Анатомия похоти

- Где он? Учти – дважды спрашивать не буду. Вынув из рукава тонкий стилет, Ван Чжи упирает лезвие между ног плечистому разбойничьего вида детине, удерживаемому двумя стражниками Западной Ограды. У того глаза лезут из орбит, а рот разевается в беззвучном крике. - Т-там, где кухня есть потайная дверь за шкафом с посудой…, - Выпаливает бандит торопливой скороговоркой и тут же срывается на жалобный скулеж. - П-пожалуйста, господиииин! Ван Чжи прерывисто вздыхает. Демоны задери Тан Фаня с его тупым безрассудством. Это ж надо было додуматься – сунуться в одиночку в воровское логово. Он пристально глядит на задержанного и убирает стилет. - Будет лучше для тебя, если он жив. Выражение лица и тон у него такие, что смуглая физиономия бандита становится пепельно-серой, а на лбу выступает испарина. Спустя пару минут массивный шкаф отодвинут в сторону и перед Ван Чжи гостеприимно распахивается дверь, а за ней темнота с запахом сырости и ведущие вниз ступени. Он осторожно спускается в сопровождении одного стражника, освещая себе путь факелом. Внизу обнаруживается целый склад с краденым добром, а в углу на охапке соломы скорчилась тощая фигурка в белом одеянии магистрата, похожая на сломанный цветок лилии. При виде связанных сзади рук пленника стискивающие внутренности Ван Чжи стальные когти страха чуть разжимаются – мертвецов связывать незачем. Передав факел стражнику, он садится на корточки, касается пальцами шеи Тан Фаня и облегченно выдыхает, нащупав уверенное биение пульса. Потом, опустившись на соломенную подстилку, перерезает веревки и пристраивает голову пленника к себе на колени. Выглядит тот бледным и слегка помятым, но вполне целым, не считая ссадины на скуле и большущей шишки на затылке. Кажется, на этот раз все обошлось. Губы Тан Фаня внезапно приоткрываются в полустоне-полувздохе; он морщится, поднимает растопыренную ладонь, защищая глаза от яркого света факелов, бормочет едва слышно: - Гуанчуань… - Вынужден тебя разочаровать, - тон Ван Чжи исполнен сарказма, - Это всего лишь я. - Ван Чжи! – Попытавшись приподняться, непутевый сыщик со стоном валится обратно. – Как ты нашел меня? Хотя… Глупый вопрос. Если уж кто-то и мог меня отыскать, то это ты. Искренняя радость на лице и в голосе Тан Фаня окутывает Ван Чжи волной тепла и удовольствия, и он уже даже не ругает себя за странную слабость к этому человеку. Сейчас ему кажется, что он держит на коленях нечто хрупкое и непостижимое, и если бы его спросили – чего бы он хотел? – ответ позвучал бы крайне странно из уст командующего Западной Оградой, исповедующего принцип – «вы помогаете мне, я помогаю вам». Потому что единственное, чего бы Ван Чжи хотел от Тан Фаня, это чтобы тот оставался в живых и на свободе, продолжал бы свои расследования, писал бы любовные романы и наслаждался вкусной едой. И это, наверное, самая странная вещь из того, что когда-либо случалось с Ван Чжи в этой жизни. Наверху слышится какой-то шум, встревоженные голоса, кто-то торопливо спускается по лестнице. - Жуньцин! Лицо знаменитого байху Северного Двора бледное и перекошенное от тревоги; он видит их двоих и шумно, с облегчением выдыхает. Если бы на этом мужественном лице мелькнула хотя бы тень ревности при виде их позы, то Ван Чжи ощутил бы некое моральное удовлетворение, но в глазах Суй Чжоу лишь абсолютно обезоруживающая теплота и благодарность. Небрежным жестом прервав изъявления признательности за помощь, командующий Западной Оградой поднимается на ноги, предварительно переведя Тан Фаня в сидячее положение, отряхивает с одежды прилипшие соломинки и делает шаг к выходу. Уже поднимаясь по ступенькам, он краем глаза видит, как Тан Фань крепко сжимает ладонь Суй Чжоу и переплетает их пальцы тем самым недвусмысленно интимным жестом, свойственным лишь тем, кто делит постель. И это зрелище по какой-то неведомой причине заставляет Ван Чжи внезапно захлебнуться воздухом и ощутить слабость в ногах. Поднявшись наверх, он отдает последние распоряжения касательно задержанных бандитов, садится в повозку и, упершись затылком о гладкие доски, закусывает губу, пытаясь силой воли унять странную дрожь внутри. Ему множество раз случалось наблюдать, как люди удовлетворяют похоть. Чаще всего, зрелище было отвратительным, лишь иногда в нем виделась некая эстетическая привлекательность. Но он никогда не видел, как люди выражают истинную любовь в физическом плане. И, наверное, дорого заплатил бы чтобы увидеть. Сплетенные пальцы рук в свете факелов, помимо его воли, вдруг превращаются в сплетенные тела, и он словно наяву видит длинные стройные ноги, обвитые вокруг чужой талии; чуть выше мускулистую спину с полосками шрамов и спутанную гриву волос, а ниже капельку пота, медленно сползающую в ложбинку между ритмично двигающихся взад-вперед поджарых ягодиц; запрокинутую голову на тонкой шее с пульсирующей голубой жилкой, бесстыдно алеющие полуоткрытые губы… Ван Чжи с силой сжимает кулаки, до боли вдавливая ногти в ладони; в течении минуты вдыхает через нос и выдыхает через рот, стремясь очистить разум. Короткий сдавленный смешок вырывается из его груди. Кажется, это ему, а не Тан Фаню следует писать любовные романы.