I
3 июля 2022 г. в 22:55
Сегодняшняя встреча с Цзян Чэном отнюдь не внушает Вэй Усяню оптимизма. Цзян Чэн с Лань Сиченем только что вернулись из поездки, в которую глава ордена, по обыкновению, взял его с собой. Брат сейчас выглядит очень усталым и привычно бурчит на тему неуместной прилипчивости со стороны одного слишком шумного родственника, пока Вэй Усянь его обнимает, как обычно игнорируя всё, что тот несет в подобные моменты.
Отстранившись, во время разговора Вэй Усянь старается не опускать свой взгляд ниже подбородка брата, но тот все равно избегает встречаться с ним взглядом и преувеличенно увлеченно пялится по сторонам, отвечая на вопросы о поездке. Новые одежды Цзян Чэна обладают чрезмерно широким воротом и частично оголяют его ключицы. Периодически то одно, то другое плечо Цзян Чэна слегка дёргается, будто бы в попытке съежиться, но быстро выпрямляется и никакого жеста не следует. Ворот ханьфу совсем не скрывает испещренную лиловыми и синеватыми пятнами кожу, а прямо под ухом Вэй Усянь невольно замечает кровоподтек со следами зубов.
Когда Вэй Усянь навязывает брату свою компанию, предлагая проводить до покоев, то наконец понимает почему тот сам до сих пор не потянул его за собой и стоял всё это время неподвижно. Цзян Чэн ступает медленно и несколько прихрамывает. Лицо его в это время почти невозмутимо, но зоркий взгляд Вэй Усяня замечает как ходят желваки и как напрягается его челюсть при каждом шаге.
Вэй Усяню не остается ничего, кроме как бессильно сжимать кулаки. Открыто продемонстрировать своё сожаление по поводу данной ситуации он себе позволить не может. С какими бы гнусными вещами не пришлось мириться его гордому брату, жалости по отношению к себе тот не потерпит и утешать себя не позволит. Поэтому Вэй Усянь просто и невзначай подставляет ему плечо, не прекращая что-то рассказывать, а Цзян Чэн неохотно принимает помощь и всю дорогу тщательно сдерживает болезненные вздохи, делая вид, что слушает его болтовню. Вэй Усянь же прикидывается, что не слышит скрипа его зубов, но старается идти как можно медленнее, то и дело останавливаясь по всяким пустяковым поводам.
Уже в покоях Вэй Усянь осторожно усаживает брата на край кровати и поспешно отворачивается, позволяя тому самому найти для себя наименее болезненное положение. Сам же в это время неторопливо занимается приготовлением чая, не переставая болтать и сосредотачивая всё своё внимание на процессе.
Раньше Вэй Усянь этого совсем не умел. На его памяти подобными вещами почти всегда занимались слуги. К тому же, в прежние времена он сам чаще всего предпочитал чаю вино, так что практики в этом деле у него было маловато. За последние же несколько недель он в этом неплохо поднаторел: Ханьгуан-цзюнь чай любил, но абы как приготовленный не пил, потому поначалу даже заставлял Вэй Усяня переделывать чай для него снова и снова до тех пор, пока не начало получаться что-то приемлемое. Подобная придирчивость с его стороны Вэй Усяня в тот период конечно порядком раздражала, но теперь было бы глупо отрицать некоторую пользу нового навыка — благодаря этому им с Цзян Чэном больше не приходилось пить те помои, которые Вэй Усянь готовил для них ранее.
Как бы сильно Вэй Усянь ни медлил, но этот процесс всё равно не может занять уж слишком много времени. Так что, закончив, он разливает ароматный чай по пиалам и оборачивается к брату. Тот кажется смирился, что в этот раз держаться со всем достоинством не получится, поэтому, вместо того чтобы встать с кровати и благопристойно сесть за столик, просто ложится на бок лицом к нему. Поймав взгляд Вэй Усяня, он излишне шутливо хмыкает:
— Я не собрался спать. Просто весь день верхом и устал с дороги. Ты рассказывай-рассказывай, я слушаю.
Вэй Усянь усаживается со своей пиалой на полу у изголовья кровати, спиной к Цзян Чэну, и стискивает на секунду зубы. После всего, что этот гнусный Лань Сичень с ним делает, он еще и заставляет Цзян Чэна целый день проводить в седле, лишь ухудшая повреждения. Как будто ему и без того мало! И ведь придет же вскоре за добавкой! Вэй Усянь не сомневался в этом, потому что заметил его похотливый взгляд, брошенный на Цзян Чэна, прежде чем тот отправился по своим делам.
С трудом подавив вспышку ярости, Вэй Усянь придает своему голосу прежнюю беззаботность и, нацепив на лицо привычную улыбку, весело щурится на брата через плечо, продолжая трепаться ни о чём.
Цзян Чэн поначалу отвечает ему немного вяло, но постепенно ненавязчивая болтовня его расслабляет и он немного забывает о своем смущении. Поэтому чуть позже приподнимается на локте, и приняв из рук Вэй Усяня пиалу, присоединяется к чаепитию и даже угощает его паровыми булочками из своего мешочка цянькунь, купленными ему Лань Сиченем по дороге.
Кстати что-что, а жадности по отношению к его брату тот не проявляет вовсе и всегда покупает всё, что тому необходимо или хочется. Вэй Усяню кажется, что окажись он на месте Цзян Чэна, то безбожно пользовался бы этим, но его шиди слишком гордый и упрямый, чтобы просить о чём-либо, поэтому обычно не делает этого. Благо, Лань Сичень порой и сам догадывается о некоторых его потребностях, и потому просто покупает и вручает ему необходимое без лишних объяснений и вопросов. В ответ Цзян Чэн обычно кривится и закатывает глаза, но берёт. Раньше вообще огрызался, но со временем научился сдерживаться.
Вэй Усянь никогда эти подарки и покупки не комментирует, поэтому тот в какой-то момент перестал их так стыдиться и прятать. И, в случае каких-то вкусностей, например, щедро ими делится, и они, как ни в чем не бывало, вместе всё это поглощают.
Единственное, чем Цзян Чэну строжайше запрещено угощать Вэй Усяня, так это вином. Однажды он это без задней мысли сделал и после этого их обоих наказали. В тот вечер Ханьгуан-цзюнь остался весьма недоволен, обнаружив Вэй Усяня захмелевшим, и переговорил с братом на эту тему. В результате в Облачных Глубинах появился новый негласный запрет на алкоголь конкретно для Вэй Усяня (в дополнение к уже существующему правилу на стене послушания), грозящий каждому, кто посмеет достать для него спиртное или угостить таковым суровейшим наказанием. Естественно этот запрет был в основном для Цзян Чэна, потому что вряд ли кто-нибудь другой в этом месте стал бы проявлять к Вэй Усяню достаточную для этого благосклонность. Да и, на самом деле, Цзян Чэн был едва ли ни единственным человеком, у которого здесь этот самый алкоголь вообще был, пусть и редко, с попустительства самого главы ордена, разумеется. Тем не менее, к требованию брата Лань Сичень отнесся с пониманием и наказал тогда Цзян Чэна по всей строгости, приказав больше никогда и никоим образом не давать Вэй Усяню спиртное.
Из чистого противоречия, тот всё равно пару раз пытался, но Вэй Усянь уже сам отказывался. Не потому что его собственное наказание Ханьгуан-цзюнем оказалось настолько ужасным, чтобы он перестал делать наперекор из вредности (хоть и было невероятно смущающим), а потому что не хотел подставлять брата. Ему и так приходилось очень несладко. И как бы Вэй Усянь ни злился на собственную участь, но в сравнении с Цзян Чэном, с его «господином», Вэй Усяню с Ханьгуан-цзюнем можно сказать почти повезло.
Если речь о каком-либо везении вообще может быть уместна в их ситуации.