***
У Джейн вырастает вторая пара ушей, не иначе. По-другому не объяснить, откуда она слышит столько перешептываний и слушков. Будто дом снова обретает силу сопротивляться и пытается прорваться сквозь удушающую мощь. Джейн чудится, что из-за каждого угла злобные тени щебечут радостно-восторженное: «Он пропал.» «Он исчез.» «Сгинул, ублюдок.» Ох, гадкий черт сгинуть никак не мог. Не имеет права. Джейн рвёт волосы от досады, ходит кругами по комнате, пытаясь отвлечься, только бы не думать о том, что этого сукиного сына нет рядом. Джефф. Джефф. Джефф. Где? Что, блять, случилось? Она бьёт себя по лбу холодным стволом кольта, но металл обжигает. Когда опускает пистолет на стол и смотрит на него, думает только о том, как всё можно легко решить. Всего одним движением. Быстрым и почти безболезненным. Но не в её ситуации. Боли не избежать. Флегей ждёт, потирая ладони. Джейн тошно от одной только мысли, что, даже исчезнув, провалившись под землю, этот гад всё еще застилает весь её мозг — не выскребсти. Проедает кору, бьет током по нервным окончаниям — пытается добраться до мозга и вгрызться в него зубами. Когда Джефф рядом — он занимает каждую унцию её мыслей. Когда далеко — и непонятно где, — каждая молекула тела Джейн заражена идеей: узнатьузнатьузнать. Джефф — любое начало в Джейн. Без него она — пустая стеклянная пробирка, по которой вот-вот ударят молотком. И поэтому Джейн страшно до чёртиков. Страшно за свою шкуру в каком-то сакральном смысле этого слова. Джейн до ломоты сжимает локти, прокручивая в голове каждый из вариантов, но все они сводятся к собственной смерти. Если Джеффа нет — она в слабом положении, она безвольная кукла в руках судьбы и его. Если Джефф — где бы он ни был, — задохнется, её постигнет та же участь. Ох, как же Джейн надеется, что этому сучонку также больно, как ей сейчас. Мысли как крысы должны сжирать его неплодовитый мозг. После ужина еще подташнивает, колени дрожат, а в глазах плывет, но Джейн не обращает внимания. Бродит по комнате, не способная усидеть на месте. Бьёт по одной из четырех стен, когда та начинает говорить. Опять. Дом шепчет: — Джефф пропал. — Заткнись! — она рычит. — Джефф — труп. Ты следующая. — Хватит! — Снова хватается за волосы и скатывается по стене на колени и шепчет как мантру себе под нос: — Пресытившийся гад играется. Псина просто не выросла еще. Он ребенок. Ребенок. Инфантильная мразь. Он просто играется. Он просто играется. У стен, шкафа, полок, пола, потолка такой противный едкий журчащий голос, будто полоснящий по ушам наждачкой — Джейн злится от этого. После ужина кажется, что новый день не наступит никогда, и серые тухлые сумерки всё сгущаются и сгущаются, затягивая в монотонное состояние усталости и хандры. Джейн игнорирует голоса за дверью, иногда доносящиеся смешки, крики. Фокусируется только на себе и на мрачном свете блёклого неба из окна. Затягивает. А потом она опять вспоминает, в какой пизде оказалась, и отвлекаться становиться всё сложнее. Джейн начинает говорить вслух, чтобы голова реагировала хоть на какие-то звуки, не раскалывалась на составляющие. — Он жив. Он жив. Он жив. Пальцы больно тянут волосы, Джейн бьётся лбом о ножку стола и замирает, щурясь. — Если он мёртв, должна быть мертва и я. Я должна быть мертва тоже. Меня не должно быть здесь. Он не может не быть живым. Это невозможно. Холодный пол под ногами будто превращается в горящий котел с кипятком. Джейн в ужасе оглядывается по сторонам — навскидку предполагает, что мертва уже и подавно давно, просто семья — персональный ад. Похуже третьего круга и мстительного Флегея. Джейн нужны ответы, как пища, как вино, как плоть Христа. Ей невтерпеж узнать, что произошло, и почему она опять осталась одна. Неспособность контролировать собственную жизнь — самый большой страх Джейн, и поэтому она чувствует себя уязвимой слабой овечкой в руках большого свирепого волка. В руках всеохватывающего зла. Джефф. Джефф. Джефф. Мысли крутятся вокруг безрогого чёрта, никуда не деться. Джейн стонет от боли в висках, пытается смахнуть с лица волосы, но безрезультатно. — Я убью тебя, когда найду. Я перерою землю, я вскопаю каждый дюйм, я опущусь на самое дно, сукин ты сын. Я доберусь до тебя. Я доберусь. Я доберусь … — А тебе тут х-х-хорошо, я вижу. Джейн изумленно вскакивает. Шея с почти слышимым хрустом поворачивается, а рука хватает оружие. Бен сидит на не заправленной кровати, улыбаясь. Паразит. И смотрит, скашивая чёрные глаза, на приставленный рывком ко лбу пистолет. Джейн, тяжело выдохнув, опускает ствол. Раздражение — не высоко-сокральное, а какое-то низкое, человеческое, бытовое, будто раздавил паука и измазал ногу липкой жижой, — растекается по телу в мгновение. Она вся ощетинивается, когда встаёт на ноги, а рука медленно на стол ложится, где, не скрываясь, покоятся еще парочка свеже-наточенных метательных ножей. Бен ловит действие кроваво-красным усталым взглядом. Его силуэт мигает и просвечивается сквозь материальную реальность. Джейн скрежет зубами. — Чего? Вместо ответа — ленивое пожимание плечами. — Уйди, Бен, мне не до тебя. — Не могу, я пришел на з-з-зов помощи, — улыбка Бена кажется Джейн ядовитой помесью всех злодейств мира. — Уйди. Бен, — чеканит Джейн по словам, опасно сощурившись. В голове уже рассчитывает, как привести гадёныша в материальную форму, чтобы промеж глаз всадить скальпель. — Не уйду, Джейн, — он спрыгивает с кровати, — ты з-з-заебала, если честно. Тебя отовсюду слышно. Джейн игнорирует, начинает собирать волосы в высокий хвост, чтобы открыть полное тревожной враждебности лицо — может быть так Бен поймет, что он нихуя не в состоянии открывать рот … Или, может быть, Бен — как раз тот, кто даст Джейн ответ? Она резко ступает вперёд. Бен оторопев, пугается и назад отступает, пока не упирается ногами в кровать. — Осторожнее, дамочка, я не для этих целей пришел, — он выставляет вперед руки, и Джейн, не церемонясь, бьёт, разрушая преграду, чтобы грозно нависнуть сверху. Её нечеловеческая белая кожа кажется Бену пострашнее плачущих глаз Салли. — Бен, — голос холодный и мрачный. Бен сглатывает, — Скажи, Бен: где Джеффри? — Э-э-э … Я не знаю? Че за вопросы? — Неправильный ответ, — правая ладонь крутит блестящий метательный нож, а потом приставляет его к горлу. — Да я не знаю! Его не слышно нигде. Думаешь, он бы не дал нам управу искать этого чудилу? Лезвие опасно прижимается к коже, но Бен опять трещит и расходится квадратными пятнами. Джейн закатывает глаза, запрокидывает голову, от злости бьёт по полу и отступает, садясь в дальний угол комнаты. Бен с кровати наблюдает с непониманием. По его мнению за последнюю неделю произошло слишком много суетной хуйни, разбираться в которой нет сил, но, сука, какое же большое любопытство. Однако то, как громко думает и стрекочет Аркенсоу в своей голове и особенно своим ртом, сводит с ума весь их с Салли мир теней и розовых замков. И Бен пришёл не просто так. За парой часов покоя — Я д-д-думал, что тебе вообще по хую, если он умрёт. Разве нет? Меньше народу — больше кислороду. Джейн поднимает голову, что до этого прятала в коленях. — Ты издеваешься? — Бен недоуменно жмёт плечами. Жест заедает, и Джейн кажется, что у неё в глазах двоится, потому что ему приходится повторить несколько раз. Желания делиться чем-то с этим зеленым пацаном как не было, так и не появилось. — Тебе лучше бы сразу сказать, чего ты хочешь, прежде чем я сломаю твой череп дверным косяком. Бен надувается. — Меня невозможно убить, дурочка. — А я не собираюсь тебя убивать. Будет только очень больно. — Вообще-то я п-п-помочь пришёл. Джейн, как кошка, наклоняет голову вбок, а лицо её всё искажается гримасой отвращения и веселья. — Ты? Помочь мне? И как же? С губ Бена слетает пространный снисходительный вздох — как будто ему нужно дышать, чтобы жить — а потом он почтительно произносит: — Я кое-что принёс.***
Джек пацифист ровно настолько, насколько в подвальной крысе есть съедобного мяса. Джек черствый и тщеславный, любит внимание и ненавидит отдавать корону другим. Но когда в пределах его затхлой комнатушки проявляется рябящий от помех силуэт, а два черных кровавых глаза встают вровень с лицом, Джек понимает, что пропал. — Чего тебе? — Он лениво откидывается в кресле, запрокидывая руки за голову. По стене ползет трещина, и Джек невесело хмыкает — может, вот-вот потолок рухнет? — У Салли проблемы, да? — Малявка хуебесится где-то, не знаю. Вроде нормальная. — А чего тогда? — А т’ево тогда? — Бен грубо его коверкает жестким техническим голосом, — Там твоя з-з-закадычная подруга в припадке валяется. — Кто? — Джек напрягается, выпрямляется. — Джейн. — О, — грузный смешок слетает с бледных губ, — страдает по своему парню? — Ага. Еще чуть-чуть и, кажется, перестанет совсем. В смысле страдать перестанет. В смысле откинется. Её ч-ч-че-т трясет всю. Жуткая, пиздец. Бен неуверенно чешет затылок. Его рябящий силуэт периодически исчезает в пространстве, и это призрачное свойство духов уже порядком заебало. Однако скользкая улыбка исчезает с лица Джека. Бен редко ведёт себя неуверенно, обычно он просто исчезает, если дело пахнет дрянью, но тут … — Что ты ей дал? Бен неслабо мерцает. Его зеленая шляпа-колпак раздражает Джека одним своим видом. Хочется прикрыть глаза и не смотреть на это вырвиглазное пиксельное нечто, странным образом существующее в границах материального мира. Глюк, вид, мигрень, образ — что угодно. Но не один из них. Не их живых. — Ого, как з-з-завёлся. Ты хоть в курсе, что у вас это не взаимно? — Что ты ей дал, Бен? — Да просто кодеинчик. Её надо было слегка успокоит- — Чего, нахуй?! — Джек вспыхивает, скидывая ноги со стола, — Сколько ты ей дал? Где ты вообще достал ебаный кодеин? — Штучки пять, я хуй знает. Меньше вопросов. Я не разглашаю с-с-свои источники. — Пять?! Глубокий животный рык — совсем как тот, что звучит, когда Джек разделывается с едва живой человеческой тушей, — раздается из груди. Он резко встает с кресла, не обращая внимания на боль в мышцах. Если за эти три дня семья лишится двух членов — он никого не оставит в живых. — Бен, ты еблан, — он тяжело закатывает глаза, отталкивает с дороги Бена, пока тот снова не растворяется половиной тела во мраке, и спешит побыстрее выйти из комнаты. Бен за ним мчится. — А С-с-салли была права, когда назвала тебя рыцарем. — Закрой свой рот. Ты хоть представляешь, что он сделает с нами всеми, если ведьма сдохнет от передоза? — Джек никогда этого не признает вслух — эгоцентричная личина не позволит, — но он до скрежета зубов ненавидит то, как он беспричинно обожает Джейн Аркенсоу во вред всем остальных. Она не представляет из себя ничего, кроме визжащего комка ярости, который Джек, при возможности, раздавил бы в три счета … Но не может. — «В-в-ведьма»? У вас такие занимательные отношения, Джек. Не сбавляя ходу, Джек одной мощной рукой толкает Бена лицом в стену, пока тот не успел снова принять призрачною оболочку. Больно и резко. Бен вопит, испуганный. Зеленый колпак падает с головы, а Бен раздосадовано корчит гримасу. Он резко пропадает, чтобы неосязаемым холодным воздушным глюком появиться прямо перед лицом Джека — глаза в глаза. — Да че с ней будет, че ты з-з-завелся? Джек игнорирует. Он быстро проходит мимо лестницы, переходя в крыло девочек. Джек не сексист — равностепенно ненавидит всех, — но эта часть дома всегда казалось наиболее зловещей. То, сколько силы и опасности таят в себе каждая из этих сук — страшно представить. — Джейн! — Джек до хруста костяшек по двери бьёт. Ответа нет. Звуков никаких не раздаётся. — Джейн, открой! Он стучит еще много раз, становясь с каждым всё злее — вены на руках взбухают, а в глазах вот-вот капилляры лопнут. И уже представляет, как руку ей в пасть засунет, чтобы достать таблетки. Если эта дрянь вздумала играть тут с ним, он сожрет её сердце, а из кожи сделает пиджак. И, о, конечно же, прибережет этот миленький истекающий мозг. Джек умеет контролировать свой дьявольский звериный порыв, правда умеет. Он выпускает неспособного мыслить, только поглощать и разрывать на куски монстра там, в темноте незнакомых квартир. Но когда дело касается его блядских братьев и сестер … Джек с трудом сдерживается. Бен появляется за спиной. — Да не откроет она нихуя. Она там в углу сидит. Лежит. Я не знаю. — Джейн! — Джек бьёт еще раз, не рассчитав мощь, так, что по костяшкам кровь брызжет. — Какого хуя ты не можешь открыть сам эту ебаную дверь изнутри? — А я идиот по-твоему? Она на ключ з-з-заперлась, пока кричала и с ума сходила. Он сломан и в замке наполовину торчит. Откуда внутри Джека столько стойкости и силы, он не знает. Только мученически стонет, закатывая глаза. — Бля, Бен, я щас её сломаю. — Дверь или Джейн? — Заткнись! И чего он так завелся? С пол-оборота, едва зеленый пиздюк открыл рот, Джек понял, будет хуйня. Но это Джейн. Джейн Аркенсоу. Какая-то особая и привилегированная тупая девка, никогда не считающаяся с ним и не умеющая думать, опять закатывает истерику. Он ей вправит мозги, если этого будет достаточно, чтобы он не узнал ни о чём. Или, в конце концов, перед смертью насладиться — из несопротивляющейся Джейн без защиты Джеффа можно вытрясти что-то поинтереснее кишок. Боже, Джек так взбешен, и поэтому делает несколько шагов назад, чтобы получить расстояние для разгона. Первый удар глухо расшибает руку. Джек скулит, хватаясь за плечо. Бен ржет, но не помогает. Второй удар переносится легче. Кожа мгновенно привыкает к новым ощущениям и принимает боль как что-то естественное. Третий удар ломает замок. Джек едва не вваливается в залитую тьмой комнату. Джейн не видно — сливается с мглой, погружается в ночь, едина и неразрывна с чернотой. И не дышит. Только пытается сделать глубокий вдох, и задыхается; пытается, и задыхается. Чёрные глаза слепо закатаны, в руки — как ласты рыбы на воздухе, — корчатся и дрыгаются в спазмах боли. — Блять, Джейн. Он подрывается. Надо успокоиться самому — вдох-выдох. Джек наслышан о его опытах по созданию искусственных организмов. Её тело никак не воспримет яд, передозировки и отравления не будет, но если по мозгу ударит горячка, параноидальный психоз обеспечен. Джейн страшна в гневе. Но в гневе, который она не может контролировать, страшно будет остальным. — Джейн, успокойся. Давай, идиотка, услышь меня, — как можно спокойнее пытается говорить он на ухо, прижимая её дергающуюся голову к груди. — Джейн, тебе нужно дышать. Дышать. Дышать.***
Джейн не может пошевелить руками — будто привязаны, смирно лежат на подлокотниках. Тело против воли приковано к кухонному креслу, не пошевелиться. Она рыпается, пытается вырваться — безрезультатно. Только запястья болеть начинают. Стол подан, но она одна, подсвеченная белым холодным светом. Не видит ничего и никого дальше полуметра. Одна в темноте и мраке, не может кричать, не может двигаться, только изумленно вертеть головой. На глаза падают слипшиеся волосы — не черные. Русые светлые волосы. Джейн пытается кричать, но не может, горло стягивают тиски. Ей так страшно. Ей непосильно трудно вырваться. Она семнадцатилетний ребёнок, который вот-вот умрёт, не повидав мира и любви. — Джейн, милая, — из темноты, откуда-то далеко раздаёт голос. Джейн замолкает, солёные слёзы щиплют кожу на розовых щеках. Этот голос … Голос, который она не слышала много лет. Голос, который живёт с ней каждый Божий день. Еще один луч серого холодного света озаряет пространство. Джейн в благоговенье распахивает глаза, смотрит прямо, не веря в свою удачу, до судорожной злости сжимая пальцами кресло. Голубые небесные глаза Джеффа, увенчанные задорным блеском, смотрят с места напротив. Его белая школьная рубашка расстёгнута, под ней — светлая майка. Кожа как и прежде бледная, но ровная, гладкая. Не выбеленная и переделанная, вылеченная от всех рубцов и порезов. Кожа Джеффа человеческая. Обычная. С красными пятнами румянца, с мелкими венками и синяком под ключицей. Его коричневые шоколадные волосы кажутся ненастоящими. — Джефф, — Джейн сама себе удивляется, когда без сопротивления может открыть рот. Всё становится так легко. — Привет, — его детская улыбка такая же дьявольская, предвещающая беду и гибель, на которую Джейн ведётся, как послушная собачка. Она встает. Тело лёгкое и невесомое. Резко двигаться становится так просто, будто ничего не сковывало десять минут назад. — Джефф, — она повторяет, быстро, почти переходя на бег, обходя стол. Джефф встает рядом. Смотрит на неё сверху вниз, как на мелкого провинившегося пацана из начальных классов. — Завтра к первому уроку доклад нужно было редактировать. Ты успела сходить в библиотеку? — Джейн улыбается, плача, и трясёт головой. Джефф протягивает руки и крепко прижимает её к себе, обнимает, и Джейн, доверительно зажмурившись, жмётся к нему всем телом. Ей страшно и грустно. Но прижиматься щекой к теплой груди, слышать, как сквозь ткань одежды бьётся его горячее сердце — успокаивающий и такой утешающий миг. Джейн хочет остаться в нём навсегда, только бы не открыть глаза. Только бы живой семнадцатилетний Джеффри Алан Вудс продолжал стоять рядом, когда завтра — школа, впереди — выпускной, колледж и переезд в Иллинойс. Большая жилистая ладонь медленно и аккуратно гладит по спине. Джейн кусает губы. — Всё хорошо, Джейн. Всё хорошо. Дыши, Джейн, дыши. Один из лучей света тухнет. Джейн видит это сквозь плотно зажмуренные веки. Джефф кладет острый подбородок на её макушку и одной рукой гладит по волосам, будто защищая от мира теней, что вот-вот настигнет их обоих. — Не бойся, Джейн. Не бойся. Всё хорошо. Я с тобой. Ты только продолжай дышать, продолжай дышать … Последний луч на их головами, задрожав, лопается, как старая лампочка. И всё, что Джейн может делать — это больше никогда не открывать глаза. Больше никогда.***
Руки теперь ледяные. Не обнимают, а стискивают. Холод просачивается сквозь одежду, прямо под кожу. Джейн кажется, что она снова одна, и она, что есть сил, кричит, чтобы Джефф вернулся: — Джефф! Джефф, нет! Джейн распахивает уставшие воспаленные глаза, тяжело дыша. Её голос снова грубый и резкий. Лицо Джека оказывается ближе, чем можно было бы вопринять. Первый инстинкт — бить и бежать, но Найрас быстро реагирует, грубой стальной хваткой хватает за плечи — не выдернуться. Заботы в этом нет, только выверенная сила и контроль. — Я Джек. — Где Джефф? — Её тяжелое дыхание мешает говорить. Тело в холодном поту, по лбу стекает испарина, когда Джейн вертится по сторонам, пытаясь узнать собственную комнату. Выбитая и распахнутая дверь, за которой только чёрный коридор и стена напротив, пугает до чёртиков. — Мы все задаёмся этим вопросом. Спокойнее, ведьма. — Какого хуя ты тут делаешь? — Шипит Джейн совсем осипшим голосом, но не расслабляется. У Джека тяжелая рука и темная голова, которой она не доверяет. Темнота комнаты ослепляет. — Помогаю. Она закатывает глаза, отмахивается от назойливых объятий и садится, упирая локти в колени, а ладони — в лицо. Она видела Джеффа. Джеффа. Джеффа. Джефф был там — в её сне, её видении, её агонии, её приступе. Где угодно. Джефф всегда рядом, куда не двинься, не рванись. Джейн прячет лицо в ладони, вытирая пот, а потом зачесывает спутанные волосы назад. Мир перестает дрожать и извиваться змеей, она снова может ясно видеть. Бен. Это из-за мелкого уродца. — Это из-за мелкого уродца. — Да, — у Джека нет сил спорить. Он потратил их все, чтобы благородно успокоить Джейн и не придушить, пока такая возможность была великодушно предоставлена, — Это из-за него… Всё нормально? Джейн поднимает голову, улыбаясь одними кончиками губ. Не опасно, не предостерегающе. По-дружески. Хотя, по её мнению, в семье иметь друзей опаснее, чем врагов. — Джек, нам пиздец.