Не двигайся

В первое утро начала недели Арсений, прижимаясь щекой к греющей груди, боялся открыть глаза. Вообще было много мелочей, которых он боялся, и все они собирались в один большой страшный стресс, но многие из них относились к работе, остальные — к юноше под кожей. Новый же страх относился к какой-то ещё, пока несформулированной, категории: что, если мир, ночью обретший очертания, сегодня снова утонул во тьме? если ему показалось и прогресса так и нет? Прежде, смирившись со слепотой, он лишил «ничего» власти, а теперь снова стал рабом, не желавшим возвращаться в оковы. Если бы зрение вернулось, мужчина бы видел ленивые солнечные лучи, еле пробиравшиеся через тучи и ткань штор, но в его восприятии всё было покрыто сумраком, более обнадёживающим, чем абсолютная чернота. Не показалось. Не показалось! Однако слепец, каковым по сути он до сих пор являлся, не спешил делиться радостью с близкими, лишь обходил более тёмные пятна, воспринимаемые как мебель, и тянулся к своему человеку ладонями уже осознаннее. Был и ещё один повод для празднования — Антон существовал: высокий, худощавый, будто насильно вытянутый за уши, до пугающего ныне реальный, пусть и безобъёмный. Арсений начал избегать психолога и пропустил два сеанса, не отписавшись даже о причинах, чтобы не опускаться до лжи, которая так и норовила из него выйти — такой вот защитный механизм. Прятался ото всех, кроме своего зама, сведя личные контакты к минимуму, и толком не вставал с кресла вот уже пятые сутки, хотя сидеть было дискомфортно. Пятница, конец рабочего дня. Кожа покрылась мурашками от тепла бесшумно подошедшего силуэта, он улыбнулся, отстранившись от ниндзя: — Антон, мы на работе. — Да как ты это делаешь? — вдруг вскинулся тот, посмеиваясь. — Снова по дыханию? — По дыханию, по запаху, отзвуку твоих кроссовок, которые пора бы сменить на что потеплее. А вообще, даже при том, что меня все хотят потрогать, так близко подходишь только ты, — почти честно. Почти. — Так вот, мы на работе. — Отпустите пораньше, начальник, — жалобно протянул родной голос. — Я на сегодня закончил, а дома ждут, — чужая рука потянулась к его лицу, и он автоматически перехватил движение на лету. Похолодели, казалось, оба. — А это вот как возможно…? Тон стал даже не удивлённым, а испуганным — парень отшатнулся. — Кто это тебя ждёт, м? — мужчина ответил совсем не на ту фразу, что нуждалась в отклике, и молился, чтобы это не было замечено, притягивая второго к себе за запястье. — Один самый красивый мужчина в Питере, — горячая ладонь всё же легла на шею, притягивая ближе и показывая, что уловка сработала. Юноша удивительным образом осмелел после первого секса, а после ещё нескольких повторений вовсе стал почти другим человеком. Не лучше или хуже — просто другим. Сам тянулся, приставал, не стеснялся чувств, будто наконец себя отпустив. Это тоже входило в список неожиданных радостей. — Ложь и провокация, — Арсений поддался и позволил им ненадолго утонуть в поцелуе. — Этот мужчина всегда тебя ждёт, только не в квартире. Или мне стоит начать ревновать? Тот откликнулся перезвоном колокольчиков: — Нет, конечно. Каюсь, приврал. Поехали домой, а? Вечер уже… В дверь громко постучали, заставив их моментально отлипнуть друг от друга, а после, не дожидаясь разрешения, неизвестный ворвался, как цунами, наполнил комнату резкостью своего голоса: — Арсений Сергеевич, в мой кабинет. Сейчас же! Психолог подождал, пока он поднимется с места, схватил за локоть и потащил за собой по коридору, шипя от негодования и не обращая никакого внимания на пытавшегося протестовать Антона, с которым всё ещё лично не был знаком. Его не привели, а скорее закинули в помещение, затем звучно опустились на кресло. — И как понимать такое поведение? — Павел Алексеевич, я… — Правду мне, несчастный! Всю неделю тебя ждал, а ты даже сообщением от меня не пытался отделаться! Даже коротким звонком! Говори, пока, — тот махнул рукой, которую было сложно, но можно рассмотреть в полумраке, — вот этот стакан не полетел в твою дурную голову. Проглотив сначала дешёвое «я был занят», затем более важные извинения, мужчина вдруг понял, что ему нечего было сказать. Облокотился на бархатную спинку руками, не решаясь сесть, и бессмысленно открывал-закрывал рот. Около получаса от него ждали хоть каких-то слов, что упорно отказывались выходить наружу. — Если ты считаешь, — не выдержала наконец недвижимая фигура, — что можешь так просто от меня отделаться, то ошибаешься. Не на того напал. Сам же просил помощи, так почему теперь… — Я вижу, — сорвалось само с губ, и он поморщился, но повторил уже громче: — Нечётко, но вижу, Паш. Собеседник охнул и смолк. Поднялся, из стороны в сторону вышагивая по периметру, затем отошел к, как оказалось, низкому предмету мебели. Послышался плеск алкоголя о стекло, в его беспомощно протянутую руку вложили положенную порцию и усмехнулись задумчиво: — Да уж. Это многое объясняет. Воистину животворящая сила хорошего секса. — Откуда… — Брось, это очевидно. Ты стоишь вот уже минут тридцать и садиться, видимо, не планируешь, хотя явно понимаешь, где кресло, — тонкая, еле различимая конечность, снова разрезала воздух. — А теперь рассказывай. Что значит «нечётко»? — Ну, знаешь, — взял очередную паузу на поиск верной формулировки, — я будто ночью нахожусь в комнате без света. Вещи имеют только очертания, углы, но всё равно словно окутаны налётом темноты. — И почему ты сразу же не прибежал ко мне, чтобы поделиться этой новостью, а? — врач-друг явно перестал злиться, а всё же намеренно не менял тон, превращая беседу в допрос с пристрастием. Тот, наверное, увидел его колебания и уточнил: — Правду, Арсений. — Потому что боюсь, что схожу с ума и принимаю желаемое за действительное. Я никому не сказал, не только тебе, если это важно, — нутром слепой чувствовал чужую обиду и всё искал способ признать вину, оправдаться, не делая этого прямым текстом из-за жгучего стыда перед тем, кто за него переживал. — А Антону-то почему не стал? — Он испугается. Я сегодня случайно это проверил. Мы так-то выяснили, что он не очень жаждет возвращения моего зрения. — Лжи хорошие отношения не потерпят, — мужчина открыл было рот, но его перебили: — Недоговорённость в этом случае — тоже ложь, даже не спорь, — злоба испарилась из Пашиного голоса, уступив место слабой насмешке. — Когда ты, кстати, нас нормально познакомишь? — Никогда, если можно. Это будут смотрины, а не знакомство, я для него такого не хочу. — Да для себя ты такого не хочешь, брось. Я тебе не мамочка, чтобы оценивать выбор. — Тем не менее отчитываешь, как строгий родитель. — Перестану, как только ты начнёшь вести себя по-взрослому. Какой ребёнок, такой и тон, — отчеканил тот, всё же оставив во фразе шутливый оттенок. Затем вдруг посерьёзнел. — Поговори с ним. Парень этого заслуживает, раз терпит так стойко твою дурость. — Не смогу, Паш. Всё такое хрупкое, зыбкое. А если я что-то сломаю? — Ты пытался хотя бы? — Да, — неосознанно выпалил Арсений, следом покачал головой, ругая себя за потребность врать. — Нет. — Хороший мой, испуганный и неуверенный, — кабинет наполнился теплом чужой заботы, — если всё и правда можно разрушить так просто, то на такую связь и время тратить не стоит. Тебе бы верить в его чувство побольше, — оба тяжело вздохнули. — Обещай мне, что разговор будет. Пусть не прямо сегодня, а завтра или через неделю, но будет. Ладно? — Я стараюсь не давать обещаний, которые не смогу сдержать, — шепнул мужчина скорее себе, чем собеседнику. «Верить в чувство…». — Значит, постарайся сдержать, — второй поднялся и протянул ему длинную тёмную линию для рукопожатия. — А теперь иди, тебя ждут. Но чтоб в понедельник был в обычное время, всё ясно? — Да. Прости меня, пожалуйста, — ответно отдал ладонь, — я идиот. — Знаю. Иди. Пожалуй, психолог был прав, и на отношения не стоит полагаться, если их действительно можно испортить правдой, но жить в неизвестности было всё же приятнее, чем во тьме, которую в теории его лучик оставит после своего ухода. Такая темнота пугала больше, чем мрак слепоты. Он разрешил себе взять паузу на то, чтобы напитаться их счастьем на всякий случай, потому что поговорить-то они всегда успеют.

***

Уйти пораньше Арсений всё же согласился, даже подыграл и остался дома, когда парень ушёл за продуктами, чтобы чужая кокетливая выдумка тогда, в кабинете, стала реальностью. Помимо прочего, ему как раз требовались эти свободные двадцать минут, чтобы доделать нитяный подарок, работа над которым пошла быстрее в последнюю пару не таких чёрных, как раньше, дней. Потому, по возвращении Антона из магазина, он просто не мог убрать с лица самодовольство, пока тот раздевался, разбирал пакеты и бессмысленно, как казалось, метался по кухне, по ходу движения иногда целуя его в висок. — Говори уже, чему так радуешься, я, может, тоже хочу, — юноша слабо тронул скулу, привлекая внимание. — Загадочный такой стоит, молчит, а я давай мучайся догадками. — Не двигайся, — откликнулся мужчина шепотом. Теоретически он видел тонкую руку достаточно, чтобы попробовать справиться самостоятельно. — И, если можешь, закрой глаза. Проверить не смогу, но на слово поверю. — Закрыл, — шелестнули ему, на последнем слоге сразу же задержав дыхание. Такая старая, как думалось, привычка всё ещё была очаровательной. Вытянул предмет из кармана домашних шорт, обнял пальцами тёплое запястье, чтобы не промахнуться, и принялся медленно связывать верёвки на концах в импровизированный замок, проклиная выключенный на кухне свет. Который, конечно, горел, но не для него. — Спасибо, — Антон мимолётно тронул губами его лоб, целуя то ли, как ребёнка, то ли, как покойника, и усмехнулся. — Синяя, как твои глаза. По этому принципу выбирал? Он с недоверием оглядел полумрак и нахмурился: — А нитки синие были? Я их бежевыми почему-то представлял, тебе под оттенок кожи, — склонил голову в смущении и добавил чуть тише: — Она не покупная. Самодельная. — Подожди, серьёзно? — Абсолютно. Юля подарила, интернет нашёл видеоуроки с доходчивой озвучкой. Понятия не имею, как выглядит результат, но на ощупь вполне ровно… Вместо слов — крепкое объятие. Вместо оценки скромного сувенира — полный благодарности и нежности поцелуй. Это был лучший отзыв из всех, что слепец мог представить. Через несколько минут его потянули за собой в другой угол комнаты: — У меня есть странная идея, которая в голове звучит очень классно. — Трави, амбассадор развлечений. Я в твоей власти. — Не хочешь ужин со мной приготовить? — парень почему-то пристроился сзади, вложил его пальцы в свои ладони. — Чтобы ты потом замучился убирать всё, что будет разбито и пролито? — он бесконтрольно прижался к плоской груди спиной так, чтобы чувствовать чужое сердцебиение. — Не-е-ет, — протянули в ответ ехидно. — Я временно стану твоими руками. Арсений кивнул, расслабил кисти и позволил собой управлять. Так, вместе, они что-то резали и скидывали на плюющуюся маслом сковороду; осторожно, без резких движений отбивали, по всей видимости, кусочки мяса, чем-то посыпали и вкладывали в духовку. Вино он разливал по бокалам почти сам, беззвучно усмехаясь мысли, как удачно нашёл себе собутыльника на вакантное место друга, занятого свадьбой, и удивляясь, каким чудом они ещё не спились, поглощая по паре бутылок за вечер. Справедливости ради стоит отметить, что пьянела пара больше друг от друга, чем от выпитого. Мыть посуду оказалось приятно — это забытое за бесконечные месяцы действие стало приключением, по ходу которого мужчина как бы случайно плескался водой назад под звонкий смех Антона. Уже в гостиной, на диване, его мягко уложили на плечо, зашуршали страницами очередной книги, словно последние несколько часов не планировали утянуть в кровать. Голос еще не начавшего читать вдруг стал серьёзнее: — Ты ничего мне рассказать не хочешь? — Не понимаю, о чём вопрос, — Арсений пожал плечами, внутренне сжимаясь под гнётом Пашиного совета, стучавшего под корой мозга. «Не сейчас, пожалуйста. Только не сегодня. Дай мне ещё один день. Хотя бы один». — Не знаю, что-то изменилось. И как будто недоговорённость висит в воздухе, — тот обвил руками его плечи, почувствовав нервозность. — Не давлю, если что. Просто волнуюсь. Минуты ощутимо оседали, падали, как головы казнённых с плахи, а он молчал, мечась между пугающей искренностью и сладким увиливанием не в силах выбрать. Казалось бы, такая мелочь, но его сознание раздувало из мухи кита, драматизируя и преувеличивая проблему. Всего лишь открыть рот и сказать: «Знаешь, я начал видеть очертания предметов, но тебе не о чем переживать», тогда как погрешность состояла именно в том, что Антон в принципе не жаждал его прозрения. Врать своему человеку Арсений не мог, потому и не стал. — Не волнуйся, я пока сам не уверен, что происходит. Как только разберусь — поделюсь с радостью, — уклончиво выдал наконец. — Прошу только дать мне немного времени, сможешь? — Хорошо, — выдохнули, выпуская из уютного плена и открывая чтиво, затем осторожно уточнили: — У нас ведь всё в порядке? Твои сомнения относятся к другой сфере жизни? — К другой, солнце. У нас всё отлично, — мужчина обернулся, чтобы потереться носом о мягкую шею, как бы подтверждая свои слова. — Ты остановился на пятой главе. Что-то про «поговорить с отцом». Сам же горько улыбнулся иронии, прикрыв веки. Он ведь поделится, обязательно, просто позже. — Да, нашёл, — чтец привычно театрально откашлялся. — «Поговорить с отцом — иного выхода не было. Утром из Берлина они выехали без папы…». Но, забегая вперёд, можно сказать, что обсуждение так и не случилось. Ни на следующий день, ни через неделю, даже ни через месяц. Время тикало, приближая их к Серёжиной свадьбе и незаметно отдаляя друг от друга.