***
— Рекомендую в течении двух дней оставаться в больнице. Вам сильно повезло, что вы не получили дополнительных травм при падении, молодой человек, — чопорно говорил доктор, хмуря брови, внимательно рассматривая новые результаты МРТ. — Ваш дядя настоящий герой, благодаря его действиям помощь успела вовремя. Инстинктивно посмотрев за спину врача, где в этот момент скромно, всё время молча стоял Юнги, внимая рекомендациям врача, Чонгук закусил щёку изнутри, стараясь изо всех сил сдержать собственное возмущение. Потому что, в отличие от доктора, который настойчиво нахваливал ненавистного Чонгуком человека и продолжал с большим упорством ругать его самого, он сам был полностью не согласен со сказанным. Он винил в своём приступе Юнги. Ведь если бы не он, то, вероятно, головокружением всё бы и закончилось, но зубная щётка вывела из себя. Пальцы сжимались и разжимались, желание закричать было сильнее, а металлический привкус крови на языке из-за уже прокусанной изнутри щеки лишь отвлекал от желания вскочить и врезать Юнги. Доктор закончил лекцию о том, что нужно беречь себя и быть внимательным, и попросил Юнги пройти за ним в его кабинет — это немного остудило Чонгука. Оставшись в одиночестве, он сумел немного расслабиться. Прикрыв глаза, он продолжал глубоко дышать. Оказанная помощь подействовала фактически моментально, облегчив головокружение, а тошнота отступила. Лёжа под капельницей и улавливая, как в колбе капало лекарство, Чонгук сумел забыться. Провалившись в неглубокий беспокойный сон, он увидел картинки, которые его беспокоили с самой первой встречи с Юнги. Снилось то, как брат пытался обнимать его, смотрел со всем трепетом, старался угодить, а Юнги отворачивался, отталкивал, кривился от прикосновений. Чонгук закричал, заметив вдали брата. Хосок стоял в метрах пятидесяти от него и всеми силами пытался дотянуться до стоявшего на краю утёса Юнги. Фотограф, раскинув руки в стороны, глумливо смеялся, глядя в глаза брату, и отступал назад. Хосок, цепляясь руками о заградительные поручни, тянулся за ним и, кажется, плакал. Его всхлипы оглушали Чонгука. Он слышал их, словно Хосок находился в его объятиях, а не стоял так далеко. Чонгук чувствовал дрожь своего брата, ощущал его страх за человека, который продолжал глумиться и испытывать его. Собственный страх стал неконтролируемым в тот миг, когда Юнги, сделав очередной шаг назад, оступился и начал склоняться над пропастью, заваливаясь. Хосок в этот момент отпустил поручни и прыгнул вперёд за ним, чтобы попытаться схватить, спасти от падения. Чонгук закричал громче, что есть мочи побежал к брату, но сколько бы он не тратил сил, сколько бы не пытался успеть, расстояние между ними становилось больше. Когда Хосок падал в бездну, утопая в ней, Чонгук не выдержал и закричал что есть сил, срывая связки, не в состоянии сдержать все боль и горечь, которая сжигали изнутри. Вздрогнув, он распахнул глаза и резко сел в кровати. За окном было уже темно. Свет в палате заботливо приглушили, и лишь одинокий светильник освещал помещение, а писк приборов отрезвлял, помогая прийти в себя, избавиться от липкого чувства страха. Оглядевшись, Чонгук выдохнул с облегчением. Юнги не было поблизости, а на прикроватной тумбочке лежала записка. Чуть подрагивающими пальцами — неизвестно, от увиденного сна или общего состояния — Чонгук взял небольшой листок, на котором аккуратным почерком было написано: «Прошу тебя отдыхай и не беспокойся ни о чём. Как только проснёшься напиши мне. Хосок не знает о происшедшем и я не расскажу ему, если ты не пожелаешь этого. Мин Юнги». Записка злила, аккуратный почерк раздражал и эта мнимая забота выводила из себя, из-за чего боль в висках начинала пульсировать с новой силой. Глубоко вздохнув и выдохнув, Чонгук усилием воли заставил себя не думать о нём. Не позволять вредить себе собственной неспособностью контролировать себя. Он осознал, что это всё делало его слабее, а слабость для него была всегда подобна смерти. Бросив записку обратно, Чонгук заметил лежавший рядом телефон, заботливо оставленный Юнги. Скривившись и подавив в себе мимолётное накатившее чувство благодарности этому человеку, Чонгук впервые за сутки взял телефон в руки. Больше сорока пропущенных звонков, большая часть которая была от Ёджина. Около двадцати сообщений. Самое последнее, которое он получил около получаса назад, было от брата. Чонгук решил начать с него. Его лицо тронула тёплая улыбка, когда он увидел кривляющегося Хосока, который позировал для фото. Надпись ниже была идиотской, но вызывала лишь добрый смех. Хосоково «братишка, я скучаю, а ты совсем меня не любишь» и радовало, и вызывало какое-то беспокойство глубоко внутри. Струны души натягивались всякий раз, стоило было брату сказать слова о любви или обнять. Жар откуда-то из глубины вырывался, от чего Чонгук вечно начинал краснеть, что веселило Хосока, а смущение хотело вырваться наружу капризными воплями прекратить. Так было, пока Чонгук был маленьким, с взрослением он старался не показывать своего смущения и всё чаще просто пренебрежительно фыркал и старался уклониться от «надоедливого» старшего. Рассматривая счастливое лицо Хосока, Чонгук думал, что, вероятно, иногда был слишком груб с ним, скрывая под этим всю глубину братских чувств, рассказывать о которых не хотел. Он всегда боялся того, что брат стал бы смеяться над ним или же возгордился, весело крича, что был всегда прав и младший всегда любил его, хоть и пытался всем видом доказать обратное. Чонгуку доставляло какое-то извращённое удовольствие вставлять палки поперёк убеждений брата. Будучи слишком гордым и привыкшим держать всё в себе, Чонгук не мог так просто разрушить выстроенную годами стену. Ведь Хосок был, пожалуй, единственным человеком, которым он восхищался и любил всю свою сознательную жизнь. Он был уверен, что никогда бы не смог его предать, а уж тем более навредить. Свайпнув сообщение и скрыв его, не в силах пока ничего ответить, Чонгук открыл следующее сообщение. Писал Ёджин: «мне кажется, что тебе стоило бы попробовать…». Сообщение было продолжением темы, которую они с Ёджином обсуждали ранее, но Чонгук не мог вспомнить какой именно и нахмурился. Дураком выставлять не хотелось, а перечитывать переписку с Ёджином пока не было сил. Глаза всё ещё болели, потому он решил, что немного позднее вернётся к этому, вероятно, уже завтра утром. Мельком прочитав сообщения от Джиа, Чимина, парочки однокурсников и своего куратора, уловив в каждом частичку заботы и сопереживания, убрал телефон обратно на тумбочку. Все могли набраться терпения и дождаться утра, чтобы получить ответ, а сейчас он слишком устал и хотел спать, потому что глаза буквально слипались.***
— А вот она, наша спящая красавица. Вздрогнув, Чонгук разлепил глаза, и первое, что он увидел, — это столпившихся друзей из университета. Ёджин скалился, довольный собой после отпущенной шутки, как ему самому показалось, очень остроумной. — Мы так все переживали за тебя, — смущаясь, тихо произнесла Джиа, опуская глаза, прячась за спину Чимина, который внимательно разглядывал Чонгука. — Это правда, ты, засранец, совсем обнаглел. На сообщения и звонки не отвечаешь, не перезваниваешь. Я уж было тут подумал, что ты загнулся, а между… — Ёджин, избавь нас от очередного пересказа того, как ты сутки просидел в участке и, взяв всё на себя, спас накаченный зад Чонгука. У меня из ушей скоро кровь хлынет, — шикнул Чимин и, как-то загадочно улыбнувшись, обратился к Чонгуку: — Как ты себя чувствуешь? Мы думали, что ты дома, а оказалось, что вновь попал в больницу. Твой дядя нас привёз сюда. — Мой кто? — не понял Чонгук. — Господин Мин, — тихо сказала Джиа. В глазах на мгновение потемнело, а слух резануло словосочетание «господин Мин». Такого обращения к этому человеку он ещё не слышал ни из чьих уст, а от Джиан это прозвучало слишком трепетно и тепло. Чонгуку хотелось сказать ей, что он вовсе никакой не господин, но друзьям не обязательно было знать их драмы. Разве что Ёджин мог понять его, но только если бы Чонгук рассказал, что ненависть он хранил именно к нему, а не эфемерному человеку, о котором они говорили, когда осуждали прошлое. Поймав понимающий взгляд от Гу, Чонгук выдохнул и постарался улыбнуться, чтобы разрядить атмосферу. У него получилось: ребята принесли кучу фруктов, а Джиа заботливо поставила на светлую тумбочку букет белых ромашек. Чимин и Джиа долго не задержались, сославшись на то, что дела в совете сами собой не сделаются и им пора отчаливать, подготавливать плакаты к грядущему фестивалю, в чём Джиа согласилась помочь, оказавшись неплохим художником. Ёджин пообещал Чимину, что приедет к ним чуть позднее, и остался с Чонгуком. — Ну? — Ёджин присел на край кровати и уставился на Чонгука. — Что ты хочешь услышать от меня, Ёджин? — закатил глаза Чонгук, всячески сдерживая себя, чтобы не вывалить всё, что накопилось. А то, что он мог это сделать, Чонгук не сомневался. Ёджин был тем, кто реально доказал, что ему можно было доверять. Ведь в тот вечер до драки Ёджин был с ним честен, рассказывал о своей ненависти к человеку, которого даже не знал лично. Рассказывал, когда его уровень алкоголя в крови превысил умеренную норму, о том, как сильно ненавидел и что мечтал найти и отомстить. Гу был печален, его всё это время сдерживало обещание данное брату, а поэтому в первую очередь он хотел закончить учёбу, подняться, стать чем-то значимым в глазах общества, показать брату, что он смог, и уже потом заняться собственной местью. Чонгука подкупила его самоотверженность во время драки, как парень принимал на себя наиболее зверские удары и защищал Чонгука, как он взял всю вину на себя, полностью выставив Чона жертвой. — Не притворяйся, ты был в норме, когда твой дядя — или кто он на самом деле тебе — забрал тебя домой, — нахмурился Ёджин. — Тут ты прав, и в том, что он мне никакой не дядя, и в том, что я был в норме, — ухмыльнулся Чонгук. — Давай, я весь превратился в слух, — наклонился к нему Ёджин, упираясь на кровать руками. — Фу, ты ещё целоваться ко мне полезь, — засмеялся Чонгук, отодвигаясь от Ёджина, который сам уже начинал ржать над собственной настойчивостью и играл бровями, подыгрывая словам Чонгука. — Ты увиливаешь, а значит, мне не остаётся выбора, как полезть к тебе с лобызаниями, — гиенил Гу. — Меня и правда сейчас стошнит, отвали уже, — мягко оттолкнул Ёджина Чонук и вдруг стал серьёзным. Они проговорили около часа. Ёджин понимающе кивал и, кажется, взаправду вникал во всё сказанное. Чонгука распирало. Пока он говорил, ему казалось, что внутреннее напряжение начинало понемногу отпускать. Чонгук, пожалуй, никогда не говорил так много, не открывался никому, но внутреннее напряжение уже было готово разорвать его изнутри, а поэтому такой близкий и заинтересованный Ёджин стал тем, кто мог принять на себя часть груза Чонгука и поддержать его. Умолчав о своих собственных чувствах к собственному брату, которые казались даже ему самому слишком странными, Чонгук рассказал Гу о том, как его выводили отношения между Юнги и Хосоком. Он хотел вывалить на Ёджина всё, что наболело внутри, но обходя слишком личные темы. Когда поток информации был выдан, а Чонгук почувствовал облегчение, Ёджин наконец заговорил. — Слышай, чувак. Я и не знал, что под твоими грязными шуточками про геев ты скрывал настолько сильную гомофобию, — изумился Гу, всё ещё переваривая полученную информацию. — Ты реально идиот? — уставился на Ёджина Чонгук, засомневавшись в том, что друг его вообще слышал. — Да че сразу идиот-то? — усмехнулся Гу. — Я понял тебя… — Я не гомофоб, Ёджин. Мне фиолетово, что и у кого там происходит. Не интересует кому кто нравится. Меня бесит конкретно… — Да понял я, понял. Остынь уже. Просто неудачно пошутил, потуши свой прелестный зад и дай подумать, — серьёзно прервал Ёджин и взаправду задумался. После долгого молчания, ухмылок, вздыханий и пройденных шагов, которыми он рассекал палату Чонгука, расхаживая взад-вперёд, Ёджин наконец-то сел обратно. — Ты пробовал разговаривать об этом с братом или, — Гу сморщился, словно съел лимон, — Мин Юнги? — Нет конечно! — развёл руками Чонгук. — Ты сам-то понимаешь, чего несёшь? — Ну, а вдруг. Я тебя знаю не так уж и давно, но уже понял, что за словом в карман ты не полезешь, да и терпеть не станешь несправедливости, — Ёджин зажевал нижнюю губу, всё ещё раздумывая. — Нет, я не могу спросить о подобном Хосока, а уж Юнги — тем более. Это было бы супертупо, да и так-то это не моего ума дело. Он был уверен, они так бы и ответили. Правдой было то, что Чонгук осознавал и сам всё. Что брат взрослый, он мог поступать так, как вздумается. И даже если он нарушил закон, Чонгук бы не отвернулся от него, но внутреннее клокочущее чувство ненависти к Юнги не становилось слабее. Именно этот человек рядом с Хосоком раздражал, именно он отбирал у него брата. Юнги казался Чонгуку помехой в их отношениях ещё с детства, а ненависть и детские обиды, пронесённые сквозь года, только крепли и обрастали новыми слоями брони из ненависти. — Я, кажется, придумал, — резко вскочил с кровати Ёджин, от чего Чонгук вздрогнул, раздражённо цокнув. — Если это что-то не супергениальное, то ты пойдёшь покорять пятую часть света, потому что нельзя так орать! — злобно зашипел Чонгук. — Да слушай ты, я придумал как выяснить ориентацию Юнги и его истинные намерения к твоему брату!***
Матеря на чём свет стоит Ёджина, Чонгук всё же обдумал его план. У него было в запасе несколько дней, прежде чем Юнги заберет его домой под строжайшее заявление врача — никакого стресса и перенапряжения. Юнги пообещал, что будет внимательнее в этот раз и не позволит случиться непоправимому. Пока Юнги копошился на стойке информации и подписывал оставшиеся бумаги, получал лекарства и давал обещание, что каждый день будет привозить своего «племянника» на капельницы, Чонгук стоял у входа и рассматривал его. В голове навязчиво крутились слова Ёджина: «тебе надо попробовать с ним» или «ну, если он влюбится в тебя, то отдалится от Хосока». Чонгука передёргивало даже от одной мысли о том, что ему нужно было притворяться вежливым с этим человеком, хотя труда бы не составило, ведь в самом начале он не показывал своего отвращения к нему, но вот ухаживать… Чонгука начинало мутить от одной только мысли — нет, опять же, это была не гомофобия, он нормально относился к такому роду отношений, но только если они не затрагивали его лично. А тут необходимо было ему самому подкатывать к парню, да и не к кому-нибудь, а к Мин Юнги. Закусив нижнюю губу, Чонгук прикрыл глаза, облокотившись о косяк. Может, Ёджин и был прав, но сама по себе авантюра и его участие в ней совершенно не нравились. Чонгук вздохнул обречённо, соглашаясь с тем, что план хоть и выглядел как бред, он всё же был единственным. Ну, не избивать же Юнги за то, в чём Чонгук был полностью не уверен, да и даже если бы и был, то не опустился бы до такого. Когда Чонгук открыл глаза, то захотел их тут же закрыть, так как Мин Юнги уже направлялся в его сторону. Лицо старшего было сосредоточенным и серьёзным. Кинув беглый взгляд на Чонгука, Юнги мотнул головой, безмолвно позвав его следовать за собой, и как бы Чонгук не хотел воспротивиться, внутренний голос напомнил ему, что ему нужно стать максимально податливым и вежливым. Нет, Чонгук вряд ли сможет, ведь даже в отношениях с девушками он не был олицетворением романтического персонажа из сопливой дорамы. И несмотря на то, что он уважал своих партнёрш, никогда не испытывал к ним ничего большего, как оголённого влечения и потребности к сексу. Ну а что делать с парнем, вообще не понимал, и дебильные сообщения от Ёджина и коучи на тему «как соблазнить парня за неделю», а потом гиений смех в трубку совсем не помогали. И Юнги не помогал. Они всю дорогу молчали. Чонгук время от времени поглядывал на старшего, который внешне выглядел расслабленным и спокойно вел машину. Юнги подготовился морально перед тем, как забрать Чонгука из больницы. Три посещения своего психотерапевта успокаивали и выстроенный фундамент за короткое время хоть и не казался надёжным, но попробовать стоило. — Вы должны набраться терпения. Чтобы найти с другим человеком общий язык, стоит помнить о том, что он является личностью и его взгляды на жизнь могут не совпадать с вашими. Давайте вспомним себя в его возрасте, своё желание быть независимыми и принципиальными. Вспомним, как пытались всем вокруг доказать свою состоятельность. Ваша задача принять тот факт, что вы разные, и попытаться позволить ему раскрыться перед вами. Юнги улыбнулся собственным мыслям. Молчать в салоне собственной машине было проще простого. Он не чувствовал напряжённой атмосферы, что повисла сейчас вокруг них. Отрицал иллюзионную ненависть Чонгука. Юнги поверил самому себе. Попробует поверить Чонгуку, позволив тому самому начать действовать и говорить. Юнги способен помочь этому ребёнку, ведь Хосок когда-то смог дотянуться до самого Юнги, почему бы теперь ему самому не попробовать. — Я хочу пить, — мягко, насколько только мог, сказал Чонгук, выводя Юнги из собственным мыслей. — Мы можем заехать в магазин, — улыбнулся Юнги, что вызвало удивление у Чонгука. Он знал, что старший на дух не переваривал супермаркеты, и то, что он так просто согласился, действительно удивляло и настораживало. Чонгук прищурился, рассматривая красивый профиль мужчины рядом и пытался найти хоть какой-то подвох, но заметивший пристальный взгляд Юнги улыбнулся ещё шире и свернул с дороги, заезжая на парковку магазина. — Если ты чувствуешь себя нормально, то можем пойти вместе и ты выберешь всё, что тебе нужно. Уверен, больничная еда тебе надоела, поэтому я мог бы приготовить что-то на ужин. Ничего не нашлось для ответа, и вместо этого Чонгук неверяще кивнул и первым вышел из машины, обогнув её, в ожидании Юнги. А Юнги действительно легко согласился на всё, что хотел Чонгук. Специально проверяя уровень терпения старшего, Чонгук набирал полную корзину всякой дряни, которую не ел с подросткового возраста. Когда в корзину полетели кукурузные шоколадные хлопья, единственную эмоцию, которую показал Юнги, — это в удивлении вскинутые брови и добрый смех, приправленные словами «кажется, готовые завтраки действительно не плохая идея» и «нужно взять молока». Скрипнув зубами, Чонгук продолжал наблюдать за расслабленной спиной Юнги, пока тот собирал покупки по пакетам, расплачивался на кассе и вежливо отказывался от помощи, аргументируя: «тебе нельзя носить тяжести, я справлюсь». Дорога домой заняла около сорока минут, а для Чонгука — целую жизнь. Спокойный и собранный Юнги раздражал куда сильнее. У Чонгука создавалось ощущение, что тот разыгрывал перед ним спектакль, но в то же время сомневался в этом. Так под споры с самим собой он добрался до квартиры. Когда Юнги скрылся на кухне и крикнул оттуда, что Чонгуку разрешено принять недолгий прохладный душ, у него опустилось всё внутри. Верить или не верить этому показному поведению Юнги, он пока не знал и, ответив тому что-то невнятное, отправился сполоснуться. В конце концов, он об этом мечтал все три дня, пока валялся на больничной койке. Холодная вода остудила Чонгука. Массирующие струи воды сняли напряжение с мышц и прояснили затуманенный разум. Чонгук осознавал, что если он и взаправду хотел проверить Юнги, то ему необходимо было принять это, в противном же случае они оба не доживут до возвращения Хосока, который как не кстати сообщил, что им предложили тур по Америке и он задержится там ещё на пару недель. Чонгук был рад за него и не рад за себя. Он хотел, чтобы у брата всё получилось, но не желал делить с ненавистным человеком одну жилплощадь. Утреннее сообщение брата и обрадовало, и разбило вдребезги душу. Шанс, который получил Чонгук, должен был быть использован, а значит, пора стать умнее и перестать цепляться за каждое движение и слово старшего. Вечером, пока Чонгук пытался сосредоточиться на очередной части «Мстителей», Юнги занимался домашней работой. Исподтишка наблюдая за ним, Чонгук пытался сосредоточить своё внимание на его внешности. Как бы глупо это не звучало, он ещё днем прошёл по одной из ссылок, присланной Ёджином, где давались советы по соблазнению предмета своего воздыхания, а также советы юного Ромео. В одном из блогов было написано, что первым нужно было присмотреться к этому самому предмету, ну, или человеку, и постараться понять, насколько он сильно мог бы ему нравиться. Типа взвесить все за и против. И так, сидя на диване, прикрыв глаза, Чонгук из-под ресниц поглядывал на мужчину. Он пытался убедить себя в том, что тот, по правде говоря, если судить объективно, был совсем неплох собой. Точёный профиль, бледная идеально ровная кожа, волосы цвета вороньего крыла. Хрупкая фигура, запакованная сейчас в растянутые домашние чёрные штаны и такую же потрёпанную чёрную футболку, скрывающую её изгибы, но выступающие из-под растянутого ворота ключицы, стройные ноги и округлый зад могли показаться вполне привлекательными. Чонгука слегка передёрнуло от собственных мыслей, но он как человек с синдромом отличника продолжал попытки найти хоть что-то, что могло его привлечь в мужчине, который сейчас опустился на колени и потянулся за тумбу, чтобы протереть там мокрой тряпкой. Маниакальная любовь к чистоте выработалась у Юнги ещё в школе. Его всегда раздражал бардак и всё что с ним связано. Он любил наводить чистоту самостоятельно даже сейчас. Его это успокаивало и помогало привести собственные мысли в порядок и немного расслабиться, но увлекшись, он слишком тщательно убрался, удивив даже самого себя, чего уж было говорить от приоткрывшего рот Чонгука, который во все глаза смотрел на него сейчас. Юнги неловко улыбнулся Чонгуку и, что удивило ещё больше, получил улыбку в ответ. У Юнги тут же возникла мысль, что Чонгук мог любить чистоту так же, как и Хосок, который просто обожал наводить её повсюду и по-своему расставлять вещи даже не у себя дома, чем знатно бесил время от времени Юнги, особенно когда тот не мог найти свои вещи в своей же квартире. Усмехнувшись самому себе, Юнги ушёл на кухню, чтобы разогреть их поздний ужин, а Чонгук проследил за ним взглядом. И что теперь ему делать? Не накидываться же на Юнги и не прижимать к стене. Взяв в руки телефон и открыв в нём переписку с Ёджином, Чонгук задумался. Собственно, а что он хотел ему написать? Не спрашивать же у друга о том, как взять и заставить влюбиться в себя мужика. Спокойно выдохнув, окончательно растеряв весь интерес к фильму, Чонгук встал с дивана и направился на кухню. Словно лампочка над головой зажглась — к Чонгуку пришла мысль. Что, если ему просто-напросто притвориться чуть более открытым, максимально примерять на себя маску собственного брата, но Чонгука из раздумий вывел звук разбивающегося стекла, доносящийся из кухни. Ноги сами собой понесли его в сторону звука. Залетев на кухню, Чонгук не заметил сразу Юнги. Тот опустился на корточки и со всем осторожностью пытался собрать осколки разбившейся тарелки и тихо смеялся. Смеялся? Чонгук не понял, почему у Юнги в этот момент по лицу текли слёзы. Осторожно подкравшись к старшему, Чонгук присел рядом с ним на корточки, механически собирая осколки, а сам не сводил взгляда с человека напротив и отмечал в нём начинающуюся истерику. — Юнги, что произошло, ты поранился? — осторожно спросил Чонгук. Но даже тихий голос младшего напугал Юнги. Он вздрогнул, от чего потерял равновесие и опустился на одно колено, схватившись за край стула, который стоял рядом. Опустив голову вниз, так чтобы волосы упали на лицо, Юнги прижал свободную ладонь ко рту, чтобы попытаться зажать вырывающийся изнутри всхлип. Он боялся этого, боялся громких звуков, особенно звука бьющегося стекла. Слёзы сами собой потекли, Юнги ничего не мог с собой сделать, и даже в прошлый раз, когда Чонгук разбил стакан, он был готов разрыдаться, но неопределённое поведение младшего ввело в ступор, от чего сработал другой триггер, заставив его оцепенеть. Сейчас ему было неловко, он надеялся, что Чонгук не услышит или проигнорирует, но младший прибежал сразу же, как только он опустился на колени, чтобы немного перевести дух и собрать все осколки. Его не испугал даже порез, из которого мелкой ниточкой вытекала кровь, спускаясь от ладони к запястью и ниже к предплечью. Юнги дрожал, он был готов закричать на Чонгука, чтобы тот перестал пялиться и пошёл вон, но не мог позволить себе этого. Он только сегодня сделал небольшой шажок к их шаткому доверию и не мог себе разрешить всё разрушить, не успев начать строительство. Юнги весь сжался, а Чонгук смотрел во все глаза. Как кровь ярким ручейком оттеняла и без того бледную кожу, как тряслись хрупкие плечи, слышал тихие всхлипы и хотел понять, что так сильно напугало Юнги. Впервые Чонгук почувствовал сопереживание к этому человеку. Он не мог смотреть на слабых и обездоленных всю свою сознательную жизнь, всегда стремился помочь. Он считал это своей слабостью и сейчас, закрыв глаза на всю пылающую ненависть, Чонгук приблизился к Юнги и осторожно притянул его за плечи к себе. Первое, чего он желал, чтобы Юнги успокоился. Он чувствовал, как вибрировало всё его тело. Впервые отметил, насколько Юнги казался хрупким, по сравнению с ним самим. Он сжал старшего сильнее в своих объятиях и позволил ему уткнуться себе в грудь и отпустить себя. Юнги рыдал, цеплялся трясущимися руками за ткань его футболки в районе плеч, сминал её в цепких пальцах. Юнги плакал, сидя на полу, в крепких объятиях своего младшего от слабости, от всплывающих картин из прошлого, а Чонгук обнимал, стараясь успокоить лёгкими поглаживаниями по ссутуленной спине и думал. Думал…