По принципу дезадаптивности

      После их странного ночного разговора клетка с птицами вернулась в лабораторию, а спустя пару недель и вовсе исчезла. На вопросы студентов и их «лаборанта» – Джека Шуберта, первокурсника с факультета политических технологий, – Ди коротко отвечал, что договорился с отцом, и тот забрал их в свой зоомагазин. Веске всё это казалось довольно странным – об отце Граф заговаривал редко и с большой неохотой. Самовлюблённый, властный и холодный человек, встреч с которым Ди избегал, явно не был похож на того, кому стоит доверять слепых ласточек, с таким трудом выращенных заботливым не-китайским студентом. Хоуэлл не был уверен, что Граф скажет правду хотя бы ему, но после занятий упрямо направился в лабораторию.       – Привет, Ди, а где птицы? – распахнув дверь, с порога спросил он. Ди сидел за столом, рассеянно чирикая ручкой в лабораторной тетради. Подняв голову от беспорядочных чёрточек и завитушек, Граф привычно улыбнулся.       – А, Веска… Не хлопай дверью, пожалуйста. Я, кажется, уже говорил, что их забрал отец. Или я говорил это Джеку?..       – Неужели ты отдал их ему? – Веска смотрел в безмятежное лицо Ди и не верил. – Ты же говорил, что он, э-э-э… «kowai»… Да и вы, вроде, в ссоре? Или помирились уже?       – Пожалуйста, говори на своём языке, – Граф поморщился. Он всегда так делал, если Веска повторял за ним что-то на японском или китайском. – Нет, не помирились. Просто в заботе о животных он правда хорош. В этом я могу ему доверять.       – Но разве к тебе он не был жесток?.. – Веска привык проводить параллели между своим отцом и отцом Ди. Если бы он оставил отцу птиц, то через пару дней они оказались бы на свалке со свёрнутыми шеями.       – Я – это я. Животных в нашей семье все любят. Думаю, он позаботится о них не хуже меня.       – Погоди! Доверять человеку, для которого животные важнее сына?.. – возмутился Хоуэлл. Воистину, Граф был личностью неординарной, но совсем не в том смысле, в каком думали наивные второкурсницы. Если говорить напрямую, иногда он казался сумасшедшим.       – Доверять животных, которых он будет беречь, – мягко, будто успокаивая бьющуюся головой о стекло банки мушку Дженнифер, ответил Ди. – Я не хочу, чтобы наши отношения мешали мне выполнять мой долг. Если у них появятся птенцы, он отдаст их мне, чтобы я мог продолжить исследования. Здесь их постоянно тревожат, это делает их жизнь мучительной. Никто не хочет постоянно быть на виду у кучи народу.       Веска растерянно посмотрел на него. И это говорит ему Граф Ди, который постоянно находится в центре внимания?       «Впрочем, не то, чтобы это делало его жизнь хоть сколько-нибудь приятной», – подумал он. Ди всегда возвращался с учёбы вымотанный и несчастный. Ещё бы! Постоянно отбиваться от навязчивых девиц, недо-ухажёра Альберта с его сногшибательным (буквально!) одеколоном и нагромождений домашки от Фитца… Если подумать, жизнь не-китайского студента была не менее мучительной, чем жизнь маленьких ласточек, которых все постоянно брали на руки, тискали и переносили со стола на стол.       – Может, ты и прав… Но всё же, разве можно доверять человеку, которому на тебя плевать? С чего ты взял, что он, раз так любит животных, отдаст тебе птенцов?       – Есть что-то большее, чем он, я и наши пустые конфликты.       – Тогда почему не помиритесь?       – Потому что меня пребывание в его доме разрушает, – Ди пожал плечами. – Но это не должно ограничивать нас в том, что мы оба ценим. Это просто очередные людские рамки, которые говорят им, что если человек плохо поступает с ними, то и свою работу он делает плохо. Но врачи же не отказывают в лечении людям, которые их обидели? То-то и оно.       Веска задумался над его словами. Сегодня Штраусс умолял его дать списать домашнюю работу, но Хоуэлл соврал, что ничего не сделал – в конце концов, тот тоже соврал, что не трогал его сэндвич. Может, не стоило копить обиду на зеленоглазого прохвоста и спасти его задницу от отработки?..       «Какой из меня врач, если я не забочусь о других?» – попенял себе он.       И всё же, для человека, которому пришлось общаться со своим конфликтным родителем, Ди был слишком спокоен. Непривычно и неестественно, будто эта встреча забрала у него все силы. Расширять какие-то выдуманные границы, которые, кажется, существовали не столько в людских головах, сколько в голове самого Графа, насилуя себя и заключая какие-то договорённости с тем, к кому он даже на каникулы боялся уехать, было так глупо и так в духе Ди! Что ему наговорил этот человек? Что теперь он будет исследовать? Снова мух? Что насчёт его «долга»? Он так расцвёл с этими птенцами, а теперь… теперь…       – Как же ты достал меня со своими рамками! – воскликнул Веска. – И то у тебя узко, и другое… Нет, правда, у тебя совсем нет границ? Тебе действительно нормально общаться с твоим отцом? Тебе нормально отдавать ему ласточек, которых сам растил и называл детьми? Тебе нормально сидеть тут и тосковать по ним в одиночестве? Тебе что, всё подряд нормально? Может, тебе ещё и нормально, что мы спим в одной постели? А то, что я тебя касался недавно? А… а… а мой поцелуй?! – Веска понял, что ляпнул не то и замолк.       – А это может быть ненормально? – искренне удивился Ди. – Все всегда делают, что им хочется, а моя задача – подстраиваться. Если мне приятно, что ты находишься рядом, почему я должен считать это ненормальным, расстраиваться и портить отношения? Ну, то есть, я слышал, что люди так делают, но…       – Сам будто не человек, – буркнул всё ещё смущённый Веска. – Конечно, это ненормально, иначе бы все так делали!       – А так не все делают? А ты почему тогда так делал?..       Голос Ди стал тихим-тихим. Он смотрел прямо на Хоуэлла, чуть склонив голову и поджав губы. В комнате вдруг стало как-то пусто, словно остатки рамок, ограничивающих эту реальность, исчезли. Стены, потолок, дверь и окно – всё перестало иметь значение. Иди куда хочешь, делай, что хочешь… Веске понадобилось усилие, чтобы не отступить. Ему вспомнилось, как в детстве он был за городом: старенькая ферма, густой лесок и поле за этим леском. Когда он впервые увидел его – такое необъятное, начинающееся прямо от деревьев, без предупреждения, он опешил и так и не смог заставить себя сделать ни шагу вперёд. Но он больше не ребёнок. Не важно, есть рамки или нет, нужно просто идти дальше, потому что иначе… Иначе даже эта хрупкая фигурка, замершая посреди открывшегося ему пространства, навсегда исчезнет.       – Потому что я неправильный, – начать говорить оказалось трудно. Слова застревали в горле и вываливались недопережёванными кусочками изо рта. Веска закусил щёку, боясь, что Граф не захочет больше иметь с ним дела. Что тогда будет? Как тогда жить? А как жить, если ему будет никак? Равнодушно, спокойно, с этой дежурной улыбкой на лице… Он тогда, наверное, ударит не-китайца по бледной физиономии или вырвет себе самому клок волос: смотря, что раньше успеет – занять руки им или собой. Во рту становилось солоно…       Ди смерил его долгим взглядом. Казалось, молчание длится вечность. Ноги начали подгибаться, комната поплыла, а стены надвинулись прямо на Хоуэлла – он впился ногтями в ладонь, чтобы оставаться в сознании.       – Так я-то тоже… – начал было Граф, но натянутая струнка нервов Вески вдруг лопнула с оглушительно-беззвучным «дзынь», и в голове мгновенно стало пусто, а в глазах побелело от страха.       – Нет! – он стиснул кулаки так крепко, что под неостриженными ногтями стало влажно и больно. – Ты не понимаешь, я совершенно неправильный, я пришёл в твою комнату и остался в ней, потому что не понял, что это только на одну ночь… не хотел понять! потому что мне хотелось остаться с тобой! Я понятия не имел, что спать с кем-то в одной постели неправильно… нет, имел, но я настолько привык спать с младшим братом, что сперва даже не понял, что такого-то, а потом мне было стыдно… нет! я просто не хотел переставать спать с тобой, потому что мне безумно нравится спать с кем-то тёплым! Я трогал тебя, обнимал и целовал, хотя не имел на это никакого права! Я… я… я по мужчинам! Мне нравятся парни! Мне нравишься ты! Это ужасно, отвратительно и неправильно, но я в тебя влюбился! Я никогда в жизни не буду с женщиной! Я неправильный, они мне противны, я не хочу входить своим чле…       Веска не заметил, когда Граф оказался рядом с ним и накрыл своей ладошкой его рот.       – Стоп, – ласково, но твёрдо произнёс он. – Я же уже сказал, что тоже неправильный. Зачем ты продолжаешь… это?       – Ты тоже не хочешь, чтобы женская ваги… – распалённый от волнения, Веска нёс чушь, прекрасно осознавая, что несёт её, но, будто в кошмаре, был не в силах остановиться.       – Прекрати!!! – Ди зажал его рот обеими руками. – Да, да, да, я тоже этого не хочу, тоже по мальчикам, тоже забыл, что нельзя спать с кем-то в одной кровати, и тоже чувствовал себя неловко от того, что не обсудил это с тобой, и поэтому не обсуждал вовсе… Только ради всего, что для тебя свято, заткнись! Uruse! Сам же потом себя возненавидишь!       Хоуэлл медленно втянул носом воздух и послушно замолк. Немного помолчав, он тихо спросил:       – Извини, а это… «Урусе» – это что такое?       – «Шумно». Но я имел в виду «заткнись».       – Понял, – кивнул ничего не понявший от смятения Веска и заткнулся ещё на некоторое время.

***

      – Мне в школе нравился одноклассник… Я за него избил капитана нашей футбольной команды, – голос Вески стелется по полу тёплым глухим туманом – невесомый, неслышный и исчезающий на свистящем вдохе-выдохе.       – Я учился на дому, но однажды мне нравился мальчик. Его друг меня… напугал. Я так к нему и не подошёл, – в аметистовых глазах мелькает какое-то неуловимое выражение и тут же исчезает, когда Граф отворачивается и непринуждённо жмёт плечами. – Думаю, это к лучшему.       – Ты не подумай, я нормальный, я не накидываюсь на людей… или чем там ещё пугают? И гепатита у меня нет… – Хоуэллу хочется почесаться, но это кажется неуместным в разговоре о болезнях, так что он стискивает зубы, терпя зуд, и мечтает сходить к врачу за справкой – так у него хотя бы доказательства будут.       – У меня тоже. Хочешь справки?       – С-справки?.. Когда ты успел? Не надо, я верю.., – румянец заливает лицо, щекам становится больно. У Графа что, всегда всё наперёд заготовлено?       – Было интересно, могу ли я сдать сперму, – равнодушно бросает Ди. Пора бы привыкнуть к его странностям, но Веске пока это не удаётся, да и вряд ли когда-либо удастся. – Только это оказалось бесполезным, я стерилен.       – У тебя вместо спермы антисептик? – глупо хихикнул Хоуэлл. Нести чушь от волнения было ещё волнительнее, так что он замолчал и поскорее прикрыл глаза – настольная лампа уже подкрадывалась к нему, постепенно увеличиваясь в размерах и заслоняя собой свой же свет.       – Ты бы заметил – у меня бы кожа на руках высохла и потрескалась.       Не веря своим ушам, Веска открывает глаза. Граф Ди сидит рядом с ним на полу, собирая на ночь длинные волосы в тугую косу и неуверенно улыбается, щуря раскосые глаза. Поверить, что из этого чистого ротика прозвучала такая пошлость почти так же невозможно, как и в то, что он действительно дрочит. Кто угодно, но не этот невероятный, чистый и неприкосновенный молодой человек! Веска смотрит на него, как на ангела из свиты Сатаны, и медленно, с трудом, пробует поверить.       – А ты… где обычно? Я – в душе… – бормочет он. Откровенность – за откровенность, не так ли?       – Здесь, – спокойно отвечает Граф. Веска обводит комнату взглядом, и сердце ухает куда-то в пятки. – В душе тоже иногда, но там очередь. Это напрягает.       – А!.. Эм… вау! А… а на кого?.. – уши колет от любопытства и волнения. Граф поднимает брови, и Веска боится, что спросил лишнее.       – Хм… В последний раз это были расчёты по генетике.       – Что?..       – Что? Я думаю, когда мастурбирую. Это успокаивает.       – А я – на тебя. Это заставляет понервничать.       Повисает тишина, а потом оба заливаются громким неуместным смехом. Соседи сердито стучат в стенку, тетради с конспектами остаются на столе недописанными, а глупые мальчишки хохочут, толкаются и тянут друг друга за одежду и волосы, валя на пол, возясь и бормоча какие-то глупости.       Потому что один ненормальный ещё может быть ошибкой, но двое – это уже принцип. Принцип дезадаптивности.