что еë пошатывает. Она знала, что не сможет встать на ноги, даже если попытается.
— Папа.
Отец запнулся при своëм подсчëте, сглотнул, но затем продолжил перебирать купюры. Сейчас Эрик смотрел на неë, но Кристина ни за что не смогла бы встретиться с ним взглядом. Если всего двенадцать часов назад он был для неё символом надежды, то сейчас она не чувствовала к нему ничего, кроме ненависти.
Она ненавидела его, потому что в результате он подтвердил то, о чëм она часто задумывалась в течение этих трёх лет, — её отца больше не заботит еë судьба. Что он еë… Что он…
— Ты продашь меня? — голос Кристины стал выше на октаву, слëзы душили еë. — Ты продашь меня, папа? Значит, это моя цена? Пять тысяч франков? — горькие слёзы текли по её щекам. — Я столько сделала ради нас обоих — ради тебя, — а ты продашь меня за пять тысяч франков? Или ты отдал бы меня и за меньшее? А за четыре тысячи? За три тысячи? За тысячу? Чëрт, а как насчёт одной сотни?
Густав вообще перестал считать — он застыл, словно статуя, уставившись на деньги.
— За сто франков, папа? Ты продал бы меня за сто франков? Ответь мне!
Слëзы катились и по щекам отца.
Его молчание было красноречивее любого ответа.
Она рыдала. Эрик, уставившись на неë своими широко распахнутыми глазами, сделал шаг в еë сторону. Кристина ахнула и вскинула руку, чтобы остановить его.
— Нет! — она прерывисто задышала. — Нет, вы даже не думайте, что он изменится. Все эти деньги пропадут зря — всë уйдёт на выпивку и карты. Через месяц он окажется на улице, — она бросила свой взгляд на отца. — И мне уже всё равно.
Он дёрнулся, как будто еë слова пронзили его насквозь.
— Я ненавижу вас обоих, — сказала она, всë ещё глядя на отца, — но тебя я ненавижу ещё больше. Три года я убивалась на этой богом забытой текстильной фабрике — и всë впустую. Лишь для того, чтобы быть проданной… Собственным отцом!…
— Тихо, — голос Густава был резким, когда он прервал её слова. — Ты будешь счастливее замужем — вдали от меня.
Кристина потеряла дар речи. Она искала в его лице след алкогольного дурмана. Но даже если бы он был пьян, какой нормальный родитель продал бы своего ребёнка?
— Не притворяйся, — сказала она наконец, — что это акт самопожертвования. Не оскорбляй меня так.
— Всë решено, Кристина, — он повернулся к ним обоим спиной. — Иди с ним.
Когда в еë разбитом сердце зазияла дыра, ещё больше слëз заструилось по её лицу.
— Я не прощу тебя.
Густав лишь склонил голову.
Голос Эрика прозвучал холодно:
— Собирайте вещи, мадемуазель Даае.
— Мне не во что собирать вещи, — отрезала она. По её животу пробежал холодок. — Я не могу позволить себе еду — вы думаете, у меня есть дорожная сумка?
— Обуйтесь тогда. Возможно, вам захочется переодеться в повседневную одежду и надеть пальто. Воздух стал прохладным из-за дождя.
Она натянула чулки, обула туфли и накинула пальто. Кристина предпочла остаться в ночной рубашке — просто потому, что она делала еë похожей на сумасшедшую, готовую выйти на улицу в таком виде. Она думала, что это рассердит его. Но этого не произошло.
— У вас есть вещи, которые вы хотели бы взять с собой? — спросил он.
Она скрестила руки на груди.
— У меня нет ничего ценного.
— Пусть так, — Эрик подошëл к ней, и на этот раз она не остановила его. Он протянул к ней свою ладонь, обтянутую кожаной перчаткой. — Дайте мне вашу руку.
Она смотрела в упор на его руку, зная, что сейчас должно произойти.
— Я сказал… — тон его голоса помрачнел, как и его глаза. — Дайте мне вашу руку. Левую.
Она встретилась с ним взглядом — еë зрачки метали молнии, когда он надевал кольцо из бриллиантов и чистого серебра на еë пальчик — мимо грязного ногтя и к основанию её безымянного пальца. Смотрелось немного нелепо, но по размеру кольцо подошло почти идеально.
Невеста. Теперь официально.
— Я никогда не полюблю вас, — прошептала она.
Его глаза задержались на девушке лишь на мгновение, а затем Эрик перевёл взгляд на дверь их комнаты.
— Идëмте, моя дорогая, — его голос не выражал ни единой эмоции. — Я предпочëл бы выехать до восхода солнца. Снаружи нас ждёт карета. Она отвезëт нас в ваш новый дом.