***
Всю ночь Габриэль не смыкая глаз ворочался на кровати, накрытой тонкими шелковистыми простынями. Ему досталась, похоже, самая большая и красивая комната, украшенная множеством чайных роз, пионов и хризантем. От их запаха болела и кружилась голова. От чего-то на душе было тоскливо, но самое главное, что его сейчас волновало — было совершенно не понятно, чего стоит ожидать. Едва взошло солнце, как к нему заявился Данте, одетый в праздничную одежду. Он, оставляя без ответа задаваемые Габриэлем вопросы, повёл его к большой ванной комнате. Ванная была заранее приготовлена и наполнена тёплой водой с пеной, что пахла лавандой и лотосами. Пар поднимался вверх, оседая на зеркалах и мраморных стенах мелкими капельками. — Раздевайся, — коротко бросил он, отходя в сторону. Габриэль сильно покраснел, но перечить королю не решился. Чуть помедлив, он стянул прилипшую к телу рубашку, отложив её на стоящий рядом стул. Далее, не зная куда себя деть от смущения, он всё же принялся за брюки. Сняв их и отвернувшись спиной к Данте, неловко прикрываясь руками, он замер, ожидая следующих действий со стороны короля. Тот удовлетворённо кивнул: — Залезай, как видишь, специально для тебя налили, — Данте уже засучил рукава и ловким движением туго накрутил свои волосы на деревянную палочку, тем самым собрав их. Дважды просить Габриэля не пришлось. Вода оказалась горячей, почти обжигающей, от чего кожа практически мгновенно покраснела и сделалась болезненной. Неловко поёрзав, Габриэль ощутил, что на дно ванны была насыпана крупная соль, неприятно пощипывающая маленькие ранки на стопах. — Жарко? — с беспокойством в голосе спросил философ, присаживаясь рядом на корточки. Габриэль кивнул, болезненно охнув, когда руки Данте потянули его за волосы вниз к воде. Голова легла на ладонь короля, второй же он мягко массировал его волосы. Пришлось расслабиться. Вскоре он снова принял сидячее положение: пенистая вода стекала с волос на плечи, попадая в нос и глаза. Пока Габриэль старался стереть её с лица, он почувствовал, как холодная жидкость медленно капает ему на голову. Он испуганно дёрнулся, но быстро сообразил, что это лишь шампунь, который так щипал глаза, что их было невозможно открыть. — Зачем ты делаешь это со мной? — пробормотал Габриэль, ощущая, как горькая вода затекает к нему в рот. — Тот, кто хочет изменить мир, должен начать с уборки посуды… Снова Данте отвечает общими фразами, которые совершенно не раскрывают сути, ведь их можно подставить почти под любую ситуацию, и ничего не изменится! Габриэль зло чихнул, на мгновение забыв о страхе. Вскоре Данте встал и направился к полке в углу. Он долго копался в ней, и, наконец, нашёл то, что искал — странные палочки, с намотанной на её конец ватой. — Наклони голову, — сказал он, легонько подтолкнув Габриэля в правильном направлении, — молодец, а теперь, главное не дёргайся. Габриэль съёжился, когда в его ухо проникла длинная и влажная палочка, исследуя полость словно огромная уховёртка. Он задергался и попытался отстраниться, когда она проникла слишком глубоко в ухо. Резкий крик гулом отразился в стенах помещения, и Данте тут же вытащил палочку: из уха текла тоненькая струйка крови. — Молодец, давай второе ушко, — расслабленно улыбаясь, сказал он. Габриэль смотрел на него обезумевшими глазами полными страха, руками стараясь зажать пульсирующую боль. В ухе звенело так, словно недалеко от него пролетела тонкая игла. — Не надо! — всхлипнул он, пытаясь забиться как можно дальше, при этом расплёскивая воду, — Данте, миленький, не надо! Я не хочу оглохнуть, а так я оглохну! Ты больной, больной на всю голову! Прекрати, пожалуйста, тебе же ничего не стоит! — Какой же ты всё-таки бываешь гадкий. Однако, как говорил один человек, родители существуют не для того, чтобы вырабатывать у детей условные рефлексы. С этими словами он глубоко пихнул палочку, измазанную кровью и серой в чуть приоткрытый рот Габриэля. Тот посмотрел на него удивлённо, а когда до него дошло произошедшее, он выплюнул эту мерзкую штучку, отплёвываясь, и стараясь перебить ужасный вкус во рту. По подбородку закапала желтоватая слюна, а горло сдавило от рвотного рефлекса. — Если хочешь очиститься изнутри, то я приготовил таз, — как ни в чём не бывало сказал Данте. Услышав последнее слово, желудок Габриэля скрутило, и его вырвало горькой желчью с маленькими мягкими комочками в таз. Лицо покрылось тоненькой паутинкой лопнувших капиллярчиков. Дышал Габриэль рвано, смакуя на губах терпкую слюну, обдирающую израненное горло. Философ лишь расслабленно смотрел на мучения валета, осторожно придерживая края мокрых волос одной рукой, второй же вытирая выступившие росинки слёзок. — Полежи немного, — он толкнул Габриэля обратно в ванную, — ты молодец, почти очистил своё тело! — Зачем мне очищать тело? — обессиленно спросил он, откидываясь в тёплую вкусно пахнущую воду, но ему ничего не ответили. Через некоторое время он вернулся, подзывая валета встать. Выполнить эту просьбу было трудно, однако он с трудом встал на дрожащие ноги, стыдливо прикрывая тело. — Подойди сюда. Расставь руки в стороны, — Данте легонько стряхнул комочек слизи с плеча валета, — хорош… Философ обошёл его со спины. Габриэль низко опустил голову и закрыл глаза от стыда, мелко дрожа от холода: после горячей воды окружающий воздух казался обжигающе холодным. — Тебе не стоит беспокоиться, сейчас не произойдет ничего страшного, — он прильнул к шее валета, опаляя её горячим дыханием. Габриэль слышал, как шелестит его одежда и маленькие капельки воды стекают с него вниз, ударяясь о пол. А после нечто горячее, явно не подходящее по размеру, толкнулось между ног в отверстие. Данте же лишь оттягивал его ягодицы, стараясь расширить место, и вновь шептал какие-то умные слова, коих Габриэль понять и расслышать уже не мог. Его легонько подхватили под поясницу, заставляя сильнее прогнуться назад, когда распирающее чувство приносило лёгкую боль и стыд. Неожиданно шеи коснулся острый холодный металл. Открыв глаза, Габриэль увидел, что Данте держит у его шеи нож, и его маленькое сердечко на миг пропустило удар. — Это чтобы ты не пытался зажаться. С этими словами он толкнулся до конца. Валет горестно закричал, завыл, но не дёргался, опасаясь того, что его горло окажется перерезанным. Он пытался принять удобное для себя положение, но каждый раз его прерывали обидными шлепками. Данте взял его руки так, что те оказались вывернуты назад, и заставил наклониться вперёд. Теперь каждое покачивание отдавалось болью в суставах, словно те должны были вот-вот вывернуться назад. О сексе он, конечно, слышал, и даже представлял это перед сном или утром в ванне, но только лишь в общих чертах, не надеясь, что это произойдёт в реальности. Однако то, что сейчас с ним делали, напоминало больше кошмар, ужасную средневековую пытку, после которой ты выходишь покалеченным морально и физически, и не факт, что сможешь пережить её вовсе. Между тем, Данте, вбиваясь в дрожащее худое тело, неожиданно убрал нож от его горла и приставил к плечу. Тут уже нервы валета не выдержали, и он заорал в ужасе. — Помогите! Он меня сейчас… О-о-о-ой! Габриэль ощутил, как отгибается край и расширяется рана — лезвие с надрывом провернулось по часовой стрелке. После Данте сделал рывок и выдернул нож с нанизанным на него кусочком мяса. В плече оказалась большая, глубокая, истекающая блестящей кровью дыра. Габриэль зарыдал, ощущая, как медленно немеет его рука. Он так сильно сжал член внутри себя, что даже философ болезненно охнул. — Восхитительное чистое мясо, не правда ли? — нервно смеясь, спросил Данте у Габриэля, и, не дождавшись ответа, пихнул конец ножа ему в рот, обдирая дёсны и разрезав язык, — попробуй! Образец красоты представляет собой просто хорошее мясо — ничего более. Согласен? — Данте, отпусти меня, пожалуйста! — взмолился Габриэль, прижимая руки философа своими к груди, — Я всё что хочешь сделаю! — Не беспокойся, это же всего лишь очищение! — тот словно не замечал состояние валета, витая где-то в придуманном собой мире. Пользуясь тем, что его руки сейчас так близко к груди, он с силой ущипнул один из сосков, выкручивая и оттягивая в сторону. Близясь к разрядке, Данте потянул кожу так сильно, что оставил лилово-красный синяк. — Да причём это здесь?! — уже выкрикнул валет со злобой, но тут же заткнулся, ощущая, как жар внутри него усиливается, заполняя его тело. Габриэль обмяк в руках философа, глубоко дыша: сил кричать и что-то говорить не осталось. Он легонько охнул, ощутив, как его тело покинул член, распирающий и доставляющий столько боли, а по ногам потекла тёплая жидкость. Внезапно он дёрнулся вперёд и завопил так громко, что это, наверное, можно было услышать даже в Фелиции. Нож внезапно вошёл в его тело, раздирая и калеча внутренности, поворачиваясь и толкаясь. Валет забился в руках короля, широко открыв рот и глаза, но быстро замер, словно спрашивая: «За что?». Боль неописуемая, страшная, граничащая с ломкой, пронзила всё его естество, но в то же время он почувствовал обморочную слабость. — Теперь ты полностью чист и готов, — удовлетворённо сказал Данте, усаживая Габриэля обратно в ванную, — ты восхитителен. Вода моментально окропилась кровью, как и часть одежды Данте. Но он лишь покачал головой и аккуратно смыл остатки грязи с тела своего валета, приглаживая разметавшиеся волосы. Видя, что тот находится не в том состоянии, чтобы нормально воспринимать реальность, философ тепло улыбнулся и достал парня, усаживая его на стул. Лицо Габриэля исказилось болью и он попытался встать, но был откинут обратно. Данте обтёр его тело мягким махровым полотенцем, особенно уделяя время ногам, ради чего он даже встал на колени перед своим валетом, который молча глотал слёзы, предаваясь беззвучной истерике. После чего на тело валета была одета шелковистая белая сорочка с короткими рукавами. Особое внимание Данте уделил ране на плече: в неё он воткнул розу, шипами раскрепляя её под кожей. Габриэль болезненно сжал челюсть и отвернулся в другую сторону, не в силах более наблюдать за пытками. В ухо с порванной барабанной перепонкой Данте вставил красивый белый пион с пушистой шапочкой и восхитительным ароматом, воткнув стебель цветка поглубже и закрепив его так, что достать его было невозможно. — Что-то я забыл… — сам себе сказал Данте, разглядывая Габриэля со стороны, — а, точно! Поцеловать… С этими словами он прильнул к губам валета, касаясь холодных искусанных губ мягко и невесомо, словно лёгкая бабочка восхитительного кровавого цветка.***
Так непривычно было видеть Габриэля, не задающего вопросов, с потухшими глазами и не проявляющего интереса ни к чему ему окружавшему. Весь в цветах и крови, он ступал босыми ступнями по зелени сада. Он едва шёл, при этом широко расставляя ноги. Они остановились около небольшого прудика, в котором плавали розовые лилии. Данте обернулся, чтобы ещё раз полюбоваться на Габриэля, над которым вились и стрекотали разноцветные стрекозы со «стеклянными» крылышками. Под раскидистой шелковицей стояла странная доска, у которой по бокам были железные кольца, похожие на наручники. Слева и справа от неё стояли молчаливые воины, которые даже под страхом смерти не выдадут государственных секретов и того кошмара, что случится здесь. Пазл начинал складываться, однако в то, что Габриэль понял, он просто не мог поверить. Он затормозил, встав как вкопанный, ощущая, как тело наливается тяжестью и его челюсть начинает отстукивать крупную дрожь. — Иди сюда, — как ни в чём не бывало улыбался Данте. — Не… не могу, — только и мог прохрипеть Габриэль, падая на колени. С пугающей ясностью он вдруг осознал, к чему так мучительно готовил его любимый король! Данте покачал головой, и по его щелчку пальцев один из стражников отделился от толпы. Он грубо схватил парня и потащил его в сторону доски, а тот даже не мог найти в себе сил оттолкнуть его. Стражник бросил Габриэля на доску, а тот, словно понимая, что сопротивление ни к чему не приведёт, только замер, закрыв глаза и придерживая рукой растормошенную рану на плече. Только когда он ощутил, как его руку сковал холодный твёрдый металл на него накатила истерика с новой силой. Он закричал, замолотил ногами по дереву, но что такое его слабенькие трепыхания для Данте? Тот без особых усилий зафиксировал обе руки, принимаясь за ноги. Габриэль хотел было ударить его, но рваная промежность тут же дала о себе знать, и он откинулся назад, тихонько стараясь «заговорить» боль. — Чего ты так боишься, это же не грехопадение, смерть твоей души, а это, как я говорил, самое страшное. — Что со мной будет? Я боюсь… — Габриэль старался смотреть на Данте как можно жалостливее, надеясь вызвать в нём хоть каплю сочувствия. — Ты, наверное, не обратил внимания, но под тобой посажен бамбук… — В смысле, бамбук? —… он растёт очень быстро, примерно метр за сутки, так что это не займёт много времени, я думаю. Конечно, стоит рассчитывать, что росткам потребуется ещё какое-то время, чтобы пробить твоё тело... — он присел рядом с ним на доску, приглаживая листья пиона в ухе, — Но всё это время я буду рядом с тобой. Мы можем поговорить о чём-нибудь, чтобы тебе не было скучно. Может, ты хочешь исповедоваться? — А последнее желание?! — вопросил валет, резко повернув голову. — Конечно, что ты хочешь? — Отпусти меня. Пожалуйста… — без надежды на положительный ответ попросил он в последний раз. — Исключено. Может, что-нибудь ещё? — сказал Данте так, словно пытался успокоить несчастного. — Тогда я хочу знать, — он тяжело сглотнул, собирая мысли, — за что ты так со мной? Что я сделал не так?! — Знаешь, объяснить это трудно, но сегодня утром я вдруг почувствовал, что очень хочу тебя убить. Правда, не знаю, что на меня такое нашло. И Данте улыбнулся. Тепло. Так, как раньше, когда угощал своего валета кексами Фа Гао или отвечал на вопросы, что так любил задавать Габриэль. Раньше, увидев эту улыбку, Габриэль бы кинулся ему на шею и обнял покрепче, только для того, чтобы любимый король улыбался чаще. Однако сейчас это улыбка его палача, что будет смотреть на него тепло и любовно, но пока он тихо умирает и мучается, пока он ещё на грани между жизнью и смертью. И ничего Габриэль сделать не сможет, даже закрыться руками. От осознания собственной беспомощности на глазах навернулись слёзы. Он закрыл глаза, пытаясь успокоиться, но теперь уже он плакал не от всего происходящего, а от настолько сильной внутренней боли, что она может затмить даже самые ужасные пытки. Данте же, видимо, заскучав через некоторое время, наклонился к своему валету так, что тот смог ощутить дыхание на своём лице. Полюбовавшись зажмуренными глазами, он потянул веко и приоткрыл один из них, обнажая красный от слёз белок, выглядящий как глазированное яблоко. Такой аппетитный, что он не удержался и слизнул слёзы с красноватой слизистой. — Странно, так сладко выглядят, а на вкус солёные, — он вновь провёл кончиком языка по гладкому, нервно дёргающемуся глазу, — Зачем же ты так плачешь? Может, ты снова хочешь что-нибудь спросить? Но Габриэль ничего не ответил. Нечего было сказать: если Данте не разжалобили его мольбы о помощи, когда тот его насиловал, так почему он вдруг сейчас изменит своё мнение? Меж тем солнце перевалилось в зенит, слепя глаза и приятно согревая тело. Габриэль думал, что в таких диких условиях он будет просто не способен уснуть, однако он сам не заметил, как провалился в беспамятство. Кажется, его психика с трудом выдерживала подобные нагрузки, потому и реагировала так странно — просто вырубив всё тело полностью, давая возможность хотя бы во сне найти успокоение. Очнулся валет уже вечером от прикосновения к спине. Он открыл глаза, пытаясь вспомнить, что произошло: солнце постепенно уходило за горизонт, окрашивая мир розовой дымкой; маленькие клубы тумана, что стелились над прудом, то и дело разрезали выпрыгнувшие из воды красные рыбки. Мир был таким прекрасным, а сам он медленно умирал. Только когда стебли бамбука коснулись его вплотную, он чётко вдруг осознал, что вскоре умрёт: никогда не думал о таком, возможно, по своей наивности. Он ощущал, как они царапают его спину и неприятно входят под рёбра, и пытался выгнуться так, чтобы отсрочить этот момент, хоть это и бесполезно. Данте снова взялся будто из неоткуда. Присел рядом, огладил живот и потрепал Габриэля по щеке, а тому было только больнее от этого. Валет вдруг так чётко представил себе, как его ещё живого разрывает на части, что вновь разрыдался. Жуткое это должно быть зрелище, и как хорошо было бы, если ему не пришлось хотя бы половины из этого чувствовать. А колкая боль становилась всё сильнее, спинные мышцы уставали и держаться в выгнутом положении становилось всё сложнее, да и уже не помогало особо. Всё это время Данте ни на шаг не отходил от него, молча улыбался и оглаживал его живот. Ближе к ночи валет ощутил, как по спине медленно стекает кровь и рвётся мясо. Он в который раз болезненно скрючился и инстинктивно дёрнул руками, когда тело пронзил острый стебель. Он долго мучился от того, что ощущал в себе бамбук и находился в сознании. Габриэль знал, что он насажен на него, знал, что под тяжестью его собственного веса оно входит глубже, но не мог ничем заглушить эту боль. Его король ходил рядом, и не то старался успокоить, не то читал проповедь, а Габриэль послушно повторял за ним, не вдумываясь в смысл слов: — Ты добрый, Данте, какой же ты добрый… Наверное, его агония продолжалась долго, однако он видел перед собой лишь чистое небо, в котором отражались все события его прошлых дней. Интересно, что ждёт его дальше? — Расслабь живот, — услышал он голос Данте, словно тот находился за плотным зелёным занавесом. Наверное, так действительно было бы лучше. Потому что зелёные, напитанные кровью Габриэля стебли с намотанными на них кишками, мясом и рваными лоскутами кожи, уже пробили себе путь к жизни. Данте хлопотал рядом, расправляя прекрасные нежные листья бамбука, окроплённые кровью. Он успел срезать красивый букет из сада, и теперь сплетал их вместе со стеблями. — Как прекрасно! — восхищался он, вдыхая аромат крови и цветов, — Правильно писал Чжан Чао в своей книге афоризмов «Тени Глубокого Сна»: «Цветы сливы делают нас возвышенными духом, орхидеи погружают нас в глубокую задумчивость, хризантемы возвращают нас к жизни природы, лотос побуждает нас отрешиться от чувственных удовольствий, вишневый цвет вселяет в нас ликование, пион пробуждает дремлющие в нас силы, банан и бамбук настраивают на поэтический лад». И всё это здесь есть… Данте отошёл в сторону, любуясь, как блестит в красных лучах заходящего солнца алым вспоротый живот Габриэля, с вытекающими наружу кишками, и переломанная грудь с вывернутыми рёбрами. Не выдержав чувств, он с любовью обнял своего мёртвого валета, нежно целуя того в взлохмаченные волосы. — Какой же ты у меня чудесный, Габриэль…