Не двигайся

Дельного ничего психолог по сути ему не сказал: повизжал, порадовался, погордился, набросился с вопросами о том, как теперь выглядели его дни, и погордился снова. Незапланированный приём был больше похож на беседу со старым другом, во время которой его не пытались анализировать, а только слушали. По итогам двухчасового обсуждения, что тянулось в год по чайной ложке, так как оба только и делали, что пили крепкое да обменивались тяжелыми «м-дааа», они сошлись на том, что бояться быть отвергнутым — нормально, что его юноша поступил честно, выложив свои опасения прямо, пусть и немного жёстко, что шрамы могли быть даже приятными для пальцев, если не думать, сколько боли за ними спряталось. А со зрением и тем, что мужчина будет чувствовать когда-нибудь потом и то — в теории, они будут разбираться, когда оно вернётся. В конце концов все мы ещё с детства знаем, что внешность — последнее дело. Особенно, когда влюблён в душу и, будем честны, кожу. Из того, что могло пригодиться, ему подкинули пару идей, как наладить взаимоотношения между двумя близкими людьми, не устраивая разбор полётов непосредственно в офисе. Да и вообще не устраивая. Требовалось публичное место, где быть грубым бывшему сопровождающему не позволили бы люди, а такое на примете у него было — парень же сам просил напомнить об одной идее… Однако в субботний полдень, выслушав его нехитрый план, напрочь отказывался в том участвовать: — Нет уж, ты слишком много от меня хочешь. Я не собираюсь тратить наш выходной, омрачая поход в парк аттракционов компанией человека, который откровенно меня ненавидит. Серьёзно, ты просто не видишь, как он на меня смотрит! — пара стояла в прихожей уже в полной готовности, на расстоянии вытянутой руки, и с каждой секундой беззлобного спора теряла по капле энтузиазма. — Я будто перерезал всю его семью, ей богу! — Там будет ещё Юля. Как сдерживающий фактор, — мягко парировал он, уже почти сдавшись. Не мог же Арсений действовать насильно. — Не аргумент, её я тоже не знаю. Как ты вообще уговорил Сергея на эту авантюру? — Этим занялся Павел Алексеевич. Как видишь, успешно, — мысленно отправил в уютный кабинет благодарность за помощь и шагнул в темноту, сокращая дистанцию. — Это всё равно издевательство. Тебе так хотелось проверить на прочность мою готовность идти на поводу? Просто отдать меня на растерзание и посмотреть, что из этого выйдет? — Антон мягко поправил его волосы, убрав те со лба. — Пожалуйста, пожалей меня хоть немного. — Поверь, солнце моё, я не дам тебя в обиду, — он опустил ладонь на мягкую толстовку неизвестного цвета и провёл от чужой груди до плоского живота нарочито медленно. — Одно твоё слово — и мой кулак полетит ему в лицо. — Ага, и ударится в стену до крови, а я потом давай лечи, — слабо усмехнулся парень, затем перехватил руку. — Не надо мной манипулировать своими касаниями. — Не пытаюсь. Только уговариваю, — отступил всё же, снова принимая чужую правоту. «Тебе нужен повод? У меня он снова есть». — Пойми, вы оба мне дороги. И я хочу, чтобы вы перестали молча друг друга грызть, чтобы в случае необходимости мне не пришлось выбирать между вами. Потому что я не смогу. Если у тебя есть условия, я согласен на любые, только пойди мне навстречу. — Чёрт с тобой, золотая рыбка, — его обвили руками и уложили голову на макушку. — Условие есть. Как только мне станет некомфортно, мы разворачиваемся и уезжаем. И ты признаёшь, что затея провалилась. И больше не пытаешься творить нечто подобное. Договор? — Спасибо. Договор, конечно. Ты не знаешь, но я сейчас тону в благодарности, — Арсений отстранился, нащупывая взглядом чужое лицо. — Вообще-то знаю, — линию челюсти мягко огладили пальцами, притягивая к губам за подбородок и оставляя короткий поцелуй. — По глазам вижу, — они всё же вышли из квартиры и зашагали в сторону подземки, когда юноша его окликнул. — А ещё, раз уж я такой жертвенный сегодня, предлагаю жертву в ответ — поедешь в метро без наушников. — Как скажешь, — перехватил поудобнее вспотевшую ладонь и смиренно улыбнулся. — Пока у меня есть твоя рука, ничего не страшно. Как оказалось, он ненамеренно соврал, потому что страшно было до истерики. Грохотали вагоны, кричали люди, голос, объявлявший станции, заставлял каждые несколько минут испуганно вздрагивать и сжимать пальцы на тонком запястье крепче, удивляясь, как то не ломалось под напором, как Антон это терпел. Это был настоящий Ад. Слепец вжимался всем телом в родное существо и невесомо водил носом по горячей шее, успокаивая себя привычным запахом, происхождение которого теперь знал. — Прекрати, пожалуйста, на нас люди пялятся, — его попытались ненавязчиво от себя оторвать, но не смогли. — Мне уже неловко. — Да плевать, — нервно улыбнулся он, возвращаясь на место, — я ж не вижу. — Если ты собираешься так целый день делать, то поехали лучше домой. Меня не хватит надолго, — шепнул юноша в ухо с жаром. Только в тот момент Арсений заметил чужое возбуждение и улыбнулся снова, уже с тенью нескрываемого злорадства. — Сам условие поставил — терпи теперь.

***

До станции «Крестовский остров» они, если верить ощущениям, добирались целую вечность. Потому, выйдя наконец на воздух, мужчина почти крестился и целовал сырую землю. Их появления ждали у входа в «Диво Остров». Поздоровавшись с другом за руку, он обернулся предположительно в сторону девушки, что сразу набросилась на него с объятиями, и указал на своё молчаливое сопровождение, которое не выпускал из пальцев: — Это Антон, Юль. Прошу любить и не жаловаться. — Очень приятно! — не взяв паузу, чтобы оценить или присмотреться, та покачнула их обоих, обнимая и юношу. Такая она была светлая даже в непроглядной тьме, что сердце наполнилось теплом. Видимо, её заранее подготовили к этому знакомству, за что стоило отдать должное. — Взаимно, — его собственное умиление послышалось в родном голосе. Парень выдохнул так облегчённо, будто намеренно утрировал эмоции, чтобы дать понять — всё в порядке, они пока никуда не уезжали. — Идём? Предлагаю начать с чего-нибудь невинного. Конечно, тот имел в виду его комфорт. Конечно, за время, проведённое в метро, паники Арсения тому хватило с головой. Компания двинулась в неизвестную сторону. — Знаешь, — вдруг оживился Серёжа как-то пугающе дружелюбно, — раз уж мы оба удивлены предложению сюда сходить всем вместе, предлагаю отомстить организатору мероприятия. Я успел взять карту, и вот эта горка, — тот затих, видимо, указывая на нужную точку, — кажется мне достаточной карой. — Так, что это за несогласованный бунт на корабле? — шутливо вскинулся он, покорно шагая всё же туда, куда вели. — Сам виноват. Терпи теперь, — вернули ему фразу и вдруг клюнули губами в висок, словно проверяя остальных на прочность — как они отнесутся к такому проявлению нежности? Казалось, всё обычное смущение Антона было преобразовано в наглую смелость. — Эх, мальчики, никакой жалости в вас нет! — Правильно, — хохотнул Серёжа, — обойдёмся без неё. Мужчина почти услышал хоровое «нас вот никто не пожалел», повисшее рядом с запахами сладкой ваты и попкорна. Что ж, пусть на почве мщения, но общий язык эти двое нашли. Уже успех, да ведь? После первого аттракциона, гудевшего и звеневшего, на котором он, даже не видя опасности, а только ощущая перегрузки, пугливо тыкался в родное плечо, закрываясь от того, чего нельзя было миновать, его около получаса отпаивали кофе и держали за коленку чуть ли не все трое. Арсений утверждал, что всё в порядке, не так уж страшно было, не переставая содрогаться и через пальцы передавая свою дрожь юноше, виновато прижимавшему к себе. Дальше дело пошло лучше, потому что было принято коллективное решение не издеваться над нервами слепого. Так мёртвые петли сменились мелодичной музыкой слабо покачивавшихся механизмов, а резкие повороты — шутками про то, что следовало отвести несчастного в детскую зону. На прочность его больше проверять не спешили, но несколькими часами позже, когда удалось наскрести в себе представление того, как должны были выглядеть аттракционы, он сам попросился на «Седьмое небо», в качестве аргумента приведя внезапное желание полетать. Высоту незрячий не увидит, а вот к концепции качелей его вполне приучили за последний месяц. — Солнце садится, — задумчиво прошептала Юля. — Как-то быстро лето прошло, незаметно. — А ещё быстрее день прошёл. Я даже не заметил, куда мы дели эти четыре часа, — друг держался на непознаваемом расстоянии, оставаясь скорее под его боком, чем рядом с Антоном, хрустя при этом фразы будто конкретно юноше. — Не хотите потом пойти выпить куда-нибудь? Показательно, что предложение шло именно от Серёжи и было адресовано далеко не слепцу, а его спутнику. Это было такое яркое, но завуалированное, ненавязчивое «я принимаю тебя», что пара бы переглянулась, если бы это имело смысл. Может, хоть будущие супруги так и сделали — он не знал. За мгновение до того, как мужчина открыл рот, чтобы дать согласие на продолжение приятного времяпровождения, ожил его человек: — Нет, мы, наверное, потом домой. Спасибо за приглашение. Будто нутром поняв, в какой смущённой улыбке растянулись губы, что были знакомы только наощупь, он кивнул и отзеркалил движение. Никаких вопросов, споров или уговоров — ему и так пошли на уступки сегодня. В конце концов захочет — сам объяснится, ну или у них с Пашей будет интересная серия шоу «Где логика?» в понедельник. — Ну, как угодно, — под звучный разочарованный стон Юли хмыкнул друг. — Тогда этот последний на сегодня? Вместо ответа все прошагали в нужном, наверное, направлении. Слава богам, что качели были двухместные и отлипать от Антона не пришлось — смелость смелостью, а прикосновения по расписанию. — Солнце, — обратился Арсений, с бесконтрольной нежностью оглаживая большим пальцем чужие костяшки. — М? — дыхание опалило щёку — на него обернулись, откликаясь на новое обращение, ставшее привычным за день. — Опиши мне закат, пожалуйста. — Не уверен, что понимаю просьбу. — Ну, представь, что читаешь книгу. Я хотел бы помнить этот день со всеми возможными деталями. Включая вечернее небо. Если… не сложно, — он потупил невидящий взгляд скорее по привычке, обозначая эмоцию, а не из надобности. — Линия горизонта видна сейчас наиболее отчётливо, — шепотом начал молодой человек под мирное жужжание механизма, отрывавшего их ноги от земли. — Солнце подсвечивает облака снизу, делая их розоватыми и, наверное, даже слегка красноватыми. Этот цвет оставляет отблеск на твоём бледном лице, словно ты — небольшое озеро в лесной глуши, — образы замелькали перед глазами, обретая оттенки. — Ощущение, что день не столько заканчивается, сколько догорает, тлеет где-то очень далеко и близко одновременно, — тот говорил уверенно, часто, без остановок, словно быстро читал с листа заранее написанный текст. — Облаков много, потому что сегодня по-осеннему пасмурно, так что все они полны всевозможными красками — от ярко-желтых до синих, и блестят, как атлас, — он улыбнулся сравнению. Дизайнер одежды и в таких вещах оставался дизайнером. — Небольшой шар огня постепенно исчезает за невидимой линией, словно застеснялся и прячется теперь от нас, — их кружило, слегка подбрасывая вверх. Антон, видимо, исчерпал опыт прочитанного и шумно выдохнул. — Сойдёт для первого раза? — Да, — мужчина поднёс греющую ладонь к губам и оставил невесомый поцелуй. — Спасибо. Сейчас я будто вижу это вместе с тобой. Его без лишних слов притянули за подбородок и показали, как следовало целовать по-настоящему. Плевать на посторонних, что могли осудить — это был их день. Даже в людном месте, в гуле звуков и ароматов. Их.

***

У метро парень резко остановился, чиркнул чем-то похожим на зажигалку. В нос ударил табачный дым. — Дай мне минутку в себя прийти, ладно? — Ты в норме? — он обеспокоенно подцепил острый локоть, пытаясь угадать эмоцию. — Не жалеешь, что согласился? — Поразительно, но нет. Просто… переобщался. Отвык от такой долгой и бурной коммуникации, — тот поймал непонимание и уточнил: — Ты не в счет, к тебе я привык. — Получается, первое время и на меня так реагировал? — Ага. Но недолго, — второй затянулся и выдохнул в сторону, оберегая его от смога. — С прикосновениями было сложнее. — Почему? — Знаешь, меня последние пару лет трогали только случайно и секундно, в давке общественного транспорта. Это другое. «Вот, почему ты так дёргаешься до сих пор. И почему раньше задерживал дыхание». Мужчина понимающе кивнул, на деле же слабо что-то понимая, и молчал до самой квартиры, стараясь держать сопровождающего только за рукава толстовки. Мысли сдавливали голову терновым венком, артерии вместо крови гоняли чувство вины по организму. Каждое движение, намертво отпечатанное в памяти, стало причинять боль, ведь он так нагло из раза в раз врывался в личное пространство своего лучика, не заботясь о том, что тот чувствовал. А надо было, ведь какой из него теперь влюблённый? Самый отъявленный эгоист разве что. Не произнеся ни слова, Арсений по приходе домой скрылся в ванной, чтобы ещё хоть на десяток минут оттянуть себя почти что за уши от родного тела, недостаток которого теперь остро ощущал, как и невозможность дальше жить, как раньше. В дверь постучали. — Объяснишь, что с тобой происходит? — если бы не обострившийся из-за слепоты слух, фраза утонула бы в плеске бессмысленно включённой воды в раковине, у которой он стоял спиной к выходу. — Не понимаю, о чём речь. — Понимаешь. Ты резко перестал со мной взаимодействовать. Что я сказал такого и какие выводы ты сделал? Полагаюсь на твою честность. — Прости меня. — Прощаю. А теперь говори, за что, — тот звучал одновременно мягко и категорично, даже немного раздражённо. — Я ведь тебя почти изнасиловал, получается, в нашу первую встречу, — мужчина обречённо опустил голову, позволяя мраку поглощать присутствие другого, обычно заполнявшего пустоту. — И продолжаю это делать. — Арсень… — Не надо, — темнота сгущалась и оседала на плечах. Он тонул в своём «ничего». — Я эгоист. И теперь понимаю, что у тебя есть объективные причины считать, что я с тобой, пока зрение не вернётся. — А я понимаю, что это твой способ познавания мира. И, как ты знаешь, вполне это принимаю. — Не стоит переступать через себя, — последовавший ответ слепой оборвал на вдохе, донёсшемся сзади. — Серьёзно, перестань. Слишком много жертв для меня одного. В жизни с тобой не расплачусь за это. — Даже не думал просить оплату. Хочется верить, что у нас не товарно-денежные отношения. — Да у нас вообще не отношения, раз уж на то пошло. По крайней мере теперь я не решусь это так назвать. Оставь меня ненадолго, пожалуйста, надо подумать и пересмотреть некоторые установки. — Может, мне вообще уйти, раз так? — голос не изменился. Они будто обсуждали погоду. — Если хочешь, — равнодушно бросил он, на деле внутренне сжимаясь в один большой комок сожаления и беспомощности. Подцепил на загривке ворот чужого одолженного свитера и понял, что не слышал знакомое шуршание. — Ты смотришь? — Стою, отвернувшись, — бросили тем же тоном, снова отзеркаливая. Затем, после паузы, добавили чуть тише: — А ещё нагло вру. Арсений улыбнулся краем рта, стягивая верх одежды. Наверное, засмущался бы, но у слепоты снова нашлись плюсы. Прошелестели шаги по кафелю, на плечи легли губы, беспорядочно оставлявшие невесомые поцелуи, он вздрогнул. — Вот что ты делаешь, а? — Объясняю, что ты неправ на твоём языке, — Антон переместился на шею, подключая зубы и делая прикосновения ощутимее. — А ещё использую происходящее как повод делать то, что хочется. Потому что, как и сказал, к тебе я привык. — Прекрати. Ты доиграешься до того, что я потеряю контроль, — сердце ударялось о грудную клетку с силой, просясь на волю, дыхание предательски участилось. — Так в этом и план, — ухмыльнулись ему, впиваясь пальцами в бёдра и прижимая к раковине. — Тут все взрослые люди. Можем себе позволить. — Остановись, иначе у нас будет драка за место сверху. Я никогда раньше… — Значит, у меня опыта больше, — парень развернул его на себя, продвигаясь от ключиц к груди, а потом вдруг приглушённо рассмеялся. — И, при всем уважении, ты даже не сможешь контролировать процесс. Венок упал с головы почти звучно, окружающий мир вдруг обрёл не столько ясность, сколько очертания. Арсений, снимая с юноши толстовку, видел контуры чужого худощавого тела, отвечал на поцелуи жадными прикосновениями, пока сам не дотащил того до кровати, не уронил на матрас. Пока не выдохнул наружу, перебарывая липкость лёгкие, своё восхищение: — Господи, ты такой красивый. — Ты же не видишь меня, — улыбнулись нечёткие линии. Сознание сражалось с «ничего» ради Антона и, чёрт побери, побеждало. — Мне не нужно видеть, чтобы знать это, — мужчина сам нашёл чужие губы и отказался закрывать глаза при поцелуе. Ничего более прекрасного за свою зрячую жизнь он не видел, пусть это были только углы, только силуэт. Ничего более похожего на абсолютное счастье не ощущал, пусть это была всего-навсего… любовь.