***
— Виктор! — некий громкий возглас прозвучал так явственно, словно издавший его стоял прямо над ухом юноши. Вздрогнув, молодой слуга науки резко пробудился и немедленно встал из-за стола, параллельно пораженно озираясь по сторонам (впрочем, попытки Виктора узреть таинственного посетителя были тщетны). — Франкенштейн! — на этот раз юноше удалось понять тот факт, что столь неприятный звук доносился из открытого окна. Подойдя к нему, Виктор узрел то, что к нему прибыл самый нежелательный визитёр из всех возможных: неподалеку от серой стены здания, опираясь обеими тощими руками на тяжелую трость и оголив отвратительные, желтые зубки в злой ухмылке, стоял не кто иной, как Эдвард Хайд, а рядом с ним же находился некий высокий, сделанный из осины ящик, обмотанный ржавыми цепями. — Доброго дня, мистер Хайд... — поприветствовал незваного гостя ученый, параллельно зевая и потирая глаза, — Чем же столь скромный человек, как я обязан Вашему визиту? — саркастическим тоном завершив данное предложение, юноша вопрошающе приподнял правую бровь. — Видишь ли, Франкенштейн, не так давно ты нанес визит ко мне домой, — ответил низкий джентльмен, гладя длинными пальцами набалдашник трости, — И после сего события мне удалось заметить пропажу некоторых вещей... Услышав данную реплику, Виктор немедленно насторожился. — Не имеете ли Вы в виду тот продолговатый рундук с крепким алкоголем, стоявшем в спальне почтенного доктора Джекила? — довольно осмотрительно поинтересовался он, — Сдается мне, что пообещал почтенному Генри возместить нанесенный мною ущерб... Внезапно в глазах мистера Хайда показался эксцентричный блеск. — Но мне Вы ничего не обещали! — самодовольная ухмылка тотчас сползла с лица Эдварда, сменившись гримасой звериной злобы, — В нем были замечательнейшие коньяк и ром, и прекраснейшие вина! — приподняв указательный палец левой руки произнес он, — Известно ли Вам, блаженному юнцу, о том, сколько времени ушло на то, чтобы собрать подобную коллекцию?! Неожиданно Виктор ощутил страх перед своим собеседником, ибо ему было известно то, что Эдвард был весьма близок к тому, чтобы самостоятельно пробраться в дом своего обидчика и щедро наградить последнего своей "благодарностью" (коей являлись чудесные удары тростью). — Поймите, мистер Хайд, я прибывал не в том состоянии, чтобы думать о последствиях своих поступков... — начал было пояснять мистер Франкенштейн, однако джентльмен его не слушал. — Вы выпили их всех: Джоанну, Анну-Мари, Луизу, Скарлет... — перечислял возмущенный пьяница, — Вы не пощадили даже малышки Энни! Даже ее! — он сопроводил последние слова энергичным всплеском рук, — Их кровь на Ваших руках! — Прекратите! — взмолился слабонервный юноша, — Неужели нет никакого способа искупить мою вину перед Вами?.. — с крохотной надеждой в голосе вопрошал он. Услышав последнюю реплику своего собеседника, Эдвард немедленно прекратил свирепствовать. — Что Вы, разумеется, есть… — его губы вновь расползлись в отвратительной улыбке, — И, более того — он скрыт именно здесь, — При этих словах мужчина слабо ударил железным набалдашником трости по стоявшему неподалеку ящику (что, будто "отвечая" на удар, затрясся и тем самым дозволил сковывающим его цепям зазвенеть). Затем, медленно отведя взор от таинственного предмета, мистер Хайд вновь одарил переживающего легкий испуг Виктора своей неприятной ухмылкой. — Ради всех святых… — ученый джентльмен взволнованно сглотнул, глядя на сотрясающийся ящик, — Что за дьявольское отродье было заперто Вами там? — полным искреннего непонимания голосом вопрошал он. — Уверяю Вас, — самодовольно прикрыв глаза произнес Эдвард, — В нем не находится что-либо воистину ужасное, это лишь... — затем мужчина хмыкнул и одним резким ударом трости разбил замок, удерживающий тяжелые оковы. (после чего цепи опустились на влажную от недавнего дождя землю и одна из стенок деревянной темницы пала, и взору Виктора предстала...) — ...Ваша новая горничная! — Торжественным тоном завершил начатое предложение мистер Хайд, указывая раскрытой ладонью на вышедшее из ящика существо. Им оказалась молодая и весьма миловидная юная леди, что так же являлась весьма стройной и, более того — крайне хрупкой, словно одного порыва южного ветра хватило бы, чтобы сломать ее пополам. Она имела длинные и черные, будто воронье крыло, кудри, заплетенные в густой хвост (из которого уже выпало несколько прядей, которые удерживал, широкий белый ободок). Неестественно бледная кожа девушки порождала в разуме мысль о чудесной фарфоровой куколке, а ее выразительные карие глаза, обрамленные пушистыми ресницами, сильно выделялись на светлом лице. Она стояла, элегантно сложив тоненькие ручки на животе, опустив голову и смущенно наблюдая за кончиками своих темных туфель; казалось, нет на свете милее создания, чем это… Впрочем, вскоре после того, как Виктор бросил на нее первый взгляд, он торопливо прикрыл свои глаза ладонью и дозволил прежде бледным щекам принять оттенок свежей клубники. — Господь всемогущий, Эдвард, во что ты ее нарядил?! — поражено воскликнул он, от возмущения обратившись к мистеру Хайду на «ты». Действительно, наряд горничной вызывал множество вопросов. Ее одежда, разумеется, походила на совершенно и абсолютно обыкновенную униформу представительниц подобной профессии: коричневый сарафан и белый фартук, но, к сожалению, размеры сего одеяния создавали впечатления того, что он было тщательно перешито владелицей какого-либо дома увеселений. Не взирая на тот факт, что юбка являлась весьма пышной, ее длинна лишь только доходила даме до колен, а ее сарафан, в свою очередь, был "украшен" до неприличия глубоким вырезом, дозволяющим узреть бюст девушки. — Неужели ее внешний вид противит Вам? — невинным голосом вопрошал мистер Хайд, по неким неизвестным причинам стараясь глядеть в сторону служанки. С шипением вдохнув хладный утренний воздух, Виктор вскрикнул: — Ты полностью лишился чувства стыда?! — младой слуга науки предпочел иллюстрировать свои слова весьма энергичной жестикуляцией, — Взгляни на ее платье! — он тотчас указал на одеяние горничной, — Я ни за что не позволю столь вульгарно одетой девице работать в своем доме! — продолжил выражать свое возмущение мистер Франкенштейн. Удовлетворенно опустив свою прежде приподнятую трость на землю, мистер Хайд совершенно спокойным гласом молвил: — О, не беспокойся, я обещаю — она сменит наряд, — успокоил его Эдвард, — Впрочем, ты не имеешь возможности отказаться от нее, ибо ты являешься моим должником, — чуть более серьезным тоном прибавил он. Лишь услышав последнюю реплику своего собеседника, Виктор начала отчаянно искать возможную причину для избежания подобного наказания — быть может, ему стоило вновь упомянуть о своем бессилии перед чудесным алкоголем доктора Джекила? Или же он был обязан поведать о возможном негодовании Элизабет?.. Тяжело вздохнув, отказавшись от использования каких-либо многозначительных аргументов в данном споре и вновь напомнив себе о необходимости платить свои долги, юноша молвил: — Сколь долго я буду обязан терпеть ее присутствие? — тоном обреченного на гибель грешника спросил он. Пугающая улыбка мистера Хайда стала чуть шире. — Месяц, — сказал он, параллельно наслаждаясь отчаянием Виктора, узнавшего о существовании подобного условия их "договора", — Ровно месяц, друг мой, я ни о чем более не прошу тебя, — затем джентльмен весьма фамильярно цокнул языком. Уделив многозначительный взор лазурно-голубому небу, юноша произнес: — Превосходно, — затем он не менее фамильярно махнул рукой, — я постараюсь пройти подобное испытание, — процедил он сквозь зубы, — А, теперь же, — он уделил мистеру Хайду испепеляющий взгляд, — изволь удалиться от моего дома и покинуть мою землю. Услышав последние слова, Эдвард, сжимающий свою трость в правой руке, подбросил данный предмет высоко в воздух, звонко хлопнул в ладоши, поймал свой "посох" левой рукой и немедленно повернулся на каблуках. — Кончено! — не повернувшись ликом к собеседнику, произнес он, — До скорой встречи, Франкенштейн! — затем мистер Хайд отправился восвояси.***
С того памятного момента прошло около недели, и с каждым новым днем Виктор все больше и больше пропитывался недоверием к своей новой горничной. Она воистину безупречно исполняла свои обязанности, она всегда была добра и особенно приветлива, бодра и весела; за работой же юная дама предпочитала чуть слышным, но не менее мелодичным голосом исполнять романсы, и, более того — временами нечто незримое навеивало мистеру Франкештейну мысль о том, что во всей Англии (и, быть может — во всей Европе) не существовало такого дела, с коим она была бы не в силах справится. И, наконец, девушка попросту обладала природной красотой и грацией... Впрочем, именно эти порождали в сердце юноши нарастающее чувство тревоги; к довершению всего, не взирая на обещание мистера Хайда, мисс Эмили (как звали прелестную служанку) вовсе не торопилась изменять стиль одежды (хотя специально для нее юноша купил совершенно обыкновенную униформу у одного из портных Лондона). Однако, вскоре он привык не обращать должного внимания на откровенные атуры дамы (но, если его дом посещали гости, он предпочитал не дозволить им узреть девушку и не упоминать прибытие очередной горничной в светских беседах). Мистер Франкенштейн также был более чем рад тому, что его чудесная невеста Элизабет в данный момент посещала одну из своих многочисленных наперсниц, ибо интуиция подсказывала ему о том, что, эти дамы были бы попросту не в силах прибывать в одном доме в течение более чем одного часа. Однако все последующие дни прошли сравнительно спокойно: мистер Хайд более не выражал желания посетить мистера Франкенштейна, а Создание, в свою очередь, попросту пропало, и, посему, Виктор предпочел более не терзать свою душу и несколько успокоился. Но вскоре он вновь насторожился, ибо поведении юной Эмили стало экстравагантнее. Она стала более задумчивой, немного рассеянной и несколько поникшей; более того, именно в сей (очевидно, темный) период ее жизни неожиданно зарядили продолжительные дожди (не взирая на тот факт, что прежде сей месяц — июнь — был солнечным и жарким) и в свободное от работы время Виктор временами замечал ее сидящей у одного из высоких окон и наблюдающей за мрачным небосводом. Все чаще и чаще она, выполнив свои обязанности, ускользала в отведенную ей комнату и, торопливо повернув железный ключ в замочной скважине, запиралась в данном помещении. Впрочем, завеса тайны, окружающая девушку спала в один из самых серых, безрадостных и дождливых дней, дозволив Виктору, наконец, разгадать загадку Эмили. В это время мистер Франкенштейн находился в своей лаборатории, приводя безуспешные попытки провести четкий анализ записей, давеча врученных ему доктором Джекилом (что, в свою очередь пытался создать какой-то новый химикат и доверил его усовершенствование младому дарованию, будучи уверенным в превосходном результате трудов Виктора). От попыток систематизировать эклектике сложных формул и бесчисленных уравнений ученого джентльмена отвлек сравнительно тихи стук в дверь. Вздохнув, юноша встал из-за стола и, положив бумагу, секундой раннее сжатую в бледных пальцах к иным заметкам престарелого химика, и открыл дверь. На пороге стояла молодая горничная, что, не взирая на свою обыденную бледность сегодня была румяной и, как казалось Виктору, покрасневшей по причине испытания стыда (или же какого-либо не менее сильного чувства). Взгляд ее был направлен в пол. Чуть слышно произнеся нечто неразборчивое, девушка торопливо положила в правую ладонь слуги науки небольшой сверток, перевязанный алой ленточкой, и, предпочитая не дожидаться проявления его реакции, убежала прочь (очевидно, вновь торопясь скрыться в своей комнате). Проводив ее полным искреннего недоумения взглядом, Виктор возвратился к своему рабочему столу и водрузил на него врученную ему вещь; вскоре ему удалось заметить крохотную записку, что находилась на опутавшей предмет ленте и содержала следующий текст: «Глубоко уважаемый мистер Франкенштейн! Прошу Вас, дозвольте мне прибегнуть к Вашей помощи, ибо сама я попросту не в силах сделать что-либо в подобной ситуации; мне необходимо передать сей сверток мистеру Хайду — добрейшей души человеку, что оказал мне помощь в поиске работы. Я лишь желаю выразить свою признательность сим крохотным даром, ибо мои теплые чувства к нему и моя совесть не позволяют оставаться неблагодарной к своему милостивцу. Умоляю Вас, помогите мне! С уважением, Эмили». Прочитав записку несколько раз, мистер Франкенштейн вновь одарил таинственный сверток выражающим большой интерес взором; вскоре он пощупал данный, предмет, и, более того — рачительно взвесил его в ладони. Сия вещь являлась крохотной, и, ни по форме, ни по весу своему не походила на бутыль алкоголя (а, иных подарков Эдвард, по своему обыкновению, не признавал). — Очевидно, — беспристрастным тоном молвил Виктор, — не взирая на благие намерения и "теплые чувства", она находится в абсолютно неведении о нравах своего "благодетеля", - прибавил он, бросив взгляд на окно, за коим все представлялось смесью оттенков серого по причине плотной завесы дождя. Вновь вздохнув, мистер Франкенштейн взял сверток и поспешил покинуть лабораторию, так как нечто незримое подсказывало юноше о том, что ему следует доставить малопритязательный подарок как можно скорее.***
— Чем это обязано являться? — взыскательно, неудовлетворенно и одновременно раздраженно прошипел Эдвард, рассматривая шелковый платок с искусно вышитыми на нем алыми цветами, что был извлечен джентльменом из свертка минутой раннее. В данный момент мистер Франкенштейн и мистер Хайд находились в съемной комнате последнего, что, не взирая на весьма роскошное оформление, являлась неубранной и весьма пыльной; Эдвард сидел на небольшом и жестком кресле, возвышающемся неподалеку от камелька, а Виктор, в свою очередь, стоял вблизи "хозяина дома", параллельно мечтая о возможности согреть себя глотком горячего, черного чая. Полностью отказавшись от возможности угреться после пересечения весьма большого расстояния, юноша кротко пожал плечами и, слегка заикаясь, молвил: — Б-боюсь, что м-мне это не из-известно, — лишь услышав данные слова, мистер Хайд резко поднял голову и одарил собеседника гневным взглядом (заставив последнего отвести взор), — М-моя г-горничная желала передать В-Вам эт-то... — Несмотря на все меры предосторожности, несчастный слуга науки промок до нитки и теперь его била сильная дрожь, а ледяная вода струями стекала по его одежде, образуя на полу большую лужу. Услышав ответ коллеги доктора Джекила, Эдвард вновь устремил свой взор на дар Эмили. — Зачем он мне, черт побери?! — воскликнул мистер Хайд и немедленно смял платок и уже собирался было кинуть его в угасающий камин, как вдруг, замер, — Постой... неужели она вышила его самостоятельно?.. Виктор вновь весьма неуверенно пожал плечами. — В-возможно, — чуть помолчав произнес Франкенштейн, припоминая то, сколь необычным являлось поведение Эмили в последние дни. Услышав это, Эдвард внезапно переменился в лице. Виктору приходилось видеть то, как он проявлял многие эмоции: ненависть, злобу, торжество, радость... но сейчас же, как казалось юноше, известный лондонский дебошир испытывал... умиление? Пока ученый джентльмен, приводил попытки понять, что же такое свершается с одним из самых кровожадных и злонравных жителей планеты, тот расправил платок и, вновь одарив сей предмет взглядом, аккуратно сложил и убрал в карман брюк. — Я п-пожалуй, у-удалюсь, — чуть слышным голосом юноша и поспешил покинуть сей неприбранный и скверно пахнущий дом, опасаясь, как бы Эдвард вновь не принял образ того безжалостного негодяя, коим он всегда являлся.***
Прошло время, отведенный мистером Хайдом срок подходил к концу и близок был тот день, когда Эмили должна была покинуть дом Виктора. И, что странно, теперь ученый джентльмен, по некой неизвестной причине, утратил свое бурное желание исчезновения девушки; напротив — он уже подумывал о том, чтобы оставить ее на работе еще на один месяц. Впрочем, некой частью своего разума мистер Франкенштейн чувствовал в данной ситуации присутствие некой "фальши" и посему он предпочел обратится за советом к своему мудрому наперснику — доктору Джекилу. Престарелый химик внимательно выслушал своего младого коллегу, и с каждым словом, произнесенным Виктором, лицо его становилось все более мрачным; наконец, в завершении краткого рассказа юноши доктор попросил его более подробно описать внешность удивительной горничной, а после произнес: — Что ж, Виктор, — тон его был схож с тоном лекаря, оповещающего пациента о его неотвратимой гибели, — с прискорбием должен Вам сообщить, что и Вы, и Эдвард пали жертвами такой специфической особы, как... — на секунду он прекратил свое "повествование", тем самым заставив собеседника нетерпеливо нагнутся чуть ближе к нему, — ...Мэри Сью, — наконец, произнес Генри. Услышав подобную фразу, Виктор тотчас расслабил прежде напряженные мускулы лица. — Кого? — Озадаченно переспросил юноша. Доктор Джекил лишь покачал головой. — Мэри Сью, — повторил он и начал объяснять: — Подобным образом некоторых дам, странствующих по миру; они неописуемо прекрасны, мудры, полностью идеальны и, более того: ни один мужчина не способен устоять перед их обаянием, — он многозначительно приподнял вверх правый указательный палец, — Помнится мне, как-то раз я получил весьма красочную брошюру некого европейского исследователя — если мне не изменяет память, доктора Калигари — в коей было поведано о том, что это связано с эксцентричным психическим заболеванием; впрочем, это не столь важно, но, если желаете, я имею возможность ознакомить с данным чтивом и Вас — благо, оно по сей день покоится в одном из выдвижных ящиков моего письменного стола, — заметив энергичные кивки Виктора, очевидно, также желающего прочесть сей "научный труд", доктор Джекил легко склонил голову и продолжил свое повествование: — Я крайне рад тому, что вы сообщили мне об этом, ибо прежде я был не в силах понять то, по какой именно причине поведение Эдварда столь резко переменилось. К превеликому сожалению, уничтожить подобных существ крайне затруднительно, а эффект от общения с ними остается на долгие недели, — он прикрыл глаза и прикоснулся к своей груди, очевидно, желая указать на сердце, — На ваше счастье, она была не в силах полностью помутить Ваш рассудок, но... — увы, завершить начатое предложение престарелому химику не было суждено, ибо их разговор был резко прерван громогласными ударами железного дверного молотка. Не успели собеседники вскочить с кресел, как парадная дверь слетела с петель, и за ней обнаружился Монстр, державший на руках не кого иного, как... Эмили. Она улыбалась так мило и нежно, что Виктор при взгляде на нее невольно ощутил в сердце некий сладостный трепет. Своими тонкими ручками девушка крепко обхватила широкую шею Создания и оно, очевидно, никогда прежде не было столь счастливо (более того, очевидным так же являлся и тот факт, что его прелестную спутницу совершенно не беспокоило уродство сего существа). — Сдается, мне, господа, — непринужденно произнесла она, — Вы здесь вели речи о моей персоне? — нежно пропела мисс Сью и в следующий миг ее карие глаза приняли кроваво-красный оттенок. Внезапно доктор Джекил побледнел и резко встал с мягкой софы. — Не приближайтесь! — воскликнул он, тотчас схватив с ближайшей книжной полки тяжелый фолиант немецко-английского словаря, и прикрывшись им, подобно средневековому рыцаря, желающему защитить себя щитом. Эмили лишь только фыркнула. — Жалкий старец! Неужто ты надеешься остановить меня этим? — с презрением в голосе вопрошала она, — Фредди, — девушка обратилась к Монстру, — ты, верно, защитишь меня от сиих злодеев, мой дорогой? — Да, повелительница моего сердца, — ответило Создание, и, аккуратно поставив драгоценную Мэри на чистый пол библиотеки доктора Джекила, немедля ни секунды начало нападение на растерянных ученых...***
Мистеру Франкенштейну было совершенно неизвестно то, что происходит вокруг него; он ощущал себя столь глупым и беспомощным, некто неизвестный уничтожил его мозг и запамятовал поведать об этом ему самому. Виктор не нуждался ни в чем — лишь только в возможности слышать ее ангельский голос, видеть ее не менее ангельский лик, удостоится одного — лишь одного! — благосклонного взгляда. Но — увы! — все его попытки привлечь ее внимание были обречены на безуспешность. Казалось бы — она является его горничной и он, подобно ее хозяину, имеет право отдавать приказы ей; ему дозволено свободно распоряжаться ею... Но... у него все чаще, чаще и чаще возникали сомнения касательно данного права, и временами Виктор ловил себя на мысли о том, что она является его госпожой. — Сэр! — и вновь слышится ее голос, вырывающий из размышлений, — Вы снова почуете за своим столом! Вам же надо спать в кровати, на мягкой, теплой перине! — Ха! Никогда до сего не имел он столь строгой служанки. И все же, ее привлекают иные господа: мистер Хайд, Монстр... хм... неужели ему удалось сыскать очередной повод для проклиная себя за создание сего отвратительного существа? Ее чудесные темные волосы, большие очи, оттенок коих беспрестанно меняется, перетекая из одного в другой, ее прекрасное, гибкое тело… Бам! Резкая и жгучая боль, почувствованная в затылке, незамедлительно вывела юношу из долгого оцепенения; схватившись за голову, он тотчас вскочил и начала озираться по сторонам, желая узреть коварного злотворца. Перед ним стояла... — Элизабет?! — неприязнь, ощущаемая от сильного удара по голове смешалась с поражением от внезапного появления невесты, тем самым доставляя мистеру Франкенштейну как психический, так и физический дискомфорт. Мисс Лавенца стояла пред ним, сжимая в руках рукоять одного из кухонных сотейников; ее синее платье было безупречно чистым, но, по неким неизвестным причинам светлые кудри леди были растрепаны. — Виктор! — воскликнула она, — Что же происходит в нашем доме? По какой именно причине в саду странное чудовище и мистер Хайд ведут битву перед некой девицей, облаченной в непристойный наряд, что смеется и кричит «Теперь и эти фэндомы принадлежат мне»? Услышав данную реплику, мистер Франкенштейн был вынужден использовать всю свою силу воли, дабы не поддаться искушению и не взглянуть на столь занимательный процесс через оконце — Кхм... — кашлянул он, — Я боюсь, что это — крайне долгая история... — протянул юноша, ощупывая шишку на затылке.***
Вскоре вокруг вновь воцарилась гармония. Разумеется, Эдвард и Монстр, в отличие от Виктора, нуждались в более чем одном ударе сотейником, но Элизабет, проявив чудеса ловкости, все же была способна провести удачный сеанс подобной терапии и возвратить джентльменам раннее утраченные разумы. Эмили, вновь запертая в своем ящике, шипела и скреблась, извергая сквернословия и обещая обрушить проклятье на всех стоящих близ нее личностей; после битвы с мисс Лавенца, мистером Франкенштейном а также с близкими им персонами, ее волосы по некой неизвестной причине приняли фиолетовый оттенок, а ясные глаза, в свою очередь, — ярко-голубой цвет. Глядя на сотрясающийся ящик, Виктор внезапно молвил: — Знаете, мистер Хайд... — впрочем, упомянутая им персона не устремила на него свой взор, — при всей Вашей ненависти ко мне, не ожидал я того, что Вы поступите столь подло... Эдвард, занятый очищением своей трости от пятнышек крови, оставшихся, после того, как с ее помощью он загонял бывшую горничную обратно в ее темницу, лишь злобно прошипел в ответ нечто нечленораздельное. — Впрочем, — продолжил юноша, — Вы сами были вынуждены поплатиться за свое гнусное деяние, — заключил он, параллельно наблюдая за тем, как Монстр осторожно стучит по одной из деревянных стен. — И как же мы поступим с данным созданием? — поинтересовался Существо, отходя от ящика. — Пожалуй, нас следует отправим ее как можно дальше, — мрачным тоном ответил ему слуга науки, разворачиваясь на каблуках и удаляясь в сторону своего дома. Впрочем, вскоре он возвратился в сад, сжимая в своих руках перо, пузырек чернил, белоснежный бумажный лист и некую загадочную брошюру. Подойдя к «посылке», он (параллельно заглядывая в текст данного им доктором Джекилом чтива), небрежно написал на ней следующие слова: «Доктору Калигари (лично в руки), "Психиатрическая лечебница имени Й. А. Юного", Хостенвилль, Германия».