***
Лань Ванцзи совершенно спокоен: он знает, что Вэй Ин не причинит ему вреда. Поэтому ничего не говорит, и даже не требует себя освободить. Просто идет вместе с ним, позволяя увести себя подальше от лагеря со сбежавшими рабами. Он, наверное, должен бы запоминать дорогу и думать как освободиться, чтобы впоследствии привести адептов, поймать их всех и вернуть хозяевам. Возможно чуть позже именно так и поступит. Но сейчас ему на это немного плевать — его сердце ликует. Рассерженная толпа, жаждущая расправы за свои страдания, хотела его убить, но тот, кто, по идее, должен был её возглавить, с каким-то обреченным отчаянием в глазах бросился его защищать. На самом деле, в какой-то момент Лань Ванцзи уже всерьёз опасался, что это конец. Что его и правда убьют там, возложив на него все грехи заклинательского сообщества. Вэй Ин сидел вдалеке и даже смотреть в его сторону боялся, то и дело пряча глаза и закрывая уши. Возможно он и правда изначально планировал позволить им это. Возможно Лань Ванцзи и не стал бы его за это винить… Во всяком случае, Лань Ванцзи действительно не ожидал, что тот в последний момент передумает и кинется его спасать, вопреки всему. Что разгонит толпу с помощью небольшой армии мертвецов и, болезненно стиснув в объятиях ошеломлённого и ничего не понимающего брата, оглушит того, чтобы не смел идти следом. А потом сбежит вместе с ним в сопровождении своей маленькой мёртвой армии. Вэй Ин его спас. Его добрый, нежный, солнечный мальчик и правда был ему предан, а не просто вынужденно подчинялся. Это неожиданно безумно радовало и окрыляло. Лань Ванцзи никогда не желал ему зла. Да, порой, особенно поначалу, несносного мальчишку хотелось хорошенько приструнить и проучить за то, что насмехался и изводил его так долго своими шуточками и поддразниваниями. За то, что с другими был неизменно весел и дружелюбен, а ему всегда доставалось лишь зубоскальство и подтрунивания. За то, как жесток тот был к нему временами… Но по-настоящему вредить ему он вовсе не собирался. Вообще, изначально, никакой раб ему был не нужен. Его это отнюдь не интересовало. Да и сама идея рабства казалась ему какой-то дикой. Но когда пленников вдруг начали «делить» между собой, Лань Ванцзи, не думая, забрал Вэй Усяня себе, чтобы тот не достался кому-то другому. А потом и сам удивлялся этому внезапному порыву. Но Вэй Усянь его доброты не оценил. Напротив — он бранился, огрызался и кусался в ответ даже на самые простые указания. Он плевался ядом и использовал свой болтливый язык исключительно для того, чтобы выводить Лань Ванцзи из себя, проверяя границы его терпения. И делал он это с куда большим усердием, чем когда-либо прежде. Сначала Лань Ванцзи действительно терпел. Он раз за разом накладывал на него заклинание молчания (когда тот слишком нарывался), а порой и связывал (когда тот бросался с кулаками), до тех пор пока тот немного не угомонится. Но это «помогало» лишь временно, а потом тот снова и снова продолжал его изводить. И в какой-то момент взбесил его так сильно, что границы рухнули, и Лань Ванцзи его наказал. Он не хотел делать ему больно, но тот просто вынудил его. И хоть результата это не принесло, неожиданно Лань Ванцзи стало чуточку легче. Потом он был вынужден наказывать его за проступки ещё неоднократно. И то, что тот стоически все это терпел и не выказывал ничего кроме злости в ответ, только сильнее убеждало Лань Ванцзи в необходимости подобных мер и заставляло проявлять изобретательность. Вэй Усяня нужно было приструнить. Этой змее нужно было выпустить весь яд, пока она от него не очистится… Со временем результат всё же появился. Вэй Усянь начал понемногу поддаваться: постепенно втянул когти и спрятал зубы, стал выполнять его задания и приказы. Сначала скалясь и кривясь, а потом всё более и более спокойно и покладисто. Это и радовало Лань Ванцзи, и наполняло каким-то странным негодованием. Вэй Ин был послушным, но в этом ощущалось что-то слишком неправильное и неестественное: в какой-то момент он стал слишком вялым, безучастным и безразличным ко всему. Тогда Лань Ванцзи, сам того не осознавая, начал его намеренно провоцировать. Усложнял задачи, выдвигал все более сложные требования, ограничивал всё более глупыми и даже унизительными правилами. Он ждал хоть тени возмущения в глазах напротив, но не находил его. Чем жёстче вел себя Лань Ванцзи, тем послушнее становился Вэй Ин. И чем больше Вэй Ин позволял с собой сотворить, тем упорнее Лань Ванцзи искал и испытывал пределы его покорности. И тем больше терял голову и пьянел от этой безграничной вседозволенности. Он теперь и сам не понимал, как так вышло, что он зашел так далеко, потащив Вэй Ина в свою постель. Лань Ванцзи объяснял себе это тем, что просто хотел добиться от него хоть какой-то реакции, но, возможно, на самом деле он лишь поддался всё сильнее разрастающемуся в присутствии раба телесному голоду. Но это и правда начало вызывать в Вэй Ине отклик. По крайней мере в те периоды когда тот был возбуждён, он выглядел куда более эмоциональным и живым. Что только подстегивало Лань Ванцзи потакать своим собственным желаниям и продолжать делать это с ним, давая волю изобретательности и придумывая все новые и новые способы не оставлять его равнодушным. А в какой-то момент Вэй Ин вдруг стал принимать эту усиливающуюся власть над собой с каким-то странным обречённым облегчением. Будто благодаря творимым с ним вещам, он ощущал некоторое искупление. И, спустя время, хоть внешне он всё еще оставался таким же послушным и безропотным, но под смиренно опущенными в присутствии хозяина веками снова, по-немногу, загорались уже вполне живые, пусть пока и не особо веселые глаза. А затаившись и наблюдая за ним издалека, порой можно было заметить и улыбки. Обеспокоенные, но преувеличенно веселые, обращенные младшему брату. Нежные и теплые, а порой и грустные, когда тот играл с кроликами и думал, что его никто не видит. Это придуманное им самим «искупление через почти добровольное подчинение» как будто освободило его от тяжкого груза и он стал открываться с совершенно новой стороны — мягкой и беззащитно трогательной. Прежний Вэй Усянь таким практически не был. Лань Ванцзи уверен, что в глубине души того, прежнего Вэй Усяня, всегда существовала доброта и нежность. Но он их старательно ограждал стеной из озорства и чрезмерной болтливости. За жёсткими шутками и насмешками он прятал беспокойство и желание помочь, старательно и умело скрывая и хороня в себе все добрые намерения и порывы. За высокомерием же таились неуверенность и страх. Нынешний Вэй Ин был гораздо искреннее в своих порывах и желаниях. Он мягко и открыто улыбался брату, и обнимал его без стеснения и неловкости, не скрывая больше своего истинного отношения за глупыми подколками и скомканными тычками локтем под ребра, теперь поддерживая того так, как ему велело сердце. Его глаза выражали беспокойство и сожаление при виде других рабов и их несчастий, и он помогал им чем мог если появлялась такая возможность: перевязывал раны, приносил поесть, жертвуя своей порцией еды. Эта его черта Лань Ванцзи нравилась, поэтому он никогда не препятствовал подобному и даже не заикался о том, что в курсе его действий. При самом Лань Ванцзи Вэй Ин вел себя привычно смиренно и наверняка был уверен, что прекрасно разыгрывает равнодушие, но Лань Ванцзи читал его эмоции как открытую книгу. Он видел, когда тот действительно чего-то не хочет и лишь вынужден выполнять приказы, но замечал и обратную реакцию. Как бы недовольно, в самом начале, тот ни вздыхал от необходимости переписывать книги ордена, но некоторые из них его явно заинтересовывали в процессе. Его поза слегка менялась и глаза жадно блуждали по страницам. А еще, во взгляде порой мелькало едва заметное удовлетворение при виде результата своих трудов: его каллиграфия и правда постепенно стала весьма приятной взору. И в постели его мальчик открывался тоже. Как бы старательно он ни изображал равнодушие и неприятие в первые разы, когда Лань Ванцзи начал к нему прикасаться — истинного отторжения в нем никогда не было заметно. Стыда и смущения — сколько угодно, он ведь и в самом деле достался Лань Ванцзи совсем невинным, несмотря на свою нескромную репутацию, и к тому же, думал, что не хотел близости с Лань Ванцзи. Но настоящего отвращения в его реакциях никогда не прослеживалось: лишь тщательно сдерживаемое любопытство и голод, лишь безотчетно мутнеющие от его приказов и похвалы глаза. Лань Ванцзи знает про себя, что он отнюдь не добрый и не хороший человек. Он искренне наслаждается всеми теми вещами, которые делает с Вэй Ином. Ему нравится ощущать, как тот покоряется его воле и позволяет делать с собой всё, что Лань Ванцзи пожелает, не проявляя и малейших признаков недовольства или сопротивления, а только возбуждаясь еще больше. Ему нравится видеть его мягким и покладистым. Видеть как он подчиняется, перебарывая смущение и стыд. Как теряет контроль над своим телом и, привыкая и подстраиваясь под него, учится получать искреннее удовольствие от всего, что Лань Ванцзи с ним делает. Как на самом пике удовольствия забывается и смотрит возбужденным тёмным взглядом кажется в самую душу. Как, сам того не осознавая, расслабленно и доверчиво жмется к нему после. Такого Вэй Ина, горячего и голодного, и, в то же время, мягкого и послушного, он даже возможно… Такого Вэй Ина обижать не хочется вовсе. Такого Вэй Ина хочется ласкать, обнимать, нежить и баловать, поощряя за такую сладкую и робкую покорность. Но, до этого момента, у Лань Ванцзи были сомнения касательно его искренности. Вдруг вся эта открытость и покладистость были лишь напускными и Вэй Ин только и ждал момента, чтобы воткнуть нож в спину или сбежать? Эта мысль не давала Лань Ванцзи до конца расслабиться ни днём, ни ночью. Вэй Ин был с ним, делал всё что он приказывал, но Лань Ванцзи никогда не ослаблял контроль и не терял бдительность в ожидании подвоха. Которого так и не последовало. Даже когда беглые рабы застали его врасплох и, лишив его духовных сил, оглушили, последнее что он увидел, перед тем как отключиться, было растерянное лицо Вэй Ина. В нём не было торжества или какой-то злой радости. Лишь шок и испуг. Он даже, вероятно инстинктивно, слегка дернулся ему навстречу протягивая руки, возможно в стремлении поймать его падающее тело. А может Лань Ванцзи лишь показалось… Подвоха не последовало и позже, когда он очнулся прикованным. Вэй Ин тихо переговаривался у костра со своими новообретенными союзниками, но в его сторону старательно не смотрел. И даже когда все ушли, Вэй Ин лишь виновато топтался рядом, так и не осмеливаясь посмотреть Лань Ванцзи в глаза. Тогда он и решил проверить посетившую его догадку. И оказался прав. Вэй Ин всё-таки был его, целиком и полностью. Его мягким послушным мальчиком. И то, что он даже пошел против своих же людей ради спасения Лань Ванцзи окончательно расставило всё по своим местам. Вечером того же дня Вэй Ин укладывает его у костра, укрывая его же накидкой из мешочка цянькунь, взятого в дорогу. — Вэй Ин, когда ты меня развяжешь? Тот тихо и виновато вздыхает. — Через два дня. Прости. — Потом поспешно добавляет, будто бы боясь, что его перебьют. — Пожалуйста, не проси освободить тебя сейчас. Я и правда не могу. Я уже и так подвел их. Если их поймают по моей вине… Вэй Ин выглядит сейчас таким несчастным, но решительным, что Лань Ванцзи и правда ни о чем не просит. Да в этом и нет необходимости. Вэй Ин слишком разнервничался из-за происходящего и, судя по всему, просто забыл, что меридианы Лань Ванцзи нужно было снова запечатать. Так что, как только время выйдет, цепи ему уже не будут помехой.X
11 июля 2022 г. в 22:31
Они забрались довольно глубоко в лес, насколько возможно далеко от лагеря со сбежавшими военнопленными. Пока можно устроить привал на ночь, но Вэй Ин понятия не имеет куда идти и что делать дальше. Ему нужно лишь потянуть время, чтобы его бывшие собратья по несчастью успели воплотить свой план в жизнь и уплыли в Дун Ин.
Это идея Не Хуайсана. Как и их спасение в принципе. Он уже давно вынашивал идеи подобного рода, а пару недель назад неожиданно нашел пару соратников. Некоторые из них были такими же пацифистами как и он сам, и, неоднократно будучи свидетелями ужасающей жестокости по отношению к рабам, считали подобное наказание чрезмерным, каким бы ни было преступление. Другие же имели друзей или близких среди бывших невольных союзников Ордена Солнца и просто хотели спасти их. В одиночку, без какой-либо поддержки, никто из них не рисковал как-либо действовать. Но внезапное обретение единомышленников придало им смелости и решимости.
Сплотившись, общими усилиями они уже успели организовать побеги для пары десятков людей. И уже наняли корабль (подкупили капитана) чтобы тайно переправить всех в Дун Ин, где те смогут попытаться начать новую жизнь. И Цзян Чэну с Вэй Ином повезло успеть спастись как раз незадолго до отплытия.
Не Хуайсан воспользовался недавним визитом Лань Сиченя и Цзян Чэна в Цинхэ Не и даже успел обсудить с последним все детали. Он подслушал разговор брата с Лань Сиченем и был в курсе касательно его маршрута и планов. Поэтому ему не составило особого труда подстроить всё так, чтобы Цзян Чэна забрали и спрятали в нужный момент, пока Лань Сичень был максимально занят.
О скором прибытии Вэй Ина он был так же в курсе, и в общих чертах уже имел идеи где и когда можно будет его освободить, чем также поделился с Цзян Чэном. Он еще должен был согласовать план с самим Вэй Ином, чтобы всё получилось максимально гладко, но, вероятно, просто не успел. Всё время пребывания того в Цинхэ Не, Ханьгуан-цзюнь почти не отпускал его от себя. А в последний вечер, когда его удалось ненадолго выцепить из-под пристального внимания его господина, толком поговорить им так и не удалось из-за того что рядом постоянно кто-то крутился или мог их подслушать. Не Хуайсан тогда лишь балагурил и шутил, не затрагивая действительно волнующей темы. Уже в покоях Ханьгуан-цзюня, когда поблизости никого больше не было, тот вдруг стал серьезным и, кажется, пытался поднять эту тему. Но кроме упоминания Цзян Чэна и того, что он хочет им помочь Вэй Ин тогда больше ничего не понял, так как Ханьгуан-цзюнь уже вернулся.
Тем не менее, даже без его вовлеченности в процесс, засаду устроить удалось. К сожалению, из-за того, что Вэй Ин ничего не знал, а потому никак не мог поспособствовать собственному освобождению, появилась необходимость как-то отключить Ханьгуан-цзюня.
Не Хуайсан знал в какой мастерской Ханьгуан-цзюнь наймет рабочих для строительства башни и примерное время их прибытия туда. Именно там группа из бывших рабов и подготовила ловушку для него, одурманив того специальными благовониями, временно блокирующими духовные силы, едва тот переступил порог мастерской. И, не давая опомниться, они сразу оглушили его.
Брать Ханьгуан-цзюня в плен в план вовсе не входило. Они должны были лишь оглушить его и одурманить нужными травами, чтобы он проспал около суток. Этого времени, по идее, должно было хватить, чтобы они успели убраться в свой лесной лагерь, находящийся в отдалении от людских поселений, где их было весьма сложно выследить не зная об его местоположении заранее.
Но кому-то из бывших рабов взбрела в голову мысль забрать Ханьгуан-цзюня с собой в качестве пленника, чтобы в будущем как-нибудь использовать. Или чтобы, в случае чего, иметь возможность обменять его на кого-то или откупиться им от возможных преследователей. Идея пришлась большинству по вкусу. А так как Не Хуайсана с ними не было чтобы остановить, они именно так и поступили.
Последующие несколько дней Вэй Ин вникал в курс дела по рассказам Цзян Чэна и, незаметно бродя неподалеку от лагеря, искал и созывал мертвецов с помощью напеваемых незамысловатых мелодий и свиста. Ему удалось собрать около десятка и расположить вокруг лагеря для защиты. Это было не много, но хоть что-то. Он чувствовал, что должен как-то помочь этим настрадавшимся людям. А ещё ему нужно было отвлечься, чтобы не думать о «пленнике» и о том как ему быть дальше. Потому что, как бы ему ни хотелось это отрицать, несмотря на обретенную свободу, все эти дни он ощущал себя глубоко потерянным и беспомощным. По какой-то неведомой причине чувство безопасности осталось у того дерева, рядом с Ханьгуан-цзюнем. И для того, чтобы держаться от него на расстоянии, потребовалась вся выдержка Вэй Ина, остатки которой стремительно и незаметно испарились когда он вдруг понял, что может его навсегда потерять.
Вэй Ин правда держался до последнего. Он напоминал себе обо всех причинах, по которым должен был злиться на Ханьгуан-цзюня: о наказаниях, о распущенности, о чрезмерной власти над ним самим. Но истинной злости они всколыхнуть в нем так и не смогли. Эти обиды и раздражение были уже почти забытыми, пожухлыми как прошлогодние листья на свежей траве, бесцветными и совершенно ненужными. Они больше не вызывали в Вэй Ине настоящего отклика.
Почему-то куда ярче ему вспоминались умиротворенные вечера в Облачных Глубинах, когда Ханьгуан-цзюнь задумчиво перебирал струны, изучая новые мелодии или придумывая их, в то время как Вэй Ин сидел напротив и мог тихо заниматься чем пожелает. Он как правило читал книги, которые ему позволялось самому выбирать из Гусуланьской библиотеки, или рисовал что-то, прислушиваясь к музыке и порой завороженно замирая и прикрывая глаза — Ханьгуан-цзюнь потрясающе играл.
Вспомнилось как в одной из деревень он прятался у Ханьгуан-цзюня за спиной от бродячих собак, и там, за этой широкой спиной было даже почти не страшно.
Вспоминались все эти дни в пути, когда Вэй Ин засыпал и просыпался в теплых объятиях, прижатый к груди Ханьгуан-цзюня. Несмотря на обстоятельства, что к этому привели, это вызывало в нём странное умиротворение. Он порой лежал и просто смотрел на подрагивающие веки спящего господина, едва сдерживая желание к ним прикоснуться. Это было дико и неправильно, но желание действительно возникало. Как будто Вэй Ин имел на это право. Как будто господин принадлежал ему не меньше, чем он ему.
Вспомнилось так же, как Ханьгуан-цзюнь какое-то время назад просто и бескорыстно сообщил ему новости об Янъли, освободив Вэй Ина от самой большой тревоги, терзавшей его сердце последние месяцы.
А еще, вспомнился Вэй Ину строгий и холодный юноша на крыше, с пылающими от возмущения глазами, не позволяющий пронести алкоголь на территорию своего ордена. Просто несправедливо какой красивый…
И все эти воспоминания по какой-то неведомой причине были гораздо сильнее злости и обид.
Вэй Ин и сам не понял как побежал, обгоняя толпу, и, на ходу призвав своих мертвецов, выстроил их ровным строем прямо перед пленником. Этого хватило, чтобы отпугнуть бывших рабов и сбежать вместе с Ханьгуан-цзюнем. На него тогда все смотрели как на сумасшедшего и, наверное, были совершенно правы. Но Вэй Ин не мог поступить иначе. Просто не мог…
Единственное, что он еще был в силах для них сделать, так это потянуть время. Отплытие корабля запланировано через два дня. Ему нужно только продержаться и не отпускать Ханьгуан-цзюня до тех пор, позволяя им уплыть без происшествий. А что станет с ним самим после этого — плевать.
Ханьгуан-цзюнь всё ещё скован. На самом деле на нём остались лишь кандалы, но цепи от них теперь обмотаны вокруг туловища, так что он и рук поднять не может. Зато может ходить. И шёл за ним всё это время, не спрашивая ни о чём.
Вэй Ин решает устроить привал на ночь неподалёку от реки, чтобы иметь быстрый доступ к питьевой воде. Он сосредотачивает мертвецов по округе на случай, если кто-то из особо рьяных мстителей решит их преследовать. Ну или если захотят напасть дикие животные. Потом достает из своего мешочка цянькунь локву, из тех, что Ханьгуан-цзюнь купил ему пару дней назад в одной из деревень по пути к будущей смотровой башне, и, удобно усадив того, тянет локву к его губам, прося поесть. Тот не спорит и откусывает.
Ханьгуан-цзюнь за всю дорогу не проронил ни слова, и это даже к лучшему. Его голос всегда с легкостью выбивал Вэй Ина из колеи и ему невозможно было противиться. Тишина сейчас была подарком, дающим возможность обдумать свои действия и не потерять концентрацию. Но, к сожалению, сколько бы Вэй Ин не думал, выхода из сложившейся ситуации не находил.
Бросить Ханьгуан-цзюня связанным в лесу и вернуться к своим, надеясь, что тот как-нибудь сам выживет в таком состоянии, а потом выберется, и при этом не слишком быстро, чтобы они успели сбежать? — Нет. Глупо и рискованно. И для Ханьгуан-цзюня, и для них всех. К тому же, после того, что он сделал, Вэй Ина вряд ли примут обратно.
Бежать потом куда-то в одиночку, без помощи и поддержки извне? — Тем более нет смысла. Его быстро поймают и, в лучшем случае, просто убьют, вместо того чтобы доставить к господину. Или чего похуже… Как же отреагирует сам Ханьгуан-цзюнь, попадись Вэй Ин ему в руки после этого, и вовсе неизвестно.
Единственным вариантом остается лишь выждать эти два дня, а потом просто отпустить Ханьгуан-цзюня. И будь что будет. Захочет наказать или казнить — пусть. Будет Вэй Ину наукой как не совершать столь возмутительные глупости!
В любом случае, уже поздно что-то менять. Да и, как бы там ни было, вряд ли он поступил бы иначе, даже представься ему такая возможность.
— Вэй Ин.
«Вот черт».
— У тебя есть еще?
Вэй Ин непонимающе смотрит на оставшуюся половину локвы в своих руках.
— Да, конечно. Вы… ты очень голоден?
Тот лишь медленно моргает, удовлетворённый ответом, и возвращается к недоеденной половинке. Вэй Ин еще пару секунд недоуменно на него смотрит, потом понимает что это значило и не удерживается от неуверенной, робкой улыбки.