The Sense of Self

— Я знаю, что ты пытаешься делать, — заявляет Гарри. Эта короткая встреча с Сириусом была вторым разом, когда Волдеморт активно взаимодействовал с людьми помимо Гарри, и делал что-то… неопровержимо доброе. Если бы Гарри не знал этого человека лучше, он бы назвал недавние действия Волдеморта бескорыстными. Податливый после оргазма, Гарри лениво приподнимается с места, на котором приходил в себя после секса, и садится на торс мужчине. Очень удовлетворительного секса. Возможно, немного грубоватого. Безжалостного. Но Гарри ни за что не стал бы жаловаться. Волдеморт едва сдерживает свой гнев. Пытаясь понять причину этого, Гарри провёл последние несколько минут послеоргазменной неги в размышлениях, но так и не нашёл стоящей причины. Он обвиняюще поднял палец на ошеломленное выражение лица мужчины. Возможно, причина была в сочетании нескольких факторов — гнева на Дамблдора, или на то, что Гарри узнал о его сомнительном альтруистическом поведении, или, возможно, даже на то, что ему пришлось объяснять, что он сделал для Гарри, чтобы тот это наконец-то понял. Потому что у Волдеморта всегда был мотив. — Ты используешь их, чтобы манипулировать мной, — заявляет он без вопросительной интонации, просто констатируя факт. — Зачем? Волдеморт не выглядит особенно застигнутым врасплох, но его брови хмурятся от досады и недовольства? Мужчина усмехается, угрюмо отталкивает Гарри от себя и садится, пропуская сквозь пальцы взлохмаченные после секса кудри. — Ты не понимаешь, о чём говоришь, — ворчит Волдеморт. В его гневе чувствуется раздражение, хотя он явно не желает раскрывать свои мотивы. Гарри, теперь лежащий на прохладных простынях, вместо того, чтобы утопать в приятном тепле прикосновений Волдеморта, поворачивается, чтобы посмотреть на мужчину рядом с ним. — Нет, думаю, что понимаю, — настаивает Гарри. — Тебе не нравятся мои… родители. Ты вообще не заботишься о детях, если не считать тех случаев, когда ты исправляешь их ошибки, обучая их тому, что, по твоему мнению, они уже и так должны знать, — заключает Гарри. Волдеморт не утруждает себя оспариванием сказанного, но Гарри и не ожидал этого. Он слишком хорошо знает этого человека. — Ты не заботишься о них, ты убил их и, возможно, убьёшь снова, но всё равно… ты помогаешь им, — слова звучат странно во рту, когда он произносит их, но это не умаляет их правдивости. Волдеморт мрачно смотрит на него. — Пока я здесь, — дополняет Гарри. — Ты манипулируешь мной! Тьма во взгляде Волдеморта, появившаяся из-за замешательства мужчины во время речи Гарри, уступила место пустоте безразличия. — Ты прав. Мне плевать на Лили и Джеймса Поттеров. — Его тон всё такой же безэмоциональный. Даже более безэмоциональный, чем прежде. Волдеморт выглядит совершенно не извиняющимся. Затем мужчина отводит взгляд. — За исключением того, что ты тоже их игнорируешь, — эти слова произносятся очень тихо. В этом мягком тепле есть что-то дикое, что-то обескураживающее, что заставляет Гарри думать, что Волдеморт на пределе своего самообладания. Тело Гарри напряжено, оно сжато и готово лопнуть по швам в любой момент. Этот… Волдеморт вздыхает, как будто сказанное дальше было озвучено дорогой ценой, и их взгляды снова встречаются. — И, для протокола, если это вообще в моей власти, на этот раз они не умрут. Ха, это было почти… романтично. Гарри сомневается в своем здравомыслии. У него не поворачивался язык использовать это слово в отношении Волдеморта. Волдеморт оглядывает его, фыркает, снова ложится, но тут же отворачивается, явно считая этот разговор оконченным. Он тянется к книге, которую называет лёгким чтением, и Гарри… Гарри просто не может этого допустить. Не может оставить эту тему в покое. Он придвигается ближе и обхватывает руки мужчины своими, прижимает их к себе — одна рука старшего волшебника по-прежнему сжимает книгу — обездвиживая их. Гарри понимает, что его собственные руки теперь тоже заняты… Ну, и ладно. Вместо этого он утыкается подбородком в грудь мужчины. — А Снейп? — спрашивает Гарри, понимая, что его голос звучит мягче, чем обычно. Волдеморт смотрит на него сверху вниз взглядом, в котором мелькает несколько эмоций сразу. Выражение его лица меняется от снисходительного из-за странного решения Гарри игнорировать имя мальчика до разочарования из-за того, что Гарри ничего не замечает, и насмешки над тем, как глупо он всё ещё надеется на…. Но за всем этим Гарри чувствует страх. Уязвимость, которую Волдеморт отчаянно не хочет показывать ему. — У меня есть достоверные сведения, что для вашего здоровья лучше прекратить задавать вопросы, мистер Поттер. Гарри, как всегда, игнорирует угрозу. — Разве ты не должен злиться на него из-за предательства? Я имею в виду, он ведь всё это время был шпионом Дамблдора. Это вызывает ожидаемую реакцию. Глаза мужчины слегка расширяются. — Конечно, — говорит Волдеморт, звуча ошеломлённым, но не по-настоящему удивлённым. Гарри полагает, что его не должно удивлять то, что Волдеморт в прошлом не удосужился проанализировать и понять мотивы других людей. Его не должно удивлять, что Волдеморт не заметил, как любовь Снейпа к Лили затмила его преданность. Между ними повисает тишина. Гарри на секунду спрашивает себя, не совершил ли он ужасную ошибку, задавая свой вопрос, но беспокойство проходит так же быстро, как и появляется. — Что ж, в конце концов, он был отличным специалистом и образцовым Пожирателем Смерти, пока я… не разделил его верность… И, поскольку этого, скорее всего, не произойдёт теперь, я не вижу смысла наказывать его за это. Мне всегда очень нравились его эксперименты с заклинаниями и зельями. Гарри на мгновение потрясен. То, что Волдеморт пытается оправдать отсутствие своего мстительного гнева, это хорошо. Этот человек всё ещё умеет блестяще обманывать. В другой жизни Гарри принял бы эти доводы за чистую монету. Но теперь он видит больше, чувствует глубже, знает этого человека лучше. Возможно, он даже сейчас поверил бы в эту ложь, если бы не был плотно прижат к телу мужчины и не чувствовал, как он намерено ослабил нервное напряжение в своем теле, прежде чем солгать. Очевидно, что сказанное, хоть, безусловно, и не полностью является ложью, далеко не всё, что двигало Волдемортом. Волдеморт всё ещё смотрит на него снизу вверх. Выжидает, чтобы увидеть, купится ли Гарри на его ложь. — С возрастом люди становятся мягче, Ви, мне это нравится, — Гарри не позволяет откровению задушить себя и вместо этого пытается изобразить дерзость. Его слова тут же наказываются подлым щипком за бок. Гарри взвизгивает, но звук растворяется в улыбке, которой он прижимается к коже Волдеморта, чтобы скрыть сквозящую в ней нежность. — Теперь ты прекратишь обвивать меня, как питон, с очевидной целью убить? — спрашивает Ви через несколько вдохов. Гарри мычит в ответ. — Мне здесь нравится. Волдеморт ещё раз театрально вздыхает, но затем, несмотря на небольшое сопротивление, высвобождает одну длинную конечность из объятий, и кладёт руку на открытую часть спины Гарри. — Ты бесишь, — тихо и обречённо говорит мужчина. И Гарри счастлив. Должно быть, он опустил свои щиты, потому что чувствует удивление Волдеморта и поражается искренности чужого отклика. Гарри становится немного не по себе, потому что ему не нравится выставлять свою уязвимость напоказ, так же как Волдеморту не нравится выставлять свою, но в то же время показать эти чувства — правильно. Потому что они настоящие. Он любит этого человека, и он сделал его счастливым. И Волдеморт должен знать, что он заставляет Гарри чувствовать себя так же. Пришедший в ответ трепет мужчины — лишнее доказательство правильного решения Гарри. Он утыкается носом в кожу на груди мужчины и думает, что, может быть, совсем не имеет значения, какая часть его привязанности связана с крестражем в его шраме, а какая его собственная. Может быть, уже не имеют значения и обиды, которые остались в прошлом, и боль, которой мужчина был причиной. Все это не имеет значения, потому что он провёл годы рядом с этим человеком, и это показало ему больше, чем что-либо другое. Теперь он понимает, что, хотя этот человек, как ни посмотри, не является хорошим, он пытается исправить боль, которую причинил Гарри. Годы, проведённые рядом, показали ему характер этого человека со всех сторон, и все они привели к тому, что сейчас он действительно любит Волдеморта. И да, влияние крестража определённо сыграло свою роль, но и опыт и чувства самого Гарри Поттера тоже. Отстранёно Гарри чувствует, как рука Волдеморта, будучи совсем немного холоднее его тела, скользит по изгибу позвоночника Гарри. Движение не целенаправленное, не следует дальше вниз, оказываясь на уровне ямочек чуть выше задницы Гарри. Вместо этого рука тянется вверх, пока не зарывается в запутанные волосы Гарри, а затем оставляет и их, чтобы снова скользнуть вниз. Гарри с опозданием понимает, что мужчина осторожно гладит его. Затем Волдеморт намеренно сближает их сознания, показывая воспоминания. Их много, на самом деле. В основном воспоминания о том времени, когда они находились в телах бабушки и дедушки Тома Реддла. Гарри требуется мгновение, чтобы понять, что Волдеморт хочет, чтобы он понял, но не может выразить словами. Он показывает ему случаи, когда сам Гарри проявлял сострадание, принятие, прощение. Воспоминания неизменно окрашены мыслями Волдеморта из прошлого, считающего такое поведение слабым и удобным для эксплуатации и манипулирования. Но теперь у этих воспоминаний есть еще один слой эмоций — теперь Волдеморт считает допустимыми осуждаемые раньше чувства для себя. Он пробует их, примеряет на себя. Любопытно, что изменение отношения к подобным чувствам мотивировано ревностью и жадностью. Желанием, чтобы эти слабости Гарри проявлял только к нему. Чтобы все чувства Гарри были сосредоточены на нём, чтобы он испытывал эти чувства только из-за него. Эти эмоции настолько характерны для Волдеморта, что Гарри не может найти в себе ни сил, ни желания для возмущения не типично грубым манипулированием Волдеморта, его почти детской жадностью и эгоизмом. Многие будут утверждать, что попытки Волдеморта творить добро, мотивированные неправильными причинами, не считаются. И Гарри ясно представляет себе, как его подруга, Гермиона, ругает его за снисходительность к врагу. Он так давно о ней не думал, и даже в какой-то момент смирился с тем, что если они и вернутся, всё уже будет по-другому. Их дружба, если она сохранится в новом будущем, завяжется при совсем других обстоятельствах, даже их первая встреча возможно будет другой. Теперь их дружба не будет формироваться под гнётом борьбы с Волдемортом. Гарри внимательно смотрит на мужчину. Ой. О. Потому что… и у Гарри перехватывает дыхание от осознания того, что Волдеморт уже не будет прежним. Потому что Волдеморт сделал это для него. Единственным поводом, который мог заставить Волдеморта заботиться хоть о ком-то кроме себя, единственной причиной для альтруизма у Волдеморта мог быть только Гарри. Потому что мужчина любил его. — Ну ты и дурак, — говорит Гарри, но он знает, что этот человек не единственный дурак в этой комнате. Слёзы увлажняют кожу Волдеморта в том месте, где Гарри прячет своё лицо, прижимаясь к мужчине. Волдеморт довольно ухмыляется, но Гарри чувствует, что за всем этим скрывается искренность. — А ты идиот вселенских масштабов, — беспечно говорит Волдеморт, но его тон не совсем разочарование, которое он испытывал всё это время из-за продолжающегося неведения Гарри. При том намеренного неведения. Гарри хрипло от слёз смеётся. Узкая прохладная ладонь Волдеморта оставляет кожу на спине Гарри, чтобы обхватить его лицо. Большой палец скользит по скуле, вытирая дорожки слёз, пока мужчина внимательно изучает лицо Гарри. Это волшебно. Затем его настигает короткая вспышка чужой мысли, которая самовольно, судя по тому, как Волдеморт ловит её и злобно затягивает её обратно, просочилась через связь. Несмотря на то, что Гарри успел уловить лишь малую часть чужого беспокойства, этого оказывается достаточно, чтобы понять общую суть. Он вытирает мокрое лицо, сбитый с толку, теперь он прижимается к чужой твёрдой груди, чтобы посмотреть мужчине в глаза. — Ты волнуешься… — рука Волдеморта опускается, и Гарри чувствует волну нежелания этого человека обсуждать этот вопрос сейчас. Гарри, как всегда игнорирует чужое недовольство, морщит нос, пытаясь сложить головоломку из того небольшого количества информации, которую он собрал. — Ты чувствуешь, что совершенно не похож на Реддла… — говорит он, не уверенный в правильности своих выводов. Волдеморт морщится. Ясно. Значит он на правильном пути. Гарри склоняет голову набок, глубоко задумавшись, чувствуя, как под ним напрягается всем телом Волдеморт. — И ты беспокоишься, что моё… сострадание распространяется только на Реддла? — спрашивает он. На лице Волдеморта появляется совершенно нетипичное выражение смущения. Может быть, он надеется, что Гарри отступит, но Гарри, конечно же, сделает что угодно кроме этого. — Тебе нравится его лицо, — наконец произносит Волдеморт. Гарри ошеломлён, но не отрицает очевидного. — Настолько, что ты чувствовал это — сострадание — и называл его красивым, даже когда мы были смертельными врагами, — настаивает Волдеморт. — Ну… — говорит Гарри, не до конца понимая. — У него красивое лицо. Выражение лица Волдеморта становится хмурым. — Ну, это не имеет значения. Теперь это лицо снова моё, — говорит он, собственнически нащупывая руками бёдра Гарри. Но Гарри всё ещё не понимает. — Объясни мне, Ви. Волдеморт смотрит в потолок, явно пытаясь не поддаться своим желаниям и не использовать плебейский жест вроде закатывания глаз. — Клянусь Салазаром, ты специально тупишь… Разве это не очевидно? — спрашивает он, когда их взгляды снова встречаются. Гарри прижимается бедрами к боку мужчины. — Сделай это ещё более очевидным. — Ты всегда проявлял невероятное… сострадание к человеку с этим лицом, — начинает Волдеморт, как будто сказанное им могло что-то прояснить для Гарри. Подождите. Было ли это действительно тем, что его беспокоило? — Несмотря на то, что мне действительно нравилось, как ты выглядел в воспоминаниях, про себя я всегда думал, что ты довольно сексуален… Даже, ммм, со змеиным лицом, — немного смущенно и неуверенно говорит Гарри. Он видит, что Волдеморт не совсем ему верит. Этого не может быть, не так ли? — Если мне и нравится твоя внешность сейчас, то это потому, что она олицетворяет твою… человечность, — наступает пауза, затем до него доходит. Волдеморт смотрит на него. Выражение его лица нетипично слишком открытое, не такое настороженное, как обычно. — Ты же понимаешь, что мое сострадание к Тому Реддлу всегда проистекало из моей, м… — Гарри морщится. Глаза Волдеморта хищно блестят — … любви к тебе? — Гарри наконец-то выражает свои эмоции словами. На мгновение на лице мужчины появляется мягкость, но затем оно снова становится жёстким. Волдеморт усмехается. — Конечно, у Боргина и Бёрка… в начале, когда мы…. Ты не любил меня, когда я охотился на тебя, пытал тебя, — констатирует мужчина. И это правда. — Нет, — достаточно легко соглашается Гарри. Он аккуратно подбирает слова, чтобы верно выразить свои мысли. — Я не любил тебя тогда. Даже до войны… мой самый большой страх был стать таким же, как ты. Я всегда чувствовал… может быть, это было из-за осколка твоей души во мне, но, возможно, не только из-за этого… Я чувствовал себя таким похожим на тебя. Наступившая тишина заставляет Гарри задуматься над тем, как можно выразить свои и без того запутанные чувства так, чтобы Волдеморт его понял. Гарри понимает, что, хоть он сострадает всем воплощениям Волдеморта, сейчас он чувствует это только к тому человеку, который находится под ним. Потому что они вместе прошли этот путь и вместе изменились. Он не любит и не хочет Тома Реддла. Но, возможно, ему вообще не нужно выражать это словами. Лицо Волдеморта разглаживается и смягчается. В конце концов, у них одна душа. Большие руки мужчины повторяют контур обнаженного тела Гарри до середины его спины и мягко нажимают. Гарри ложится обратно, снова кладя голову на грудь мужчины, оседлав его живот. Только тонкая простыня разделяет их на уровне бедер. — Я бы хотел, чтобы в тебе было ещё больше меня, — говорит Волдеморт, мужской голос эхом отдается в его груди. — Это предложение всегда в силе. Он прижимается ближе, довольный тем, что окружен теплом и запахом мужчины. Не желая думать о том, что, как и почему он чувствует, он просто прижимается к мужчине через разделяющую их простынь. Волдеморт ухмыляется ему знакомой плутовской улыбкой, но вместо того, чтобы уговорить Гарри на что-то, на что Гарри и так уже согласен, мужчина натягивает на младшего волшебника ещё одну простыню. — Ви? — он неловко прочищает горло. — Если бы я мог выбирать между тобой и юным Томом Реддлом, я бы выбрал тебя. — Волдеморт притягивает его ближе в безмолвном ответе. Самодовольное, торжествующее удовлетворение ощутимо кипит в их связи. — Так и должно быть, — надменно говорит Волдеморт. Но затем мягче добавляет: — В конце концов, ты немало сделал для меня, привязав меня так основательно к каждой своей форме, которую ты принимал в моём прошлом. Том Реддл, которого мы оставим здесь, когда покинем эти тела, будет сексуально и эмоционально запутан. Гарри игнорирует это, решая не думать о таких сложных вопросах, и в поисках просачивающегося сквозь кожу и связь тепла прижимается носом к чужой груди. — Ты тоже меня любишь, не так ли? — Гарри хочет это услышать, чувствуя невероятную жадность. Он чувствует дискомфорт Волдеморта в тишине синхронизированного резонанса их разумов. — Я не… ненавижу тебя, — в конце концов соглашается старший волшебник. Эти слова вызывают у Гарри смех. Он слышит улыбку и в чужом голосе. Гарри прячет ответную улыбку. На сегодня этого достаточно. У него будет ещё много возможностей устроить засаду и достичь своей цели. — Но я точно могу сказать, что никогда не чувствовал такого ни к кому другому, — добавляет мужчина. В сказанном меньше юмора и больше честности. — У тебя есть дар заставлять самые обыденные вещи звучать ужасно романтично, — шутит Гарри, больше не пытаясь скрыть свою широкую улыбку. — Тогда я попробую ещё раз, — ровным голосом говорит Волдеморт, — и моя неестественная одержимость тобой, когда я был безумен и меньше всего походил на себя самого, и моя последующая благосклонность к тебе в каждом временном промежутке, доказывают, что не существует ни одной версии меня, которая может сопротивляться тебе. Моя готовность потакать твоим ошибочным представлениям о добре и моё терпение твоей утомительной тупости только подтверждают это. Следуя законам логики, я вынужден признать, что люблю тебя. Гарри не знает, с чего начать. Поэтому он даже не пытается опровергнуть все эти утверждения. — Почему мне достался эмоционально неполноценный, злобный старый ублюдок? — он смеётся, пытаясь перевести всё в шутку, но слышит в ответ тишину. — Ты не обязан быть со мной, Гарри… — сквозь связь проникает удивительное количество отрицания. Эта эмоция противоречит самой сути Волдеморта. — Я смог бы… понять, если бы всё это было слишком для тебя, если бы тебе было слишком больно, чтобы позволить мне быть рядом с тобой… Я убил твоих родителей и хотел сделать то же самое с тобой, а когда потерпел неудачу, превратил твои детство и юность в кошмар настолько, насколько только мог это сделать. Я бы понял… если бы после всего этого сделанного за последнее время оказалось недостаточно. Гарри садится, прижавшись через тонкую ткань простыни к Волдеморту. Судя по всему, Волдеморт решил сегодня устроить Гарри эмоциональные американские горки, потому что теперь Гарри зол и, возможно, немного оскорблён. — Ты чёртов идиот, Ви. Как ты думаешь, чем я занимался последние несколько месяцев, а? Я тебя люблю. Даже если в будущем, которое мы создали теперь, ничего для меня не останется, пока ты рядом, я буду счастлив… Ты делаешь меня счастливым. Человек под ним смотрит на него с удивлением и недоверием, с желанием и жаждой. Он наклоняется вперёд, чтобы соприкоснуться с лбом Волдеморта, обхватывает его руками, чтобы почувствовать силу его предплечий, проводит по шее вверх, чтобы ощутить шелковистость его локонов, прижимает подушечки пальцев к неестественно бледной коже, которая указывает на бессмертие этого человека. Возможно, их отношения не идеальны и не безупречны с моральной точки зрения. Но это их отношения. Их версия счастья. В конце концов, Волдеморт выполняет своё обещание сделать больше себя в Гарри. Когда они лежат бок о бок на смятых простынях, пот холодит их тела, прижатые друг к другу, Гарри с поразительной ясностью осознает, что если он заснёт сейчас вместе с Волдемортом, они проснутся в междумирье. Метка на его плече покалывает. Тени удлиняются, и он засыпает.

***

Когда они просыпаются, первое, что Гарри с облегчением замечает это то, что они оба милостиво одеты. Второе, что выясняет Гарри по глазам Ви, ищущим что-то у него на лице, это то, что шрам всё ещё на его лбу. Он всё ещё крестраж. Волдеморт выглядит встревоженным. И Гарри чувствует… не разочарование, конечно, но тоску. И ужас — от всех объяснений, которые им придётся дать, чтобы Смерть отпустила их и приняла этот последний крестраж, как неотъемлемую часть времени и пространства. Пока он думает обо всём этом и собирается заверить Волдеморта, что всё в порядке, что он давно простил его, тени в бесконечной белизне сходятся в одну точку и уплотняются. — Вы потерпели неудачу. Остался ещё крестраж, — рычит существо, на этот раз с невероятной яростью. Волдеморт и Гарри переглядываются. Конечно, они предполагали, что Смерть была недовольна обманом Волдеморта, который даже с одним крестражем всё ещё оставался вне её власти, но теперь, когда у них есть подтверждение… Глаза Волдеморта торжествующе вспыхивают. Связь между ними вспыхивает внезапно, ярко, всепоглощающе, когда Волдеморт рушит собственные барьеры и сметает непрочные барьеры Гарри. И это всё. Теперь он уверен. Линия Певерелл, которая ведёт как к Гонтам, так и к Поттерам. Бузинная Палочка сопротивлялась Волдеморту во время их последнего сражения с Гарри. Дамблдор больше не мог использовать старшую палочку с тех пор, как он и Гарри оказались с ними в одном времени — резкое несоответствие с неохотно пробуждающимися воспоминаниями Реддла. Оба они не могли оставить свои предыдущие воплощения, пока сам Гарри не признал привязанность Волдеморта к нему, хотя старший волшебник давно её признал. Странные приступы равнодушия Гарри каждый раз, когда Волдеморт касался темы Даров или причудливой татуировки на его плече. О, это было так очевидно! Гарри — это… — Но это не весь хаос, который ты хотела устранить, не так ли? — Гарри слышит голос Волдеморта не чётко, как будто через толщу воды. Уверенность мужчины абсолютна, она охватывает всего Гарри. Волдеморт затягивает его глубже в свой разум, защищая от далекого взрыва безразличия, который, как Гарри понимает, исходит из его собственного разума. — Не то чтобы я тебя винил. — В сознании Волдеморта звучит мстительный триумф, наглое снисхождение и немного зависти. Гарри чувствует ещё одну атаку на свой разум, прежде чем она, наконец, затихает, и он возвращается в собственное сознание. Гарри кажется, что он прорывается сквозь водную гладь, голоса становятся всё громче, его глаза снова смотрят с его собственной точки зрения, возвращается ощущение собственных конечностей. — Дары никогда не должны были объединяться. И уж точно они не должны были объединяться с человеком, который связал себя с тем, кто нарушает святость цикла жизни и смерти. — Плюется Смерть. Это выглядит ужасно. В отличие от Гарри, Волдеморт нисколько не боится, на его лице расплывается маниакальная, издевательская ухмылка, а глаза горят силой. Он выглядит живым. Что и говорить, сейчас он выглядит великолепно. Волдеморт оглядывается на него, и улыбка утрачивает часть своего безумия, становясь мягче, в уголках его глаз появляются лучики морщинок. Ах. Он услышал его мысли. — Ну, ты выкрикивал свои мысли… И я, возможно, немного переусердствовал, когда втягивал тебя в свою голову, любовь моя, — чувство чужой нежности ясно произносится в голове Гарри. Затем мужчина снова с трудом разделяет их сознания, отстраняясь, и Гарри снова может обличать свои мысли в слова. — Я — Повелитель Смерти, — тихо говорит Гарри. Яростная тирада Смерти, которая вот вот была готова сорваться с её губ, резко обрывается, и Волдеморт смотрит на него с ободряющей улыбкой. — И… я знал это… думаю, довольно давно? — теперь он смотрит на Смерть. — Ты подавляла мой разум! К крайнему удивлению Гарри, Смерть не оспаривает обвинение, вместо этого стискивает зубы и опускает голову в не совсем почтительном поклоне. — Я в вашем распоряжении, Повелитель. И вдруг Гарри узнает это место всеми фибрами своего существа. Теперь он ясно осознаёт, что здесь он — власть. Теперь он знает, что Смерть не может сделать ничего против его желания, возможно, даже не может ничего сделать без согласия Гарри. — Итак, в чем заключаются мои способности? — спрашивает он, и улыбка Волдеморта становится шире. Этот человек всегда превыше всего ценил власть. — Я почти уверен, что ты сможешь призвать Бузинную палочку прямо из недостойных рук Дамблдора, — уговаривает Волдеморт. Гарри равнодушно приподнимает бровь. — Этот кусок дерева, вероятно, будет полезен только в битве против тебя. А у меня нет никакого желания сражаться с тобой. Волдеморт склоняет голову в знак согласия. — Смерть? Ответь мне! Каковы мои силы? — Гарри настаивает на ответе. Тень в капюшоне снова выпрямляется с очевидным нежеланием. Гарри чувствует его каждой клеточной своего тела! — Вы можете влиять на многое или малое в зависимости от своего желания, Повелитель, — говорит Смерть в конце концов. — Это место, очевидно, ваши владения. Вы можете контролировать мои действия… Хотя я бы не советовала вам мешать мне работать. Смертные по-прежнему будут умирать, их души и их тела всегда будут разделяться. Их оболочки со временем начнут распадаться, но души будут бесконечно бродить по безлюдной пустоши между жизнью и смертью. Если я не приду за ними, они никогда не обретут покоя. Гарри вздрагивает от этих слов. Он совсем не хочет прерывать естественный цикл жизни смертью. — Ладно. Хорошо. Я не намерен мешать тебе в этом, — говорит он менее учтиво, чем, возможно, следовало бы Повелителю Смерти. Волдеморт по крайней мере точно так думает, если судить по выражению его лица. Но у него есть несколько желаний — например, вернуться в свое время и закончить эту игру, в которую их втянула Смерть. — Итак, у меня есть несколько требований, — говорит он, — первое и, возможно, самое важное, чтобы ты перестала влиять на мой разум! Смерть снова склоняет голову, едва слышно скрипя зубами. — Ваше желание для меня — закон. Гарри замечает, что он может ощущать вспышки самых сильных эмоций Смерти в вечно холодном месте на своем плече, где находится татуировка даров смерти, даже когда он не прислушивается к ним. — И… — Гарри немного беспомощно поворачивается к Волдеморту, чьи глаза уже смотрят на него. Яркие, явно ожидающие от него чего-то. Всё это слишком тяжёлая ноша для его плеч. Гарри совсем не чувствует себя способным играть свою новую роль. Но Волдеморт не давит на него и просто ждет, хоть Гарри уже и знает, чего именно хочет старший волшебник. И то, с какой силой он это хочет. Может быть, в конце концов, все должны умереть. Он мог бы гарантировать Волдеморту долгую, совершенно полноценную жизнь с ним. Может быть, этого будет достаточно. Он оборачивается к Смерти, теперь уверенный в своем решении: — Я принял решение, Смерть… Если Гарри научил Волдеморта состраданию, то тот, в свою очередь, научил его тому, что иногда можно говорить «иди на хуй» пространству, времени и другим силам, которые только существуют, и быть немного эгоистичным. — Я думаю, мы это заслужили, — говорит он и смотрит оскалившейся Смерти прямо в лицо, озвучивая своё требование. Разбивает аргументы Смерти, он хватает сильную руку Волдеморта и концентрируется.