I’m unclean a libertine
And every time you vent your spleen
I seem to lose the power of speech
You’re slipping slowly from my reach
You grow me like an evergreen
You never see the lonely me at all
I… Take a plan, spin the sideways
I… Fall
(Placebo – Without you I’m nothing)
Стоя в одиночестве в ванной комнате своей палаты, Вэй Усянь медленно одевался. Узкие потёртые джинсы, из которых он давно вываливался, если не использовал ремень, застиранная до блёклости красная футболка, любимая толстовка. В кармане Вэй Усянь нашёл ключи от квартиры – и больше ничего. Ни денег, ни документов, ни телефона. По всей видимости, А-Чао так был уверен, что Вэй Усянь накануне отправится домой в ту же секунду, как он сказал, что даже не подумал, что того могут не отпустить, и ему придётся как-то добираться самому. Значит, придётся идти пешком. Конечно, он мог бы воспользоваться городским телефоном на стойке дежурной медсестры отделения. Вот только, увы, в этом не было никакого смысла. Во-первых, Вэнь Чао работал и уж точно не стал бы брать даже половину отгула только ради того, чтобы вернуть своего непутёвого парня домой. Чудом было уже то, что он хотя бы привёз одежду: если честно, Вэй Усянь действительно думал, что ему придётся возвращаться либо в тонкой больничной рубашке, либо в халате. На голое тело. И да, А-Чао был прав: целым до дома бы он в таком виде не дошёл даже среди бела дня. Во-вторых, Вэнь Чао, скорее всего, до сих пор злился и на самого Вэй Усяня за его глупость, которая довела его до больницы, и на Лань Ванцзи, который посмел выставить его, Вэнь Чао, вон из отделения. Вэнь Чао очень, очень не любил, когда кто-то без его позволения посягал на его собственность, и Вэй Усянь был уверен на все сто: тот уже успел нажаловаться отцу, Вэнь Жоханю, и настрочить заявления во все возможные инстанции. Почему-то Вэй Усянь очень не хотел снова сталкивать его с хирургом лицом к лицу. А в-третьих, стыдно признаться, но Вэй Усянь банально не помнил наизусть номер своего парня. Вэнь Чао об этом знал и жутко бесился, даже однажды после очередного скандала попытался вправить ему мозги, хорошенько поколотив его, но, кроме синяков, криков и слёз, так ничего и не добился. У Вэй Усяня была идиотская и совершенно непредсказуемая память. Он помнил кличку каждого щенка своего приёмного брата, хотя собак отдали сразу же после его усыновления, помнил узор на парадном поясе Цзян Яньли, помнил фразу, начертанную на любимом веере Не Хуайсана, помнил, как отец катал его на плечах, но плохо запоминал лица и имена людей и совершенно, блять, не был способен запомнить номер мобильного своего парня, с которым жил несколько лет. В дверь палаты негромко постучали. Вэй Усянь, чертыхаясь и безуспешно пытаясь застегнуть джинсы одной рукой, − вторая всё ещё болела и плохо слушалась, − вышел из ванной и увидел Лань Ванцзи. Тот почему-то уже был без халата, одетый в обычную одежду – серые джинсы и светлый пуловер. − Передумал меня выписывать? – брякнул Вэй Усянь, избегая его взгляда. Отвернувшись, он всё-таки справился с проклятыми джинсами и взял с тумбочки резинку для волос – единственное, что было на нём, помимо халата. Расчёску ему никто не привёз, и волосы жутко спутались. − Нет, − ответил Лань Ванцзи. – Я же дал обещание. Пожалуйста, присядь, я помогу тебе с волосами. − Зачем? – резко спросил Вэй Усянь. – Это имеет отношение к моему здоровью? − Относительно, − сказал Лань Ванцзи, вынимая из кармана деревянный гребень. – Твоя рука зажила не до конца, и, если ты будешь её напрягать, процесс восстановления затянется. Вэй Усянь сжал челюсти, но всё-таки уселся на стул возле кровати. Лань Ванцзи встал за его спиной и принялся аккуратно и неспешно расчёсывать его длинные спутанные пряди, больше похожие на кучу соломы, чем на ту шикарную мягкую копну, какая была у него раньше. Давно следовало их обрезать к чертям, раз уж он не видел больше смысла и желания за ними ухаживать, но Вэй Усянь почему-то жалел и не решался. Словно волосы были последним, что осталось с ним от прошлой жизни, лёгкой и беззаботной. Гребень продвигался всё выше, от посечённых сухих кончиков к корням сквозь колтуны и узлы, но больно не было: Лань Ванцзи действовал удивительно бережно. Чувствуя размеренные прикосновения зубьев к коже, походившие на массаж, Вэй Усянь вдруг понял, что ему хочется плакать. На самом деле, он ужасно любил, когда кто-то вот так гладил его по голове, перебирал пряди, расчёсывал их. В детстве и юности это делала сестрица Цзян Яньли: она, относившаяся к приёмышу с нежностью доброй старшей сестры, всегда была рада помочь ему с причёской; именно она учила братьев заплетать косы. Цзян Чэн всегда ругался на эти нежности, говорил: «У тебя что, рук нет?» каждый раз, как совсем юный Вэй Усянь бежал к его сестре с расчёской и резинками, на что тот только весело показывал ему язык. Но с тех пор, как Яньли вышла замуж и уехала в другой город, возиться с его шевелюрой стало некому. Иногда Вэй Усянь мечтал, что, когда он, наконец, созреет для отношений, его любимая или любимый будет так делать. А потом он стал встречаться с Вэнь Чао, и с мечтами о нежностях пришлось распрощаться навсегда. И потому Вэй Усянь совсем не ожидал, что Лань Ванцзи, человек, который упорно избегал даже не дружбы – приятельства с ним, – человек, для которого Вэй Усянь всегда был невыносимым и неприятным, будет так касаться его головы и вернёт ему эти позабытые ощущения из юности. Пальцы аккуратно, но крепко стянули волосы на затылке. Рука Вэй Усяня невольно взметнулась к шее, непривычно открытой. Вскочил, бросился к зеркалу в ванной. Серебряное стекло отразило всё то же бледное лицо с искусанными губами и наливающимся синяком на скуле, но его обрамляли куда более гладкие пряди, собранные в высокий хвост. Почти же, какой он носил когда-то. Последние годы Вэй Усянь собирал волосы как попало, даже не всегда расчёсывался, просто убирал, чтобы они не мешали ему убирать и готовить. Иногда получался разваливающийся пучок, иногда – растрёпанный хвост, пряди из которого выскальзывали из-под резинки к концу дня, и лишь несколько ещё удерживались на затылке. Отражение в зеркале прочертили две сверкающие дорожки. Вэй Усянь поднёс руку к лицу, стирая слёзы, которые всё-таки не смог сдержать. Дурацкая причёска. Ему следовало избавиться от неё в ближайшее время. Он больше не тот Вэй Усянь, которым был раньше, неужели Лань Ванцзи, увидев, в какое жалкое ничтожество он превратился, этого не понимает? Вытерев слёзы, Вэй Усянь вернулся в палату, по-прежнему не встречаясь взглядом с Лань Ванцзи, взял пакет с халатом и вышел в коридор. К его удивлению, Лань Ванцзи последовал за ним. Вэй Усянь старался не обращать на это внимание, мало ли, какие дела могут быть у хирурга даже за пределами его отделения, но, когда тот вышел следом за ним на улицу, Вэй Усянь обернулся и вперился в него сердитым взглядом: − Почему ты преследуешь меня? Думаешь, без твоего присмотра я убегу, чтобы спрыгнуть с крыши, или брошусь под машину на первом же перекрёстке? − Я хочу отвезти тебя домой. − А я не хочу. Спасибо, сам как-нибудь доберусь, − Вэй Усянь развернулся и быстро зашагал прочь от больницы. Лань Ванцзи не отставал; видимо, и правда не доверяет, с горечью подумал Вэй Усянь. Каким же жалким и безумным он, должно быть, выглядел в глазах окружающих. Наверное, хорошо, что у него нет денег даже на метро, его бы там точно арестовали, решив, что он собирается прыгнуть под поезд. Дойдя до перекрёстка, Вэй Усянь был вынужден схватиться за столб от накатившего головокружения. Конечно, он ведь каких-то три дня назад потерял, наверное, половину своей крови, и даже после переливаний его состояние не восстановилось в полной мере. Лань Ванцзи, тенью следовавший за ним, поддержал его под локоть. − Вэй Ин. Позволь мне отвезти тебя. − У тебя что, других дел нет, Лань Чжань? – ощетинился Вэй Усянь. – Иди помогай тем, кому это нужно. − У меня выходной, − спокойно ответил Лань Ванцзи. – А тебе нельзя перенапрягаться. Да, перед выпиской добрый доктор выкатил ему целый список рекомендаций: нельзя перенапрягаться, нельзя поднимать тяжести, нельзя мочить повязку, пока не снимут швы, даже перечень продуктов написал, ничего не забыл. Странно, что всех этих "можно" и "нельзя" было не три тысячи. Как будто кто-то будет покупать ему гранатовый сок, с досадой подумал Вэй Усянь. Возможно, Лань Ванцзи был прав. Вэй Усянь прошёл метров пятьдесят и уже чуть не хлопнулся в обморок, такими темпами он, если и не свалится под автобус не по своей воле, доберётся до дома к вечеру, а не за час. Профессионализм Лань Ванцзи и впрямь вызывал уважение, наверное, он думал, что, если Вэй Усянь не дойдёт до места назначения, это будет его врачебная недоработка! − Ладно. Ладно! Можешь меня подвезти, только не надо ходить за мной! – сдался, наконец, Вэй Усянь. Голова действительно кружилась так, будто он накануне выпил пять бутылок байцзю. Или как однажды, когда Вэй Усянь заработал сотрясение, сильно ударившись об угол шкафа. Ощущения, честно говоря, были так себе что тогда, что сейчас. Лань Ванцзи не отпускал его локоть, пока не довёл до своей машины, как будто Вэй Усянь в любую секунду мог утратить равновесие или сознание и хлопнуться посреди парковки. Это было так… странно. Ощущая сильные пальцы на плече, он не мог разобраться в своём отношении к этому. Его пугала такая крепкая хватка, напоминая о совсем другой, но это был Лань Чжань, и его невесть откуда взявшаяся забота немного раздражала, смущала и оставляла в недоумении. Почему он это делает? Не может ведь дело быть исключительно в чрезмерно ответственном отношении к своей работе? Старательно избегая внимательного взгляда светло-нефритовых глаз, Вэй Усянь уселся на пассажирское сиденье и неловко пристегнулся правой рукой. − Включить музыку? – спросил Лань Ванцзи. – Какую хочешь? − Всё равно, − отозвался Вэй Усянь, не глядя на него. Он думал, Лань Ванцзи включит какую-нибудь классику или традиционную музыку, но из динамиков неожиданно полилось «Take the plan, spin it sideways, without you I'm nothing at all». Что-то болезненное и мерзкое заворочалось внутри, и Вэй Усянь резко выдохнул: − Не это. Лань Ванцзи сразу сменил радиоволну, действительно оставив какую-то традиционную музыку, больше подходящую для медитаций. − Не знал, что ты слушаешь такое, − помолчав, заметил Вэй Усянь. − Не я. Ты слушал их в школе. И пел. − О? – Вэй Усянь растерянно уставился на магнитолу. Лань Чжань запомнил, какая музыка ему нравится? Но почему? Они ведь почти не общались нормально, вернее, общаться усиленно пытался Вэй Усянь, а Лань Ванцзи с таким же завидным упорством этого общения пытался избегать. Неожиданно ему вспомнилась одна из последних школьных тусовок, которые, помимо безобразного количества алкоголя, танцев, больше похожих на дрыганье лапками богомолов, и отвратительного пьяного секса в туалете, имели в своей программе караоке. Вэй Усянь не был шикарным танцором и уж тем более сторонником нетрезвого соития подростков в грязных уборных, зато обожал петь. Но ведь Лань Чжань никогда не ходил на такие тусовки! Вопрос так и остался невысказанным. Вэй Усянь бросил взгляд на большие кисти рук, с уверенностью сжимающие руль, и, ощутив странную неловкость, принялся смотреть на убегающий назад серый пейзаж сквозь боковое стекло. В голове было столько этих «почему», касающихся Лань Чжаня, что он не хотел даже считать. Почему он, интроверт и социофоб, стал врачом, что подразумевало контакты с людьми? Почему покинул родной город и переехал работать сюда? Почему так носится с Вэй Усянем и его здоровьем, хотя к выпускному они не могли называться даже приятелями? Почему вступился за него перед Вэнь Чао и даже выгнал его? Почему? Лучше бы не вступался, думал Вэй Усянь. Не то чтобы ему хотелось, чтобы его продолжали бить в палате, но Вэнь Чао – опасный человек с огромными связями, а уж про его отца и старшего брата и говорить нечего. Вэй Усянь… боялся. Не за себя – он уже потерян и никому не нужен. Он боялся за Лань Чжаня. Что Вэнь Чао устроит ему неприятности или сделает так, что его попросту убьют. Он мог, Вэй Усянь это знал. − Здесь? – Лань Ванцзи остановил машину и вместе с ней – поток невесёлых мыслей Вэй Усяня. − Да, − Вэй Усянь щёлкнул кнопкой, отстёгивая ремень. – Спасибо. Он специально назвал другой дом. Оставшуюся сотню метров он как-нибудь потихоньку преодолеет, не умрёт, а вот что будет, если кто-то из соседей по дому увидит, как он выходит из машины другого мужчины – не из такси, − и это дойдёт до Вэнь Чао, Вэй Усянь даже представлять боялся. − Не стоит, − отозвался Лань Ванцзи и протянул ему карточку. – Возьми. − Что это? – Вэй Усянь бросил взгляд на картонный прямоугольник: белый, с серебристым тиснением. Визитка с номером. − Если тебе что-то понадобится, ты можешь звонить мне в любое время, − сказал Лань Ванцзи. – Я могу ответить не сразу, я ведь хирург, но перезвоню, как только освобожусь. Он что, спятил? − Не надо. Я не позвоню, Лань Чжань. Я же сказал, мне не нужна помощь. Особенно твоя. − Что не так с моей помощью? – спокойно спросил Лань Ванцзи. − Ничего. Замараешься, − скривился Вэй Усянь. – Серьёзно тебе говорю, не лезь в это. Спасибо, что подвёз. − Может, я провожу тебя до квартиры? – в обычно бесстрастном голосе Лань Ванцзи слышались тревожные нотки. − О, нет! Нет! Я и сам прекрасно дойду, спасибо! Ты бы ещё на спине меня предложил понести! – вспыхнул Вэй Усянь и выбрался из машины. – Удачи, Лань Чжань. «Да что с ним не так?! – мысленно возопил Вэй Усянь. – Он что, не понимает, как это будет выглядеть?». Когда вообще Лань Ванцзи успел стать таким добрым к нему? Съездил к буддийским монахам и преисполнился в своём познании? И почему его, Вэй Усяня, это так волнует? Он зашагал в сторону своего дома, но через несколько метров остановился и обернулся. Лань Ванцзи в своей машине по-прежнему стоял у тротуара, ожидая, что Вэй Усянь скроется в своём подъезде. Вот только дом-то был не тот! Вэй Усянь упёрся взглядом в лобовое стекло, изо всех сил надеясь, что до Лань Ванцзи дойдёт его транслируемая мысль: «Прекрати за мной следить и уезжай, мне не нужна твоя помощь». Минута, другая. Машина не двигалась с места, Вэй Усянь тоже. Лань Ванцзи был упрям, но Вэй Усянь был упрям не меньше. Наконец, Лань Ванцзи был вынужден признать своё поражение и уехать. Убедившись, что машина повернула и скрылась из поля его зрения, Вэй Усянь направился к дому. Квартира встретила его ожидаемой тишиной и не менее ожидаемым срачем: похоже, Вэнь Чао звал друзей. С одной стороны, это было обидно, что А-Чао веселился, пока Вэй Усянь валялся под капельницей и помирал со скуки. С другой – Вэй Усянь предпочитал видеть друзей своего парня как можно реже. Отыскав телефон, Вэй Усянь набрал в последних контактах номер, который никак не мог запомнить. Спустя пять гудков в трубке рявкнули: − Да? − А-Чао, − выдохнул Вэй Усянь. – Я дома. − Уже? – удивился Вэнь Чао. – Я думал, этот светлоглазый мудак тебя ещё на неделю запрёт, просто чтобы меня побесить. − Нет, меня выписали утром, − Вэй Усянь с трудом подавил неожиданно возникшее желание вступиться за Лань Ванцзи – да как кто-то смеет называть такого прекрасного человека мудаком! – Дали кучу рекомендаций, но угрозы для жизни нет, и я могу долечиваться амбулаторно. − Прекрасно. Жди меня к вечеру, − буркнул Вэнь Чао и бросил трубку. Положив телефон на кухонную тумбу, Вэй Усянь вдруг поймал себя на мысли, что не был бы против, если бы Вэнь Чао не возвращался никогда. Устыдившись, он отправился в ванную. Осколков в раковине не было, ванна сияла белизной: наверняка здесь в первый же день побывал клининг, вылизавший всё до последней капли крови. Вэй Усянь не мог представить, чтобы Вэнь Чао или кто-то из его компании стал бы оттирать белый акрил от кровавых разводов. Он принял душ, действуя осторожно, потому что голова иногда начинала кружиться, не хватало ещё упасть, приложиться башкой об ванну и снова загреметь в больницу, едва успев из неё выйти. Постарался подготовиться, потому что, может быть, А-Чао всё же соскучился, переоделся в домашнюю одежду и занялся уборкой. Строй пустых бутылок, испачканные соусом коробки из-под лапши и пустые пачки от чипсов – всё это отправилось по мусорным пакетам. В помойном ведре, забитом доверху остатками от фруктов и смятыми фантиками от батончиков, Вэй Усянь заметил несколько использованных презервативов. От обиды рука задрожала так, что он чуть не опрокинул ведро и не рассыпал весь мерзкий мусор по полу. Он заставил себя не думать об этом, осторожно, по одному пакету, вынес всё на помойку. Потом одной рукой пропылесосил всё от рассыпавшихся крошек и чужих волос, отстранённо удивляясь, как можно было всё так засрать за какие-то два с половиной дня. В юности Вэй Усянь, конечно, тоже не отличался аккуратностью, но он обычно устраивал беспорядок вещами, а не остатками еды. «Свинья, − в каком-то внезапном прозрении подумал Вэй Усянь. – Самая настоящая». Подумал – и тут же прикусил язык, затыкая себя даже в мыслях. Да что с ним такое? И тут же память совершенно некстати подкинула ему салон автомобиля Лань Ванцзи. Безукоризненно чистый, без единой крошки, лишь слегка пахнущий отголосками сандала. А машина Вэнь Чао? Отвратительно дорогая тачка с откидной крышей, по дорогим кожаным сиденьям разбросаны банки из-под газировки и прочий мусор, затхлый запах пытается заглушить дрожащий на приборной панели ароматизатор. Отвратительно. «Заткнись», − устало сказал Вэй Усянь сам себе. Он не имел никакого права сравнивать Лань Ванцзи и Вэнь Чао. А-Чао – его парень, а Лань Ванцзи – лишь давний школьный приятель, да что там приятель – просто одноклассник, с которым он безуспешно пытался подружиться. Точка. Ни к чему думать об этом. Заткнув внутренний голос, он закончил с уборкой и отправился на кухню, чтобы попытаться успеть приготовить ужин до возвращения Вэнь Чао, чтобы не вышло, как в прошлый раз. Ему повезло: к моменту, когда в дверном замке заворочался ключ, еда была уже совершенно готова, Вэй Усянь успел её даже попробовать, надеясь, что вкусовые рецепторы его не подвели, потому что, кажется, в этот раз всё вышло действительно неплохо. Он метнулся в прихожую, где открывшаяся дверь пропустила в квартиру коренастую фигуру в белой футболке и блёкло-красном пиджаке. − Привет! – взволнованно проговорил Вэй Усянь. – Ужин готов, осталось только положить, ты голоден? Как работа? − Нормально. Как рука? – Вэнь Чао кивнул на запястье, сбрасывая лёгкие летние туфли. − Ещё болит, но она же не рабочая, так что ерунда. Потом снимут швы, и всё заживёт, − отмахнулся Вэй Усянь: собственные травмы перестали беспокоить его давным-давно. − Прекрасно, − хмыкнул Вэнь Чао. – Этот Лань хорошо тебя заштопал, м? − Наверное, − осторожно ответил Вэй Усянь, мгновенно напрягшись, но не подавая виду. – Я же не врач, чтобы об этом судить. Он от всей души надеялся, что Вэнь Чао оставит эту опасную тему. Вэй Усянь задумался: а знает ли тот, что они с Лань Чжанем учились вместе? Он чуть не спалился тогда, в больнице, когда попросил хирурга не вмешиваться, почти назвав его по детскому имени. Конечно, это было ерундой: подумаешь, были знакомы в юности, подумаешь, Вэй Усянь называет его, как могут называть только близкие, он ведь был когда-то известен своим бесстыдством, и называть Лань Ванцзи Лань Чжанем начал сразу же, как узнал об этом имени. Да и это попросту несерьёзно, кто вообще в 21 веке использует два имени? Из знакомых Вэй Усяня такими старомодными были только, собственно, Лани и его приёмная семья, которая и ему дала второе имя. Но это же был Вэнь Чао, чёрт знает, что там у него на уме. К счастью, тот больше не возвращался к эпизоду в палате, и ужин прошёл в привычном молчании, как всегда, неуютном, но безопасном, и Вэй Усянь, в прошлом невозможный болтун, не стремился его нарушать. К еде Вэнь Чао в этот раз не придирался, что тоже было благом, хотя Вэй Усянь и почувствовал лёгкий укол обиды: неужели вышло настолько «никак», что он не заслужил ни одного поощрительного словечка, ни капли благодарности? Вэнь Чао никогда не хвалил его блюда, даже если они выходили неплохими, Вэй Усянь даже смирился с этим, но сегодня почему-то было обидно. Он вообще чувствовал непозволительно много эмоций, которые почти похоронил, и всё началось после того, как он загремел в больницу. После ужина Вэнь Чао ушёл в душ, а Вэй Усянь – мыть посуду. Мыть приходилось в перчатке, чтобы не тревожить раны, и это бесило, было неудобно, и он несколько раз чуть не уронил скользкую мыльную тарелку. Закончив, Вэй Усянь понял, что дело не только в перчатках: у него дрожали руки. Захочет ли А-Чао иметь с ним дело после той вспышки безумия, так похожей на попытку самоубийства? Что, если всё это – лишь затишье перед бурей? Может, А-Чао его изобьёт? Или вышвырнет на улицу и запретит возвращаться? Вэй Усяню в этом городе было совершенно некуда пойти. Близкие далеко, денег на дорогу или жильё у него нет, немногочисленных университетских приятелей он растерял почти сразу после диплома и понятия не имел, где они все, он и в соцсети-то давным-давно особенно не заходил, вернее, заходил, но ничего не публиковал и никому не писал. Что ему придётся делать? Память услужливо выхватила пальцы, сжимающие картонный прямоугольник с серебристым тиснением, но Вэй Усянь отогнал это дурацкое воспоминание. Никогда в жизни он не станет обращаться за помощью к Лань Чжаню – спасибо, ему хватило назойливых и бесполезных попыток набиться к тому в друзья в старшей школе, чтобы убедиться, что Лань Чжаню он нахрен не сдался. Да тот наверняка и помощь-то предложил из вежливости или каких-то своих благородных ланевских принципов, коими его напичкал дядя, а вовсе не потому, что пожалел своего скатившегося на самое дно одноклассника. Обхватив себя руками в неожиданном приступе тревожности, Вэй Усянь прошёл в спальню и сел на кровать. Возможно, сегодня ему придётся ночевать на диване или на улице, кто знает, но пока что можно посидеть здесь. Он… Он даже не знал, хочет ли, чтобы всё было как раньше, чтобы А-Чао вжал его в постель, желая и имея его в своей обыкновенной наплевательской манере, или чтобы больше не касался никогда, довольствуясь своими многочисленными девицами. − Что, уже не терпится? – раздался в дверях спальни голос Вэнь Чао. Вэй Усянь вздрогнул, выныривая из своего мысленного болота, посмотрел на его ухмылку и неловко отвёл глаза. Он сам уже не знал, чего хочет, запутавшись в себе и своих чувствах. Он, пожалуй, и позабыл уже, что такое хотеть чего-либо по-настоящему. Матрас рядом прогнулся под весом усевшегося Вэнь Чао. Мужчина неожиданно взял его за подбородок, вынуждая повернуть голову и посмотреть на него. Вэй Усянь в тревоге закусил губу, а тот вдруг неожиданно коснулся его скулы, где красовался синяк от его удара. Легко провёл пальцем по отметине, не давя, и что-то дрогнуло внутри Вэй Усяня. Это… так походило не то на нежность, не то на немое извинение, которые были когда-то давным-давно в самом начале их отношений. − Прости, − выдохнул Вэй Усянь, поддаваясь порыву. – Я поступил, как идиот, и совсем не подумал о последствиях. Но я правда не пытался покончить с собой. − Было больно? И страшно? – поинтересовался Вэнь Чао. – Ты испугался, когда лежал в воде и понимал, что можешь умереть? − Я… − Вэй Усянь замолчал. Он не знал, как ответить на это. Больно? Конечно, было больно, больнее любых побоев, какие приходились на его долю. Но это было то, в чём он нуждался в тот момент. Страшно? Наверное, ему должно было быть страшно, но тогда им так владело отчаяние, что страх он почувствовал позже, не перед смертью, а перед тем, что ему будет за игру с ней. – Я не знаю. Да, было больно. И плохо. − А может, тебе понравилось это близкое ощущение смерти? Вэй Усянь не понимал, куда он клонит. Пытается вытянуть признание, что он на самом деле не был против умереть, хоть и не планировал такого исхода? Зачем? Чтобы убедиться, что Вэй Усянь не в себе, и выгнать с чистой совестью? Услышать, наконец, давно проглатываемые слова о том, как ему плохо, − не от боли и ран, а в целом, здесь, с ним, − и избить за это или, опять же, выгнать? Вэнь Чао не дождался ответа и, наклонившись, коснулся губами синяка. Вэй Усянь задохнулся, ошеломлённый. Когда последний раз А-Чао так его касался, целовал, да хотя бы оставлял намёк на поцелуй? Два, три года назад? Он уже и не помнил, каково это. Если А-Чао и делал что-то ртом, то лишь оставлял собственнические метки, укусы, багровеющие много дней спустя. И то редко, как будто брезговал так прикасаться к нему. Руки опустились ниже, опрокидывая на постель, стянули с него шорты и бельё, оставляя в одной домашней футболке, стиснули привычно бедро, но Вэй Усянь, который всё ещё не мог поверить в произошедшее, не возражал. Он лишь сдавленно простонал, когда Вэнь Чао, соизволивший дотянуться до смазки, вошёл в него без должной подготовки, вызывая лёгкую тянущую боль пониже спины. В этот раз было легче, будто тело Вэй Усяня, совершенно растерявшегося от внезапной ласки, не имело желания противиться не самому приятному вторжению. Но вместе с этой растерянностью и наивной надеждой, что его, может быть, всё-таки хоть немного любят, под участившийся стук глупого сердца, Вэй Усянь никак не мог избавиться от сосущего изнутри чувства тревоги, разливающего холод по жилам. Вэнь Чао, грубо толкнувшись в него, пальцами правой руки погладил его шею. − Я спросил: тебе понравилось то ощущение приближающейся смерти? Ощущение тревоги нарастало. Вэй Усянь всё ещё не понимал, почему он продолжает спрашивать, тем более в такой момент, момент их близости? Что за одержимое желание узнать, что он чувствовал, лёжа в горячей воде с перерезанными венами? − Я не понимаю, − беспомощно ответил он. − Может, так будет понятнее, − сказал Вэнь Чао и сильно сжал пальцы на его шее. С трудом вдохнув, Вэй Усянь распахнул глаза и вцепился в руку, пережимающую его шею. Вэнь Чао ни на йоту не ослабил хватку, продолжая толкаться в него. Вэй Усянь ударил его по руке и задушенно потребовал: − Пусти! − Расслабься, − выдохнул Вэнь Чао. – Тебе же это нравится… Играть со смертью. Иначе… зачем ты резал вены в ванне? Наслаждайся. Но Вэй Усянь совсем не мог расслабиться и уж тем более насладиться. Паника сдавила его грудь так же сильно, как пальцы А-Чао сдавливали его шею, страх расползался по артериям всё быстрее с каждой попыткой сделать вдох. Он напрягся всем телом, отчего движения внутри стали ещё более болезненными, и попытался освободиться, ударил по давящей руке сильнее. Вэнь Чао схватил его запястье и с силой придавил к матрасу. Вэй Усянь поднял левую руку и вцепился уже ею, но порезы ещё не зажили до конца, что он мог сделать этой рукой, любое напряжение которой приносило больше боли, чем пользы? − Не… на… до… − умоляюще выдавил Вэй Усянь, отчаянно и безуспешно пытаясь нормально дышать. – По… жа… Глаза застилали брызнувшие от боли, страха и напряжения слёзы, перед ними темнело от нехватки кислорода. Паника затопила всё сознание, и в ноющей голове билась лишь одна мысль: «Я не хочу умирать! Не хочу! Только не так!». Он бессильно и слабо колотил свободной рукой по плечу Вэнь Чао, пытался бить пятками по пояснице, но всё бесполезно: жестокая рука неумолимо стискивала его горло, кажется, с каждым мгновением всё сильнее; мужчина был уже близок и почти себя не контролировал. Забинтованная рука, ослабев, упала на постель, и ускользающим сознанием Вэй Усянь успел ещё панически подумать, что даже его смерть ему не принадлежит. Вэнь Чао толкнулся в последний раз, кончая, и с рычащим стоном упал рядом, наконец, отпуская свою жертву. Вэй Усянь, каким-то чудом не провалившись в темноту, надрывно закашлялся и схватился за нею, судорожно хватая воздух ртом. Он никогда раньше не задумывался, какое это счастье – просто дышать, даже когда каждый вдох царапает горло. Больно, будто в глотку засунули ветку терновника, но это значило, что он дышит, что он жив. Голова гудела, из глаз неконтролируемо текли слёзы, а сердце билось так, словно на всякий случай решило успеть отбить своё, пока не поздно. Жив. Истерика накатывала на Вэй Усяня волнами, он лежал, как выброшенная на берег рыба, пытаясь отдышаться. Вместе с натужным болезненным кашлем и прерывистыми вдохами-выдохами из него вырывались всхлипы. Вэнь Чао толкнул его в плечо и рявкнул: − Если ты собираешься реветь, делай это не в моей постели! Вэй Усянь истерично подумал, что ещё секунда – и он либо выйдет в окно сам, либо вытолкает из него своего парня. Словно на автопилоте, он схватил своё одеяло со сброшенной одеждой и поспешил прочь, спотыкаясь и натыкаясь на каждый угол мебели и косяк, пока не добрался до ванной, своего спасительного уголка. В глазах снова потемнело, и Вэй Усянь обрушился на пол, больно ударившись коленями. Сжимая собственное горло, Вэй Усянь, несмотря на жуткую боль ото лба и висков до затылка и головокружение, с кристальной ясностью осознал, что Вэнь Чао действительно давным-давно его не любит. И дело было не в том, что тот только что чуть его не убил, нет, он понимал, что А-Чао просто нашёл очередное извращение, ещё один способ продемонстрировать свою власть над ним. Дело было в том, что Вэнь Чао было плевать на Вэй Усяня полностью. На его жизнь, здоровье, чувства, желания. Даже отдельную частную палату тот наверняка оплатил ради красивого жеста, а не из желания позаботиться. И вся его сегодняшняя нежность была лишь притворством, чтобы ослабить бдительность, чтобы Вэй Усянь расслабился и не успел среагировать. Ведь, оставаясь настороженным, Вэй Усянь бы никогда не позволил сотворить с собой такое. Не позволил бы, да? Вэй Усянь поднялся на ноги, держась за раковину, и уставился на своё отражение в новеньком зеркале, установленном в его отсутствие взамен разбитого. Следы чужих пальцев багровели на тонкой белой шее, синяк на скуле делал перекошенное в истерике лицо ещё более ассиметричным. Чужая бледность, чужие искусанные губы, давно не изгибающиеся в улыбке, чужие безжизненные глаза, блестевшие не от озорства или очередной безумной идеи, а от слёз. Лишь тщательно и гладко расчёсанные утром волосы, туго стянутые красной резинкой в его любимый когда-то хвост, теперь порядком растрепавшийся в борьбе и попытках вырваться, напоминал о прежнем Вэй Усяне. Кто он такой? Как он мог так потерять себя, дойти до такого? Он ведь не позволил бы Вэнь Чао душить его во время секса, если бы не поддался на фальшивую ласку и вовремя сообразил, что тот задумал. Не позволил бы, правда? Но ведь позволял многое другое. От промелькнувших перед глазами воспоминаний о годах, прожитых с Вэнь Чао, Вэй Усянь почувствовал такое отвращение к себе, что его желудок скрутило, и он снова упал на колени, едва успев склониться над унитазом. Жалкое. Никчёмное. Ничтожество. С каждым бьющимся в воспалённом мозгу самоуничижающим словом Вэй Усянь исторгал остатки ужина и ненавидел себя всё больше. Когда его желудок опустел, Вэй Усянь рухнул на и без того ноющую задницу и обессиленно прислонился к тумбочке. Во рту было мерзко и кисло, надо было хотя бы умыться, а ещё лучше – принять горячий душ, или даже ванну, но, во-первых, он безмерно устал, а во-вторых, боялся потерять сознание. После всего, что случилось этим вечером, идея удариться насмерть головой в отключке или утонуть во сне, конечно, казалась довольно привлекательной, но он не хотел умирать. Не так. Если уж и умирать, то по своей воле, добровольно приняв решение и полностью контролируя это. Именно поэтому ему было так хорошо, когда он резал себя, и отвратительно, когда Вэнь Чао душил его. Вэй Усяню не принадлежало ни его тело, ни вещи, ни собственная жизнь и достоинство. И он не хотел, чтобы Вэнь Чао забрал себе ещё и его смерть. Его по-прежнему трясло от отголосков истерики и паники, от тошноты и ощущения своей никчёмности. Никогда ещё за все эти годы он не чувствовал себя настолько жалким, слабым и использованным. И самое страшное было в том, что он сам это допустил, сам был во всём виноват. Если бы кто-то посмел так с ним обойтись, когда он был юн, он бы, не колеблясь, свернул мерзавцу шею. Или, по крайней мере, хорошенько бы побил. Но сейчас… От холода, который давно стал постоянным спутником Вэй Усяня, его била дрожь. Он по-прежнему сидел на прохладном кафельном полу, но сил и желания идти в гостиную на диван не было, а уж тем более – успокаиваться и возвращаться в постель к Вэнь Чао, будто ничего не произошло. Вэй Усянь лишь зябко повёл плечами и подтянул одеяло повыше, укутываясь в тёплый кокон и обхватывая себя руками. Пускай здесь и не слишком удобно, но ванная всё равно по неведомой причине казалась ему безопасной. Может быть, потому, что здесь его никто никогда не трогал. Он проснулся рано, когда серая рассветная муть только начала проникать в квартиру. Спина жутко затекла от неудобного положения, в котором Вэй Усянь провёл ночь, кроме того, он закономерно замёрз, потому что во сне одеяло, разумеется, сползло. Голова по-прежнему раскалывалась, шея болела, шов под повязкой неприятно дёргало. Он, наверное, нарушил практически все рекомендации из списка Лань Ванцзи, отстранённо подумал Вэй Усянь. Кое-как поднявшись, он в который раз посмотрел на себя в зеркало. Ничего не изменилось, кроме расцветших на тонкой коже шеи багрово-фиолетовых синяков. Вэй Усянь умылся, вычистив изо рта тошнотворный кислый привкус, оставшийся с ночи, потом вымылся целиком, яростно растирая кожу жёсткой щёткой под горячей водой, особенно сильно на шее, бёдрах, ягодицах. Остановился он только тогда, когда понял, что новые попытки оттереться причиняют боль: он так сильно скрёб себя, что чуть не содрал кожу, настолько омерзительно ему было вспоминать, где вчера его касался Вэнь Чао. Вэнь Чао его не любит. Стоя под горячими струями, Вэй Усянь задумался: что, если тот на самом деле хотел и мог его убить? Вэнь Чао со своими связями вполне мог себе позволить избавиться от тела так, что об этом никто не узнает. Его бы никогда не нашли. Да и кто стал бы его искать? Сестрица Яньли? У неё подрастающий сын, она живёт в другой провинции, и у неё нет времени даже на любимого «Сянь-Сяня». Цзян Чэн? Братец, конечно, мог бы устроить суету, но вряд ли бы чего-то добился, и потом, они так редко созванивались, к тому моменту уже было бы бесполезно начинать поиски. Не Хуайсан? Вот ещё, делать ему больше нечего. Может быть, Вэй Усянь уцелел вчера вечером только потому, что ему надо было появиться в больнице, чтобы снять швы. Если он не придёт, Лань Ванцзи с его комплексом профессиональной ответственности вполне может начать поиски. Или нет? Мало ли безответственных пациентов, которые не являются на осмотр вовремя или совсем не приходят? Когда Вэй Усянь вылез из душа, спальня всё ещё безмолвствовала, а до семи оставалось ещё почти полчаса. Вэй Усянь впервые решил приготовить завтрак себе одному, но, сварив кашу и вылив её в тарелку, понял, что совсем не хочет есть. Тогда он взял телефон, ключи и пачку сигарет и вышел во двор, где уселся на скамейку под раскинувшимися ветвями пурпурной магнолии и закурил. Вэй Усянь курил очень редко, но сейчас ему надо было отвлечься, сосредоточиться на чём-то незамысловатом, и он курил сигарету за сигаретой, пока от переизбытка никотина не начало мутить. К тому моменту из дверей подъезда уже вышел Вэнь Чао, спешивший на работу, и скрылся в недрах своего роскошного красного автомобиля. В сторону двора он даже не посмотрел. Вздохнув, Вэй Усянь поплёлся в магазин. Он сам не знал, зачем идёт туда. Готовить для Вэнь Чао ему больше не хотелось, готовить для себя… А есть ли в этом смысл? Ночью всё случившееся чувствовалось так остро, и в гудящей голове возникали десятки мыслей и стремительных желаний. Поговорить. Подраться. Сбежать. Что угодно, чтобы подобное не повторилось. Сейчас же, с наступлением очередного холодно-серого утра, поток мыслей будто замедлился, став тягучим, а сознание накрыла апатия. Куда он пойдёт? К кому? У него не было работы, не было своих денег, чтобы снять хотя бы кровать в хостеле на пару ночей, не говоря уже о том, чтобы доехать даже до Циндао. А если бы и были… Вэй Усяню была противна даже мысль о том, что кто-то из его семьи или прошлых друзей увидит его таким. Спасибо, хватило уже одного непревзойдённого, блистающего талантами господина, но, к сожалению – или к счастью, − они с Лань Чжанем не были ни семьёй, ни даже приятелями, чтобы того разочаровывать тем, как низко он пал. Стоило только представить реакцию людей из прошлого, как Вэй Усяня снова начало подташнивать. Сестрица Яньли, конечно же, пришла бы в неописуемый ужас и страшно разволновалась бы. О, она бы, несомненно, помогла ему, приютила, накормила, дала денег на первое время, может, даже попросила бы своего трижды проклятого муженька-павлина помочь ему с работой. Но так расстраивать сестрицу, в чьих глазах он всегда оставался тем улыбающимся малышом, каким он попал в дом семьи Цзян, Вэй Усянь не хотел. Ох, да, павлин. Вот уж кто не упустил бы шанса покривить свою смазливую морду и всласть позлорадствовать над Вэй Усянем за спиной дражайшей супруги, так это Цзинь Цзысюань. Ради Яньли он бы, конечно, расшибся в лепёшку и помог Вэй Усяню, но уж точно не от чистого сердца. Был ещё сын Яньли и Цзысюаня, маленький Цзинь Лин, который, судя по паре разговоров по видеосвязи, уже больше походил характером на папочку и к приёмному дядюшке относился весьма настороженно. Стоит ему только увидеть, как сильно реальный Вэй Усянь отличается от образа, который ему расписывала его матушка… Даже думать больно. Цзян Чэн… Он из старых братских чувств мог бы помочь, да. Но в глубине души наверняка бы обрадовался, увидев, в кого превратился тот, кого ему родители вечно ставили в пример в плане навыков. Вэй Усянь в юности сиял, как яркое солнце, затмевая всех остальных, и, увы, Цзян Чэну из-за его беззастенчивой крутости доставалось больше прочих, как от самого Вэй Усяня, который, хоть и не бахвалился намеренно, никогда не скрывал своего превосходства, так и от всех, кто их окружал. «Цзян Чэн, пожалуй, точно будет рад, − с горечью подумал Вэй Усянь, на автопилоте скидывая в тележку привычные продукты. – Наконец-то он будет выглядеть достойным сыном своего отца. А мадам Юй обрадуется ещё больше и скажет, что всегда знала это, что я плохо кончу вопреки всем своим талантам». И правда, толку-то от этих талантов! Всё похерил, как и предсказывала матушка Цзян Чэна. Нет, к семье он обращаться точно не станет. Во-первых, мадам Юй никогда не простит ему ни один из его проёбов и будет права. Во-вторых, у него были и иные причины этого не делать, о которых он старался думать пореже. Оставался ещё Не Хуайсан, тот, пожалуй, был достаточно лояльным к чужим косякам, будучи извечным разочарованием своего старшего брата, и недостаточно чувствительным, чтобы переживать за его судьбу, подобно Цзян Яньли. Но Хуайсан всегда был чрезмерно легкомысленным, порхая по жизни, точно одна из своих птичек, и, помимо этого, через брата слишком близко знался с семействами Лань и Цзинь, в чём ему не мешали даже разные города. И вот что Лани, что Цзини были последними людьми, которых Вэй Усянь хотел бы посвящать в свои проблемы, а через Хуайсана оно бы до них дошло быстрее отправленной посылки. Лань Чжань в этом плане был хотя бы надёжным, просто ни с кем не общаясь и никому ничего лишнего не говоря даже о себе. Нет уж, он взрослый человек и сам должен разгрести всё дерьмо, в которое сам же и имел неосторожность однажды вляпаться, решительно подумал Вэй Усянь. И никому звонить не станет, даже если ему придётся какое-то время ночевать под мостом. Таща свои наполненные продуктами сумки, он окончательно уверился в своём намерении разобраться с Вэнь Чао сегодня же. Вэй Усянь подошёл к этому со всей ответственностью. Выпил таблетку от терзавшей его головной боли, завёл несколько будильников на телефоне и лёг ровно на два часа, потому что из-за всего, что случилось накануне, он толком не выспался, а с недосыпа он становился раздражительным и ещё более нервным. Немного отдохнув, он закинул в стирку вещи, на всякий случай рассовал по карманам джинсов самое нужное: документы, ключи и телефон, и приступил к готовке. Сегодня, разумеется, Вэй Усянь не мог позволить себе ни экспериментировать, ни лажать. Если ужин выйдет неплохим, А-Чао будет меньше злиться и, может быть, всё-таки согласится его выслушать. Если нет… Что ж, тот всё равно его не любит, и тогда Вэй Усянь просто уйдёт. Конечно же, разве у него могло пойти что-то так, как ему хотелось? К семи вечера Вэй Усянь как раз закончил с готовкой. Он не завтракал, и от голода у него начинала кружиться голова, так что ужина он ждал не меньше, чем серьёзного разговора. От нервов у него чуть подрагивали руки, и ему пришлось включить себе самые размеренные песни, чтобы хоть немного успокоиться. Одновременно со звуком открывшейся входной двери в прихожей послышался женский смех. Вэй Усянь почувствовал, как пол неожиданно становится мягким и ненадёжным. Он знал этот высокий голос, чуть визгливый и неприятный. Держась за стену, он остановился в арочном проёме коридора: в прихожей Вэнь Чао галантно снимал плащ с плеч размалёванной девицы с жирной родинкой над верхней губой. Ван Линцзяо, одна из последних пассий Вэнь Чао, Вэй Усянь видел её несколько раз. Заметив его, Вэнь Чао удивился: − Ты разве не свалил утром? − Я курил во дворе, − выдавил Вэй Усянь, глотая продолжение фразы: «Ты мог бы это заметить, если бы смотрел по сторонам и хоть немного интересовался мной». Он развернулся и зашагал на кухню. Весь план летел к чертям, как он будет выяснять отношения при этой девке? Вэнь Чао точно не потерпит никаких претензий в присутствии Ван Линцзяо. Во рту снова скопилась противная горечь, а от запаха тушёной свинины, так маняще щекотавшей ноздри, в который раз за день замутило. Почему его вообще это так задевает? Разве ему не должно быть плевать? Вэнь Чао его не любит, и Вэй Усянь не мог сказать с уверенностью, что сам до сих пор любит Вэнь Чао, ведь как можно одновременно любить и испытывать отвращение? Сделав несколько глубоких вдохов, Вэй Усянь постарался взять себя в руки и принялся раскладывать еду по тарелкам – не пропадать же ей. Пусть и эта девица поест, а потом будет ныть, что опять не влезает в любимое платье, как делала это каждый раз после сытной трапезы. А с Вэнь Чао он обязательно поговорит завтра. Ковыряя палочками свой почти нетронутый ужин, – аппетит пропал, и он сумел запихать в себя лишь несколько кусочков мяса, − Вэй Усянь старался не глядеть в сторону сладкой парочки и не прислушивался к их милому сюсюканью. За всё время он не проронил ни слова; лучше было оставаться незаметным, может быть, получится потом ускользнуть на улицу до поздней ночи и не слышать стонов из спальни. Молчал он и во время мытья посуды, медленно закипая под звуки поцелуев с дивана за спиной. Но, видимо, ему было не суждено закончить этот вечер мирно, потому что, едва Вэй Усянь выключил воду и собрался ретироваться в спасительную ванную, как Ван Линцзяо, манерно вспорхнув с дивана, протянула: − Заметила твоё новое «ожерелье», смотрится неплохо. Это она про синяки, понял Вэй Усянь, Ван Линцзяо просто обожала комментировать их каждый раз, как замечала, гордясь тем, что она-то для Вэнь Чао – драгоценная куколка, которую он носит на руках. Обычно Вэй Усянь игнорировал это, чтобы не нарываться на неприятности, потому что Вэнь Чао мог ударить его даже за простую дерзость в адрес девицы, но сегодня он был слишком взвинчен. − Так, может быть, ты его и примеришь? Только попроси, А-Чао всё для тебя сделает, − не выдержал он. Сказал и даже не испугался, заметив сощурившийся взгляд Вэнь Чао. Он устал, боги, как же он устал контролировать каждое слово, каждый жест из страха перед побоями. Да в конце концов, он же Вэй Усянь, он постоянно влипал в истории в школе и университете! И недели не проходило, чтобы он походил без синяков! И эта дрянь не смеет глумиться над ним! − Пф, − Ван Линцзяо нисколько не обиделась. – Мне такое совсем не к лицу. А вот тебе очень даже идёт, надо надевать почаще. С этими словами девица протянула изящную ручку, унизанную драгоценными колечками и дизайнерскими браслетами, и ткнула длинным малиновым ногтем в синяк на шее. Вэй Усянь не успел даже подумать, прежде чем грубо и яростно отбросил от себя её руку. − Не трогай меня! − Ай! – взвизгнула Ван Линцзяо, отскакивая от него, словно её в задницу ужалила пчела, и тут же захныкала. – Чао-Чао, он меня обижает! − Цзяо-Цзяо! – Вэнь Чао тут же подскочил к ней. – Больно? − Конечно, больно! – заныла она. Вэй Усянь никогда не бил женщин и тех, кто был слабее его, наоборот, всегда заступался. Но эта девица, Ван Линцзяо с её причитаниями, и то, как Вэнь Чао над ней хлопотал, будто Вэй Усянь действительно её ударил… Всё это выводило его до дрожи в конечностях. Он вдруг вспомнил, что Вэнь Чао никогда так с ним не носился, даже в самом начале их отношений, когда всё ещё выглядело и было нормально, как у других. Вэй Усянь в юности тоже любил немного поиграть на публику, слегка преувеличивая свои страдания, но чтобы так нагло и беспардонно – никогда. Он был так зол и обижен, что пропустил момент, когда кулак полетел ему в лицо. Нос обожгло вспышкой боли, и из него хлынула кровь. От сильного удара Вэй Усянь отшатнулся и ударился задом о кухонную тумбу, но смолчал и только вскинул голову, зажимая нос. Вэнь Чао замахнулся снова, и в этот раз Вэй Усяню удалось увернуться. − Ты смеешь оскорблять и бить мою Цзяо-Цзяо, − прошипел Вэнь Чао, наступая. – Ты кем себя возомнил, а?! − Я не бил твою Цзяо-Цзяо, − неожиданно спокойно ответил Вэй Усянь. – Она сама полезла, я всего лишь оттолкнул её руку. Я не игрушка в магазине, чтобы меня трогали чужие люди. − Цзяо-Цзяо не чужая мне. И ты не смеешь причинять ей боль. − А я уже перестал быть твоим парнем? – холодно уточнил Вэй Усянь. – Тогда как ты смеешь трогать меня, бить меня, душить? Ты хотел знать, понравилось ли мне играть со смертью? Понравилось. Но не с тобой! То, что ты сделал со мной вчера, было отвратительно, и я больше тебе этого не позволю. − Не позволишь? Ты?! – Вэнь Чао всё-таки достал его, зацепив лоб и висок, отчего только днём затихшая головная боль взорвалась с новой силой. – Ты – никто! И я буду делать с тобой всё, что захочу, понял? Или ты забыл о договоре? − Я не подписывался на то, чтобы ты меня избивал, насиловал и пытался убить! – вспылил Вэй Усянь. – Если ты считаешь, что у тебя есть право на это только потому, что ты мой парень, то у меня для тебя новости: у тебя дерьмовые представления об отношениях, и как парень ты тоже дерьмо! − Я дерьмо?! – Вэнь Чао схватил его за плечо и отшвырнул в сторону, отчего Вэй Усянь налетел на стол, острым углом больно прочертившим его бедро. – Ну, может, тогда свалишь? Только куда ты пойдёшь? К своему доброму доктору? − Причём тут Лань Чжань? – побледнел Вэй Усянь, разом теряя весь запал. Нет-нет-нет! Не Лань Чжань, только не Лань Чжань! − Лань Чжань, значит? Я-то думал, его зовут Лань Ванцзи, − вкрадчиво заметил Вэнь Чао. – Не нравится со мной? Вали к нему! Думаешь, если он тебя поселил в дорогую отдельную палату, то и дома пригреет, как бездомную псину? − Что? – ошеломлённо переспросил Вэй Усянь. Это… Лань Чжань заплатил за палату? Не А-Чао? В следующую секунду он полетел на пол от очередного удара по лицу. Почти сразу ему прилетел пинок по рёбрам, но Вэй Усянь лишь краем замутнённого сознания отметил боль. Лань Чжань… Это он позаботился о нём с самого начала. Вэнь Чао не сделал ничего. И Вэй Усяня вдруг накрыло каким-то горьким фатализмом. Наверное, Вэнь Чао сейчас его просто изобьёт до смерти, но сил бороться уже не было. Да и что он мог – с одной полноценно функционирующей рукой? Левую он даже в кулак толком сжать не мог, что уж говорить о том, чтобы защищаться или бить в ответ. Рёбра снова опалило, и Вэй Усянь лишь поморщился и невольно прикрыл их правой рукой. А потом раздался треск, и предплечье точно разорвало болью, затмившей всё остальное. На сей раз Вэй Усянь закричал и прокусил губу в безуспешной попытке сдержаться. Уж лучше бы Вэнь Чао ударил его сначала по голове, чтобы он сразу отключился и ничего больше не чувствовал перед смертью. Как же больно. Намного больнее, чем даже порезы. Надо было резать глубже. И правильно. На обеих руках. − Чего орёшь, как резанный? – фыркнул Вэнь Чао и, присев на корточки, схватил его за руку. Вэй Усянь сжал зубы, превращая очередной крик в сдавленный рык. − Оторви ему руку совсем, Чао-Чао, − сладко протянула Ван Линцзяо. – Чтобы никогда больше не смел меня трогать. «Какая же ты дрянь», − с тоской подумал Вэй Усянь. От боли и ненависти его замутило, и он держался из последних сил. − Ну-ну, Цзяо-Цзяо, не будь такой кровожадной, − ухмыльнулся Вэнь Чао. – Если он пойдёт в больницу без руки, у кого-нибудь точно возникнут вопросы. Ещё и придётся тратиться на клининг, чтобы вытерли кровищу. А так он мог просто сам упасть, правда? Да и он уже достаточно получил. Я буду весь вечер целовать твою маленькую ручку, Цзяо-Цзяо, и она перестанет болеть. − Ну, хорошо, − смилостивилась девица. – Только пусть его здесь не будет! Он испортит нам всю романтику! − Слышал? Моя Цзяо-Цзяо велела тебе убираться, − Вэнь Чао дёрнул Вэй Усяня за шиворот, вынуждая подняться. – Ты ведь, кажется, был недоволен? Плохо было со мной? Давай, вали к своему хирургу. Вэй Усянь почти не соображал из-за боли и тошноты, только почувствовал, что его куда-то поволокли, и покорился, с трудом переставляя ноги. Его вытолкнули в подъезд, и он каким-то чудом удержал равновесие. Дверь за спиной захлопнулась, больно ударив по ушам. Вэй Усянь в какой-то слепой ярости пнул её, чуть не упал и решил более не рисковать своей устойчивостью. Сломанная рука висела плетью, в голове шумело, перед глазами плыл мутный кровавый туман. Подняв левую руку и мазнув ею по глазам, Вэй Усянь увидел на коже кровь и отстранённо подумал, что, наверное, у него разбита бровь. Цепляясь за перила, он медленно спустился вниз, потом, дыша сквозь зубы, согнул правую руку и, придерживая её за локоть, побрёл прочь, оставляя за спиной квартиру, в которой прожил больше пяти лет, и которая так и не стала ему домом. Вэнь Чао вышвырнул его вон. Даже здесь ему не дали выбора и права на собственное решение. Вэй Усянь хотел уйти сам, целым и на своих ногах, переночевать на вокзале или скамейке в парке, может быть, найти приют для бездомных, заложить телефон или обменять на более дешёвый, чтобы появились хоть какие-то свои деньги, или всё-таки наплевать на гордость и позвонить хотя бы Не Хуайсану, доехать до него автостопом и уже там решать, что делать дальше. Вместо этого он брёл в неизвестность, придерживая сломанную руку, его лицо и одежда были залиты кровью, и он совершенно не представлял, как ему быть. Лечь прямо здесь и умереть от болевого шока и голода? Дойти до какой-нибудь эстакады и броситься с моста? Не дойти и пасть под грузовик? Что, что ему теперь делать? Даже если бы у него были деньги, никто бы не пустил его в таком виде даже в самый паршивый хостел. Больница! Может быть, ему переночевать там? Вэй Усянь прикинул: в травмпункте ему наверняка должны помочь, хотя бы вправить кость, наложить гипс и зашить лоб. Это уже походило на какой-никакой план, и он побрёл в сторону больницы, качаясь и стараясь держаться поближе к стенам, деревьям и газонам, потому что с края тротуара он имел все шансы свалиться под колёса. Желание лечь и умереть сменялось стремлением выжить вопреки, назло ёбаному Вэнь Чао, который наверняка выкинул его, чтобы он просто подох не в его квартире, и ему не пришлось бы заморачиваться с тем, чтобы куда-то деть тело. Разумеется, по закону подлости начался дождь. Вэй Усянь шёл, шаг за шагом, промокая всё больше, дрожа от холода, сырости, боли и голода, − о, вот теперь он жалел о том, что не заставил себя поесть и не впихнул в себя этот сраный ужин, с которым столько провозился! Он был в джинсах, кедах, футболке и толстовке, даже без куртки. «Ладно, − с усилием сказал себе Вэй Усянь. – Ладно! Это всего лишь летний дождь! Наверняка не так уж и холодно!». Шаг, ещё один. Холодные капли смывали с лица кровь, застилавшую глаза, и его взгляд и сознание чуть прояснились. Телефон! У него же был с собой телефон? Отпустив пострадавшую руку, Вэй Усянь неловко зашарил по карманам и нашёл его. На часах был десятый час. Может, ему стоит вызвать такси до больницы? И тут же он вспомнил, что у него нет своих денег, да и таксисты наверняка откажутся сажать в машину мокрого и окровавленного типа со сломанной рукой и безумным взглядом потенциального самоубийцы. Позвонить? Но кому? Его приёмная семья и единственный приятель в других городах, даже если они и помогут, то уж явно не сию минуту. Перед глазами снова вспыхнула белая визитка. Может быть, всё-таки позвонить Лань Чжаню? Он ведь, в конце концов, врач, это его работа, и он уже видел и знает, в какое убожество превратился его никчёмный надоедливый одноклассник, так что, не всё ли равно? О какой гордости Вэй Усянь вообще мог теперь говорить? Именно она его и погубила в своё время. Проблема была в том, что Вэй Усянь отверг его помощь и не взял визитку. Он и в трезвом уме с трудом запоминал номера, почти так же плохо, как имена и лица, а сейчас у него то и дело всё плыло перед глазами от ударов по голове и голодного головокружения. Зажмурившись, Вэй Усянь изо всех сил постарался воспроизвести в памяти серебристое тиснение и чёрные иероглифы, потом дрожащими пальцами принялся набирать номер на закапанном дождём экране. Глубокий вдох и – «вызов». Гудок, другой. Третий. На четвёртом гудке в трубке раздался негромкий бархатный голос: − Алло. Доктор Лань слушает. Он запомнил! Он запомнил номер Лань Чжаня! От его голоса Вэй Усяня будто окатило тёплой волной, мягкой и успокаивающей. Он даже не успел удивиться – почему это Лань Чжань не спит почти в десять вечера, − и прошептал: − Лань Чжань. Лань Чжань, я… − Вэй Ин? – голос слегка изменился с стерильно-профессионального на самую малость взволнованный. – Что-то случилось? − Да, Лань Чжань, пожалуйста, мне нужна помощь, ты можешь меня забрать? − Скажи мне, где ты. Я… − голос неожиданно оборвался. − Лань Чжань? – неуверенно переспросил Вэй Усянь. Тишина. Может, пропал сигнал? Или закончились деньги? Тогда Лань Чжань ведь перезвонит? И лишь посмотрев на тёмный пустой экран, в котором слабо отражалось его избитое лицо, Вэй Усянь понял, в чём дело. Убранный в карман ещё утром, грёбаный смартфон попросту разрядился в ноль, и его хватило лишь на этот короткий звонок. Безуспешно попытавшись его всё-таки включить и удостоившись лишь мигнувшей на экране пустой батарейки с красной чёрточкой, Вэй Усянь едва не шарахнул бесполезный кусок стекла и пластика об асфальт и закричал от досады. Один раз. Один-единственный, чёрт возьми, раз, когда он, наконец, решился попросить кого-то о помощи. И даже этого он не заслужил. Неудачник, какой же он неудачник. Вэй Усянь осел на мокрый асфальт и безудержно разрыдался. Горячие слёзы сливались с холодными каплями дождя, он захлёбывался этой влагой, но не мог перестать, пока поток слёз не иссяк, и вместе с онемением от холода его не охватило полнейшее бессилие. Вот так, правильно. Именно здесь он и сдохнет, под дождём на чёрт знает какой тёмной улице, побитый и переломанный, как бездомный пёс. Он не знал, сколько так просидел, прислонившись к стене и упокоив покалеченную руку на животе. Дождь немного стих, но Вэй Усянь всё равно мелко дрожал. Ночь обещала быть холодной – или ему просто всегда теперь было холодно, чёрт знает. Где-то недалеко остановилась машина, послышался цокот каблуков по асфальту. − Эй! Эй, ты! Ты меня слышишь? Вэй Усянь понял, что обращаются к нему и устало поднял голову. Говорила женщина, молодая, её плащ цвета лосося ярко выделялся в темноте, а хорошенькое лицо выражало обеспокоенность. − Слышу, − разомкнув губы, откликнулся Вэй Усянь. − Встать сможешь? Не уверена, что смогу тебя тащить, да и у тебя, похоже, рука сломана. − Зачем? – на грани слышимости выдохнул Вэй Усянь. − Ну, тебе явно не помешает помощь, − пробормотала женщина и осторожно потянула его за левое плечо, помогая встать. Рёбра опалило огнём. – Давай, отвезу тебя в больницу. Кое-как поднявшись и опираясь на её руку, Вэй Усянь покорно добрёл до машины. Женщина усадила его на переднее сиденье и даже помогла пристегнуться. Вэй Усянь отстранённо подумал, что, наверное, у него начались галлюцинации, или он спит и видит сон, или, возможно, уже умер, и его сейчас отвезут в загробный мир. Но, кажется, боль в рёбрах и руке, тепло включённого в машине кондиционера были реальными. − Вам не жалко сиденья? – ляпнул Вэй Усянь. – Я же мокрый и весь в крови. − Они кожаные, − фыркнула женщина и нажала на газ. – Ты бы лучше прекращал говорить свои бессмыслицы и поберёг силы. Отключишься – как я тебя до приёмного покоя дотащу? Ты вон какой конь длинный, а я маленькая. Придётся медбратьев звать. − Я лёгкий, − буркнул Вэй Усянь, но всё-таки заткнулся. Ни к чему было спорить с единственным человеком, который захотел ему помочь. Женщина хмыкнула и потыкала в экран смартфона, звоня кому-то. Вэй Усянь отвернулся, чтобы не лезть в чужую личную жизнь, и только услышал, как она отвечает кому-то по беспроводной гарнитуре: − Да, да. Нашла. Ужасно. Скоро буду, тут не очень далеко. С тебя ужин, ага. Да я шучу. До скорого. Её тягуче-мягкий голос, исполненный ворчливой заботы, казался смутно знакомым, но, как Вэй Усянь не силился, мучая свой затуманенный мозг, не мог вспомнить. В машине слегка благоухало ароматными травами, легко и приятно, кондиционер источал волны тёплого воздуха, дворники с характерным звуком смывали капли с лобового стекла. Они остановились у самых дверей приёмного покоя – почему-то не у травмпункта, − и женщина помогла ему выбраться и ответственно провела через двери. Увидев устремившуюся к ним высокую фигуру в белом, Вэй Усянь рванулся навстречу и упал прямо в надёжные руки, лишь смутно ощутив их поддержку сквозь надвигающуюся тьму.