Исправить тебя

      — Переписал?       — Да, Ханьгуан-цзюнь.       Ситуация на первый взгляд смахивает на похожую, из их общего прошлого. Однако чувства вызывает чересчур отличающиеся. И результат разнится как день и ночь.       Тогда Вэй Усянь вовсю развлекался, наплевав на то, что это вроде как было его наказанием. Он изводил своего надзирателя шуточками и насмешками, доводя того до тихого бешенства, и искренне наслаждался видом полыхающих холодным гневом глаз. Вэй Усянь не воспринимал собственное наказание всерьез и тянул с его исполнением как мог, переписывая правила неохотно и небрежно — просто заполняя бумагу кривыми каракулями, которые впоследствии и сам не всегда мог прочитать.       Сейчас же переписывание этих самых правил было всего-навсего его практически ежедневным заданием, от качества исполнения которого и зависело его наказание. Он помогал Ханьгуан-цзюню восстанавливать библиотеку, изрядно пострадавшую вследствие нападения клана Цишань Вэнь на Облачные Глубины в самом начале войны. Вернее, должен был помогать, но пока ничего из переписанного им не удовлетворило своим качеством надзирателя, поэтому в библиотеку не попало. И Вэй Усяню приходилось переписывать страницы снова и снова, постепенно совершенствуя свои навыки.       Как бы он в свое время ни ворчал и ни жаловался на упертость и безжалостность со стороны Лань Чжаня в вопросах наказаний, сейчас, познав разницу, он мог сказать, что тот был еще довольно мягок.       Ханьгуан-цзюнь же обладал куда более жестким и непреклонным нравом и устрашающим потенциалом. И при этом его власть над Вэй Усянем была безгранична и неоспорима. Поэтому тот старался в разы усерднее.       Упорный труд со временем действительно принес плоды. Его каллиграфия постепенно стала почти безупречной. Почти. С уровнем Ханьгуан-цзюня ей всё-таки не сравниться, настолько тот был совершенен во всем, что делал. Но Вэй Усянь отчаянно надеялся, что этого окажется достаточно, чтобы наконец избавиться от своего ежедневного наказания.       — Стало лучше.       Облегчение невольно накатывает, но Вэй Усянь не позволяет себе расслабиться слишком рано.       — Но пока еще слишком долго.       Чёрт.       — В следующий раз ты должен уложиться в три часа. Не теряя качества.       Вэй Усянь внутренне чертыхается снова. Он хоть на день будет освобожден от этого «неудобства»? Или Ханьгуан-цзюнь солгал, когда пообещал это?       Нет, несмотря на свои многочисленные недостатки, лжецом он никогда не был. Он мог молчать, но если что-то говорил, это всегда было правдой. Непонятно конечно зачем он вообще это предложил, ведь Вэй Усянь в любом случае делал бы всё, что ему велено. Хотя, вероятно, с меньшей вовлеченностью и усердием.       Так или иначе, но задания изо дня в день тот давал такие, с которыми Вэй Усянь, как ни старался, но идеально справиться не мог. А это было главным критерием, поэтому его кара каждый раз продлевалась еще на день. И Вэй Усянь черпал упорство лишь в той мысли, что когда научится хоть что-то из требуемого списка делать как надо, сможет избавляться от наказания по крайней мере в дни соответствующего задания.       В этот раз он и правда справился лучше, и Ханьгуан-цзюнь переписанные страницы не выбрасывает как обычно, а лишь бережно откладывает в сторону, чтобы в следующий раз Вэй Усянь мог продолжить работу с того места, на котором остановился.       — Встань и обопрись руками о стену за тобой.       Вэй Усянь послушно выполняет приказ. Этого вполне следовало ожидать, так что он не удивлен и даже почти спокоен. Пока.       Ловкие руки довольно быстро задирают полы его одежд и надёжно заправляют их за пояс.       — Снимай.       Когда штаны и исподнее сняты и отброшены в сторону, руки Вэй Усяня снова упираются в стену.       — Шире. И прогнись… Хорошо.       Прикосновение теплых пальцев к анусу вызывает инстинктивную дрожь, но Вэй Усянь не позволяет себе даже дёрнуться. Они кружат и слегка надавливают по выпуклым краям, подцепляя пробку. Медленно тянут её наружу. Пальцы на стене нервно её царапают, но их обладатель молча терпит усиливающееся натяжение. Когда продолговатая узкая пробка уже практически выходит, её резковато толкают обратно до самого конца. Вэй Усянь вскрикивает и сжимается. Довольный хмык сзади, и с его попкой продолжают играть, издевательски медленно двигая игрушку туда и обратно, прокручивая ее внутри, тем самым растягивая края отверстия и временами легонько дразня чувствительную точку в теле Вэй Усяня.       Несмотря на легкое жжение от долгого ношения пробки, тело податливо отзывается на столь активную и умелую стимуляцию, и Вэй Усянь начинает несдержанно мычать в ответ на толчки, сжимая зубы и пытаясь не издавать уж слишком громких стонов.       В какой-то момент игрушку из него всё же достают и его хозяин куда-то отходит. Вэй Усянь продолжает стоять в той же позе, в которой его оставили, внутренне молясь, чтобы тот не придумал что-нибудь чересчур ужасное в этот раз. Когда шаги позади возвращаются, он невольно слегка сводит ноги и чувствует шлепок. Не очень сильный, но достаточно ощутимый, чтобы кожа начала гореть. Он тут же послушно раздвигает ноги как было, и та же ладонь одобрительно массирует пострадавшее место.       На вход льется прохладная жидкость и смоченные в ней пальцы проникают в него, оглаживая. Всё внутри сначала немного щиплет. Вслед за этим чувствуется легкое онемение, потом покалывание, а следом за ним облегчение. Изрядно натертые за последние пару часов упругие стеночки теперь в порядке. Волшебное снадобье Ханьгуан-цзюня излечивает любые повреждения, так что теперь он всё так же раскрыт и растянут, но болезненного дискомфорта больше не испытывает.       Этот жест со стороны Ханьгуан-цзюня наверное должен бы радовать Вэй Усяня, но лишь заставляет его насторожиться. Обычно тот использует снадобье в самом конце, вдоволь наигравшись, прежде чем отпустить его восвояси. Не заботы ради, конечно нет. Это было необходимостью, появившейся вследствие его извращенных желаний. Иначе постоянное ношение пробок не прошло бы без серьезных последствий. Сейчас же Вэй Усяня напрягает то, что тот сделал это заранее, поэтому он инстинктивно ежится, опасаясь даже представить, что Ханьгуан-цзюнь задумал в этот раз.       Впрочем, ожидание длится недолго. Его вход смазывают, уже маслом, и что-то небольшое и прохладное толкается внутрь, сразу проникая целиком. Вэй Усянь не успевает понять что это было, как следом толкается что-то еще, чуть крупнее по ощущениям, и под надавливанием пальцев проваливается туда же. Его вход пытается сомкнуться, но следующий предмет не позволяет. Вэй Усянь отчаянно сжимается, но настойчивое давление пальцев делает свое дело и третий предмет тоже исчезает в нем. Пока он пытается справиться с ощущениями, к входу пристраивается ещё один скользкий от масла шарик, и вот он уже действительно довольно крупный. Ханьгуан-цзюнь упорно толкает его, но тот никак не хочет проникать целиком. Вэй Усянь уже согнут в три погибели и, царапая стену, изо всех сил старается всё-таки удержаться на дрожащих ногах, но тот не сдаётся.       — Расслабься, — звучит хладнокровный приказ.       Если бы это было так просто. Его вход яростно сжимается на четвёртом чёртовом шарике, а внутри все распирает от холодной переполненности из-за предыдущих трёх. Вэй Усянь хнычет, но не может ничего поделать с собственным телом, пусть и пытается.       Ханьгуан-цзюнь недовольно хмыкает и с размахом шлепает левой ладонью по его ягодице, пока пальцы правой руки продолжают проталкивать в него долбанный шарик. От шлепка дырка сначала инстинктивно сжимается сильнее вокруг терзающего её предмета, а следом разжимается, позволяя тому проникнуть самую малость глубже. Ещё пары таких шлепков оказывается достаточно, чтобы наконец запихнуть его целиком и заставить Вэй Усяня содрогнуться всем телом от этой переполненности. Руки сзади слегка тянут за шнурок, давая ощутить натяжение, и отпускают его. Потом начинают мять ягодицы, разводить их до предела и сводить обратно, сильно сжимая и давая ощутить как шарики прокручиваются внутри, всё сильнее распирая. Те постепенно нагреваются от жара тела, становясь всё горячее, но от этого ощущения не становятся менее острыми, наоборот — теперь шарики обжигающе давят на самые чувствительные места. Вэй Усянь почти плачет. Его член течёт и уже давно болит от всех этих манипуляций, но прикасаться к нему без разрешения нельзя.       Ханьгуан-цзюнь убирает руки от его задницы и разворачивает Вэй Усяня к себе. Внимательно окидывает взглядом его лицо, проводит пальцами вдоль влажных полуприкрытых ресниц, очерчивает красные искусанные губы, забирается ими в рот, гладит горячий мокрый язык, проникая как можно глубже, почти до горла. Этот до невозможности пошлый жест распаляет Ханьгуан-цзюня, но не уменьшает и уже накрывшего Вэй Усяня возбуждения. У него крепко стоит от предыдущих манипуляций сзади, щеки полыхают, а сердце яростно колотится. Он шумно вдыхает носом и расслабляет челюсть, впуская и позволяя Ханьгуан-цзюню делать, что ему вздумается. Тот толкается пальцами раз-другой, и, удовлетворённо хмыкнув, освобождает его рот и надавливает на плечи.       Вэй Усянь покорно опускается на колени, позволяя скользнуть в приоткрытый от частого дыхания рот уже членом, и послушно принимается его сосать. Большие ладони тут же обхватывают его голову, пока просто слегка направляя и небрежно оглаживая его щёки и затылок, пока он сжимает губы и ласкает член языком.       — Подергай за колечко сзади, но не вытаскивай.       Вэй Усянь вспыхивает ещё сильнее, но тянет руку назад, пока не нащупывает у своего входа колечко. Помимо него снаружи осталось еще два шарика, на ощупь уж совсем огромных. Вэй Усянь задыхается от смеси противоречивых эмоций, главной из которых почти сразу становится презрение к самому себе. Презрение за то, что первой испытанной эмоцией неожиданно оказалась иррациональная благодарность. Благодарность за то, что Ханьгуан-цзюнь не запихнул в него все шарики. И, находясь перед ним на коленях, с его членом в глотке и руками на затылке, заполненный до предела какой-то извращенной штукой, и вынужденный по чужому приказу сам ей себя стимулировать, он внезапно чувствует благодарность к этому человеку?       Его прошибает стыдом, но он выполняет приказ и слегка тянет за ниточку, чувствуя как шарики слегка перекатываются и крайний давит на вход изнутри. Член в ответ на это болезненно дёргается и Вэй Усянь стонет, неосознанно сжимая горло на чужом достоинстве.       Ханьгуан-цзюнь тихо выдыхает и толкается сам, теперь уже полноценно фиксируя его затылок и задавая темп. У Вэй Усяня слезятся глаза, но он старательно расслабляет рот и горло, позволяя проникать как можно глубже. Целиком тот разумеется не входит, даже учитывая то, что для Вэй Усяня это далеко не впервой. Всё-таки у Ханьгуан-цзюня действительно большой член. И именно поэтому он им Вэй Усяня еще ни разу не оттрахал. И довольствовался только его ртом, пока постепенно растягивал под себя, заставляя ежедневно по несколько часов ходить с пробкой в заднице. А примерно раз в неделю он заменял пробку на новую, чуть большего размера (но «проверял её состояние» и результат каждый день).       Это и было его наказанием, кстати. Если бы он справился с данным ему сегодня заданием, ему бы позволили вытащить пробку и забыть о ней до послезавтра. И даже если через день наказание возобновилось бы из-за очередного провала в чём-то, они продолжили бы с той, на которой остановились, затягивая процесс. Таковы были условия, «великодушно» предложенные Ханьгуан-цзюнем — то ли из интереса, то ли издевательства ради, то ли просто для мотивации, чтобы он лучше старался, а не выполнял всю работу на тяп-ляп. Вообще, теоретически, Вэй Усянь мог бы оттянуть тот момент, когда его окончательно «лишат невинности», но пока справлялся он с этой задачей откровенно плохо. Хоть и прилагал все усилия.       Зато сосать и принимать член очень глубоко в горло он действительно научился. Не тот навык, которым он мог бы гордиться и щеголять, как ему когда-то нравилось, но в данной ситуации он ему действительно пригождался. Страшно представить, насколько этот монстроподобный член мог бы порвать его, если бы Вэй Усянь не заткнул свою гордость и не согласился «добровольно» на подобный компромисс. Хотя не сказать чтобы это можно было считать за согласие с его стороны и что оно вообще имело значение в данной ситуации.       Тем временем, несмотря на накопленный опыт, Вэй Усянь начинает понемногу задыхаться. У Ханьгуан-цзюня хорошая выдержка, потому держится он довольно долго, и темп, когда заведётся, у него отнюдь не мягкий, так что Вэй Усяню приходится нелегко. Член Ханьгуан-цзюня жёстко и непрерывно елозит в его глотке, челюсть от усталости ноет, а всё лицо уже мокрое от слез, слюны и предэякулянта. В этом положении Вэй Усяню нужно тщательно контролировать дыхание, но собственное крайне неуместное и непонятно по какой причине всегда возникающее возбуждение, доведенное уже до предела и до болезненной потребности кончить, этому отнюдь не способствует.       Когда Вэй Усяню начинает казаться, что он вот-вот захлебнется, он неосознанно поднимает умоляющий взгляд на своего мучителя. Тот ловит этот взгляд, особенно резко толкается несколько раз и, кончая, выдыхает хриплое:       — Вэй Ин.       От звука своего имени, произнесенного так, и от вида горящих голодных глаз, Вэй Усянь вдруг теряется, забывает вовремя начать сглатывать и давится спермой. Его горло тут же сжимается, и он как можно деликатнее (даже несмотря на неудобство Вэй Усянь не позволяет себе резких движений) отталкивает чужие ослабевшие руки от своей головы, снимаясь с члена, и надрывно кашляет до тех пор, пока в его глазах снова не проясняется. Потом чувствует, как его рывком ставят на четвереньки и одним слитным плавным движением тянут шарики наружу. От неожиданности, дезориентированности и слишком долго накапливаемого болезненного возбуждения, он бурно кончает, так и не притронувшись к собственному члену. А когда последний шарик покидает его тело, он так и остается лежать на полу, не в силах ни свести ноги, ни просто пошевелиться. Оргазм буквально выбил из него дух.       — Молодец.       Его одобрительно поглаживают по попке, а чуть позже одну ягодицу оттягивают в сторону и внутрь проталкивается новая, хорошо смазанная пробка. Она ощущается чуть крупнее предыдущей, и, кажется, размером сравнима уже с совсем небольшим членом. Из-за еще свежего опыта с шариками пробка входит вполне гладко и безболезненно. Вэй Усянь только тихо вздыхает, чувствуя как края входа смыкаются на её основании, которое по ширине наверное как третий шарик, но и длина вполне себе ощутима. И если сейчас Вэй Усянь слишком расслаблен и потерян после пережитого оргазма и поэтому переносит это спокойно, то позднее он скорее всего ощутит всю прелесть новой игрушки сполна.       — Можешь идти. Тебя приведут утром. Хочу насладиться твоим ртом ещё раз перед поездкой.       На мгновение вспыхнувшее раздражение, пополам со смущением, смиренно гаснут, подавляемые удивлением и любопытством.       — Ты… вы уезжаете?       С самого начала его заключения Ханьгуан-цзюнь еще ни разу не покидал Облачные глубины. Другие адепты Гусулань периодически отлучались на разного рода мероприятия, как правило прихватив своих персональных рабов с собой. Ханьгуан-цзюнь же был занят внутренними заботами клана и не отлучался куда-либо кроме как в город неподалёку. Теперь же у него наконец появляются дела, но, судя по всему, Вэй Усяня он с собой брать не намерен.       Не то чтобы тот не рад на пару дней избавиться от своего мучителя, но он, пожалуй, был бы не прочь покинуть это место хотя бы на время. К тому же, где-то там, снаружи, могла бы представиться хоть и мизерная, но возможность сбежать. Тут же он заперт слишком надежно. И похоже Ханьгуан-цзюнь опасается того же, раз планирует оставить его здесь.       Вэй Усянь, пошатываясь, встает, натягивает штаны и поправляет свои одежды, стараясь двигаться аккуратно, чтобы не потревожить новую игрушку внутри. Он сможет её вытащить до завтра уже в своей комнате. Всё-таки она является обязательным атрибутом лишь в присутствии Ханьгуан-цзюня, пусть Вэй Усянь порой и находится в его обществе подолгу.       Вэй Усянь мгновение мнётся, не зная стоит ли ждать ответа или наказания за дерзко заданный вопрос, или воспользоваться уже ранее данным дозволением и просто уйти. Но Ханьгуан-цзюнь, похоже, вполне удовлетворен и доволен сейчас, а потому удостаивает его ответом:       — В Башню Кои. На три дня.       «Шицзе» — тут же думает Вэй Усянь. Если бы Ханьгуан-цзюнь взял его с собой, он возможно увидел бы шицзе.       Хотя, если честно, он не совсем уверен чего хотел бы больше: увидеть её или же наоборот — никогда не видеть и доподлинно не знать в каком она состоянии. Он безумно беспокоится о ней, но очень боится, что реальность может оказаться много хуже неведенья. А помочь он ей ничем не способен.       Формально её отдали павлину в качестве жены, а не рабыни. Объясняли это тем, что она женщина, к тому же не заклинательница, в войне не участвовала и всегда имела довольно хорошую репутацию кроткой, благовоспитанной девушки. Мол, не стоит её винить за то, что натворил прогнивший орден, в котором ей не повезло родиться, и нужно пощадить девочку и дать ей второй шанс на нормальную жизнь. Поэтому почему бы не выдать замуж за благородного заклинателя, с которым она была когда-то помолвлена. Ведь, к тому же, помолвка расстроилась не по её вине, а по вине одного из основных преступников того времени, и по совместительству её названного брата — Вэй Усяня.       Так они это обосновали. На деле же, орден Ланьлин Цзинь решил таким образом присвоить себе все богатства и территории ордена Цзян, устроив выгодный брак с его единственной «достойной» наследницей. Конечно все это прекрасно понимали, но никто не посмел оспаривать их права. Во время войны все кланы понесли огромные потери, и лишь Ланьлин Цзинь каким-то чудом умудрились сохранить достаточно внушительную военную мощь. Также, все прекрасно понимали, что у девушки просто нет выбора и что жить она там будет на птичьих правах. Поэтому Вэй Усянь панически боялся увидеть её. Что если у неё дела обстояли еще хуже чем у Цзян Чэна (собственное положение его волновало гораздо меньше и он с ним стоически справлялся)? Как они с братом это переживут?       Прежде, чем Вэй Усянь успевает поклониться и уйти, тонкие пальцы ловят край его красной ленты, и он замирает, смиренно ожидая дальнейших действий или слов. Ханьгуан-цзюнь стягивает её с его волос и проводит атласной тканью по его лицу, стирая с щек и губ остатки собственного семени. Вэй Усянь краснеет. Насколько же он сегодня выбит из колеи, что даже забыл привести себя в порядок и чуть не вышел наружу в таком виде…       Тем временем Ханьгуан-цзюнь заканчивает своё занятие. Проходится напоследок краем ленты по припухшим натруженным губам и окидывает его сытым взглядом.       — Тебя проведут ко мне за полчаса до рассвета, будь готов. И проснувшись, я хочу чувствовать лишь влажный жар твоей глотки, — говорит он медленно, склонившись к самому уху.       А отстранившись, холодно добавляет:       — Всё ясно?       Краска заливает щеки. Вэй Усянь подавляет раздраженный вздох и кивает с тихим «Да».       — Ты помнишь, как должен отвечать.       — Да, господин.       Легкое поглаживание по щеке и его отпускают. Ленту ему так и не возвращают.