***
Тоби бьётся головой о стену, считает секунду, снова бьётся — круг за кругом. Устало прикрыв глаза, он дышит спертым воздухом и пытается взять себя в руки. Получается хуёво. — Блять, Нат, может, ты хоть окно откроешь? Рука комично замирает, пепел от сигареты падает на ковер. Натали скашивает недовольный прищур. — Я ненавижу ебаный холод. Иди на улицу, если душно. Тоби истерично смеется, оборачивается и, навалившись телом к стене, стекает на вытянутых ногах к полу. — На улице плохо. Я повсюду его вижу. Дома тоже плохо, но у тебя в комнате мне спокойнее. Вместо поддержки Тоби слышит: — Как же ты заебал параноить, — и это заставляет перетереть друг об друга зубы. Натали затягивается сигаретой. Тоби злится. А еще испытывает это неловкое странное дежавю. Они уже вот так сидели вдвоем, собачились о делах душевных, пока небо цвело рассветом. Несколько дней назад, так недавно, но кажется, что прошли месяцы. Сейчас же из отличий разве только, что небо — за окном. Семейные ужины всегда так мерзко на Тоби сказываются — тело теряется в пространстве, ослабевает, становится невосприимчивым ко времени. Сколько на часах? Какой день, число? Месяц? Где они живут, и что есть реальность на расстоянии вытянутой руки? А реальны ли они сами? Тоби не уверен, что семейный ужин закончился. Тим и Брайан в этом эфемерном беспорядке всегда. Каждую минуту, подчинённые силе свирепого тёмного зла, они всё больше и больше отдаляются от того состояния, в котором жили когда-то. Когда были людьми. Тоби смотрит на Натали. Для Тоби Натали — светоч, если так можно выразиться. Своенравый, временами глуповатый, но живой огонёк надежды, феникс. Для Натали Тоби — параноидальный наркоман с заниженным чувством собственной важности. Такие вот отношения. — Нат, я не знаю, что делать. В её комнате пахнет алкоголем. Тоби чешет лицо. Воняет жутко, Тоби ко всему прочему чувствует запахи остальных, и от этого мерзкого сочетания свербит в носу. Натали всегда достаёт с охоты несколько бутылок, если получается, потому что только так может пережить своё разочарование, притупить боль, обмануться. Тоби восхищен и разочарован одновременно — и то, что эта девчонка вызывает противоречия, позволяет чувствовать, как внутри ещё что-то колышется. Что-то, что он еще не подчинил без конца. Глядя на Натали, на её выцветшие волосы, исхудавшее за неделю недоедания лицо, непропорционально-гротескный вставленный вместо одного глаза циферблат, Тоби думает о Тимоти Райте Маски и об Энн. Когда он отрубил её голову на глазах у всей семьи, и та болванчиком, скача, покатилась по полу, Тим перестал сопротивляться и отдал душу на растерзание волкам — он больше не держал контроль над самим собой. Станет ли Натали для Тоби Энн для Тима? Тоби выхватывает из её пальцев сигарету под протестующий вопль и глубоко затягивается сам. — Тоби! Он быстро перехватывает ладонь, переплетает с ней пальцы, прикладывает сложенные руки ко лбу и несколько раз бьёт. — Может быть нам сбежать? Натали забывает про сигарету и громко усмехается. — Сам понял, че сказал? — На мне еще нет постоянного клейма, как на Тиме с Брайаном. Может … Может, он не заметит, и у нас будет несколько дней, чтобы спрятаться? — Тоби не верит сам себе, но надежда таится глубоко внутри прочной опорной стеной. — Это неважно, — неслыханная прежде мягкость прорезает обычно суровый голос Натали. Она свободной рукой трёт раненый бок, не заживший с последней охоты, — Он не простит измены, когда поймает. А он поймает. «Если» не произносится. Потому что исход один — они будут выловлены, как подвальные крысы, выпотрошены, подвешены за волосы. Несколько месяцев назад Тоби не успел вернуться в дом до рассвета, пока подчищал людские следы у южной границы, и он отрубил каждый из двадцати пальцев, а потом пришил стёганными швами. — Но может несколько дней свободы будут того стоять? — Не неси чушь, — Натали выпутывает ладонь из дрожащих пальцев и резво хватает Тоби за челюсть, разворачивает лицом к с себе, тянет ближе, — Тебе нужно прекратить вести себя, как ебаный нытик. Это она зря. Тоби ненавидит, когда кто-то называет его нытиком. Серое лицо темнеет. Он перехватывает Натали за запястье, ловит охотничьей рукой второе, до треска кожи крепко сжимая, стягивая кожу до красных отпечатков. Взгляд мрачнеет. Натали испуганно отклоняется, но Тоби держит её упрямо близко. — Ты, блять, либо поддержи меня, либо закрой свой рот. — Я не- Он целует жесткого и грубо. Натали не успевает встрять, как Тоби грубо кусает её губу, не позволяет отстраниться. Хватает. Держит. Контролирует. Положение дел меняется за секунду, роли переигрываются. Натали толкает его, упирается в грудь, но после охоты она слаба, и Тоби — еблан, коих еще поискать надо, — пользуется, наваливается сверху, придавливает к холодному полу. — Тоби, нет! — Натали рычит, пытаясь столкнуть тяжелую тушу, но это тело — сплошные выгравированные злом стальные мышцы. Тоби — прокси, а для них он не скупится на телесные изыски, — Тоби! Тоби не слышит, расстегивая её куртку рывком, и кожи Натали касается дрожь. Она рыпается, лелеет надежду высвободить руки и снова кричит. Натали как удав вертится, паникует, боится и пытается драться, но этого недостаточно. Джинсы спешно стянуты до колен. Тоби крепко и уверенно зажимает её вопящий рот, нависает, придавливая оба запястья одной рукой. — Всё будет быстро, как и всегда. Обещаю. Один её глаз пылает злостью. Тоби в этой сладкой слабой злости купается. Натали снова пытается извертеться и запротестовать, и он, не зная альтернативы, схватив за лоб, бьёт её затылком о пол. Глухой удар смешивается с отчаянным стоном боли, а за ним следует еще два, оставляющий на деревянной кладке несколько кровавых следов. Натали отключается. Тоби выдыхает.***
Земля под ногами промёрзлая, ледяная, твердая. Джейн смотрит на редкую коричневую траву с благоговеньем — с трудом верит, что в Шервуде что-то может расти. Сухие чёрные стволы деревьев повсюду внушают страх, в них угадываются-различаются-проглядываются его тело, его душа, его сущность. Он напитывает Шервуд тёмной материей, от которой у Джейн стынет кровь в жилах, а в горле ком образуется. Джейн представляет себе Джеффа, ступающего тяжелыми шагами рядом, и пытается с ним говорить. — Тим и Брайан прочищают лес, чтобы найти тебя. У воображаемого Джеффа собранные в низкий хвост чёрные волосы, могильный мрак в голубых глазах и игривая злобная улыбка на губах. Он отвечает: — Ну, дорогая, мы всегда знали, что они пиздец какие тупые. — Согласна. — Да неужели? — он замирает, растопырив руки. Джейн смешно, как хорошо она знает повадки пса ебаного. Воображаемый Джефф — тяжелая тупая глыба, и, сука, как же реально он выглядит, хоть глаза выкалывай, чтобы не разрыдаться. — Джейн Аркенсоу умеет быть покладистой? Джейн нервно смеётся. — Я тебя убью, когда найду. — Да ты же ссыкуха, Джейн, — он разминает плечи, словно готовится к атаке. Джейн прячет руки в карманы огромной кожанки, тайно вытащенной из чужого шкафа, чтобы согреть. Когда воображаемый Джефф подходит, Джейн чудится в ушах треск сухих листьев, а в нос бьет запах его кожи. Почти реально, почти осязаемо. — Но даже так, если найдешь в себе силёнки, нам всё равно никак не расстаться, любимая. Джейн моргает несколько раз — Джефф прямо напротив, выше почти на голову. Стоит, такой настоящий, материальный, опасный. Только не дышит совсем. И границы его тела размываются. Смешиваются. Джефф поднимает обе руки — такие её позвонок пополам сложат, — и кладёт на плечи Джейн. Она ничего не чувствует, но готова притвориться, что контакт несёт за собой тепло. — Не расслабляйся, Аркенсоу. Ты же знаешь, сейчас твое кровавое тело некому тащить из коридора в кроватку. Джейн кивает. Ответить резонно нечего. Джефф — редкостная и опасная тварь, — прав. Воображаемый Джефф — проекция собственных мыслей. Вчера вечером — утром? В обед? Ночью? — Джек какого-то хуя решил снизойти до помощи и проявить своё крысиное рыцарское нутро. Теперь у Джейн на двери нет замка. Придется на ночь двигать шкаф. Зажмурившись, Джейн горько выдыхает, а когда открывает глаза, снова одна. Посреди леса и его вездесущей морозной ауры. Она кусает обветренные губы, глубже кутается в куртку. Это Джеффа. Джейн смешно, она бездушно улыбается, качая головой, и снова идёт, огибая широкие стволы. Просто вперёд. Пока может идти, пока в ногах есть сила, а в голове судорожный штиль. Всё кажется таким серым и тихим. Его запах, дух, сущность — рядом. Джейн кажется, что Джефф не пропал, он лишь прячется за соседним деревом, ты только догони, бросься, схвати и проткни ногтями кожу, вгрызись в шею, если только так можно оставить его рядом. Дышать напитанным гарью и горечью воздухом привычно легко. Он не позволяет им гулять по лесу в одиночку, но у Джейн кровь бурлит бунтарским духом сегодня — она медленно перебирает ногами и размеренно дышит, устало моргая. Голубые глаза мелькают в небе, меж веток, их холодом пропитан воздух. Джеффа нет, и он повсюду.***
Джуди ступает по мокрому ледяному полу босыми ногами. Ей всё равно на холод — тело горячее, охваченное светом, оно словно парит над землёй. Джуди распыляется на золотые огни, которые растворяют темноту, оставляя за собой только чистый белый сумрак. — Покровитель? — Джуди непривычно тиха, её сердце полно надежды, а пальцы дрожат, — Покровитель, это ты? Глаза застилает снежный туман. — Джуди. Покровитель. Её сердечный наставник. Смысл жизни каждой клеточки её тела. Её воздух, её плоть, её душа, её сознание. Она сама. Сердце бьётся быстро. Голос издалека звучит совсем грубый, низкий, стрекочущий и не человеческий — таким говорят не здесь. Джуди чувствует себя молодой свежей эссенцией, едва коснувшейся пальцами ног перины облаков. Даром, что её мирское тело всё еще сковано цепями семьи. Он здесь. Он вернулся за Джуди. Он не бросил! Не бросил! Джуди ждала. Ждала так долго и кропотливо, отсчитывала годы до встречи, пыталась найти его в каждом встречном человеке, искала среди обрывков света солнца и блеска звёзд, рвалась навстречу утренней зари. — Покровитель, Джуди здесь! — она пытается бежать, продирается сквозь дымку, рвёт руками материю, только бы прикоснуться к нему — к лику добра. Слёзы жгут, их непролитая боль бьёт по груди. — Покровитель! Боль внезапна. Как и всегда. Волна кровавого марева сносит с ног. Сбивает кости и органы в месиво, прожигает веки, оставляет глубокие впалые рубцы на плечах. Джуди падает на твердь земли, задыхается, прячет голову от красной пыли и громко кашляет, плюётся кровью. Её руки — прежде полные чистой ангельской силы, — изранены, по ним брызжут бурые капли, вены пузырятся, кровь как кипяток бурлит и с чёрной гнилью вытекает наружу. Джуди плачет, комьями сдирая скальп и белые волосы, встаёт на ноги, сопротивляется — крылья опадают тяжелым безвольным грузом за спиной, давят к земле, — но она всё равно идёт на трясущихся коленях, падает и пытается ползти. Её ноги переломаны, вместо костей — груда стекла, режущая остатки несожженой кожи изнутри. Джуди сопротивляется. Джуди прорывается сквозь пытки. Джуди идёт к нему. — Покровитель, — голос тих, похож на писк саранчи посреди неуёмной бури. — Покровитель! У Покровителя тяжелый хмурый взор. Он прорезается сквозь алый вихрь пятью огненными паучьими вытянутыми глазами. — Здравствуй, Джуди. — Покровитель? — Она едва может говорить, зубы крошатся, тело каменеет, мышцы перекручивает узлом, с оглушительным скрипом в ушах они рвутся. Джуди прирастает вялыми ступнями к земле, вдруг вся она становится материальной, громоздкой, неподъемной и неудобной. Легкость теряется, теряется и вера в себя. — Пок-покровитель… Это ты? У Покровителя острые как бритвы зубы и хищная улыбка монстра-пожирателя миров. У Джуди плавится сердце, тело тлеет на глазах, когда она смотрит на него. Хочется припасть на колени и взмолиться, прошептать всё, что терзает душу и умолить забрать её домой. — Покровитель-покровитель-покровитель… — Мой прелестный маленький ангелочек, — длинный красный язык облизывает вытянутые в дикой улыбке губы. У Джуди перед глазами плывет, а шум песка в ушах усиливается. Резкий бардовый цвет нервирует каждую еще живую клетку её тела, но Джуди продолжает смотреть на него, ожидая приказа, — Тебе пора начать действовать. Её глаза вытекают. Смотреть не может, но может видеть. — Джуди сделает всё, — тело Джуди не колеблется, хотя от него не остаётся ни кусочка живого мяса, сухие потрескавшиеся губы с готовностью размыкаются, — Джуди сделает всё, Покровитель, только скажи… Смех его будет преследовать Джуди в ночи. Она вся зажимается, прячет голову в плечах, горбится, припадает затылком к ногами, когда резкий скачущий и непосильно громкий — такой не выдержали бы слабые никчёмные людские тела, перепонки бы лопнули, мозг бы расплавился, — хохот заставляет бурю вокруг закружиться быстрее. Смех Покровителя заползает в каждую щель, касается всех струн белой души, пачкает её сущность новой волной мерзкой животной боли. Джуди принимает. Не рыпается. — Ты очаровательна. — Джуди ждала тебя в пристанище грязных желчных тварей, мой Господин, — Джуди стирает с лица кровь, поднимая полный сознательной воли взор. Нет тела, есть душа — душа следует зову. Следующие слова даются тяжело и с отрывистым придыханием, её легкие плавятся и кусками поджаренного розового мяса падают на землю, — Я готова ждать вечность … Но скажи же, какова цель? Покровитель ей доволен. В паучьих глазах пылает самодовольство и хищный азарт. — Слушай внимательно, мой птенчик …***
Тоби выходит из комнаты Натали тихо, бесшумно, как майский ветер скрывается из виду, оставив спящее тело позади. Он быстрым шагами доходит до лестницы и, осмотрев темный коридор на предмет притаившихся по углам чертей, с глухим скрипом ступенек спускается вниз. В доме царит тишина. Штиль. Спокойно и мирно. Тоби всего трясет, качает. Как на горках американских. Хочется блевать. Ох, он бы сейчас что-нибудь кольнул, но времени нет. Он чует Маски поблизости, тот в миле на север рыщет. Худи далеко, не понять. Покрутив замки, Тоби выходит на улицу и от испуга хватается за сердце. Джейн сидит на бетонном выступе, пусто глядя перед собой, совсем молча, опасно притаившись, будто ждёт нападения из-за линии горизонта. — Комендантский час. От его голоса недвижимое тело вздрагивает. Когда поворачивает голову, презрительно оглядывая Тоби с ног до головы, становится не по себе от этих чёрных маниакальных глаз. Боже упаси, если истеричка захочет ругаться, а судя по этому недовольному ебалу — да. Захочет. Джейн вся как хищная большая кошка на дыбы поднимается, шерсть дыбом встает, вот-вот зашипит, выпустив когти. — Что ты с ней сделал, урод? — С кем? — Не прикидывайся, от тебя разит Нат. Я повторяю: что ты с ней сделал? — А тебя ебёт? Или после пропажи Джеффа уже некому? Джейн встаёт. В ночной тиши слышно, как хрустят перекатывающиеся под кипенно белой кожей мышцы. Она подходит близко, и от тела её исходит разительный запах агрессии. Тоби умеет определять за долю секунды, когда человек напротив настроен недоброжелательно, и Джейн Аркенсоу сейчас — искрящийся сгусток голимой злости. Как удивительно легко и быстро она может метнуться от безмятежности к свирепости. — Ты не в том положении, чтобы так со мной разговаривать. Тоби сглатывает. Когда эта стерва надевает на голову корону, хочется броситься в гроб. Иногда заносчивый мозг Джейн слишком хладнокровен и опасен. Кейт была такой же — особой иного цвета крови. Тоби смотрит на Джейн и не может найти отличий. Он для этого избавился от Джеффа? Чтобы получить это долговязое тело с манией величия? Тоби бы посмеялся, будь картина мира настолько прозрачна. Но дело дрянь. Тоби не долбаёб, коим его считают некоторые. Он не стал бы отправлять прокси искать Джеффа, если бы сам хотел от него избавиться. Он бы провернул все тёмные дела подальше от любопытных глаз, избавился бы от свидетелей и угрозой бы заставил всех жить как прежде. — Твой парень доставляет мозгоёбства даже после смерти. Напряжение Джейн искрится по воздуху. Дышать тяжело. Она до скрипа сжимает зубы, будто сдерживает себя, чтобы не броситься прокусить его сонную артерию, а потом окрикнуть Джека и бросить ему, как разъяренной псине, мёртвое тело. Вот, что Тоби видет в её хмуром лице. — Ты прекрасно знаешь, что бывает, когда кто-то в семье умирает, — Джейн не уступит победы, будет до конца язвить, давить на больное. Её дурноквроная улыбочка сводит Тоби с ума, — Для него незаменимых нет, Тоби. Сука. Отведя взгляд в сторону леса, Тоби качает головой. У деревьев есть глаза — они видят насквозь его страх быть отвергнутым или убитым. Ошибка — трахать Натали, а потом ввязываться в диалог с её закадычной ебанутой подружкой. Джейн наверняка знает обо всём, что он говорил в припадке страха или бессилия, и знание этой информации делает её доминанткой их случайного ничего не значащего разговора. — Джефф не в Шервуде, да? — Ты прекрасно знаешь, что нет, — Тоби не хочет, чтобы его голос звучал настолько тихо и дёрганно, но только так и получается. Он первый отступает, отходит, бредет к чаще. Джейн неожиданно резко и громко смеётся в спину. Тоби в дрожь бросает от этого звука — она искривлённо и отчаянно копирует манеру пропавшего дружка гоготать над чужими горестями. — Ну давай, Тоби, желаю удачи! Твой шанс доказать ему свою безоговорочную псиную преданность! Тяжелая дверь хлопает. Тоби остаётся один, поглощенный невысказанными обидами и болью ожидания скорой смерти. Тоби сопротивляется ему так яро, как только может, но это не убережёт от конца. Не уберегало никого. Джейн сумасшедшая ни в процент не меньше, чем все остальные, но от её слов Тоби всего током бьёт, кнутом девятихвостым по голой спине обжигает. Потому что права. Потому что он тоже это чувствует: пропажа Джеффа — не пустой звон. Не случайная прореха выверенной системы. Пропажа Джеффа — закономерный этап чьего-то тёмного и страшного плана. Чьего-то большого и свирепого зла. И Тоби страшно, что для него самого в этом плане места не найдется, что он окажется закопанными на заднем дворе останками. Как и все остальные прокси до него. Как и все прокси после него. Расходный материал. Живое оружие. Его способ не пачкать руки, оставаться в тени. Тоби встряхивает голову, смахивает с затылка пепел тяжелых мыслей и бежит.***
Джек мигает хитрой усмешкой. Усталой и пустой, но достаточно яркой, чтобы идиотка Джуди не распознала обмана. Джек считает Джуди дурной глухой стервой. Возможно, самой тупой из них всех — отстранённой, грезящей фантазиями о высшей воле, как о смысле собственной жизни. У Джека горло саднит от смеха. Но собственная скользкая личина не позволяет играть с Джуди в игры. Она, может, головой не здесь, на земле, но её тело всё еще напитано какой-то свистящей искрящейся силой — он со своими звериными повадками нихуя бы не выдержал боя один на один. Да, Джек реалист. Полезно иногда рассматривать мир с позиции здравого смысла. Но если отойти и помечтать, ему всегда было любопытно, какова её кожа на вкус. И это не сексуальный подтекст. У Джуди сильные мышцы — по крайней мере, со стороны, — такие должны быть полны сладких мясистых волокон. Может, Джуди на вкус, как первоклассный богоподобный оргазм, а Джек всегда упускал её из виду, как потенциальный десерт? Запретный сладкий плод? — Ну приветик, — он улыбается губами и глазами пришедшей в ночи ангельской душе. Джуди так и стоит у распахнутой двери, вся растрёпанная и помятая, будто вместо сна бегала марафон. — Пока Джейн нет, Джуди выбирает тебя как своего … товарища, — с придыханием, будто предложение потенциального сотрудничества вызывает физическую боль, говорит Джуди, — Где она, когда так нужна Джуди? Джек жмёт плечами. — Шляется по лесу где-то. Может, валяется в канаве пьяная. Меня кстати пиздец злит, что этой истеричке разрешено гулять по Шервуду без страха оказаться повешенной на одном из дер- — Неважно, — Джуди бесцеремонно толкает Джека в грудь и проходит в комнату. Дверь за ней хлопает, а вспышки золотых огоньков слепят посреди липкой тьмы, — Джуди знает всё. У Джуди есть план и поддержка извне. И почему Джека не удивляет эта напыщенная хладнокровная уверенность в себе? Он жмёт плечами, кривит губы и выжидающе смотрит в спину. Джуди осматривает комнату на предмет достоинства своей высоко значимой фигуры, и, брезгуя сесть, так и стоит на месте. — Джуди считает тебя достойным правды, Джексон Найрас, — её голос строг и тих, Джуди в пол-оборота глядит Джеку в глаза. В руках меча нет, но Джеку думается, что она и без того чувствует себя на коне, — и если ты решить оказать Джуди поддержку, Джуди этого не забудет. Цирк. Джек привык работать с театральным шармом и присущим ему фарсом, но переплюнуть фанатичный маразм Джуди не позволено даже ему. — Удиви меня, пташка. Джуди собрана и серьёзна. Еще бы. Джека всё еще трогает сон, глаза немного слипаются, но он пытается держать спину ровной, собирая руки на груди. Ближайшее доступное оружие — если вдруг Джуди взбредёт в голову сказать, что его помощь будет заключаться в жертвовании своего тела, — руки. И зубы. О, Джек уже представляет этот приторный и пышущий цитрусовым вкус крови Джуди. Он не очень любит кровь, но когда чувствует её запах, кажется, превращается в ебаного вампира. Джуди вся подтягивается, напрягается и собирается собраться с мыслями. Когда открывает рот, Джек понимает — зря он её пустил. — Я говорила с Богом. И Бог сказал мне, как избавиться от семьи.