Truly

— Это неплохо, — кивает Джей, поедая лапшу и запивая ее водой, потому что слишком остро. Чонсон слегка краснеет, когда ему жарко или когда пробует что-то с высоким уровнем остроты. Почти не заметно. Хисын это видит. — Конечно, я мастер в приготовлении рамена, — гордо отвечает парень, наблюдая за реакцией Пака. Тот тихо смеётся и продолжает приём пищи. Сидеть вот так вечером на полу около панорамного окна и смотреть на город ощущается правильно и комфортно. Ли впервые за долгое время ест, потому что проголодался, а не из-за немого правила поддерживать состояние тела. — Впрочем, на этом мои кулинарные таланты заканчиваются. Чонсон снова хохочет и откладывает миску, опустошая оставшуюся половину бутылки холодной воды. Хисын издевательски улыбается, хотя у самого губы печёт не меньше. — Серьезно? Не говори, что питаешься одной лапшой. — Не говорю? Есть доставка, я занятой человек. Джей кивает недоверчиво и смотрит на крыши магазинов на соседней улице. Ли откровенно подглядывает, потому что красиво. Все, что можно отнести к прекрасному, сразу начинает нравиться. Не человек искусства, просто ценитель. — Тогда я приготовлю тебе что-нибудь, когда вернусь домой, — ком в горле – вот, как можно обозначить реакцию на сказанное, потому что Хисын не готов прощаться. Четыре дня в одной квартире – чертовски мало. Однако Ли просто кивает и поджимает губы, складывая их тарелки и направляясь к раковине, чтобы начать молча мыть посуду, оставляя ее сушиться на полотенце. «…вернусь домой…» Хисын не уверен, что имеет право испытывать что-то, кроме принятия, в данный момент, но все же чувствует вязкую горечь на языке. Желать худшего сценария для чужих отношений – неправильно, как минимум. Ли придерживается принципов, поэтому дальше слов не заходит. Случайные прикосновения не считаются, потому что всем понятно: они с Чонсоном, вроде, подружились, а для друзей подобное входит в норму. — Почему не здесь? Мне казалось, у меня классная кухня, – не поворачивается, ожидая ответа и выключая воду из-под крана, задерживается взглядом на своей руке. — Мне комфортнее у себя, там мои ножи, сковородки, все моё, это удобно. «И он тоже твой», – одна мысль, которая дополняет выше сказанное. Хисын благодарен, что не слышит про, как оказалось, Чонвона каждый божий день, но сам себя закапывает, достраивая предложения Джея. — Понятно, — не отводит глаз от своих пальцев, на них лишь проточная вода, ничего особенного, но оглядываться нет желания. Мама учила не смотреть на чужое. — Эй, все нормально? Почему застыл? — Покурим? — Давай. Однажды это не сработает, и тогда, только тогда Хисын позволит себе принять: «У тебя не получится, поверь. Джей не променяет свою принцессу на кого-либо, и дело ведь не в тебе». Он был прав.

***

Чонвон ненавидит это место. Родительский дом никогда не ассоциировался с тёплыми детскими воспоминаниями, молоком на ночь или шоколадом в подарках на Рождество. На концерты в академии почти ко всем однокурсникам приходили близкие люди, будь то родственники, друзья или партнёры. До появления Чонсона Ян бронировал место лишь один раз. Оборвать все связи после последнего исполнения, которое увидели они, всегда всплывало в голове, как решение, принятое по необходимости, как нечто правильное и объяснимое. Звонок все тот же, безумно громкий и бездушный. А вот лицо родителя спустя четыре года изменилось. Отец смотрит иначе, но Ян не понимает причин, почему во взгляде мужчины не видит прежнюю ненависть и разочарование. Чонвон слегка кланяется, когда он отходит в сторону, и проходит в дом, снимая обувь. Кажется, что ничего не изменилось, однако абсолютно все ощущается по-другому. Быть может, из-за того, что у него есть возможность в любой момент уйти, жалея лишь о том, что решился. Его ждёт дом, работа и контакт в телефоне, который стоит набрать. — Чонвон, — голос матери отпечатывается в памяти, ударяя набатом, когда женщина подходит ближе. Изысканность и строгость никогда не покинут родительницу. Ян всегда хотел лишь на миг ощутить, что отношение к нему другое, особенное. Осуществил мечту человек с совершенно другой фамилией. Жасминовый чай на вкус слишком горький, но парень продолжает пить, потому что нужно. Привычки не меняются, хотя Чонвон с уверенностью может сказать – почти не страшно. — Мы с отцом рады, что ты в порядке, Чонвон, — говорит женщина, покрывая своей ладонью мужскую. — Как ты поживал? Её никогда это не интересовало. — Хорошо, — тихо выдыхает, осматривая старших, говорит то, что им правда хотелось бы знать, — работаю в консерватории, живу в съемной квартире рядом с центром. Конечно, этот вопрос. — Один или с кем-то? — С кем-то. — Ты здесь, чтобы нас представить, кто она? Нет. — Его зовут Пак Чонсон, — совсем не страшно. — Я не собираюсь вас представлять. Хотел поблагодарить за то, что отдали в музыку и… настояли. Может, это и было ужасно, сейчас у меня хотя бы есть он и свой дом. Они молчат. Мать выглядит обеспокоено, а отец предельно безэмоционально. Но Чонвон больше не боится. — Позвольте вам сыграть. Фортепиано покрылось пылью, но не расстроилось. Возможно, за этим следил мужчина. Пальцы касаются клавиш после устрашающего перерыва, но Чонвон не чувствует скованности. Играть легко, а в груди развязывается огромный узел, потому что Ян – тот, кем он является, и не нужно отныне притворяться совершенством. «Потому что ты уже совершенен», – звучит его голос, когда руки буквально летают по клавишам, а мелодия пробивает что-то внутри. Rachmaninov — Morceaux de fantaisie, Op. 3: No. 1, Elegie in E-Flat Minor. Он играл это, когда Джей пришёл на концерт. Тогда Чонвон почувствовал, каково это, когда на тебя смотрят так. Не было придирок, комментариев, даже комплиментов, это было не нужно. Ян тогда позволил себе подумать, что доказывать что-либо кому-либо не стоит времени, ведь есть люди, которые признают и без всех мучений и фантомной боли в пальцах. Последние ноты, последний аккорд. Чонвон улыбается, он не сделал ни ошибки, потому что осознал, что их необходимо совершать время от времени. Глухое беспокойство улетает в тишину. Ян встаёт, опускает крышку и низко кланяется, обращаясь к пустоте. Он уходит почти так же тихо, как и пришёл.

***

4 years ago… — Ты был великолепен, — довольно гладит по плечу преподавательница и вручает букет цветов. Любимчик. В местах, где люди порождают искусство, нет места объективности. Два музыканта никогда не сыграют одно произведение одинаково, всех слушателей коснётся по-разному. К этому нужно привыкнуть, принять правила игры и продолжить путь к совершенству. Много комплиментов, часть из которых суше пустыни, а причина до неприличия понятна: конкуренция. Чонвон подходит к выходу, услышав, кажется, все возможные комментарии по поводу его исполнения. Он смотрит на парня перед собой и ждёт чего-то, хотя сам не понимает, чего именно. — Пройдёмся? — все, сказанное этим голосом, будет важнее приятных слов. — Давай. На улице холодно, но температура приятно ложится на кожу. Они идут по пустым дворам тихо, Ян разглядывает то букет, то Чонсона. Когда они встречаются взглядами, отводит первым, потому что все ещё странно ощущать что-то подобное в себе. — Не скажешь ничего? — начать первым лучше, чем не услышать ничего до самого порога своей квартиры, а после думать и жалеть. — Думаю, тебе все уже сказали, — конечно, сказали. Услышать от него – важно. — Ты прав, но я хотел бы узнать твоё мнение, — ожидание приравнивается к пытке. Нужны не комплименты, нет, только его голос. — Не против? — Джей показывает пачку сигарет и вопросительно смотрит, на что Ян просто мотает головой, отворачиваясь и начиная изучать асфальт под ногами. Чиркает зажигалка. Увидеть, как он курит, – подарок и смерть, потому что слишком красиво. Чонвон человек искусства, он знает. Когда сигарета летит вниз, Чонвона останавливают и мягко разворачивают к себе за плечи. Ян задыхается, когда горячая рука касается светлой шеи, после перемещаясь на щеку. Поднимать взгляд нельзя для собственной безопасности, с Джеем вообще слишком много запретов, потому что он заставляет гореть. Чонвону не нравится жара, но, возможно, нравится Пак. Наверное, поэтому он не сопротивляется, когда чужие губы касаются его, а на языке ощущается горечь сигарет. Быть может, именно поэтому он отвечает на поцелуй и позволяет парню напротив переплести их пальцы, не чувствуя приэтом ноющей боли в костях, а после того, как они отстранились друг от друга на секунду, тянется навстречу самостоятельно. — Это было потрясающе, — Ян сначала не понимает, о чем он говорит. — Клянусь, я не видел никого, кроме тебя, потому что ты единственный светился настолько сильно, Чонвон. Его возненавидят, но взамен он сможет получить Джея. Какой бы ни была ставка, выбор очевиден.