По принципу дезадаптивности

— Я разделю твою боль, и она станет нашей. Реальность дрожит, искажается и разверзается, образовывая разлом. Ди делает шаг прямо в пропасть. Обжигающе-горячая кровавая река с её дна принимает его в свои объятия. Граф захлёбывается, задыхается, жмурится, но не боится. Зачем боятся того, из чего состоит мир? Ухватившись за гибкие стеклянные корни каменного цветка цвета индиго, Ди вытаскивает себя из вмиг загустевшей реки. Огромный глаз с ярко-зелёной радужкой смотрит на него с интересом. Отлепив от лица отяжелевшие от крови длинные волосы, Граф смотрит в ответ и улыбается. — Я уменьшу нашу боль. Глаз становится оскаленной пастью, но Ди не отводит взгляда. Зубы клацают прямо у его лица, а потом исчезают. Кровавая, цветущая, живущая своей жизнью, увитая минералами и расписанная металлами, реальность трескается. Из трещины смотрит множество глаз, но они больше не выглядят вызывающе. Граф протягивает к разлому перепачканную кровью руку, но прикасается к зеркалу. Стекло идёт рябью, становится прозрачным и вспыхивает, подобно листу бумаги. Ди не отдёргивает ладони. — Я тебя не боюсь. Я буду с тобой, пока жив, а после вернусь к тебе. Я твоя часть, потому что ты — это всё, а, значит, я тоже немного ты. Я не боюсь себя. Пламя становится ярче, обжигая. Кожа краснеет, сгорает, исчезает... Граф закрывает глаза, чтобы боль ощущалась не так невыносимо, но упрямо стоит на месте. Температура вокруг резко падает, кажется, даже вода внутри него становится льдом, но этого всё равно недостаточно, чтобы отказаться от мира и захотеть умереть. — Я буду честен с собой, тобой и теми, кто дорог мне, буду верен себе, тебе и тем, кто дорог мне, буду справедлив к себе, тебе и тем, кто дорог мне. Я буду беречь себя, тебя и тех, кто дорог мне, я буду любить себя, тебя и тех, кто дорог мне, я останусь собой, тобой и с теми, кто дорог мне. Ты не сможешь ранить меня больше, чем я сам могу ранить себя, потому что я — это ты. Боль стихает, оставляя после себя лишь лёгкое жжение где-то в центре грудной клетки. Ди всегда казалось, что там живёт душа, так что ничего удивительного в этом нет. На секунду перед закрытыми веками проносится образ светлого юноши, которого невозможно рассмотреть. Кажется, он улыбается. — Разумеется, ты местами странный, страшный и непередаваемо-запутанный, в тебе есть горечь, слёзы и поводы умирать, но то, что можно найти среди них, сто́ит дороги, которую каждое живое существо проходит от рождения до смерти. Я буду с тобой, я буду собой и продолжу выполнять свой долг, как и положено любому в моей семье. Я стану твоим голосом, даже если никто и ничто не сможет слышать тебя, и сберегу тебя, даже если никто и ничто не пожелает сберечь, и я сделаю это для каждого, кто будет нуждаться в моей защитите и пожелает, чтобы я стал его голосом, — твёрдо произносит Ди. Секай улыбается ему отовсюду, и где-то в грудной клетке молодого Верховного жреца Пространства теплеет. Инициация завершена. Теперь Граф может не сомневаться, что самый главный секрет счастья в понимании того, что всё в этом мире взаимосвязано и реагирует друг на друга. Ди очень хорошо видел, что всё подобно организму, который дышит, живёт, любит, злится, страдает и радуется. Ему нравится замирать, закрывать глаза и растворяться в шуме ветра, танцевать с дождём и обнимать шторма: так можно почувствовать себя важным настолько же, насколько важно вместе и каждым атомом это великолепное единство маленьких деталей, равноценно влияющих друг на друга. Есть только одна проблема: понимание этого доступно не всем. — Почему люди не видят, что всё зависит и от них, и от окружающих, и ищут причины в чём-то одном, а остальное отбрасывают за ненужностью и не берегут? — иногда Граф задавал этот вопрос друзьям. Они все переглядывались и виновато пожимали плечами, и жрец с тоской вспоминал, что те и сами люди. Тогда он торопливо добавлял: — Я не имел в виду вас, если что. Вы разве не знали, что студенты — не люди?.. Все смеялись, тень тревоги уходила, и только Веска косился задумчиво, но вопросов не задавал. "Я ему когда-нибудь потом обо всём расскажу, — обещал себе Ди. — И про Секай-сама, и про связанность, и про то, что я жрец...". Так он и узнал, что иногда никакого "потом" не наступает.