Когда твой истинный ‒ мудак (Лютер)

      На меня накатила такая апатия, что если бы сейчас этот полицейский навёл на меня дуло своего пистолета, то я бы просто пожал плечами, тут же смиряясь со своей судьбой.       После ситуации со Стивом со мной такое состояние периодически случалось, вот только Сона всегда была рядом и не давала этой чёрной пучине засосать меня на самое дно, а сейчас её рядом нет. Сейчас спасение утопающих ‒ дело рук самих утопающих. Вот только где взять столько сил, если мир сейчас видится весь в чёрных красках?       Я всегда мечтал найти того, с кем я буду счастлив несмотря на любые жизненные обстоятельства. Найти человека, в чьих объятиях сердце подпрыгивает от радости и бьётся в унисон, затапливаясь нежностью. И осознание того, что в нашем мире это возможно, всегда прибавляло мне сил. Найди истинного и живи долго и счастливо! Ну разве это не предел мечтаний? Возможно, вот только потом вдруг появился Лютер и истинного уже не хотелось. Хотелось только Лютера. Только с ним да за руки и на всю жизнь! Но, похоже, это просто какая-то насмешка судьбы, потому что именно с Лютером мне такое будущее не грозило.       Да, Лютер ‒ принц не моей сказки, но я был готов рискнуть и урвать себе кусок не моей истории, а сейчас… мне стало вдруг очень обидно после рассказа этого полицейского. Да так сильно, что руки опустились. Если уж у истинных бывают такие чудовищные провалы, то что говорить тогда о нас? О людях, которых кроме секса не связывает ничего…       ‒ Эй, ты там живой? ‒ вдруг слышу я голос альфы.       Я пожимаю плечами, продолжая сверлить взглядом пол.       ‒ Что, опять приступ? ‒ продолжает мужчина, пренебрежительно цокнув. ‒ А нечего жить в розовом мире, тогда и разочаровываться не придётся. Вы, детишки, только и думаете о том, как бы найти свою «вторую половинку», даже не осознавая насколько на самом деле опасны все истинные. Думаешь, мой случай единичный? Как бы не так. Бакиру вон, например, тоже досталось.       ‒ А с ним что случилось? ‒ упавшим голосом спрашиваю я, поднимая взгляд на альфу.       ‒ Да всего лишь его жена, которая была ему истинной, умерла в родах. Ребёнок в последний момент не захотел выходить и вывернулся поперёк. Честно говоря, не знаю подробностей, но умерла она в итоге от потери крови, а вот ребёнок выжил. И угадай что? Этот ребёнок оказался неправильным. Мальчик с жопой омеги…       ‒ Почему её не спасли? Сейчас же такие технологии! Да и на здоровье нашего поколения жаловаться не приходится, ‒ в голове у меня это не укладывалось.       ‒ Ты опять смотришь через свои никчёмные розовые очки, ‒ с раздражением фыркает мужчина. ‒ Двадцать лет назад были другие технологии, вообще-то. Да и далеко не у всех крепкое здоровье, не каждому постоянно везёт, и даже если ты встретишь истинного ‒ это не значит, что ты проживёшь с ним бок о бок всю свою жизнь. Мир гораздо более жесток, чем ты, наивный малыш, думаешь.       Я слушал полицейского, и вдруг некоторые кусочки пазла у меня сошлись. Теперь понятно почему у Эйшилоса такое имя и вообще…       ‒ Но знаешь, потеря истинного, как выяснилось, ‒ это ещё не конец света. Жить можно. Не так, конечно, сладко, но зато без иллюзий. А если так подумать, то зачем они вообще нужны… ‒ мужчина вдруг болезненно морщится и прикладывает руку к груди. Затем он достаёт из кармана какую-то баночку и быстро закидывает себе в рот сразу несколько таблеток. Раздаётся характерный хруст. Потом из другого кармана он достаёт ещё одну баночку и капает себе на язык ровно пятнадцать капель. Я сидел и совершенно машинально считал… Проглотив неизвестные мне препараты, альфа облегчённо выдыхает и ненадолго прикрывает глаза.       Ага, значит вот как «жить можно». Без иллюзий, но при этом закидываясь горстями колёс… Это точно не предел моих мечтаний.       ‒ Что ж, теперь понятно… ‒ тихо выдыхаю я, качая головой.       ‒ И что тебе там понятно? ‒ устало интересуется мужчина.       ‒ Понятно, почему вы с Бакиром такие моральные уроды. Когда ваши истинные умерли ‒ с ними умерло всё хорошее, что в вас было.       ‒ Ни черта тебе не понятно, ‒ снисходительно фыркнул полицейский. ‒ С чего ты вообще взял, что во мне когда-то было что-то хорошее? А в Бакире и подавно…       ‒ Потому что наверняка было. Люди ведь не рождаются плохими или хорошими. Жизнь устраивает испытания, и только сам человек решает по какой дорожке ему идти.       ‒ А ты у нас философ, да? ‒ насмешливо кривится альфа. ‒ Что ж ты сейчас не выбираешь по какой дорожке тебе идти? Ах, да, ты же прикован наручниками к батарее.       Я пропускаю мимо ушей весь едкий сарказм мужчины и продолжаю гнуть свою линию:       ‒ А мать Лютера тоже растеряла всю свою человечность не от хорошей жизни. Когда родители решают за кого тебе выходить замуж ‒ это ведь ломает человека тоже.       ‒ Ты думаешь Дебора не хотела за Ричарда замуж? ‒ альфа удивлённо вскидывает свои седеющие брови. ‒ У тебя какая-то неверная информация. Да Дебора, можно сказать, зубами вырвала себе Ричарда.       Теперь пришёл мой черёд удивляться. Я ведь точно ничего не перепутал. Мал мне именно так всё и рассказал, неужели он просто сам не знает правды?       ‒ Они ведь не истинные?       ‒ Не истинные, ‒ подтвердил полицейский.       ‒ Тогда почему мать Лютера так хотела за него замуж? И у кого она его вырвала?       ‒ Ох, сынок, это длинная история, ‒ мужчина смотрит на свои часы, а потом принимается снова кому-то звонить. ‒ Ну что, ты его нашла? Понятно. Давайте быстрее, а то я уже утомился тут сидеть. Кстати, спроси, когда там твой сын от наркоза отойдёт? Что? Так долго? Ну ладно, давайте.       ‒ И когда Лютер очнётся? ‒ не выдержав, выпалил я, глядя на то, как альфа скидывает вызов.       ‒ Ещё нескоро, ‒ пожимает плечами он, а потом, усмехнувшись, добавляет: ‒ Да не паникуй, проснётся он. Ты бы лучше за свою шкуру переживал, вот где вопрос уже решён. И не в твою пользу.       ‒ Ну и чего тогда переживать, если всё уже решено за меня? ‒ невесело улыбаюсь я. Не знаю, может, виной всему те вещества, которыми меня накачал Эйшилос, или это трагические истории полицейского на меня так повлияли, вытянув всю надежду и вселив отчаяние, но сейчас я с какой-то ненормальной готовностью принял тот факт, что жить мне оставалось совсем недолго.       ‒ Тоже верно, ‒ вдруг соглашается со мной мужчина, устало откидываясь на спинку стула. ‒ Иногда мне тоже хочется, чтоб за меня это решили…       ‒ Ну раз мне всё равно недолго осталось, расскажите, что там с матерью Лютера, ‒ прошу я, желая отвлечься от сложившейся ситуации. Едва заметная дрожь всё же била моё тело, видать подсознание моё несмотря ни на что было в ужасе от скорой моей кончины…       ‒ Ну а что с ней? ‒ пожимает плечами альфа. ‒ Её семья переехала в наш город, когда мы с Бакиром учились в одиннадцатом классе. Дебора попала в параллельный с нами класс, но не заметить её было сложно. Ну а что, новенькая, да и феромон очень приятный… ‒ вздыхает мужчина, а потом ненадолго переводит дух. ‒ В этой же школе учился и Ричард. Да, на пару классов младше, но зато из очень уважаемой семьи. Родители что Деборы, что Ричарда были уже сильно в возрасте и, уж не знаю какими путями познакомились, но в итоге очень тесно заобщались. Угадай на какой почве?       ‒ Да уж и так понятно. Темы для разговоров: куда катится мир; в наши времена такого не было; трава была зеленее, небо голубее, а ещё… ‒ я поджимаю губы, чувствуя, как невольно начинаю злиться.       ‒ Ага, ещё что мальчики-омеги и девочки-альфы ‒ это…       ‒ Грязь, ‒ заканчиваю я за мужчину и сглатываю комок горечи, подступивший к горлу.       Ну что за странная тварь ‒ человек? Пока мозг ещё гибкий, всё новое всегда интересно и легко принимается, но стоит лишь закостенеть в своих убеждениях и всё ‒ хоть всем миром будешь толкать, но с места не сдвинешь.       ‒ Теперь понятно, почему мать Лютера так помешана на «чистоте»… ‒ произношу я, прикрыв глаза. ‒ И что же получается, Ричард, значит, тоже такой?       ‒ Ричард? ‒ презрительно фыркнул мужчина. ‒ Да ему, кроме своего футбола, плевать на всё! Он даже, кстати, начинал как-то встречаться с парнем, но Дебора это быстро… ‒ тут он гаденько улыбнулся и добавил, ‒ разрулила.       ‒ В каком смысле? ‒ я сразу напрягся, поняв, что ничего хорошего последнее слово альфы не значило.       ‒ Да, можно сказать, что в прямом. Выкрутила руль в нужном направлении и нажала по газам.       ‒ Рассказывать понятно ‒ явно не ваш конёк, ‒ недовольно кривлюсь я, отчаянно надеясь, чтоб парень из рассказа остался жив.       ‒ А, может, это просто ты тугодум? ‒ сердито нахмурился мужчина, и я подумал, что теперь я от него вообще ничего не добьюсь, но его вдруг словно прорвало. ‒ Вообще не понимаю, что Дебора в нём нашла. Ну да, он в школе был весь такой из себя завидный жених: спортивный, здоровый, альфа-самец из альфа-самцов. Аж до сих пор бесит! Короче, не знаю почему именно, но Дебора вцепилась в Ричарда мёртвой хваткой. Родители постоянно пытались свести их вместе, вот только Ричард оставался, так скажем, холоден. Возможно, он воспринимал Дебору только как друга или что-то около того. В итоге годы шли, Ричард начал преуспевать в футболе, а потом вдруг заобщался с сыном главного тренера сборной нашего города. И вот тут Дебора не выдержала. В неё словно сам чёрт вселился, когда она увидела, как эти двое гуляют, мило держась за руки. И угадай, что она сделала?       Я хотел было открыть рот, чтоб ответить, но мужчине не нужен был мой ответ, поэтому он просто продолжил.       ‒ Она пошла за ними. Время уже было позднее, а место, где они гуляли, достаточно безлюдное. Ну окраина города, так что ничего удивительного, но места там действительно живописные. Мне кажется, что Дебора тогда действовала вообще не думая, но в итоге получилось для неё просто идеальней некуда, ‒ полицейский хмыкнул, почесав свой живот через форму. ‒ В том районе через дорогу идёт частный сектор. Какой-то мужик только приехал домой и вышел из машины, чтоб открыть гараж. Дебора сработала просто мгновенно. Она незаметно подошла и села за руль, а потом дала по газам. Тот мужик даже опомниться не успел, и, к счастью для Деборы, не сумел разглядеть, кто угнал его машину.       ‒ Жаль, что удаче плевать кому улыбаться, ‒ тихо процедил я.       Альфа равнодушно пожимает плечами и продолжает свой рассказ:       ‒ Ричард с тем парнем шли тогда по небольшому мосту через реку. Не знаю, что их остановило тогда на нём, может, любовались звёздами или водой, а, может, ещё какой романтичной ерундой занимались, но в итоге они оказались на небольшом расстоянии друг от друга, практически в статичной позе. Думаю, Дебора тогда видела перед собой не людей, а мишени. Точнее одну единственную ненавистную мишень с жопой омеги. Подъехав поближе, она резко выкрутила руль и дала по газам. Парнишка даже среагировать не успел… ‒ полицейский задумчиво поджал губы, словно вспоминая, что было дальше. ‒ Зато Ричард успел среагировать. Точнее попытался. Он собирался оттолкнуть омегу в сторону, но попал под удар машины и в итоге вместо того, чтоб парнишке полететь в сторону, его откинуло прямиком за погнутые перила моста.       ‒ Значит омега упал в реку? Он выжил? ‒ с нескрываемой надеждой спросил я.       Вместо ответа, мужчина берёт и спрашивает меня:       ‒ Хочешь скажу, как эта река называется?       Я, не понимая к чему он клонит, медленно киваю.       ‒ Она называется ‒ Весенняя. А ты помнишь, почему она так называется?       ‒ Потому что только весной она наполняется водой, ‒ автоматически отвечаю я и тут же застываю от осознания страшного.       ‒ Верно, ‒ кивает мужчина, ‒ а они гуляли в конце лета. Воды там было максимум по колено ребёнку. В те времена я уже работал в полиции, и мне довелось видеть тело этого паренька. Поверь, острые камни сделали его труп практически неузнаваемым.       Я прикрываю рот рукой и закрываю глаза. Как же страшно то, что таким равнодушным тоном рассказывал мне сейчас этот мужчина. И как же это всё, чёрт возьми, несправедливо!       ‒ А Ричард, значит, выжил и простил это Деборе?       ‒ Ох, я очень сильно сомневаюсь в том, что он смог бы ей простить такое, ‒ покачал головой мужчина. ‒ Ведь ему тогда капитально раздробило ногу. Собственно, именно поэтому он и подался в тренера, вот только отец этого несчастного омеги в итоге поклялся, что пока он жив, Ричард будет прозябать на дне своей карьеры. Ну и чтоб ты знал, этот мужик оказался конкретным долгожителем. До сих пор житья Ричарду не даёт, а тот всё пресмыкается перед ним, чувствуя за собой вину. Ведь типа не уберёг его единственного сына. А нечего тогда было злить Дебору.       ‒ Но я не понимаю, почему её тогда не арестовали?       ‒ Ну а кто бы её арестовал? Свидетелей не было, отпечатков… ‒ полицейский хищно улыбнулся, ‒ тоже. Всё указывало на то, что кто-то решил угнать машину, но не справился на мосту с управлением, а затем просто в панике скрылся с места преступления. По горячим следам его найти не удалось. Всё.       ‒ Почему? ‒ я пристально посмотрел на альфу. ‒ Почему вы ей помогаете? Она ведь просто чудовище!       ‒ Ну, просто так получилось однажды, ‒ как-то неоднозначно развёл руками мужчина.       ‒ Что именно получилось?       ‒ Вот всё тебе надо знать, да? ‒ усмехнулся мужчина. ‒ Ладно, расскажу тебе и это, что уж. Честно говоря, всё это я вообще никогда никому не рассказывал, да и между собой мы это особо не обсуждали. Даже немного ностальгично погрузиться в эти воспоминания.       То есть вот как, да? Не вина, не стыд, не раскаяние, а просто лёгкая ностальгия? С психикой этого человека явно не всё в порядке…       ‒ В классе вместе с Деборой учился только один омега-парень. Собственно, те года ‒ это можно сказать самое начало принятия «не таких» людей. Их тогда было не так-то много. Это сейчас они рождаются едва ли не больше нормальных… ‒ мужчина резко замолчал и пристально посмотрел мне в глаза. ‒ Да-да, такие как ты, просто заполонили нашу многострадальную планету, а вот раньше это было в диковинку. Но, должен признать, что тот омежка был очень горячим и вместе с тем, всем таким из себя недоступным. Бесил этим дико! Потому что попробовать-то хотелось!       ‒ А что, этот парень-омега был один на всю школу?       ‒ Ну не один, конечно, но самый аппетитный. А ещё пах так сладко… ‒ мужчина при этих словах аж разулыбался. ‒ У Бакира родители оба фармацевтами были, и он уже тогда начал экспериментировать с составами разных лекарств. Помню, подошёл тогда ко мне весь сияя от восторга и говорит: «Дикки, я знаю, как трахнуть этого недотрогу!»       Вот ублюдки! Неужели они изнасиловали того парня!       ‒ Так значит вас Дикки зовут? ‒ спросил я, хотя в голове крутились совершенно другие мысли.       ‒ Да, Айдар, меня именно так и зовут. И я мог, конечно, сейчас добавить «рад знакомству», вот только мне почему-то кажется, что это будет не взаимно, ‒ насмешливо хмыкнул полицейский, потирая свой гладковыбритый подбородок.       ‒ Даже не знаю откуда у вас такие странные мысли, ‒ с сарказмом фыркнул я в ответ. ‒ Но что там было дальше? Вы в итоге испортили парню жизнь?       ‒ Он сам виноват, ‒ равнодушно пожал плечами Дикки. ‒ Надо было внимательнее смотреть, какие таблетки пьёшь. Бакир подменил ему подавители, и сделать это оказалось достаточно легко, потому что он совершенно не следил за своей сумкой. Такой беспечный.       Я подумал, что ну а чего трястись за сумку, в которой по идее должны лежать только учебники да тетради, но в слух я этого не стал говорить. По словам полицейского и так было понятно, что он искренне считает, будто тот парень должен был подсознательно ждать подвоха и пристально следить за каждым шагом любого альфы в его сторону.       ‒ Я до сих пор помню сладкий, густой, зовущий запах того омеги. Пожалуй, вкуснее него пахла только Маргарет. Но тогда мне и от этого чуть крышу не сорвало. Не знаю, что Бакир вмешал в те таблетки, но, по его словам, те «подавители» вместо блокировки наоборот усиливали течку и, как следствие, увеличивали выделяемый феромон. Мы с Бакиром вошли в такой раж! Именно тогда у нас с ним и случился первый гон. Но самое интересное, что мы всё осознавали, и совершенно не желали останавливаться, ‒ на лице мужчины вдруг расползлась такая отвратительная улыбка, что у меня невольно пробежал мороз по коже. ‒ Когда омега понял, что подавители не работают, он помчался прочь из школы. Наверно, побежал домой, вот только к нашему счастью, он выбрал дорогу самую безлюдную ‒ через гаражи. А мы, как цепные псы, взяли след и уже не отставали. Это был такой азарт, что кровь бурлила в жилах!       Я невольно представил себя на месте того несчастного омеги, представил, как бегу на непослушных трясущихся ногах от обезумевших альф, и в МОИХ ЖИЛАХ кровь начала СТЫТЬ от ужаса.       ‒ Когда мы зажали его возле одного заброшенного гаража, он даже попытался сопротивляться, хотя вся жопа у него уже была мокрая до колен. Мы с Бакиром на тот момент никогда не трахали парней-омег, но разобрались быстро. Ох, дырка у него оказалась… ‒ Дикки мечтательно вздохнул, ‒ очень сладкая.       ‒ Значит, вы его всё-таки изнасиловали?       Мужчина вдруг посмотрел на меня крайне тяжёлым взглядом и, словно забивая последний гвоздь в крышку гроба моей надежды, спокойным голосом ответил:       ‒ Мы его разодрали так, что через несколько часов доёбывали уже хладный труп. И это было сладко.       Я закрыл глаза и стал качать головой из стороны в сторону, отказываясь верить в такую чудовищную несправедливость. А потом меня вдруг пробило на истерический смех:       ‒ Я действительно ошибся, вы с Бакиром, похоже, родились уже кончеными монстрами. Мать Лютера идеально вписывается в вашу отвратительную компашку.       ‒ Конечно, вписывается, ‒ спокойно согласился полицейский. ‒ Ведь именно она помогла нам в ту ночь избавиться от трупа. Она взяла машину родителей и подъехала к нам с едва ли не открытым багажником. Конечно, мы сначала чуть не пересрали, но Дебора умеет командовать людьми. Она вышла из машины, скрестила руки на груди и тоном, не терпящим возражений, быстро сказала: «Чего застыли, грузите его в багажник». Куда она нас везёт ‒ мы не знали. Мы просто сидели и молча смотрели вперёд. Копали в лесу тоже молча. Дебора даже лопаты не забыла взять. А после всего ‒ она нас довезла до своего дома. Выйдя из машины, она вдруг довольно улыбнулась и сказала нам: «Молодцы, хорошо сработали. Избавили мир от ненужной грязи». Потом мы разошлись по домам, и, чтоб ты знал, я легко уснул, ни о чём не жалея.       ‒ Даже не сомневаюсь, ‒ с горечью кивнул я. ‒ Один только вопрос, откуда Дебора узнала о том, где вы и что натворили?       Мужчина вдруг отвёл взгляд в сторону и провёл рукой по коротким седеющим волосам.       ‒ Понятия не имею. Я же тебе уже говорил, что мы про тот случай больше никогда не говорили.       Я удивлённо приподнял брови. Они убили человека, а потом просто сделали вид, будто ничего не случилось? Да психушка по этим троим плачет! Или даже смертная казнь через четвертование…       ‒ Если тебе интересно, то тот омега до сих пор числится как без вести пропавший.       ‒ Мне интересно. Только интересно посмотреть, как вас всех троих привязывают к лошадям и пускают их на все четыре стороны.       Полицейский вдруг хищно улыбается и, медленно вставая со стула, произносит:       ‒ Что ж, для тебя, Айдар, это наверняка бы было увлекательное зрелище, вот только к твоему огромному сожалению, совершенно несбыточное. Но ты можешь об этом помечтать. У тебя есть ещё немного времени.       Мужчина подходит к столу и вдруг наклоняется возле него.       ‒ Смотри-ка, знакомый скальпель. Не про него ли ты мне рассказывал?       Честно говоря, я вообще не помнил куда дел скальпель, после того, как отрезал себе волосы. Моя голова в то время была забита совершенно другими мыслями, поэтому в ответ я только пожал плечами.       ‒ Знаешь, ты что-то совсем погрустнел, давай добавим тебе радости на лице.       Я вмиг похолодел, глядя на то, как совершенно недвусмысленно стал приближаться ко мне мужчина.       ‒ У тебя такой уродливый шрам на лице, как от тебя только люди не шарахаются. По нему ведь сразу видно, что ты не прочь поработать ртом, как последняя шлюха. Такой позор!       Полицейский подходит ко мне практически вплотную и крепко зажимает мой подбородок в руке.       ‒ Только не дёргайся, а то красиво не получится, ‒ мило улыбается мне этот ублюдок и поднимает скальпель. ‒ Лучше ведь улыбка на лице, чем штамп позора.       Я замираю с широко распахнутыми глазами. А ведь в первые минуты знакомства этот мужчина мне показался таким нормальным, даже хорошим человеком. Как же сильно я ошибался!       Холодный металл прикоснулся к уголку моих губ и, несильно надавив, резанул дугу. Боль пронзила меня словно молнией, вот только она ни в какое сравнение не шла с той болью, что царила сейчас у меня в душе.       ‒ Какой терпеливый, ‒ усмехнулся Дикки. ‒ Мог бы для приличия и покричать. Но да ладно, зато теперь ты гораздо милее. Хотелось бы, конечно, нарисовать тебе улыбку более качественно, но, боюсь, если я разрежу тебе щёку, то ты заляпаешь всё вокруг своей этой дерьмовой кровью. Бакир будет недоволен. Убираться ещё может заставить…       Я почувствовал, как по моей в прошлом целой щеке медленно потекла кровь. Сердце в груди колотилось от ужаса и адреналина, едва не ломая рёбра. Горькие слёзы стали застилать мне глаза, размывая ненавистное лицо мужчины, который сейчас так довольно улыбался своим безумным оскалом.       Ну почему, почему именно со мной по жизни случается такая херня? Я что, в детстве проглотил магнит, притягивающий неприятности? Или, может, в прошлый раз я должен был умереть в муках, но меня спасли, и теперь Смерть с косой пришла взять реванш?       ‒ А вы, оказывается, садист, ‒ глотая слёзы, выдохнул я.       ‒ Ну что сразу садист. Просто всегда нравилось рисовать, ‒ невозмутимо отвечает мужчина, любуясь своей работой.       ‒ И чего же тогда не стали художником? Или хотелось рисовать исключительно на телах ваших жертв?       ‒ Потому что рисовашки ‒ занятие не для настоящего мужчины! Не для альфы!       ‒ Но в итоге вы всё равно кое-что рисуете, ‒ напомнил я.       ‒ То, что ты успел увидеть ‒ это просто баловство.       ‒ Баловство? Как же сильно вы погрязли в глупых стереотипах… ‒ я качаю головой, стараясь абстрагироваться от боли в щеке. ‒ Вы ведь даже испугались тогда! Теперь я понимаю, что не моего неожиданного появления, а того, что кто-то увидит, как вы рисуете!       ‒ Я не испугался! ‒ мужчина сильно поджал губы, отворачиваясь в сторону. ‒ Отцу просто не нравилось, что я… а, неважно! Он давно выбил из меня эту дурь.       ‒ Так вы, оказывается, трус. Папочка запретил, и вы просто послушались. Смирились. И в итоге стали озлобленным несчастным человеком, который ночами с тоской рисует женщину, которую сами же и убили!       ‒ Заткнись! Захлопни свою уродливую пасть! Думаешь, ты всё понял? Да нихрена ты не понял! ‒ полицейский больно схватил меня за шею и несколько раз с силой ударил меня головой о стену.       Мне кажется, что из моих глаз на самом деле посыпались искры. Затылок запульсировал, и меня даже вдруг замутило. Как я вообще сознание не потерял ‒ не знаю, но судя по темноте, на пару мгновений застелившей мне глаза, я был на грани.       ‒ Давай сюда свой поганый язык! Давно надо было тебе его отрезать! ‒ из спокойного разумного человека, мужчина вдруг превратился в конченного психа. Его глаза горели влажным блеском, а красная сетка словно воспалилась.       Вот теперь мне стало страшно до одури, словно мой организм очнулся ото сна и понял, что всё это по-настоящему.       ‒ Хватит на меня пялиться! Язык высовывай! Думаешь, я шучу? Если не вытащишь ‒ отрежу язык ему! ‒ И Дикки берёт и указывает скальпелем на Лютера. ‒ Выбирай! ‒ зло шипит он, оскалившись.       И вот разве у меня был выбор? Я и так уже без пяти минут труп, а Лютер… ему ещё нужно как-то прожить жизнь, желательно наслаждаясь хотя бы вкусным чаем и беседой с братьями…       ‒ Дебора вам этого не простит!       ‒ Я знаю Дебору гораздо лучше тебя. Поверь, она не сильно расстроится.       И я поверил. С горечью и дикой обидой за Лютера. Ну почему всё так? Ответа у меня не было…       Я послушно высовываю язык и крепко зажмуриваю глаза.       ‒ Вот так, позорная шлюшка, больше ты не сможешь вылизывать своим грязным языком чужие члены, ‒ Дикки двинулся на меня, совершенно не шутя про свои намерения.       Я с горечью подумал, что и чистым не смогу теперь вылизывать… потому что буду уже мёртв.