Идеальные мальчики идеальны во всем.

      “К моему большому сожалению, я оказался прав. С первыми подозрениями родилась и крошечная надежда, но теперь, мне кажется, я просто хотел, чтобы она была. Он проснулся не прежним собой. Мне не забыть его леденящую кровь улыбку.       Этот молодой человек умело сменял маски долгие годы. Самая первая и ненадежная окрепла сегодня с пробуждением Х.Х. Я прочитал это по его глазам. Будто тот розоватый блеск человечности навсегда потух.       Он старался быть настоящим при мне. Было тяжело какое-то время, но я с радостью буду вспоминать первые сессии с этим пациентом.       Мне жаль, но я был бессилен и никак не мог помочь. Только держать ситуацию под контролем и наблюдать. Ускорить его принятие себя, пока Оно не вырвалось с еще более разрушительными последствиями, было единственно верным решением. Я совершил отчаянный шаг и разрушил его жизнь. Нет, все не так. Невозможно было разрушить то, что строилось на карточном домике. Я с болью в сердце признаю, что медлил как только мог. Но больше ждать было нельзя.       Конечно, я сообщил всем специализирующимся инстанциям сразу после его ухода. Скорее всего, Х.Х. в данный момент уже находится в белом изоляторе для особо опасных и не контролирующих свои действия.       Я удостоился лицезреть уникальный феномен падения человека, сдающегося перед своим внутренним сильным “Я”. Соленое море точившее скалы и ветер стирающий песком хребты выигрывают пусть и медленно, но неизбежно. Все произошло так, как должно было произойти.       Мне правда очень жаль, Хенджин.”       Ручка с глухим стуком опустилась на деревянный стол. За окном начал расцветать закат, расцвел и тлеющий огонек сигареты в мужских руках. На столе появилась пепельница, скрываемая от всех посетителей светлого кабинета в одном из выдвижных ящиков. Кресло напротив с подушкой в крупный цветок поникло в холодном одиночестве. Оно слышало так много судеб, как много душ впитало в себя, но никогда прежде не было такой, как история Хван Хенджина. Мальчика, который просто хотел быть идеальным во всем. Слишком сильно хотел. Густой дым не спешил рассеиваться – расплывающиеся завитки повисали в воздухе, безмятежно парили, окрашивая все в серый. Третий день картины с пятнами Роршаха с негодованием наблюдали повышение никотиновых доз психотерапевтом. Студенческая газета трехдневной давности начала собирать слои щекочущей пыли. Первая же полоса одновременно привлекала внимание и в то же время неприметно вещала о кончине парнишки: совсем еще молодого, талантливого ученика и примерного сына. Трогательный текст, совсем не похожий на некролог, как будто написанный кем-то из знакомых лично, а не беспристрастной рукой корреспондента. “Комната художника больше никогда не увидит другого цвета. Она запомнила лишь алый. Раз и навсегда.” Дальше шла статья про новый фестиваль музыки, где примут участие новоиспеченные, еще совсем зеленые, но уже такие амбициозные ребята. Рекламный блок нового спортивного зала университета сползал и перетекал на вторую полосу.       – Кажется, пора менять профессию или уходить в педагогическое направление. – тихо произнес Ким Намджун, туша единственный источник света о гладкую поверхность стекла.