Опиум

      Куромаку сидел в своём кабинете, окружённый деловыми бумагами. Обстановка в нём была с советским колоритом: деревянный шкаф с стеклянными створками в углу, на вытянутом столе, покрытым зелёным фетром, красная лампа-торшер, чернильница и стеклянный стакан с железным подстаканником. Через плотно зашторенные окна едва пробивался солнечный свет, длинными размытыми полосками ложась на пол. В воздухе плыли лёгкие пылинки и облачка дыма от трубки, набитой табаком из папирос, что раскуривал король. От духоты, запаха никотина, дешёвого парфюма и чернил, в комнате было почти нечем дышать. С явной скукой он обвёл глазами комнату, сделал затяжку и, слегка пожевав трубку, взглянул вниз, на Зонтика. Тот стоял на коленях с заложенными за спину руками и старательно водил головой у него между ног, при этом тяжело и рвано дыша. Высоко зачёсанные длинные локоны покачивались в такт движениям и закрывали почти половину лица, пылающего красным от стыда и недостатка воздуха. Куромаку усмехнулся от картины, что предстала перед ним, и, взяв трубку, смахнул немного пепла прямо на голову валета. Тот сжался, словно от удара, когда горячая пудра коснулась кожи, и тихонько застонал, посылая по всей длине ствола вибрации ртом. Это, конечно, приятно, но не настолько сильно, как всё остальное.       Наконец, Куромаку это надоело, и он оттащил Зонтика за волосы, придерживая их у корней и тем самым заставляя держать голову прямо. Тот стыдливо отводит глаза, пытаясь не смотреть на влажную головку, что маячит прямо у его носа, а также на лицо короля, что насмехался над ним. Его губы, вымазанные слюной и предэякулятом, чуть припухли, а в глазах бледно мерцали слезинки.       — Ты просто головой водишь, а надо сосать, — недовольно сказал Куромаку, делая очередную затяжку и подтягивая газету со стола ближе, — понимаешь?       — Я понимаю, но у меня просто не получается, — так тихо и жалобно проговорил он, словно боялся собственных слов, — я никогда не занимался… этим. Король недовольно поджал губы и прищурил глаза так, что на лбу проступили глубокие мимические морщинки, а Зонтик стыдливо сжался, словно ожидая удара. Однако, вместо этого он глубоко вздохнул и приблизил голову валета ближе к промежности так, что член упёрся валету в брезгливо сомкнутые губы. Вязкая капля смазки упала ему на нос и потекла вниз, заставляя Зонтика чуть шмыгнуть носом от обиды. Король, заинтересованный таким зрелищем, взял в руку свой член и провёл им по лицу и губам парня, щедро заливая смазкой пазушную часть лица и веки. Зонтик только сморщился и плотно сжал глаза. Руками он хотел было убрать слизь с лица, но король остановил его лёгкой пощёчиной: ему очень нравилось видеть этого тихого и скромного парня таким жалким и униженным.       — Открой рот пошире, — приказал он, усаживаясь поудобней.       Зонтик медлил, не чувствуя в себе готовности сделать это снова и по возможности оттягивая момент, неудобно ёрзая на коленях и пытаясь руками убрать растрёпанные волосы за уши, пока его с силой подталкивали к «работе», но в итоге сдался и послушно открыл рот. Он не мог видеть, что происходит, однако почувствовал, как рот вновь заполняет слишком широкая для узкого рта плоть. Ладонь с силой толкнула его голову, заставляя брать больше. От испуга валет забылся и коснулся плоти зубами, от чего Куромаку болезненно зашипел.       — С зубами поаккуратней! — недовольно проговорил он, ударяя Зонтика кулаком по затылку, — Скажи, будешь аккуратней? Говори, давай!       — Б…уд…у, — едва выговаривает валет с полным ртом, уже не задумываясь на сколько всё то, что с ним происходит, вышло за рамки приличия.       Он сопел, стараясь одновременно расслабить горло, дышать и как-то подстроиться под рваный ритм. Языком валет почувствовал, как во рту пульсирует член короля, и, испугавшись, попытался отстраниться, вытягивая вперёд ручки, которые тут же перехватил за запястья Куромаку. Он подтянул их, заставляя Зонтика тонкими пальчиками касаться основания ствола. От этого валет захныкал и пытался отодвинуться: широко открыв рот, он захотел что-то сказать, однако Куромаку, воспользовавшись этим, смог загнать член в рот по самые гланды и прижать голову несчастного к себе коленями. Король наслаждался этим зрелищем: Зонтик, обхватывающий его член своими мягкими губами, с подрагивающими ресницами, на которых блестели остатки смазки; голубые волосы, что прилипли к вспотевшему от страха лбу… Зрелище оказалось таким возбуждающим, что Куромаку, наконец, почти отпустил страдальца, оставив в его рту лишь головку и начал надрачивать его себе дрожащей рукой. Вскоре валет почувствовал, как на щёку ему попали солёные капли. Он скривил рот, языком ворочая сперму и абсолютно не представляя, что ему надо сейчас делать. Он не нашёл ничего лучше, кроме как выплюнуть содержимое на пол. При этом часть семени, смешанная со слюной, размазалась по подбородку. Зонтик, в конце концов, смог протереть глаза: он взглянул на испачканные в сперме руки, на довольного Куромаку, который откинулся на спинку кресла, приходя в себя после разрядки, на свою испачканную рубашку, и на глазах его навернулись слёзы. Ещё утром сегодня всё было нормально: после того, как у него закончился генератор, он перебрался к Куромаку, который принял его скрепя душой и сердцем, однако разместил его в достаточно неплохой комнате. И вот, проснувшись в хорошем настроении, он хотел было спуститься вниз, чтобы насладиться скромным завтраком, как на полпути его остановил король и без объяснений затолкал в свой кабинет. Зонтик умолял сказать, что происходит, но вместо этого его оттащили за волосы к креслу, молча поставили на колени и потом… случилось это.       Валету было страшно выбиваться: и дело даже не в том, что он изначально был слабее. У всех людей есть свои страхи, ведь это неотъемлемая часть нашей жизни и, наверное, не стоит объяснять, почему. С самого своего появления Зонтик жутко боялся любой вещи, причиняющей боль: будь то порез об острый край бумаги или перелом ноги. В такие моменты его словно сковывало от жуткого страха, да так, что язык прилипал к нёбу и сердце начинало биться медленно, словно вот-вот остановится. Это может прозвучать забавно. Возможно, поэтому Зонтик всеми силами скрывал свой страх, хотя, скорее всего, все и так знали, что он чувствует на самом деле, так как у него плохо получалось скрывать свои эмоции, ведь они то и дело вырывались наружу. И вот, когда Куромаку дал ему пощёчину, а потом ещё одну, и ещё, валет больше не смел выбиваться. Зонтик, конечно, всегда знал, что его король не особо жалует, но не думал, что до того вообще может дойти. Какой же Зонтик жалкий… размазня. В это время удовлетворённый Куромаку поднялся, чтобы вытереть испачканный член о волосы валета. Тот посмотрел сначала с недоумением, а потом сжался на полу, обнимая себя руками за плечи, тихонько заскулив. Завидев, что Зонтик выплюнул сперму, Куромаку вновь сделал недовольное лицо. Он грубо пнул валета в бок краем сапога, от чего валет тихо охнул.       — Слизывай то, что сплюнул! — громко приказал он голосом, который дал ему понять, что король не потерпит отказов. Зонтик только всхлипнул и послушно наклонился к белёсой лужице на полу. Он нерешительно коснулся её кончиком языка, продолжая хныкать от унижения, что сейчас испытывал, и попробовал слизнуть.       — Активней, что-ли, давай! — прикрикнул на него Куромаку. Не дожидаясь очередного лепета со стороны валета, он просто надавил на него сверху ботинком, заставив того лечь лицом на пол, и пинками начинал возить его голову.       — Зачем ты делаешь это со мной? — пролепетал испуганный и грязный Зонтик.       — Знаешь, мне сегодня неожиданно вдруг захотелось заставить тебя страдать… — неожиданно смущенно сказал Куромаку, словно не веря в свои слова, — …возможно потому, что мне надоел твой внешний вид: ты вечно такой ничтожный и запуганный, что хочется тебя избить или изнасиловать. Однако, так или иначе, сегодня мне хочется тебя казнить, правда я и не знаю, по какой причине.       Он так сильно надавил ему на голову, что Зонтик тихо вскрикнул и попытался схватить его за ботинок. Валет бился под башмаком, пытаясь отползти в сторону и, отчаянно зарыдав, умолял не убивать его. Немного полюбовавшись этим зрелищем, Куромаку отпустил Зонтика, и тот, мотая головой, с перепуганными глазами отполз в угол, где его настиг король. Схватив валета за голову, он ударил его о стену и Зонтик потерял сознание.

***

      Очнулся Зонтик в тесной камере с маленьким решётчатым окошком. Обшарпанные стены были наполовину покрашены в зеленый, оставшаяся их часть — в белый. По углам можно было заметить чёрную плесень, паутину и неровности в побелке. В углу стоял стол с двумя кожаными ремнями, также там находились две лавки — слева и справа. Самого его уложили на прикрученной к стене, и поддерживаемой двумя цепочками железной решётке с широкими прутьями. Валет приподнялся на локтях и поёжился от пробирающего до костей холода, от которого при дыхании валил пар из рта. Он прижался к стене, подтянув ноги к животу и обхватив голову руками: Куромаку так сильно приложил его, что та до сих пор гудела. Зонтик всё ещё чувствовал солоноватый привкус во рту и то, как сперма прилипла к его лицу и рукам. Холодными пальцами он провёл по опухшим губам, и, нащупав белую корочку засохшей спермы, затрясся пуще прежнего, теперь не только от прохлады. Зонтик тихо завыл на одной ноте, и из его глаз вновь покатились слёзы, засыхая на красных воспалённых щеках. Некто за дверью, видимо, услышал его плач: тут же торопливые тяжёлые шаги в коридоре стали удаляться, гулким эхом отражаясь от стен. Всё стихло. Лампочка на потолке замигала, грозясь отключиться, и Зонтик тут же подскочил, пытаясь унять бешено заколотившееся сердце. Темнота была ещё одним пунктом, которого валет всегда старался избегать: ночью его, наверное, не выгнал бы из дома даже пожар, так что ложился и вставал он засветло, и никогда не выключал ночник. Иначе сразу становилось до чёртиков страшно, паника сжимала грудь, не давая вздохнуть, словно он погружался в чёрную воду. Возможно, именно отсюда росли ноги у ещё одной его фобии: Зонтик отчаянно боялся воды и всего, что с ней было связано, а тьма её очень напоминала. Такая же холодная, сырая и враждебная — не дававшая шанса на спасение для того, кто не умеет плавать…       Лампочка вдруг вспыхнула ярче, чем ей положено, и погасла, оставляя несчастного наедине со своими кошмарами. Стало так темно, что не было разницы, с закрытыми или открытыми глазами он был — камера казалась одинаковой и так, и так. Не выдержав, Зонтик закричал со всей силы, замолотил кулаками и ногами по стене, рыдая навзрыд. Валет в панике не замечал, как до крови ранит руки и срывает голос. И то ли на его крики, то ли по случайности дверь камеры отворилась с характерным железным скрипом. На пороге в свете тусклых коридорных ламп предстал Куромаку со своим вечно недовольным лицом. Зонтик тут же кинулся к королю, падая перед ним на колени и хватаясь за края одежды.       — Куромаку, миленький, не бросай меня, умоляю! Мне страшно в темноте! Я знаю, что ты меня никогда не любил за мою трусость, но прости, пожалуйста! — Зонтик уткнулся головой в твёрдую ткань униформы, хватаясь за неё, словно утопающий.       Король молча смотрел, как рыдающий у ног парень пачкает его униформу слезами и слюнями, не предпринимая попыток его оттолкнуть. Однако, вскоре Куромаку словно вышел из транса, чуть поморщился и крикнул что-то в коридор. Тут же в камере загорелась ещё одна лампочка — запасная, светившая гораздо ярче, чем предыдущая или те что в коридоре. Куромаку пихнул извиняющегося валета ногой в сторону и закрыл за собой дверь на ключ. После он сел на скамейку, сложил руки на груди и громко, словно отдавая приказ, отчеканил:       — Загни штаны выше колен, сними рубашку и обувь.       — Так здесь холодно ведь…       — Живо. Говорил это Куромаку так остро и чётко, что становилось страшно. Зонтик, в котором всё ещё были явно живы недавние воспоминания, не решался перечить, и, краем глаз смотрев на короля, начал расстёгивать пуговицы, стараясь совладать с окоченевшими пальцами. Наконец стащив с заледеневшего тела тоненькую рубашку, он стыдливо отвернулся спиной и принялся загибать края брюк. Сбросив обувь, он ступил босыми ногами на мёрзлый пол: мышцы живота и спины до боли сжались, а челюсти начали отбивать чечётку. Руками Зонтик обхватил себя за худые плечи, пытаясь расслабиться и перестать трястись. Зато от холода, кажется, голова стала болеть меньше, и слёзы на щеках высохли. Озябший Зонтик готов был даже прижаться к Куромаку — лишь бы согреться! Оказалось, что Куромаку тоже времени зря не терял. За это время он успел рассыпать на полу какие-то осколки — многогранники с острыми рваными краями и гранулы крупной соли. Движением руки король подозвал к себе валета и тот послушно подошёл.       — Становись коленями. Услышав это, Зонтик сначала посмотрел на пол, затем на Куромаку, словно пытаясь понять, правильно ли он всё понял. Король, кивнув и закатив глаза, глубоко вздохнул. Медленно валет опустился на колени рядом, дрожащей рукой поправляя осколки. Он ещё раз жалобно посмотрел на Куромаку, но в ответ получил лишь полный злобы на его, просящий пощады, взгляд.       — Может, мне тебе и в этом помогать надо?       — Нет, не надо! — испугался Зонтик, будто в поисках поддержки хватая себя за грязные волосы. Он подполз ближе, зайдя совсем на краешек: валет никак не мог найти силы осознанно причинить себе боль, как будто по собственному желанию. Куромаку, видимо, надоело видеть эти колебания, и он, схватив сопротивляющегося Зонтика за волосы, приподнял его над полом и кинул на осколки. Тело передёрнуло дрожью, и слёзы хлынули с новой силой, а король продолжал удерживать его, намотав голубые космы на кулак и не давая возможности отодвинуться. Как же тогда возненавидел Зонтик свои длинные девчачьи волосы!       — Стой ровно, — вскоре сказал Куромаку, когда валет прекратил трепыхаться, а отчаянный плач сменился слабыми всхлипами. Постепенно ощущение терпкого жжения в коленях стало почти невыносимым. Казалось, что боль отдаётся даже в животе. Зонтик чуть-чуть пошевелился, почувствовав влагу под коленями. «Кровь!» — мелькнула мысль, от которой задрожал подбородок. Наверное, простоял он очень долго: спина успела затечь, заставляя согнуться в три погибели, а соль медленно разъедала колени. Всё это время Куромаку чем-то гремел за его спиной, то доставая какие-то железки и укладывая их на металлический поднос, то убирая их обратно в принесённую сумку, а после и вовсе сел писать. Только и было слышно, как скрипело перо, выводя ровные строчки, и иногда звенел край чернильницы.       — Вставай и подходи к столу, — наконец услышал он из-за спины голос короля и шелест бумаг.       Опираясь руками о пол, Зонтик с немалым трудом поднялся. В кожу впились осколки, а соль оставила мокрые кровавые язвочки с большим углублением в центре. Видя плачевное состояние коленей, валет попытался сдержать слёзы, чтобы хотя бы попытаться показаться смелым и не вызывать лишнюю злость в Куромаку, который очевидно собирался делать с ним ещё что-то.       — Сядь на лавку и положи руки на стол. Зонтик послушно выполнил приказ, с надеждой глядя на короля сквозь выбившуюся прядь. Однако тот лишь туго затянул обе руки кожаными ремнями так сильно, что те быстро посинели и на них проявились переплетения венок, а затем принялся копаться в сумке в поисках подходящих инструментов. До последнего Зонтик не хотел верить, что Куромаку будет пытать его, но лежащие слева напильники, гвозди и шприцы говорили сами за себя. В Зонтике произошёл пугающий душевный вывих: казалось, что валет сейчас даже не до конца понимал, что происходит. Он не молил о пощаде, не кричал и не звал на помощь. И только тогда, когда он увидел два огромных гвоздя и молоток, сознание вернулось к нему.       — Куромаку, прости! — залепетал он заплетающимся языком. Однако его король и мучитель уже поставил остриё гвоздя на дрожащую напряжённую руку с выделившимися белыми косточками.       — Нет! Нет! Помогите, кто-нибудь! — завопил валет, вскакивая с скамейки и пытаясь вырвать руки из тисков. Занесённый молоток резко опустился на шапочку гвоздя, а его остриё пробило плоть и тонкие кости. Кровь брызнула во все стороны. Комнату огласил горестный крик: Зонтик кричал, срывая голос, во всю силу, на сколько могло хватить его дыхания. А меж тем Куромаку продолжал забивать стержень глубже, почти до середины. Та же участь ждала и левую руку. Кровь заливала стол, а Зонтик судорожно ловил ртом воздух, обезумевшими глазами глядя в потолок, пока король отстёгивал ремни за ненадобностью. Кажется, Куромаку не понравилась такая реакция. Взглянув в смертельно бледное лицо Зонтика, он покачал головой и начал убирать какие-то инструменты обратно в сумку. Видимо вспомнил, что валет его от рождения слабый, и от пыток может очень быстро… закончиться.       — Ну же, будь смелым! И тогда я просто прикажу тебя пристрелить, — покачал головой король. Зонтик же, из всех сил сдерживая слёзы и облизывая губы, пытался что-то ответить, но в итоге всё сводилось лишь к мольбам о пощаде.       — Я правильно понял, что ты очень боишься темноты? — спустя какое-то время спросил Куромаку, доставая из сумки толстую иглу для пункции. Зонтик не смог ничего ответить и только утвердительно кивнул головой, не понимая, к чему был вопрос. Куромаку вновь приблизился к лицу валета. Игла хищно сверкнула в свете лампы, приближаясь к глазнице опасно близко и грозясь выколоть глаз.       — Умоляю, не надо… — просипел Зонтик, увидев, как Куромаку целится в зрачок. Однако игла уже проткнула левый глаз и мягкий белок стёк на руку короля. В последний раз он с тоской взглянул на мерно горящую лампу на потолке, желая очутиться сейчас у себя дома в тёплой постели. Что произошло со вторым глазом Зонтик уже не видел. Дыхание сбилось в истеричном плаче, когда мир погрузился в темноту. Теперь он навсегда ослеп, и из пустых глазниц может литься только кровь.       — Зачем ты делаешь это мной?       — Я не знаю. Просто сегодня утром мне очень захотелось тебя казнить, вот и всё. Я решил, что устал от твоего нытья, — отчеканил Куромаку, откладывая железку в сторону. В таком непривычном состоянии сложно было понять, что происходит, и от дезориентации немного кружилась голова. А может, это было из-за кровопотери — никогда не знаешь наперёд. Но то, что его запястья коснулся острый предмет, медленно впиваясь в кожу, Зонтик почувствовал. Куромаку сделал несколько надрезов вдоль. Валет инстинктивно попытался дёрнуться, но лишь хрипло всхлипнул от боли, ощутив, как руки заломило с новой силой из-за гвоздей, что крепче ремней удерживали его в таком положении. После к его руке прислонилось лезвие с острыми зубчиками, глубоко впивающееся в кожу, словно пираньи: он загнал его под кожу и начал отдирать её от гладкой мускулатуры с хрустящими и чавкающими звуками. Зонтик сжимал зубы и дышал часто-часто. Только представив, что его живого сейчас свежуют, живот свели судорожные спазмы, и к горлу подкатила тошнота. Его вырвало прямо на стол, и, видимо, какая-то часть попала на Куромаку, который внезапно выразительно выругался. Тут же щёку валета обожгло от удара: и этой пощёчины он так боялся утром?!       — Зачем ты делаешь это? — едва смог выговорить Зонтик, стараясь избавиться от вкуса горечи во рту.       — Да вспомнил просто, как ты картошку чистил, — усмехнулся голос ему в ответ, возобновляя работу, — помнишь, какие большие лоскуты ты срезал?! Ответить на такое было просто нечего. Он слышал, как неровные шматки кожи с кусками мяса шлёпаются на стол рядом. На какое-то время его оставили в покое. Было слышно, как где-то слева шумит закипающая вода, и шипит конфорка, а король гремит железками в своей сумке. Зонтик чувствовал, как по его щекам медленно струится кровь, мешаясь с горькими слезами. Громкий шум заставил вздрогнуть: на столе перед ним включили миксер. Он перемалывал что-то, издающее хлюпающие и чавкающие звуки, словно ребёнок прыгает по лужам, однако вскоре он смолк. А ещё Зонтик почувствовал, как Куромаку медленно вытаскивает гвозди, судя по всему, при помощи гвоздодёра. Кажется, кровь стала литься сильнее.       — Ты меня отпускаешь? — несмотря на ужасную боль, валет глупо улыбнулся, глядя в ту сторону, где должен был находится король.       — Представляешь хоть, как жалко ты сейчас выглядишь? — тут же последовал холодный ответ. Освежёванная рука запылала огнём от пальцев до плеча, когда Куромаку схватил её, подтягивая валета вперёд. От повреждений такой чувствительной зоны мышцы конечности свело, что только усиливало боль. По ощущениям рука оказалась в вертикально поставленной банке, на дне которой пальцы нащупали склизкое желе и лезвия. «Миксер!» — успела мелькнуть страшная мысль в голове, прежде чем острия пришли в движение. Они рвали плоть и накручивали на себя клочья мяса, однако не могли разрубить кости.       Однажды Куромаку рассказывал Зонтику, что от чрезмерных повреждений может наступить болевой шок. В этом случае мозг просто не в состоянии справиться с чрезмерным болевым сигналом и как бы «выключается». Валету сейчас было очень страшно, и уже не было сил терпеть эту боль… но почему же долгожданное забвение не наступало? Зонтика наконец отпустили. Он в ужасе прижал изувеченную руку к себе, со слезами ощупывая голые поцарапанные кости.       — Наши мясорубки собственного производства. Не люблю, честно говоря, все эти восточные, — Куромаку особенно выделил это слово голосом, попутно переливая содержимое в стакан, — слова, вроде «миксер» или «блендер». Выпей-ка. Под нос Зонтику сунули керамический край, заставляя того чуть откинуть голову назад. Валет даже не пытался отстраниться: понимал, что его заставляют пить, но есть ли смысл растягивать свои мучения? Небрежно разливаясь по губам и капая с подбородка в рот, ему лили солёное склизкое желе, с горьковатым привкусом и неприятным запахом, которое он гулко глотал. Допив, Зонтик отстранился с глубоким вздохом, стараясь очистить лицо от жижи и соплей. От выпитого ему стало дурно, и, кажется, Зонтик отключился, ненадолго, придя в себя только тогда, когда под лопаткой его коснулось раскалённое железо. Толстая огненная игла шприца зашла неглубоко под кожу и вспрыснула кипяток: несчастный закричал, срывая остатки голоса, и упал грудью на стол. Кожа на спине горела и разрывалась от нестерпимого жара. Всё тело пронзила такая агония, что помутился рассудок.       Однако валет уже почти не чувствовал своих изувеченных рук, с трудом понимая происходящее вокруг него. Он не мог видеть, но чувствовал, как пара чужих крепких рук подхватила и поволокла его по ледяному коридору. Куромаку шагал где-то рядом. Строгим голосом он опять отдавал приказания. Зонтика швырнули в тёплом помещении, наполненном сыростью. На полу была плитка, покрытая мелкими капельками воды. Куромаку подошёл к нему совсем близко, и Зонтик неосознанно обнял того за кирзовые ботинки.       — Отпусти меня… пожалуйста… я хочу домой, мне больно, — шептал он себе под нос, пока его с силой не пнули, попав носком в израненную глазницу.       — Сейчас всё закончится, — объяснил ему Куромаку, крепко связывая валету руки за спиной. Король повёл слепого Зонтика по скользкому полу вперёд, пока его ноги не коснулись тёплой воды.       — Тряпкам, вроде тебя, место в воде.       С этими словами он толкнул несчастного. Тело моментально погрузилось под тёплую воду. Зонтик всю жизнь так отчаянно боялся воды и темноты, а сейчас он безнадёжно борется за свою жизнь, барахтаясь и пытаясь сделать живительный глоток воздуха. Но измученный пытками валет не продержался долго. Вода попала ему в рот и нос, болезненно заполняя лёгкие, и он начал медленно погружаться на дно. «Возможно, мне всё ещё хочется жить…» — однако додумать эту мысль Зонтик уже не успел. Стоя около бака, Куромаку улыбнулся собственной забавной мысли.       — Наконец мы избавились от этого плаксивого куска человечины, да? — обратился он к стоявшему рядом солдату, словно школьная сплетница, хотевшая перемыть кости очередному ученику, — Или ты не согласишься?       — Если вы, товарищ Куромаку, хотите узнать моё мнение, то оно такого: я считаю, что убивать кого-либо без всякой на то причины, таким жестоким образом — бесчеловечно, — осторожно, но твёрдо ответил военный.       — Сердобольный ты мой, сильно хочешь на его место? — раздражённо задал риторический вопрос король.       — Нет.       — Ну и молчи, в таком случае! — закрыл тему Куромаку, развернувшись в сторону выхода, — Давай, пошевеливайся, поди и принеси мне водки…