Your last Sunday

      Шло время. Возвращение домой давалось Вайолет нелегко, даже труднее, чем это можно было представить. Последние новости из мира магии не внушали ничего, кроме ужаса. Впервые за долгие годы Вайолет наложила на дом множество защитных заклинаний разной силы и сложности. Конечно, против Темного Лорда ее защита не выстояла бы и пяти минут.       Она прекрасно представляла на что способен этот волшебник. Гораздо сильнее ее волновали сейчас беглецы.       Целых десять опаснейших волшебников Британии сбежали из самой, казалось бы, охраняемой тюрьмы — Азкабан. Огромная, неприступная крепость посреди северного моря.       Сама мысль о побеге оттуда казалась немыслимой, хотя несколько лет назад Сириусу Блэку удалось покинуть тюрьму, каким-то совершенно неведомым образом.       Но, в отличие от Фаджа и его прихвостней, Певерелл прекрасно понимала, что к этому побегу Блэк не причастен. Как и любой, кого бы не назвало виновным Министерство Магии. Виноват был только он. Темный Лорд.       Многие из сбежавших были ей знакомы. Их имена, фамилии, внешность всплывали в памяти, как яркие вспышки.       Вот шла Беллатриса Лестрейндж — в девичестве Блэк, одетая в благородный бархат, затянутый корсетом на груди. Ее взгляд заставлял многих мужчин в зале смущенно отводить глаза.       Руди и Рабастан Лестрейнджи. Вайолет была знакома с ними с юности. Руди — молчаливый и спокойный словно скала и, его полная противоположность, Рабастан — улыбчивый балагур, заставляющий трепетать дамские сердца.       Пугающий своей холодностью Антонин Долохов. Вайолет видела его лишь единожды, но запомнила на всю жизнь. У него были пронзительные синие глаза. Ей показалось тогда, что он видит ее насквозь. Он говорил с акцентом, делая забавные ударения. Вот только она никогда бы не посмела смеяться над ним. Уж очень угрожающе он выглядел, в своем камзоле, вечно застегнутом на все пуговицы.       С Августом Руквудом она была знакома лишь поверхностно. Так же как и с Трэверсом и Джагсоном. Единственный кого еще она отлично помнила это был Мальсибер. Чей отец, по разговорам, был одним из самых первых последователей Волан-де-Морта.       Она знала их всех. И это пугало ее еще сильнее, ведь она прекрасно понимала на что были способны эти волшебники.       После гибели Генри, Вайолет закрылась от мира в своем замке, переживая горе утраты, и никому и словом не обмолвилась о своей печали. Боль потери начала разрушать ее изнутри и привела к болезни. Она сбежала от друзей и знакомых, долгие пятнадцать лет ПОСЛЕ исчезновения Темного Лорда не интересовалась судьбой тех, с кем чуть было не связала свою жизнь.       И вот они вновь словно бы напомнили о себе. С того проклятого вечера, когда Вайолет вышла за хворостом. Уже будучи в больнице, Певерелл сотню раз пожалела о том, что вообще решила выйти из дома в тот страшный вечер.       На ее счастье, Темный Лорд словно «забыл» о ней. Вот только эта, кажущаяся абсолютной, тишина лишь сильнее пугала ее. Несмотря на то, что они больше не пересекались и не виделись после поединка в архиве, Певерелл взяла привычку трансгрессировать из дома сразу же в приютский класс. Часто за час или два до начала занятий. А наложенные заклинания придавали спокойствия и уверенности.       Время продолжало неумолимо ползти, и жизнь Вайолет вошла в прежнее русло. Женщина, только-только оправившись от последствий последнего ее визита в больницу, наконец вздохнула свободнее. Она все так же поддерживала связь с Дамблдором, отправляя ему сообщения о детях с обнаруженными талантами к магии, но более не возвращалась к теме «Приглашения на должность преподавателя в Хогвартс».       В тот вечер, когда ее скромный домик неожиданно посетил мракоборец, Вайолет заперла дверь на два дополнительных замка и вернулась к оставленному пианино с раскрытой на нем нотной тетрадью. В больнице во время капельницы по радио играла песня на стихи Анны Ахматовой, и эта мелодия будто бы пробудила в Вайолет жажду к жизни. Пусть и ненадолго.       Многое связывало ее воспоминаниями с этой русской поэтессой. Певерелл еще на пятом курсе Хогвартса вместе с матерью ездила на каникулах в Россию и много общалась с местными магами. Там-то ее сверстницы свободно владели невербальными заклинаниями и подобно птицам летали по воздуху, в то время, как в Хогвартсе давали лишь основы невербальной магии, но не учили ее на таком высоком уровне. Еще тогда, много лет назад, стихотворения на русском языке оставили в юной душе неизгладимые отпечатки.       И сейчас, сидя около раскрытых клавиш, наугад подбирая аккорд и мелодию, Вайолет неотрывно смотрела на нотный стан, испещренный красными и черными точками, значками и закорючками, точно искала что-то ЗА идеально вычерченными линиями. — Так беспомощно грудь холодела, Но шаги мои были легки. Я на правую руку надела Перчатку с левой руки…       Клавиши вторили пронзительным звукам. Тонкие пальцы бегали по белоснежному дереву, вверх, вниз, вправо, снова вверх, выше, резко обрывались и скатывались вниз, как с горы. Вайолет вдавила в пол педаль снижения тональности, вдохнула полной грудью и, почти на выдохе, с каждой секундой поднимая голос все выше и выше, точно хотела достать до самого неба, до обожаемого супруга, запела: — Показалось, что много ступеней, А я знала — их только три! Между кленов шепот осенний Попросил: «Со мною умри!       Ее голос звучал на русском языке почти что без акцента, так пронзительно высоко, что, казалось, был соткан из тончайшего горного стекла, который рассыпался бы от малейшего соприкосновения с этим миром. — Я обманут моей унылой Переменчивой, злой судьбой». Я ответила: «Милый, милый - И я тоже. Умру с тобой!»       Вайолет снова с силой вдавила в пол педаль снижения тональности. Её пальцы уже не перебегают — летают по клавишам, подобно снежинкам в январской метели, а по побелевшим щекам скатываются одна за другой горошины горячих слез. Слова заставляют ее прочувствовать каждую буковку, каждую ноту. Голос боится сорваться, но женщина лишь часто моргает, пытаясь сорвать соленые капли, когда чувствует как глаза заливает прозрачной пеленой. — Это песня последней встречи. Я взглянула на темный дом. Только в спальне горели свечи Равнодушно-желтым огнем…        Певерелл уже не обращала внимания на слезы, катящиеся по ее щекам, продолжая играть, лишь вздрагивая всем телом. Руки начинали болеть от усталости, но она не остановилась. Именно такая игра, сквозь боль, слезы и усталость, помогала ей отвлечься, забыть о тоске и одиночестве. Она даже не представляла, что в эту самую минуту, под одной из половиц сидел постоянный слушатель ее музыки. Маленький, тихий, незаметный, но, в тоже время, крайне опасный.       Голос Вайолет стелился по комнате, обволакивая каждое препятствие на своем пути, обнимая и лаская всё вокруг, как самый нежный поцелуй. И его тщедушное сердце дрогнуло, когда музыка смолкла, а вместо нее комнату наполнили тихие всхлипывания, и только в ту минуту Питер Петтигрю, ловко развернувшись, сбежал по деревянным перекрытиям к земле и шмыгнул по оставшимся с лета тоннелям до холма, где принял, наконец, облик человека.        В ушах все еще звучал плавный и нежный голос Вайолет Певерелл, наполняя его сердце наслаждением от прекрасной мелодии, но даже настолько приятные сердцу звуки не шли ни в какое сравнение с ее тихими рыданиями.       Питер поморщился, лишь оставшись один на один с самим с собой он понял, как же жестоко наказана Вайолет судьбой за свой мимолетный пьедестал маленькой королевы.        А теперь — ее ждет еще более незавидная участь. Ведь когда тобой интересуется сам Лорд Волан-де-Морт — по сравнению с этим смерть кажется настоящим избавлением.       Питер, быстро перебирая ногами, зашагал к дому Реддлов, обдумывая каждое слово своего предстоящего рассказа. Чем ближе он был к дверям, тем сильнее цепенел от ужаса.       «Почему она? Вокруг столько женщин, почему она?» — думал Питер, поднимаясь по лестнице.       Почему она, светлая, чистая? Почему именно ей, первой, после Поттера, выпало дважды столкнуться с Темным Лордом и остаться живой?       Ответа у него не было, как и решения. Никто не смог бы, попросту не посмел бы, встать на пути Темного Лорда. Даже маленький анимаг. Вайолет уже не спасти. Ее судьба незавидна. В один день она навсегда перестанет играть на пианино, петь такие прекрасные и нежные песни. Ведь Лорд Волан-де-Морт разрушал всё вокруг — судьбы, жизни и любовь — в которую никогда не верил и даже презирал.        С этими грустными мыслями мужчина, наконец, достиг комнаты, в которой обычно обитал его хозяин, и набравшись смелости, Питер Петтигрю шагнул внутрь. — Ты опаздываешь, Хвост! — голос Темного Лорда заставлял кровь стынуть в жилах.       Его темнейшество сидел в резном кресле, обтянутым черным бархатом, возле окна, так, чтобы дневной свет не падал на лицо. Он не обращал ни малейшего внимания на Петтигрю. Лишь задумчиво смотрел вперед. Питер ждал, пока хозяин вновь обратится к нему. И Волан-де-Морт не заставил себя долго ждать. Его шипящий, словно змеиный голос вновь разрезал тишину: — Что же ты молчишь или я недостаточно благосклонен к тебе в последнее время? Петтигрю задрожал, как осиновый лист, а сердце только сильнее пустилось в пляс. — П… пр… простите, мой лорд, — заикаясь и непрерывно кланяясь, заговорил Питер.       В любое другое время Темный Лорд мог бы подвергнуть его суровому наказанию просто за нерасторопность, но сейчас он был в более благосклонном настроении, потому лишь повелительно махнул рукой, чтобы Петтигрю начал свой рассказ. — Ее почти не видно на улицах, мой лорд, — быстро заговорил Питер, — она вернулась накануне Рождества и сразу же приехала в приют на том берегу реки. Он уже не называл ее имени — слишком очевидным стало, кто же та леди, за судьбой которой столь внимательно наблюдал Темный Лорд. — Как она выглядит? — резко спросил маг.       Еженедельные доклады Петтигрю как-то само собой стали чем-то необходимым для него, без чего невозможно было начинать новый день. Они были его радостью и болью одновременно. Хотя ему казалось, что ничего подобного его новое тело попросту неспособно испытывать.       За последние полгода в редких снах, которые приходили под покровом ночи, маг снова и снова видел больничную палату. Тоненькую фигурку женщины, что спала в окружении странных маггловских предметов. Но стоило ему только лишь коснуться ее ладонью, как силуэт рассыпался пылью, а он оставался один, морщась от леденящего холода. Иногда сон менялся и Темный Лорд видел ее сидящую на стуле, спокойную, невозмутимую. Он вновь видел ее улыбку на окровавленных губах. И это приносило ему странную смесь из удовлетворения и боли. — Она очень похудела, мой лорд, — тихо ответил Хвост, — почти все время носит черное платье и закрытые рубашки. Только неприглядную одежду. С работы домой перебирается трансгрессией. И у меня возникло ощущение, что она от кого-то скрывается. — Гхм… Непохоже на нее.       Темный Лорд вздохнул, нахмурившись. Припоминая, что ДО болезни Вайолет гуляла по лесу, по берегу реки, с улыбкой подставляя лицо лучам солнца, беседовала с жителями деревни. Ее нынешнее поведение в корне отличалось от былого и это показалось ему странным. Маг невольно перевел взгляд на камин, взглянув прямо в пламя горящих дров. И оно вдруг напоминало ему о медных локонах сумасшедшей гордячки, посмевшей бросить ему слова: «Вы ошибаетесь!». — Может быть, она кого-то боится? Или ее кто-то обидел? — предположил Темный Лорд. Но Питер покачал головой. Он прекрасно знал, насколько сильно Вайолет боится того, кто так настойчиво интересуется ее судьбой. Петтигрю сжал зубы и ущипнул себя пальцами здоровой руки за кожу возле распахнутого ворота рубашки. Ему отчаянно хотелось сказать хозяину правду. Но страх перед ним, казалось, перевешивал, все добрые помыслы. Ведь даже укажи он на истинное положение вещей? Что это изменит?       Заметив, что Лорд теряет терпение, а молчание затягивается, Питер все же рискнул ответить хозяину правду: — Вполне возможно, она боится Вас, милорд, — залепетал Петтигрю, — насколько я могу судить, на ее дом теперь наложено несколько десятков защитных заклинаний, я смог пробраться туда только в облике крысы…       Волдеморт негромко расхохотался. Подобная нелепость просто не укладывалась в его голове. Зачем же она так тщательно закрывалась всевозможными заклинаниями, если знает, что они в любом случае бесполезны? Хоть и способная волшебница, но Вайолет не смогла бы долго противостоять его магии. — Если она настолько умна, как себя считает, то почему она не думает, что я с легкостью уничтожу все ее защитные заклинания? Глупая девчонка…       Темный Лорд покачал головой, и мельком глянул на настенные часы. — Четверть пятого… — задумчиво произнес он вслух и резко повернувшись к Петтигрю, который тут же опустил взгляд вниз, отдал приказ: — Продолжай наблюдения за леди. Если вдруг рядом с ней увидишь постороннего мужчину — уничтожь мерзавца, а ее доставь ко мне любой ценой. Но не калечить. Обо всех ее перемещениях доложишь мне лично. А мне пора заняться нашими дорогими гостями. — Как прикажете, мой лорд. — Питер торопливо выскочил за дверь.       Темный Лорд вновь остался один. Погрузившись в раздумье он все чаще задавал себе один и тот же вопрос.        Почему он так привязался к этой девчонке?!       Почему ждет новостей от нее гораздо чаще чем из Министерства Магии? Да, она чистокровная, да, молодая и красивая. Сильная, гордая, способная… Благородного происхождения. Выпускница Когтеврана, хотя могла бы стать и гордостью дома Салазара Слизерина. Но разве этого достаточно? Маловероятно!       Темный Лорд вспомнил все встречи с этой женщиной ПОСЛЕ того вечера в поместье Блэков.       Вот Вайолет возле рассыпанного хвороста, ее рука сжимает палочку. Она смотрит прямо перед собой, а сама цепенеет от невыносимого ужаса, стоит белее собственного плаща.       Вот она в архиве — защищает этого сопляка Поттера так, как бы защищала собственного сына. Хотя — в этом маг был абсолютно уверен — в глаза не видела этого недоноска. В ее взгляде — мрачная решимость сражаться до последнего, гордость и отвага, которую редко встретишь у мужчин. А уж ее отчаянное сопротивление двум заклятиям Круциатус и вовсе за гранью понимания.       Заклятие Круцио — маг знал об этом лучше других — вызывает такую боль, что вынесет не каждый человек, а здесь хрупкая девчонка, не желающая даже встать на колени, принимающая все удары, стоя на ногах. Упрямая гордячка разговаривала так спокойно, ее слова били, словно пощечины. Она не сломалась ни после Круцио, ни после сеанса легиллименции.       Темный Лорд вспомнил гладкость и прохладу белоснежной кожи на тоненькой шее, которую грубо сжимал ладонью, лишая даже самых мельчайших капель воздуха, а в ярко-голубых глазах не было даже намека на предсмертный ужас, который он столько раз видел в глазах своих жертв. Вайолет Певерелл не боялась смерти.       Напротив, она искала любой способ, как можно скорее покинуть этот мир. Желала смерти всем сердцем, как избавления. Но почему? Почему ей так хочется умереть в блеске своей молодости и красоты?       Темный Лорд прикрыл глаза, снова возвращаясь к поединку в архиве. Вот она стоит напротив, в ее глазах отражаются искорки заклинаний, медно-рыжие волосы растрепались, несколько прядей упали на лицо. Вайолет держится прямо, ее рука не дрожит, тонкие губы плотно сжаты.       Вот она, еще одна деталь, что стоило отметить сразу: Вайолет Певерелл колдовала невербально! Она не произносила вслух заклинания, что говорило о том, что ее уровень владения магией гораздо выше, чем у других. И это приносило истинное удовольствие. Редко какая дама могла обладать подобным умением. Не считая, конечно, ту, что он когда-то обучал сам.       Вайолет могла бы стать идеальным кусочком паззла в его картине мира. Гордая, сильная, способная, молодая, прекрасная. И, самое главное, чистокровная. Почти что ровня ему самому. Она могла бы стать его совершенным оружием — идеальной партией, но предпочитала стан врага. Даже стоя на самом краю гибели.       «Какую смерть Вы предпочтете, леди Певерелл?»       Его мысли плавно потекли дальше, а образ изменился. Теперь Волан-де-Морт видел перед собой узкую больничную кровать и спящую на ней Вайолет Певерелл. Только в этот раз на ней не было одеяла, скрывающего худенькую фигурку, из руки не торчал краешек иголки и цвет лица был ровный, матовый, в нем не было той болезненной желтизны и изможденности.       Во сне Вайолет как никогда напоминала ту юную девочку с острыми локотками и угловатой, еще не совсем расцветшей, фигуркой.       Женщина лежала на боку, чуть поджав стройные ноги с аккуратными, изящными щиколотками. Одна ее рука свесилась с края постели, другую она подложила под щеку. Длинные, вьющиеся волосы, яркого, медного цвета свободно растеклись по узеньким плечикам, укрывая ее руки почти до локтя, на тонких губах — чуть заметная, ласковая улыбка, отчего ее лицо казалось моложе.       Как завороженный, маг смотрел на спящую женщину, поражаясь ее чистому, совершенному виду. Такая хрупкая, беззащитная, не имеющая представления о том, кто находится рядом. На минуту показалось — весь ее облик так и умоляет о защите. А кому, как не самому величайшему магу столетия, предоставить ей столь необходимое.       «Как же она живет, совсем одна?..» — подумал Темный Лорд, приблизившись почти вплотную к кровати и заметив, что воротник ее рубашки распахнут, открывая тоненькую шейку, к которой почему-то хотелось немедленно прикоснуться. Дыхание, не пойми от чего, перехватило, по вискам одна за другой скатились капельки пота. Маг поморщился, эти ощущения заметно удивили.       Волдеморт покачал головой, отгоняя навязчивые образы, снова сел в кресло и выдохнул.       «Не время…»       Он ненадолго вычеркнул из разума образ загадочной леди. Темный Лорд получит ответы на все свои вопросы, о, он умеет ждать. Сейчас нужно привести в порядок свою самую верную гвардию, один из столпов своего могущества.       В распахнутое окно врывался зимний ветер, пригоршни снега опадали на портьеры, а комнату заливал багровый огонь заходящего солнца, в январе темнело слишком рано. Он снова был один и неотрывно смотрел на погасший огонь в камине. Четверть пятого вечера.       Уже почти десять часов его гости крепко спали после сильнейшего потрясения за последние пятнадцать лет своих жизней. Маг лично помог им оставить ледяные стены Азкабана.       Покинув наконец и кресло и комнату, мужчина направился в гостевое крыло, где в одном из помещений, расширенном при помощи заклинания, на кроватях крепко спали девять мужчин и одна женщина. Измученные холодом, голодом, заточением, одетые в разодранные лохмотья, их щиколотки и запястья кровоточили и саднили от долгого соприкосновения с ледяным железом кандалов. Исхудавшие, почти скелеты, обтянутые желтоватой кожей.       Лорд Волан-де-Морт нахмурился, плотно сжав и без того узкие губы, отчего его змееподобное лицо стало еще ужаснее.       Министерские шавки, грязнокровки и ничтожества заплатят вдвойне за страдания его самых верных последователей.       Мужчина взмахнул палочкой — на тумбочках возле кроватей почти моментально появились свертки черного цвета и их волшебные палочки, которые его скользкий слуга Люциус заблаговременно выкрал из министерского хранилища.       Волдеморт снова взмахнул палочкой и негромко произнес: «Просыпайтесь, друзья. Рядом с вашими кроватями вы найдете одежду и ваши волшебные палочки. Я буду ждать вас в большой столовой, внизу».       После этого он вышел, а единственная женщина в комнате открыла глаза. Ее лицо тут же озарила счастливая, почти безумная улыбка, обнажающая кривые зубы. Она встала с кровати, поморщилась от боли в перевязанных запястьях, взяла свои вещи и нырнула за заранее приготовленную ширму. Пока остальные только начинали открывать глаза, женщина уже вышла из спальни и двинулась по темному коридору вперед, в конце которого ярко горел зажженный камин.       Беллатриса Лестрейндж спустилась самой первой, как и стоило ожидать. Сидя в кресле, спиной к двери, Темный Лорд слышал ее торопливые шаги и тяжелое дыхание.       Мужчина обернулся, в ярком свете камина и канделябров было отчетливо видно, как изменилась женщина за эти долгие годы, проведенные в заточении. Исхудавшая, ее иссиня-черные волосы побелила седина, время превратило их в спутанные космы. Леди Лестрейндж в свои 45 лет выглядела совершенной старухой. Заключение в стенах Азкабана навсегда стерло, уничтожило, выжгло любое напоминание о некогда яркой красоте. Вот только глаза остались у нее прежние — агатово-черные, глубокие, чарующие, притягивающие любого, кто был слишком слаб, чтобы сопротивляться этим чарам.       А ведь когда-то мужчины замирали, стоило леди Лестрейндж только переступить порог комнаты. Она была молода, прекрасна, отлично это сознавала и часто прибегала к своей красоте, как к оружию. — Повелитель… Мой повелитель… — подобострастно выдохнула Беллатриса, замирая на пороге. — Добро пожаловать, Белла. — спокойно сказал маг, — Проходи, занимай свое место. Он отступил в сторону, давая ей пройти в залитую светом комнату. Женщина покорно сделала шаг вперед, приблизившись к магу и благоговейно опустилась на колени, целуя края его мантии. — Мой повелитель… — повторяла Беллатриса, всхлипывая и улыбаясь, точно сумасшедшая.       Волан-де-Морт осторожно подал ей руку, помогая подняться, и женщина задохнулась от восторга. — Я знала… Знала, что Вы придете… — шептала Лестрейндж, вставая на ноги.       Ее Лорд, ее властелин, помогает ей встать, точно равной. Как и когда-то, когда лично тренировал ее боевые навыки. И словно не было этих долгих лет, проведенных в Азкабане. — Простите, я, возможно… — Беллатриса осеклась, понимая, как же сильно переменилась за эти годы. — Пустое, Белла, — вкрадчиво сказал Темный Лорд, — Главное, что ты сохранила верность. Это самое важное. — Да, милорд! Верность, вот, что важно. — повторила Белла, снова опускаясь на колени, точно он был, по меньшей мере, ожившим божеством.       В агатовых глазах — гамма чувств от восхищения до почти рабского обожания.       А маг, глядя на коленопреклоненную женщину, вдруг вспомнил, каким неумолимо гордым был взгляд той другой — девчонки Певерелл, стоявшей напротив него с высоко поднятой головой. Ее голубые глаза горели решимостью сражаться до конца, ледяным холодом и нескрываемым безразличием. Она смела презирать его, смела в открытую выказывать свое неподчинение, свою ненависть. Вайолет Певерелл его ненавидела. Такая разительная противоположность Беллатрисе.       Лестрейндж старше, Певерелл моложе и, несомненно, прекраснее. Только Беллатриса предана, она выполняла любые его приказы, а эта девчонка даже не пыталась встать на колени или умолять о пощаде. Только когда он спросил ее о смерти, взгляд Певерелл поменялся. В нем была искренняя благодарность.       Вайолет Певерелл принимала свою смерть…       Принимала с улыбкой, с жуткой улыбкой окровавленными губами.       Мужчина посмотрел на распростертую возле его ног Беллатрису и вдруг замер, точно изваяние. Какое-то неведомое доселе чувство наполнило легкие, заставляя прислушаться к себе.       Что-то было не так!       Раньше ему доставляло нескрываемое удовольствие от одного вида коленопреклоненной женщины, а теперь что-то навсегда изменилось. То ли изменилась Беллатриса, то ли изменился он сам после своего возрождения. Почему-то стоящая подле него женщина вызвала лишь безразличие и толику презрения.       Ему захотелось совершенно другого. Других глаз, пылающих огнем. Захотелось этой неприязни, сопротивления, снова ощутить себя хозяином положения. — Встань, Белла! Встань, — немного резко приказал Темный Лорд, — ты еще успеешь выказать свое почтение, поверь мне. У нас много дел.       Пожирательница смерти послушно встала на ноги и села на указанное место. Меж тем, маг взял со стола какой-то флакон и уронил по нескольку капель на ее израненные руки и ноги. Следы кандалов исчезли, оставляя за собой лишь полоску розоватой кожи. Точно такую же процедуру маг провел и с остальными мужчинами, что постепенно заполняли комнату.       Темный Лорд навсегда запомнил, как выглядел оплот его армии в первые часы после освобождения. Изуродованные скелеты в лохмотьях, дрожащие от холода. А теперь они сидели рядом с ним, одетые в неизменные черные мантии и вымученно улыбались, счастливые до невозможности. Мужчины с трудом вставали на колени, маг даже позволил некоторым сразу сесть.       Рабастан Лестрейндж надсадно и тяжело кашлял, сплевывая алые сгустки в белый носовой платок. Беллатриса тяжело вздыхала, бросая на него украдкой сочувствующие взгляды. Камера ее деверя находилась почти на самом ледяном участке башни, на семи северных ветрах, от которых не спасало ни тонкое одеяло, ни прелая солома, ни тюремные лохмотья. — Сейчас вы придете в себя, — наконец заговорил Темный Лорд торжествующим голосом, — вам нужно набраться сил. А после мы вместе встанем и покараем всех тех, кто пленил вас.       На этих словах Беллатриса опустила голову, скрывая набежавшие слезы радости. А вот Темного Лорда занимал другой вопрос. Рабастан Лестрейндж снова закашлялся, прижимая ко рту платок. — Но сначала, мы должны перебраться отсюда в более безопасное место. Не так ли, Рабастан? — на что старший Лестрейндж выпрямился, но из-за приступа кашля только кивнул головой. — Да, мой лорд… — прохрипел мужчина, снова сгибаясь от боли. — О чем может быть речь, — подхватил Родольфус, с ужасом глядя на брата, — двери нашего дома всегда открыты для Вас, милорд. Это такая честь для нас — принять Вас в нашем замке.       Младший Лестрейндж не сводил встревоженного взгляда со старшего брата. Исхудавший, почти почерневший Рабастан был в ужасном состоянии и точно не в силах был принять участие даже в самом простом задании. О чем говорить, даже трансгрессию старший Лестрейндж перенес очень плохо — потерял сознание. Об этом же думал и Темный Лорд. — Рабастан, мой дорогой друг, — вновь заговорил маг, — для тебя у меня будет особое задание.       Последний, наконец, освободился от приступа кашля и сумел выпрямиться, с нескрываемым почтением глядя на Волан-де-Морта. Беллатриса сотворила из воздуха еще один носовой платок взамен залитого кровью и протянула его деверю. — Что именно я должен сделать, мой лорд? — спросил мужчина тихим и уставшим голосом. — Сегодня ночью, когда мы переберемся в ваш замок, ты должен будешь приготовить самые лучшие покои для одного человека. Мы ожидаем еще одного гостя, друзья! — ответил Волдеморт, и после недолгой демонстративной паузы, добавил: — А точнее… Гостью. И очень скоро. Питер Петтигрю тебе поможет.       Беллатриса удивленно посмотрела на повелителя. Впервые за долгие годы она слышала от него слова о других женщинах. А Родольфус и Рабастан, переглянувшись, не скрыли своего удивления. — Мой лорд? Вы сказали «Гостью»? — удивленно спросил Антонин Долохов. — Я не люблю, когда мои приказы обсуждаются! — отрезал Волан-де-Морт, слыша шаркающие шаги Питера Петтигрю за своей спиной.