Люди полагают, что пить алкоголь с утра непременно делает тебя алкоголиком. Будто если ты делаешь тоже самое, но в вечернее время, это что-то меняет. Тэхён не согласен ни с одним из утверждений. Он считает, что алкоголизм — когда не можешь и дня прожить без капли спиртного во рту, а с его шестью из семи в неделю (потому что один раз ему всё ещё нужно ходить к врачу) всё в полном порядке. Да и остановиться он может в любой момент, как только захочет. Просто пока не хочет. С алкоголем, знаете ли, собственная никчёмность становится не такой ощутимой. А ещё это медленный и безболезненный способ себя убить — Тэхёну на большее не хватило бы смелости. Поэтому уже в двенадцать часов дня он пьёт в своей квартире, забив на пары и написав мачехе короткое: «Я сегодня у себя».
Он сидит на полу, облокотившись спиной к кровати, и делает маленькие, но частые глотки из бутылки виски. Он вообще не любитель крепкого алкоголя, но пиво будет брать его долго и медленно, а ему хочется скорее. Скорее напиться и отключиться, чтобы забыть, что приходить к родителям теперь может только на кладбище, видеть улыбки лишь на фотографиях, а знакомить с Чонгуком лишь в одностороннем порядке, ведь не факт, что там, на небесах, что-то есть, и его рассказы о возлюбленном кто-то вообще слышит.
С Чонгуком тоже всё плохо. От него не спасают уже ни слёзы, которые перестали идти — Тэхён их просто-напросто выплакал все до единой, ни алкоголь, при употреблении которого нужно прятать от себя телефон, чтобы не написать лишнего, ни книги-фильмы-музыка, в которых каждая вторая фраза возвращает к тому, кто с волнистыми и тёмными волосами раньше, с пепельными и прямыми сейчас. От Чонгука не спасает ни-че-го. От него и не хочется спасаться, если честно. С ним в мыслях, венах и сердце Тэхён не кажется себе пустым. Пока о нём думаешь, им дышишь и живёшь — есть смысл просыпаться. Просыпаться, ехать в университет, проверять сегодняшнее меню в столовой, искренне, но не без боли улыбаться при приветствии, делать вид, что в порядке, ехать домой, есть не им приготовленную еду и засыпать, просматривая старые фотографии, чтобы завтра всё тоже самое по новой. А без него — смысла абсолютно никакого.
Тэхён выпивает почти всю бутылку в соло, бездумно щёлкая каналы на телевизоре и каждые пять минут куря по сигарете. Вся квартира покрылась облаком лёгкого дыма, а по виду переполненной до краёв пепельницы можно подумать, что её использовало несколько человек, но никак не один. И если зайти сейчас в эту квартиру со свежего ноябрьского воздуха, то можно, наверное, словить приступ кашля моментально, но Тэхён к этому привык, поэтому не замечает даже и тихо смеётся, услышав матерное слово в передаче про рыбалку. И не то что бы он был фанатом рыбалки, совсем нет, просто ему в принципе всё равно, под какую передачу или фильм отключаться.
Спустя час своей одинокой и активной попойки он чувствует, что его кроет и сильно тянет в сон, поэтому, убрав пепельницу подальше и запрыгнув в кровать прямиком в одежде и с недопитой бутылкой в руках, тут же проваливается в полудрём.
Если бы не был так подавлен, то закрыл бы дверь на замок, когда входил в квартиру. Если бы не было наплевать на всё происходящее, то услышал бы, как кто-то звонил в дверь, а потом, заметив, что она открыта, вошёл внутрь.
Но он подавлен. Он невероятно пьян. И практически засыпает, причмокивая и облизываясь, как кот.
Чонгук, позвонивший в звонок, но не получивший ответа, дёргает ручку и понимает, что дверь открыта. Он, немного напуганный этим фактом, проходит в квартиру и тут же морщит нос, чувствуя резкий запах табака и спиртного, которым стены помещения уже, кажется, насквозь пропитаны. Светлые обои кажутся серыми и грязными от въевшегося в них дыма. Чон оглядывается и, замечая не меньше десятка пустых бутылок из-под алкоголя, начинает нервничать. Тэхён явно не первый раз проводит здесь своё время
таким образом, и это определённо точно не выглядит как «он в порядке». Радует лишь тот факт, что на кухне у раковины скопились тарелки, которые стоят башенкой друг на друге, и несколько пустых упаковок от чипсов и рамёна — он хотя бы питается.
Чон подходит к кровати и, увидев спящего Тэхёна, позволяет себе нагло его разглядывать. Он спит на животе, выставив в бок согнутую в колене ногу. Чонгук вспоминает, как его парень каждую ночь закидывал на него свою ногу, и, когда Чон жаловался, что ему от этого очень жарко, Тэхён убирал ногу, но минут через пять вновь машинально закидывал обратно. Это вызывает грустную улыбку.
Если вообще, конечно, можно улыбаться, видя перед собой морально убитого человека. Ведь Чонгук не понаслышке знает, что значит лежать пьяным посреди белого дня. Отключать свой разум и тело с помощью алкоголя. Напиваться, чтобы заглушить болезненные крики души, что разрывают плоть изнутри. Чувствовать, что самому хочется закричать от беспомощности. И слепо верить, что таким образом себе помогаешь, что после несчастных бутылок спиртного, ты переродишься, и боль уйдёт. Но она не уходит, а ты продолжаешь бежать по этому замкнутому кругу.
Так хочется лечь рядышком, позволить ему обнять себя со спины и позволить закинуть сверху ногу. Пусть жарко и душно, пусть тело потеет, да пусть хоть настоящий пожар от этой близости. Вместе с ним можно и сгореть. Хочется Тэхёну рассказать всю правду, поделиться той искренней радостью, что в сердце засела и громко так кричит: «Он тебя не предавал!». Заглянуть в его глаза, увидеть там то, о чём он так долго молчал, и прижаться всем телом, растворяясь в освобождении от этого мучения вместе.
Так хочется развернуться и уйти. Взять билет на самолёт в другую страну, улететь и забыть. Забыть, сколько ложек сахара в чай он кладёт, и забыть, что ненавидит американские ситкомы. Лишь бы не было больно. Ведь Лихёк, тот самый смотритель кладбища, которого Чонгук видел единожды, может врать или ошибаться. Он мог что-то не так понять из уст пьяного Кима. Может, Тэхён не изменял, но всё равно разлюбил, а о любви ночью на кладбище кричал не к нему, а к какому-то… другому Чонгуку? Звучит абсурдно, да, но Чону не верится в происходящее — сросся уже с мыслями о своей никчёмности, глупости и слюнтявости. Да и как ему в этой ситуации быть? Сказать Тэхёну: «Ты мне не изменял, поэтому можешь вернуться ко мне»? Что, если он и не хочет возвращаться? Чонгук так часто делал первые шаги за последние несколько месяцев, что уже боится вновь что-то предпринимать. Мысли в голове не укладываются, и очень-очень страшно вновь позволить себе на что-то надеяться. Как в тот момент, когда Тэхён вновь поцеловал его. Ведь за чонгуковой надеждой всегда по пятам медленно и бесшумно следует разочарование. Он взлетает до небес в своих ожидании и очаровании, а потом весь трещит по швам и срывается вниз сквозь этажи своих надежд.
Тот, кто мог бы сейчас сомнения развеять и сказать: «
Тебя люблю, о любви к
тебе кричу, а не к другому Чонгуку» — спит самым пьяным сном. Но если бы даже не спал, то всё равно ничего-ничего не помнит. И, как говорил его врач, отчаянно не хочет вспоминать. По крайней мере так было месяц назад, сейчас же с ним, Чонгуком, никто подробностями почему-то не делится. И ему так страшно принимать важные решения одному. Он услышанное даже не успел обдумать тщательно, ни с кем услышанным не успел поделиться — приехал с кладбища прямиком к тому, кто заслуживает узнать эту правду не меньше его самого. И эта мысль единственная, в которой у него нет сомнений. Тэхён должен знать правду.
— Тэ, ты спишь? — тихо зовёт Чонгук и, получив в ответ хриплый стон, подходит к кровати и присаживается перед брюнетом на колени. Он аккуратно забирает у него бутылку и ставит на пол, а затем проводит рукой по тэхёновым волосам, убирая спавшие на глаза пряди. Очень аккуратно и мягко, будто немного боится этого. А он и боится. Боится позволить себе что-то большее, чем обмен приветствиями в университете, боится вновь начать чувствовать. Будто он хоть на секунду переставал. Не переставал, лишь подавлял в себе, заглушал работой и учёбой и обманывал каждого вокруг, в том числе и себя. И эти прикосновения к тэхёнову лицу ему сейчас как ощущать почву под ногами спустя годы в море, как возвращаться домой после долгого путешествия. Он прикрывает глаза и старается прочувствовать этот момент от и до: лёгкое волнение и радость в собственной груди, каждую пушистую прядь волос и нежную кожу лица, что соприкасается с рукой. Прочувствовать и уцепить каждую прекрасную секунду.
Тэхён отзывается на эти прикосновения — слегка приподнимая голову и неуклюже вталкиваясь в чонгукову ладонь. Он словно кот, что хочет ласки своего хозяина.
Этот кот пытается теперь что-то нащупать своей рукой, всё так же неуклюже и очень заторможенно постукивая ей по кровати около себя и продвигаясь всё ближе и ближе к Чонгуку. Будто он чувствует присутствие кого-то важного. Младший, хоть и не решается сначала, но спустя пару секунд сдаётся, не в силах лишить
себя его этой маленькой радости, и всё-таки подставляет свою руку. Тэхён мгновенно цепляется за неё, как за спасательный круг, и сонно подкладывает себе под щёку. Укладывается, как младенец со своей самой любимой игрушкой. Чонгук, грустно умиляясь, хмыкает и пододвигается к Киму ближе, чтобы было удобнее сидеть, потому что уходить он пока не планирует. Не оставит в таком состоянии одного.
— Я пришёл рассказать кое-что, что помогло бы тебе избавиться от чувства вины. Выслушаешь меня? — он говорит тихо и ласково, как добрую сказку на ночь. В ответ неразборчивое мычание и неудачная попытка кивнуть головой в подушку. Чонгук принимает это за согласие. — Лихёк работает сторожем на сеульском кладбище. Он рассказал мне, что ты приехал на кладбище к родителям весной, будучи очень пьяным. Пьяным ты был после нашего расставания практически каждый день, но в тот вечер — особенно. Потому что увидел меня, сидящим в баре с Чимином, и окончательно слетел с катушек. Приехал к родителям, а потом заснул на холодной земле, и тебя в таком виде увидел этот самый Лихёк, и забрал к себе в каморку, чтобы отогреть. Ты пришёл в себя и стал рассказывать ему о нас с тобой. Оказывается, ты никогда не изменял мне, а лишь заставил в это поверить. А я, дурак, и поверил. Ты хотел, чтобы мы с тобой расстались, чтобы родители продолжили со мной общаться, не лишали своей любви и будущего, хотел сохранить мою семью, — Чонгук со смешком опускает голову вниз и выдаёт колючее: — Но ты сделал это за них. Лишил меня не только будущего, но и нашего с тобой настоящего. Ты лишил меня
настоящей семьи. Расставшись со мной, ты сделал мне намного больнее, чем родители, — и Чонгук ведь совсем не об этом хотел говорить. Не о своей боли. Обвинять Тэхёна тоже не хотел, лишь рассказать правду. Но, прокручивая в голове те события, ему снова стало больно. — Неужели ты настолько во мне не уверен, что допустил мысль, будто без родителей я не справлюсь и не смогу стать тем, кем захочу? Я бы прекрасно справился без их поддержки, но не справился, как видишь, без твоей. Без тебя не справился, — Тэхён на эти слова реагирует. Он через силу приоткрывает глаза и щурится на свету, разглядывая человека, сидящего напротив. Он в полной уверенности, что это всего лишь сон. Ну, не может же Чонгук сидеть на его кровати и разговаривать с ним, ругаясь и злясь, как в тот день, когда Тэхён забыл запустить на стиральной машине режим сушки, потому что был слишком увлечён квестом в ассасине, а когда забрал Чонгука с учёбы, последний осознал, что его любимое худи, в котором он хотел пойти сегодня гулять со своим парнем, не высохло. Вряд ли прямо сейчас масштаб его злости сопоставим с мокрым худи, но, тем не менее, Тэхён этот эпизод неожиданно и неосознанно вспомнил. Ким с приоткрытым ртом глядит на Чонгука и оторваться не может, хотя глаза периодически сами прикрываются, а вертолёты перед ними не оставляют в покое. Тэхён слушает, старается вникнуть, но всё равно ничего не понимает — состояние не позволяет. Вместо этого он заторможенно цепляет вторую чонгукову руку и слабо, но как-то отчаянно, тянет на себя. В пьяном Тэхёне силы не то что бы много, просто Чонгук сам поддаётся ему и прямо в уличной одежде заползает на кровать, позволяя Тэхёну заключить себя в объятия. Его мысленный поток уже не остановить, а чужая ласка лишь накаляет эмоции, поэтому он сквозь дрожащий голос продолжает: — Если бы ты только сразу сказал мне правду, мы бы вместе попытались достучаться до родителей и решить проблему, — Тэхён слушает и прижимается к нему сзади, вдыхая запах его волос, которые определённо точно набрызганы ирисовыми духами. — Если бы ты только поговорил со мной, — ведёт носом по шее и поверить не может, как прекрасен и реалистичен его сон, или же галлюцинация, бог знает, что это. Лишь бы не заканчивался. — Если бы ты только остался со мной, — жалобно тянет Чонгук, и начинает громко рыдать.
— Не плачь, — мямлит Тэхён, практически вырубаясь. — Я останусь с тобой навсегда, обещаю, — шепчет сквозь чужие рыдания, крепко сжимая Чонгука в своих объятиях (ещё чуть-чуть и младший начнёт ругаться, что Тэхён ему сейчас все кости переломает) и нежно целуя за ухом. Чонгуку до прикрытых глаз приятны эти поцелуи, и даже ароматный тэхёнов перегар его мурашек по коже отменить не может. — Буду каждый день напиваться, чтобы видеть тебя.
Последняя фраза заставляет Чонгука смолкнуть. Он перестаёт плакать, лишь шмыгает носом и разбивается короткими остатками истерики.
— Ты думаешь, что я тебе мерещусь? — удивлённо спрашивает Чонгук, разворачиваясь к Тэхёну лицом. Но брюнет на него уже не смотрит, прикрыл глаза и медленно засыпает, теряя связь с реальностью.
— Нет других причин, по которым ты бы стал приходить ко мне, — произносит Тэхён из последних сил. Он опускает голову на грудь Чонгука, пропускает свои руки под его спину и, обняв, тут же отключается.
Чонгук тяжело дышит и сглатывает скопившиеся слёзы. Он пытается успокоиться, отогнать норовящуюся вновь начаться истерику, пытается осознать происходящее.
Тэхён думает, что это сон.
Он старается заставить себя встать с тёплой постели, уйти из этой реальности, в которой на его груди мирно сопит любовь всей жизни. Пьяная и потерянная, такая же запутавшаяся и разбитая, как и сам Чонгук, который не знает, что ему теперь делать и куда идти, что чувствовать и чего ожидать. Самое главное, что он рассказал Тэхёну, но, видимо, придётся передать информацию ещё и Намджуну, ведь его брат, кажется, не в состоянии воспринимать информацию. Но Чонгук не мог отложить этот момент на потом, не мог просто уйти и вернуться позже, когда Тэхён будет трезвым. Чону нужно было поделиться правдой прямо здесь и сейчас. Вот только легче почему-то не стало.
Спустя два с половиной часа, что они лежат вместе — один крепко спит, второй мирным сопением рядом успокаивается, Чонгук аккуратно высвобождается из чужой крепкой хватки и встаёт с кровати. Сонный Тэхён переворачивается на другой бок, обнимая теперь уже холодную сторону подушки. Чонгук накрывает его пледом почти с головой и только после этого приоткрывает окно для проветривания квартиры, что насквозь провоняла спиртным и табаком. Уйти и оставить его одного архитектор никогда бы не смог, или просто не хотел, суть не в этом. Суть в том, что он уходит на кухню, в которой знает каждый уголок, ведь до переезда так часто проводили время именно здесь, и набирает Намджуна. Он пересказывает ему разговор с Лихёком от и до, просит приехать сюда и остаться с Тэхёном, потому что: «Когда он проснётся, ты должен рассказать ему всё ещё раз. Хочу, чтобы он как можно скорее перестал убивать себя из-за того, чего даже не совершал». Он решает не упоминать, что для Тэхёна галлюцинации — не что-то из ряда вон. Он к возможной отнёсся вполне спокойно, будто ему не впервой, и это Чонгука напрягает.
Чон по всей квартире собирает пустые бутылки: две от ликёра, три от виски, пять от водки и двадцать четыре от пива. Чонгук лишь надеется, что это последствия хотя бы нескольких недель, а не парочки дней. Он умещает мусор в три больших пакета и, завязав ручки на узел, складывает возле входной двери. Будь у него с собой рюкзак, он постарался хотя бы маленькую часть улик спрятать там, чтобы Намджун не увидел масштабы катастрофы. Но рюкзака с собой нет, как и времени, чтобы успеть весь этот мусор вынести.
Чонгук дожидается Намджуна, который, как и подобает заботливому старшему брату, приезжает через двадцать минут. По приезде, он благодарит Чонгука за то, что тот был рядом, последний же ничего не отвечает. Он молча кивает, передаёт ему коробочку с фамильными часами, что «помогают в любви», подходит к тэхёновой кровати и, нагнувшись к самому уху, говорит так тихо, что Джун не слышит:
— Выполни своё обещание, Тэхён. Без чёртового алкоголя, — и, бросив блондину напоследок натянутую улыбку, покидает квартиру.
***
Голова раскалывается от боли, и её хочется вывернуть наизнанку, чтобы сдуть последствия утренней попойки. Тэхён, как и в каждое своё похмельное пробуждение, обещает себе больше никогда не пить. Сейчас он готов проблеваться даже от одной мысли об алкоголе. Ему хочется тереть своё тело с мочалкой минут двадцать минимум, стоя под струями ледяной воды. Упиться холодненькой и вымыть из себя ту сухость и мерзкое чувство, что в горле скопилось.
Он так и планирует поступить, но, приподнявшись на кровати, натыкается на серьезное лицо брата, что сидит около кровати в кресле и с книгой в руках, освещаемый тусклым светом лампы на столе. Пробуждения ждал так долго, что скоротать время решил чтением.
— Доброе… утро? — морщится Тэхён, взъерошивая волосы.
Он не сразу замечает и соображает, что за окном уже давно тьма, нарушаемая лишь тёплым и рассеянным светом от фонарных столбов. Город уже готовится ко сну, а ему настолько хреново, что он даже не хочет ни о чём задумываться, в том числе и о том, как и зачем здесь оказался Джун. Это вполне себе может подождать в отличии от приступов тошноты и раскалывающейся головы.
— Уже давно как вечер, — холодно отвечает брат, откладывая книгу на стол.
До Тэхёна начинает доходить, что Намджун явно не просто чай попить приехал.
— Тогда добрый вечер? — он натягивает самую милую, виноватую, и оттого обворожительную (в этот раз не прокатит) улыбку и встаёт с кровати, планируя скорее спрятаться в ванной в попытке избежать лекции в стиле «если тебе хреново, ты должен был обратиться к нам, своей семье и друзьям, за помощью».
Когда Тэхён минует каменное лицо Намджуна и готов уже облегчённо выдохнуть, оказавшись за его спиной, тот одаривает его строгим и коротким:
— Тэхён.
А в ответ на это крайне недовольный и глубокий вздох.
— Послушай, я знаю, что ты сейчас скажешь. Но нет, помощь мне не нужна, с врачом я это обсуждать не буду. Я в порядке. Можешь, конечно, рассказать об этом родителям, но это ничего не изменит. А можешь не рассказывать и тем самым не расстроишь их лишний раз.
— Ты помнишь, что тебе сказал Чонгук? — как гром среди ясного неба.
Тэхён от раскатов чужого низкого голоса, упоминаемого
его имя, вздрагивает.
Он напрягается, мрачнеет и не совсем понимает, о чём говорит его брат. Не понимает, почему не последовало никаких нотаций и нравоучений. Если Намджун ведёт себя так безразлично к сложившейся с алкоголем ситуации, это означает лишь одно — плохи дела.
— Причём здесь он?
— При том, что он приходил сегодня, хотел с тобой поговорить. Вместо этого ты встретил его лежащей к верху жопой и шлейфом тошнотворных запахов, как самый настоящий алкаш, — Намджун выглядывает из-за спинки своего кресла к стоящему позади него и дарит саркастическую улыбку. Такую, от которой хочется провалиться под землю и вообще перестать существовать.
Тэхён не знал, что его брат способен на такие колкости, но, видимо, первый знатно так проебался, раз смог вывести даже невозмутимого Джуна. О своём проёбе он понял ещё в ту секунду, когда речь зашла о Чонгуке. Потому что да, Тэхён помнит, что он приходил и лишь смутно припоминает фразы, которыми они обменялись. Но проблема в том, что он был уверен, что это всего лишь очередная галлюцинация или сон, как хотите. Ему и в голову не приходило, что это могло быть правдой.
Тэхён возвращается обратно, посчитав, что водные процедуры могут подождать, и присаживается на кровать. Он с самым потерянным видом смотрит на брата.
— Я думал, он мне мерещится, — чистосердечно шепчет, чуть ли не давясь болью от этих слов. Ведь
он приходил, хотел поговорить, а Тэхён его снова подвёл и разочаровал.
— А ты пей почаще, тогда точно с ним только в своих фантазиях будешь видеться, — старший скрещивает руки на груди и осуждающе хмурит брови.
— Намджун, — Тэхён подаётся вперёд, и даже не требует рассказать — умоляет, — пожалуйста.
— Некто по имени Лихёк, работающий на кладбище сторожем, видел тебя в день аварии. Ты рассказал ему абсолютно всё о ваших с Чонгуком отношениях и ссоре, о своих мыслях, чувствах и о том, как ты с ним расстался, — Намджун замолкает, нервно сглатывая от напряжения и важности момента. На языке нежится такое заветное и долгожданное, которое он, видя в чужих глазах испуг от затяжного молчания, тут же выдаёт: — Ты никогда не изменял Чонгуку.
Глаза напротив неверяще щурятся, всматриваясь ровно и не моргая в сидящего в кресле человека. Тэхён открывает рот, будто хочет что-то сказать или спросить, но вместо этого лишь молчит, жадно хватая воздух. Мыслей и вопросов так много, что они уже не умещаются в нём, и дышать от этой тесноты становится труднее. Отросшие ногти начинают нервно теребить карамельную кожу рук, пока глаза медленно мажут мимо Намджуна, вообще куда-то за пределы квартиры и этой Вселенной, а потом Тэхён как по щелчку пальцев возвращается в реальность и выдаёт неуверенное:
— Ты блефуешь.
— Я? — удивлённо спрашивает старший брат, чуть ли не подскакивая на месте от абсурдности заявления. А младший коротко и скептично кивает головой. — И зачем же, скажи, мне это делать?
— Не знаю. Чтобы спасти меня от чувства вины? — он вскидывает руку вверх и делает небрежные движения пальцами.
Намджун замечает, что они трясутся и поджимает губы.
— Тэхён. Ты действительно не изменял Чонгуку. Обманул его, чтобы расстаться, потому что знал, что простое «давай мы с тобой расстанемся, чтобы твои родители продолжали тебя любить» будет звучать неубедительно. Ты был непреклонен в своём решении сохранить его семью, ведь семья превыше всего, да?
— Ты не согласен с этим? — ни Тэхён, ни Намджун, кажется, не замечают, что первый старается говорить о чём угодно, лишь не о самом главном.
Он всё ещё не может принять ту правду, что явно отличается от выдуманной им самим легенды, в которую верил и за которую ненавидел себя все эти месяцы. Не может — не значит «не хочет». Он больше всего на свете мечтал вернуться в прошлое и не совершать того, что совершил, но, как оказалось, даже возвращаться никуда не нужно.
— Почему мы вообще продолжаем обмениваться бессмысленными фразами вместо того, чтобы ликовать, что ты, чёрт возьми, никогда не предавал своего мальчика? — Намджун подаётся вперёд, кладя руку брату на колено, и улыбается тёплой улыбкой, пытаясь донести одну простую истину, что винить себя больше не в чем. Точнее, определённо есть в чём, но точно не в измене, за которую Тэхён терзал себя больше всего.
— Потому что я… — он виновато опускает голову, — всё-таки предал его, причинив боль и оставив одного.
— Вы провели порознь всего несколько месяцев, в которые ты даже в беспамятстве продолжал к нему тянуться, — говорит успокаивающе, заставляя Тэхёна в какой-то детской надежде поднять голову. — Он тебе нужен, — еле слышно, словно секрет. — Как и ты нужен ему. И я это сейчас не выдумываю, — добавляет Намджун, заметив, как сомнение блеснуло в тэхёновых глазах, — я сблизился с Чимином, мы общаемся, так что, знаю наверняка, — блондин игриво подмигивает. — Исправь свои косяки, Тэхён. Докажи, что ты больше никогда не причинишь ему боль.
— Предлагаешь мне просто заявиться к нему, как ни в чём не бывало, и сказать: «Привет, я тебе не изменял, так что, давай просто забудем те месяцы, что прошли для тебя как в аду, и снова будем счастливой парой, потому что я без тебя, кажется, умру»?
— Ну, — Намджун задумывается и оценивающе поднимает глаза вверх, прикидывая, как бы это прозвучало в действительности, — не совсем так, но что-то около того, — и несколько раз кивает. — К тому же, тот факт, что он
сам пришёл к тебе, чтобы рассказать об этом, ни о чём тебе не говорит? — Намджун опускает голову к плечу и смотрит так, будто ждёт, что его намёк поймут.
Тэхён понимает и не понимает одновременно.
— Подожди, то есть мы сейчас серьёзно? Я… не изменял ему?
— Не изменял, — Намджун уверенно мотает головой.
— И мы просто поверим в слова сторожа на кладбище?
— А ты сам не припоминаешь ничего такого, что подтвердило бы его слова?
— Нет, я… — и Тэхён задумывается.
Напрягает извилины своего мозга на такой максимум, которого он не достигал со времён весенних экзаменов. В голову сразу же приходит мысль о том сне, который оказался реальным воспоминанием, когда Тэхён, будучи пьяным в стельку, увидел Чонгука с Чимином в баре. Видеть его было очень больно. А ещё к нему, с потухшим огоньком в глазах и сидящим через несколько столиков, отчаянно тянуло.
Разве так ощущает себя тот, кто, наконец, закончил отношения, в которых не любил? Разве так — с бутылкой водки и желанием себя убить — проводит время тот, в чьей жизни появился другой человек, более серьёзный, начитанный и возбуждающий?
Нет, не так.
Человек, который разлюбил и расстался, не должен тянуться потом с первой же (для него, потерявшего память) встречи к тому, кто всего лишь «красивая оболочка». А узнав о любви к «детским мультикам» и комиксам, заметив ненавистные наивность и мягкость, не должен влюбляться заново, ведь это однажды и послужило причиной для расставания.
Да, Тэхён?
Тело пробивается одной сплошной и мелкой дрожью, а сам он пялится в одну точку неотрывно, и что-то в его глазах в эту самую секунду осознания меняется. Огонёк, что последние несколько месяцев с каждым днём становился всё безжизненней и бесцветней, загорается надеждой. Осознанием, что никогда не изменял. Приятными мыслями, что Чонгук мог передать эту информацию через Намджуна, но он пришёл сам. Хотел лично рассказать об этом и, возможно, увидеться с глазу на глаз. Тэхён прикрывает глаза и облегчённо выдыхает, пока его дрожащих губ невесомо касается еле заметная улыбка.
У него всё ещё есть шанс.
Намджун кладёт руку ему на плечо, сильно несколько раз сжимает, давая тем самым обещание, что всё будет хорошо, и произносит тихое, но уверенное:
— Верни его, — Тэхён согласно кивает. — Только душ прими, потому что я бы на его месте не возвращался к такой вонючке, как ты.
Тэхён улыбается от уха до уха и впервые за долгое время позволяет себе засмеяться. Искренне и по-настоящему, без притворства и фальшивой маски, потому что теперь у него есть шанс на то, чтобы в жизни появилась радость. Она была всегда — единственная поддерживала его существованием своим собственным. Но тогда Тэхён не позволял себе эту радость испытывать, не подпускал себя к ней ближе, чем следует, сейчас же — готов с распростёртыми объятиями кинуться к ней, заключить меж своих рук и никогда больше не отпускать.
— Намджун, — говорит Тэхён, выходя из ванны с повязанным по пояс полотенцем и мокрыми волосами, — прежде, чем я поеду к нему, мне нужна твоя помощь.
— Какая же?
***
Тэхён, одетый полностью в чёрное — спортивные штаны, худи, куртка и кепка, неловко переминается с ноги на ногу, нервничая перед предстоящей встречей. Он поднимает руку вверх, на которой красуются те самые часы отца, которые Тэхёну передал Намджун, и застывает с указательным пальцем над кнопкой звонка. Думает, может, к чёрту? Может, как-нибудь по-другому получится? Ведь это не единственный и далеко не последний вариант из всех возможных, хоть и, скорее всего, самый действенный. Взвесив все «за» и «против», он глубоко вздыхает и всё же нажимает на звонок, и слышит даже, как звук разносится по квартире за дверью. Проходит, кажется, целая минута, когда дверь открывается.
— Чего тебе? — на него смотрят недовольные (как всегда) два глаза, прикрытые чёлкой розовых волос.
— Помоги мне заслужить прощение Чонгука, — уверенно и нагло заявляет Тэхён, заставляя Чимина закатить глаза.
— Он тебя и так давно простил, теперь проваливай, — сухо отвечает он и хочет уже закрыть дверь, но чужая нога, вовремя подставленная к порогу, исключает эту возможность.
Чимин недовольно цокает языком и переводит свой убийственно-злобный взгляд на лицо Тэхёна, у которого ни один мускул не дрогнул. Ночной гость всем своим видом кричит, что без желаемого не уйдёт.
— Я ему никогда не изменял. Я всё вспомнил, — говорит брюнет так легко и уверенно, что его сердцебиение учащается, потому что он всё ещё не совсем привык к новой правде. И она… приятна. Тэхён замечает неподдельное удивление на чиминовом лице, с которым он смотрит на него, не моргая, секунд десять минимум. Получается, Чонгук ничего ему ещё не рассказал. — Я должен доказать ему, что заслуживаю второго шанса, но мне нужна твоя помощь, — Тэхён смотрит Чимину прямо в глаза, уверенно и смело, и последний, выглядевший так, словно собирается прямо сейчас заехать брюнету чем-нибудь по морде, вдруг меняется в лице. Весь его вид становится как-то мягче и смиреннее, и он молча делает шаг назад, пропуская Тэхёна в свою квартиру.
